CC BY
127
В. В. САВЕЛЬЕВ
НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА КАК РОССИЙСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Ключевые слова:
национально-культурная политика, национальный вопрос, этническо-нацио-нальная культура, культурно-национальная автономия
Статья посвящена актуальным вопросам национально-культурной политики, важнейшим критерием эффективности которой, по мнению автора, является самосохранение местных этнокультурных сообществ, вынужденных адаптироваться к происходящей социальной, хозяйственноэкономической и общественно-политической трансформации общества.
Key words:
national and cultural policy, nationalities question, ethnic and national culture, cultural and national autonomy
The article is concerned with the relevant issues of national and cultural policy. In the author’s opinion self-preservation of local ethnic and cultural communities, which have to adapt to social, industrial and economical, social and political transformation of society, is the most important criterion of the policy effectiveness.
В
советские годы политика в области культуры осуществлялась в большей степени автономно от решения национального вопроса. Это были различные сферы государственного управления и властной компетентности. Область культуры позиционировалась как система духовного про изводства, нацеленная на удовлетворение духовных потребностей людей и повышение их культурного уровня, выявление творческого потенциала личности и накопления духовных ценностей1.
Ее функционирование определялось классовыми принципами, в том числе — интернационализмом. Реализация этого принципа оборачивалась тем, что, по оценке современных аналитиков, «национальное все больше становилось “персоной нон-грата” в интернационалистской пропаганде» [5, с. 286]2.
Проблема целесообразности перехода от сферного к пространственному подходу
в теории культуры и культурной политике более обстоятельно раскрыта в статье «Культурное пространство в период реформирования России» [7].
2 Эта точка зрения представляется мне более точной и научно обоснованной в сравнении с формально-компромиссной позицией, согласно которой национальное рассматривается как состоящее из национально-специ-
Савельев В. В. Национально-культурная политика как российская реальность
Общество и реформы
В советский период интернационализм являлся горизонталью, соединявшей пролетариев «всех стран», обладавших различной эт-нонациональной идентификацией, на совместную борьбу с эксплуататорами. В этой борьбе национальное элиминировалось, замещаясь классово-социальным. Аналогичный процесс имел место и во внутренней жизни государства, где, в соответствии с последней Конституцией СССР, советский народ, сознавая свою интернациональную ответственность, стремился к высшей цели — построению бесклассового коммунистического общества [3, с. 5]. Атрофии национального самосознания на личностном уровне способствовало членство в пионерской и комсомольской организациях, а также в рядах КПСС, где «приветствовалась» рабоче-крестьянская родословность.
В постсоветский период предпринимаются попытки в противовес возникающей межнациональной конфронтации возродить дееспособность интернационализма, придав ему новое содержание. Так, в концептуальной части средне-
фического и интернационального (как синонима межнационального). Полагаю, что межнациональное в действительности является ни чем иным как общегосударственным, т. е. гражданственным. Действительно гражданская идентификация, будучи над-этнонациональной, способствует упрочению межэтнического общения и межнациональных отношений.
срочной программы «Москва — столица многонациональной России» на 2008-2010 гг. в качестве одного из ведущих конечных достигаемых результатов рассматривается возрождение принципа интернационализма, который трактуется как «тип межнационального взаимодействия на основе равноправия, взаимоуважения и сотрудничества представителей разных национальностей».
На мой взгляд, в этом подходе присутствует прежняя методология подмены национального вненациональным, ибо здесь интернациональное, в сущности, представляет собой не что иное, как подмену эт-ничности правами и свободами человека. По своему содержанию «интернациональное», на мой взгляд, есть не что иное, как общечеловеческое, которое реально (возможно) не на макроуровне (в виде принципа равноправия народов) и не на микроуровне (в виде установки на равенство прав и свобод человека), а в ином — мегауровневом контексте.
На мегауровне научная рефлексия соотносит человечество как целостность, которая внутренне не дифференцируется, с миром природы. Такой подход важен при рассмотрении прежде всего экологических и межгосударственных (именуемых международными) проблем, количество которых стремительно нарастает. Полагаю, что сегодня целесообразна не «новая трактовка»
принципа интернационализма, а его «забвение». Это поможет обществоведам освободиться от терминологической и смысловой путаницы.
В советские годы общепризнанным и реальным было присутствие национального аспекта в художественной культуре, являющейся сердцевиной культуры в целом. Национальной была форма, в то время как содержание культуры — социалистическим. Парадокс ситуации заключался в том, что, будучи наиболее осязаемой, национальная форма небезуспешно камуфлировала процесс сближения культур наций и народностей СССР, их грядущий «амальгамный сплав» в единую культуру социально однородного общества (к которому двигалось народонаселение уже сложившегося общенародного социалистического государства).
В этой ситуации вне зоны аналитической рефлексии оказывались негативные ассимиляционные процессы. Так, государство и общество мало беспокоило угасание функционирования родных языков, являющихся основой этнонациональной культуры меньшинств, коренных малочисленных и даже титульных народов, а также пренебрежительное отношение к диалектам устной речи, придающим ей красочное разнообразие и связь с родным этно-ландшафтом (месторождением, «принудительно», по Л. Н. Гумилеву, формирующим этничность).
Во Всероссийской переписи населения 2002 г. этноязыковой аспект представлен весьма фрагментарно. Поэтому индекс русскоязыч-ности можно рассчитать по таблицам о родном языке и языке домашнего общения, полученным в ходе переписи 1989 г. и микропереписи 1994 г. [10, с. 561-562, 568]. За пятилетний период русскоязычность возросла у титульных народов в республиках Российской Федерации с 18,9 до 20,8%. Наибольший рост русско-язычности и, соответственно, «забвение» родного языка, имели место у коряков (+31,9 %), ненцев (+19,0 %), чукчей (+9,9 %) и мордвы (+9,3 %). Обратная тенденция — уменьшения русскоязычности имела место у эвенков (-8,7 %), алтайцев (-3,9 %), балкарцев (-2,7 %) и калмыков (-2,0%). Стабильной в отношении языка была ситуация среди кумыков (-0,1 %), осетин (+0,1 %), татар (-0,1 %) и тувинцев (+0,1 %).
Еще драматичнее этнокультурная ситуация у малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Если в 1989 г. индекс рус-скоязычности составлял 50,6 %, то к 1994 г. он увеличился до 61,1 %. Наибольший рост русскоязычности наблюдался среди ороков (+45,8 % и достиг 100,0 %), коряков (+31,9 %), энцев (+30,3 %) и кетов (+29,7 %). Позитивное уменьшение русско-язычности и повышение значимости родного языка происходило
Савельев В. В. Национально-культурная политика как российская реальность
Общество и реформы
среди чуванцев (30,1 %), алеутов (15,7 %), селькупов (11,0 %), эвенков (8,7 %) и эвенов (8,2 %). Относительно стабильной была ситуация среди долган (-1,3 %), юкагиров (+1,3 %), хантов (+1,7 %) и нанайцев (-2,6 %) .
В процессе становления советского государства пропагандировавшаяся диалектика расцвета и сближения культур народов деформировалась. Содержащаяся в ней двусторонность движения переходила в метафизическую односторонность, при которой расцвет культур становился средством, а сближение — целью их развития, что неизбежно вело национальные культуры, да и сами советские нации к слиянию.
Следует заметить, что на изломе советского периода наряду с лексемой «политика в области культуры» стала употребляться иная — «культурная политика». Однако потенциально присутствующий в новой формулировке отказ от сферности и переход к внесферному видению культуры и к внесферной организации культурной жизнедеятельности не только не произошел, но и не мог быть явлением скоротечным. Движение от «политики в области культуры» к «культурной политике», которая станет реальностью через ее наполнение, наряду с духовным, этнонациональным содержанием, вероятно, займет время жизни четырех и более поколений, т. е. ста-
нет реальностью в российском государстве в XXII в. Сегодня мы находимся лишь на стадии зарождения этнокультурной или национальнокультурной политики.
Началом этого процесса можно считать 1990 гг. В октябре 1992 г. был принят Закон РФ «Основы законодательства Российской Федерации о культуре», в котором, с одной стороны, отмечается обязательность культурного аспекта в социально-экономических, научнотехнических и других программах развития, но, с другой, — государственная культурная политика трактуется по-советски ведомственно — как политика государства в области культурного развития3.
Перспектива внесферного развития культурного процесса сопряжена с перерастанием политики, центральным штабом которой ныне является федеральное Министерство культуры, в один из двух доминантных аспектов внутренней политики государства, статусно ря-доположный экономической политике. Их рядоположность становится более очевидной при рассмотрении смысла экономики и культуры
Примечательно, что в ст. 4 Закона РФ «Основы законодательства» к культуре отнесена «деятельность, в результате которой сохраняются, создаются, распространяются и осваиваются культурные ценности». Поэтому не всякая научная деятельность входит в культурное пространство, а лишь та, которая обслуживает интересы ведомства («научные исследования культуры»).
как видов жизнедеятельности, которые переплетаются на практике, но могут быть «разведены» в теории и политике4.
Экономика — это витальнорациональная жизнедеятельность. Рациональность является оптимальным условием производственноэкономической деятельности, позволяющей иметь необходимое количество энергии и материалов для сохранения жизни социума и каждого человека, создавать определенный витальный комфорт. Природа культуры иная. В вертикально-генезис-ном (от прошлого к настоящему) и горизонтально-генетическом (причинно-следственная связь) аспектах культурная жизнедеятельность является этноментальной5.
Сегодняшняя действительность свидетельствует, что витальнорациональная жизнедеятельность подвержена глобализации и универсализации. В этом отношении ей противостоит культурная жизнедея-
4 Сегодня в отечественной теории культуры доминирует деятельностный метод определения культуры, благодаря которому культурный процесс предстает как духовное производство. Его несовершенство, по моему мнению, заключается в том, что «деятельность» как определитель (дефиниенс) не позволяет соотносить культуру с природой, являющейся «кладовой» жизни. В этой связи возникает необходимость использования атрибутивного метода (подробнее о нем ниже), в котором дефиниенсом «выступает» не деятельность, а жизнедеятельность.
5 Об этничности как геноме культуры см:
[6, с. 172-177].
тельность, ориентированная на сохранение локальности и самобытности человеческих сообществ: народов и народонаселения государств, территориально-региональных общностей и возрастных групп6.
Ситуацию принципиально не изменяет доминирование кажущейся глобальной массовой культуры. Если вчера она оценивалась как однозначно вестернизированная, то сегодня уже можно говорить о массовой культуре с российской «внешностью». А в наиболее ярких проявлениях — с русско-российской этноментальностью. Будущее же связано с цивилизационным типом российского культурного пространства, ядром которого будет не художественная литература, музыкальное искусство и философская рефлексия как таковые (представляющие собой ядро национальной культуры в России), а разнообразные аудио-видео «тексты» культу-
6 Этноментальный смысл культуры отсутствует в суммативно аксиологической трактовке феномена, доминирующей в документах ЮНЕСКО. Так, во «Всеобщей декларации ЮНЕСКО о культурном разнообразии» отмечается, что «культура должна рассматриваться как совокупность присущих обществу или социальной группе обличительных (точнее, по-русски, отличительных) признаков — духовных и материальных, интеллектуальных и эмоциональных — и что помимо искусства и литературы она охватывает образ жизни, «умение жить вместе», системы ценностей, традиции и верования» (выделено мной — В. С.) [цит по: 1, с. 414].
Савельев В. В. Национально-культурная политика как российская реальность
Общество и реформы
ры в электронном виде [8, с. 471481].
В силу того, что позитивные и негативные аспекты имеют и глобализация, и локализация, координацию разнонаправленных экономических и культурных приоритетов призваны осуществлять политики. Ведь смысл политиче ской жизнедеятельности
состоит в том, что она является целесообразной. Именно исходя из текущих и дальних политических целей и интересов можно и нужно определять: чему отдать предпочтение — мировым витально-рациональным тенденциям, т. е. поддержанию и улучшению жизни через рациональность, либо отечественной этноментально-сти, т. е. сохранению той «россий-скости», которая детерминирована нашей историей и евразийским месторасположением, национальной психологией и разнообразными природными ландшафтами.
Значимость соединения духовно-культурного процесса с этнона-циональным фактором трудно переоценить в связи еще с двумя обстоятельствами. Во-первых, оно необходимо для того, чтобы «тормозить» обезличивание, присущее массовому духовному производству и высокоритмичной урбанизированной жизни. Сегодня несложно заметить, как все более становятся похожими друг на друга по бессмысленности и бессодержательности «текстов», по проблематике и стереотипам поведения заимствуемые
из-за рубежа и доминирующие в телеэфире: телешоу и информационные программы, эстрадные «номера», в которых высокооплачиваемые «звезды» откровенно пользуются фонограммами. Умение успешно «делать деньги из воздуха» обезличивает и обессмысливает жизнь того большинства граждан России, которые подобную «деятельность» как работу не принимают и даже «не понимают».
Каждый гражданин России не безроден. Его жизнедеятельность обусловлена семейными, этническими (для нерусских) и этнорегио-нальными (для русских) особенностями. Поэтому сохранение биографической и этнонациональной родословности является необходимым условием для обогащения культурного многообразия. Внут-рироссийская этнизация и внутри-русская регионализация существенно расширяют и обогащают отечественное культурное пространство.
Кроме того, выступая аккумулятором этнонациональности, культура и национально-культурная политика способствуют упрочению российской государственности. Ведь этнонациональный принцип, наряду с территориальным, лежит в основе образования субъектов Феде-рации7. По территориальному осно-
Парадоксальность российского федерализма заключается в том, что реализация одного принципа выступает условиям утверждения другого. Так, соблюдение принципа
ванию ныне созданы 57 краев, областей и городов федерального значения, ориентированных на русскую культуру. По этнонациональ-ному основанию — 26 национальнотерриториальных субъектов Федерации, а в 25 из них выделены титульные народы (таковые отсутствуют в Дагестане как Стране гор).
В теории национальных отношений доминирует точка зрения, что титульность — явление номинально-формальное, не дающее титульному народу никаких политических преимуществ. В культурологии мы должны занимать иную позицию. Так, именно в Татарстане должен достичь мажоритарного состояния татарский язык и начать доминировать татарская культура, а в Башкортостане — язык башкир и башкирская культура. Достижение мажоритарности государственных языков титульных народов в рес-
этнонациональности дает ряду нерусских народов право на внутригосударственное самоопределение и саморазвитие. А это является важной гарантией сохранения территориальной целостности России. Ведь исконно русская территория многократно меньше территорий, которые были русскими присоединены. Следование же принципу территориальности позволяет рассматривать в качестве субъектов Федерации русские края и области. Количественное преобладание их представителей в Совете Федерации как высшей палате Федерального Собрания «поддерживает» присущую русским российскую толерантность (желание, умение и стремление жить в условиях этнонационального разнообразия), а потому становится гарантией сохранения мно-гонациональности народа России.
публиках в принципе не угрожает состоянию общегосударственного русского языка, а доминирование культуры титульного народа автоматически не означает ее противостояние русской культуре. Да это и невозможно, ибо культуры народов России сегодня взаимодействуют в общем потоке национальной культуры государства. По мере же перерастания этого типа культуры в цивилизационный тип, культуры народов России смогут дистрибутивно сопрягаться (концепт, введенный И. Н. Лисаковским, означающий естественно-избирательное сопряжение культур, востребованных по их креативным возможностям и способности удовлетворять актуальные социокультурные потребности) в существенно более многоцветном пространстве российской культуры [4].
В связи с рассматриваемой проблемой становления национально-культурной политики заслуживает особого внимания позиция В. А. Тишкова, резонно замечающего, что современная «отраслевая» этнонациональная политика должна отказаться от советского принципа выстраивания «межнациональных отношений», ибо люди живут не народами или этническими общностями, а государственным единством [2, с. 130]. Поэтому смысл этнонациональной политики, если не принимать во внимание корыстные интересы этнической «номен-
Савельев В. В. Национально-культурная политика как российская реальность
Общество и реформы
клатуры», стремящейся на национальной основе оказаться на вершине общегосударственной власти, заключается в стимулировании этнокультурного многообразия, включающего этнические культуры доаграрных (ведущих архаико-полу-племенной образ жизни), этнически-национальные культуры доиндуст-риальных (склонных к традиционной, но не чурающихся и многих современных норм жизнедеятельности) и национальные культуры техногенных (ведущих преимущественно городскую жизнь) народов8.
Отправной точкой для становления национально-культурной политики в постсоветский период стали, как отмечалось выше, «Основы законодательства Российской Федерации о культуре». В них имеется ст. 21, легитимизирующая право народов на сохранение своей культурной самобытности через внетерри-ториальное обустройство, которое обозначено как «национально-культурная автономия». Следует заметить, что это право отсутствовало в инициативном авторском проекте «Основ законодательства Союза ССР и субъектов федерации о культуре», написанным группой свердловских юристов и опубликованном годом раньше — в 1991 г.9 Появле-
ние в российском законодательстве 1992 г. права на национально-культурную автономию, которое полностью отвергалось в предоктябрьский период В. И. Лениным и советской идеологией, руководитель коллектива разработчиков документа В. Б. Чурбанов объяснил стремлением следовать нормам международного законодательства.
Содержание ст. 21 предельно лаконично: Российская Федерация гарантирует право всем этническим общностям, компактно проживающим вне своих национально-государственных образований или не имеющим своей государственности, на культурно-национальную автономию. Автономия — это право указанных этнических общностей на свободную реализацию своей культурной самобытности посредством создания на основании волеизъявления населения или по инициативе отдельных граждан национальных культурных центров, национальных обществ и землячеств10.
В силу того, что культурно-национальная автономизация оказа-
Обоснование необходимости подобной типологии см.: [9, с. 91-95].
Авторами этого проекта были В. М. Голу-бицкий, С. В. Кодан, Э. Н. Ренов, Н. А. Шай-кенов.
10 Следует отметить, что с появлением названных Основ законодательства более-менее заметного процесса по созданию культурно-национальных автономий в 1990 гг. не наблюдалось. Лишь в последнее время этот процесс становится более зримым, ибо связан с созданием культурно-национальных центров. Именно об их деятельности шла речь на прошедшем в ноябре 2008 г. втором Всероссийском семинаре руководителей домов дружбы, домов национальностей и центров национальных культур.
лась невостребованной, а российские немцы в 1990 гг. настойчиво добивались восстановления Автономной республики немцев Поволжья в Саратовской области (однако реальная ситуация не позволяла этого сделать), в 1996 г. был принят Федеральный закон «О национально-культурной автономии»11, который в политико-правовом аспекте оценивается как право народов на экстерриториальное обустройство.
В первоначальной редакции этот уникальный для Российской Федерации Закон был адресован всем народам — как численно крупным, так и малочисленным. Через семь лет, в ноябре 2003 г., адресность Закона была изменена. Сегодня он прописан не для всех народов, а только для тех, которые являются этническими общностями, имеющими статус национального меньшинства на соответствующей территории.
Важнейшей гранью экстерриториально-культурного самоопределения народов является его гражданский характер, ибо национально-культурная автономия — это особенный тип общественного объединения граждан, в котором можно выделить по меньшей мере три аспекта. С одной стороны, подобно территориальному самоуправлению национально-культурные объ-
11 Федеральный закон «О национально-культурной автономии» от 17 июня 1996 г. № 74-ФЗ.
единения обладают автономией. С другой — подобно партиям, возможны национально-культурные объединения трех уровней: местные, региональные и федеральные. И, наконец, национально-культурная автономия дополняет и в некотором роде обогащает национальнотерриториальное самоопределение по четырем параметрам:
во-первых, национально-культурная автономия не связана с территорией, а потому не порождает территориальные претензии и споры, а объединяет людей, в том числе проживающих разрозненно, на этнокультурном основании;
во-вторых, вхождение в национально-территориальную автономию происходит автоматически по объективным обстоятельствам (в силу того, что люди живут на определенной территории), а вхождение в национально-культурную автономию происходит на основе осознанного личного выбора по субъективным потребностям и желаниям;
в-третьих, в национально-территориальной автономии действует государственная власть, опирающаяся на силу закона и при необходимости на силовое принуждение, а в национально-культурной автономии существует устав, избирается руководящий орган и лидер, при этом решения, выражающие интересы национально-культурной автономии, имеют рекомендательный характер;
Савельев В. В. Национально-культурная политика как российская реальность
Общество и реформы
в-четвертых, хотя количество функций у национально-культурной автономии намного меньше, чем у национально-территориальной, их реализация является более эффективной для сохранения языковой и этнокультурной самобытности.
Следовательно, национальнокультурная автономия не подменяя, а видоизменяя и в некоторых аспектах обогащая национально-территориальное самоопределение, способствует деэтатизации национальных отношений, т. е. передаче части функций по этническому и культурному самоопределению народов в руки самих национальностей. Некоторые авторы (первоначально эту идею высказал М. Н. Губогло) обозначают рассматриваемую тенденцию как разгосударствление. Однако термин «разгосударствление» нуждается в корректировке, т. к. без поддержки и деятельного участия государственных органов в этом процессе успех едва ли будет возможен. Де-этатизация — это, в первую очередь, деполитизация национально-культурной политики, и лишь по мере ее осуществления (т. е. реализации этнонациональных потребностей и устремлений, предусматривающей необходимое и достаточное общение и чтение художественной литературы на родном языке, регулярные встречи с представителями национальной художественной ин-
теллигенции и историко-культурное просвещение, любительскую художественную деятельность, аккумулирующую этноментальность) возможно разгосударствление национально-культурного процесса, способствующее становлению гражданского общества.
Культурно-национальная автономия функционирует в лоне культурного пространства, а потому является элементом культурной подсистемы. Потенциал национально-культурной автономии более объемен. Находясь в культурном пространстве и не имея прав выступать субъектами политической сферы, национально-культурные автономии располагают возможностью и действительно способны стать заметным явлением национально-политической жизни. Кстати, именно эта возможность (подчас в большей мере, чем культурный аспект) привлекает людей, располагающих спонсорскими ресурсами, к далеко не рядовому участию в деятельности национально-культурных автономий.
К сожалению, «родившийся» в 1992 г. институт культурно-национальной автономии и по сей день оказывается недостаточно развивающимся. До 1996 г. органы управления культурой на федеральном, региональном и местном уровне не стимулировали и не поддерживали институт культурно-национальной автономии. Они при-
держивались ведомственных интересов, а потому национальная проблематика их будто и не касалась. Лишь после появления в 1996 г. специального закона, исполнителем которого стало и федеральное ведомство культуры, оно стало в меру своих возможностей патронировать развитие национальнокультурных автономий12.
После принятия в 1996 г. Закона о национально-культурной автономии, содержащего политикоорганизационные и финансовоэкономические механизмы его реализации, надобность в культурно-национальной автономии для национальных меньшинств сошла на нет.
Как следствие — органы публичной власти своевременно не заметили те очаги «обиды русских», которые возникли в некоторых так называемых «русских» областях (Калининградской и Курганской, Владимирской и Свердловской)
12 Оба этих вида автономии — культурно-национальные автономии и национальнокультурные автономии фактически совпадают на муниципальном уровне. В этой связи перспективна проводимая в Приволжском федеральном округе (при деятельном участии В. Ю. Зорина) работа по «перенесению» центра решения вопросов функционирования национально-культурных автономий на муниципальный уровень. Именно органы местного самоуправления располагают возможностями выражать интересы жителей и способствовать более полному удовлетворению их национально-культурных запросов, потребностей и интересов.
и побудили их создать региональные автономии и поставить вопрос о создании общероссийской национально-культурной автономии русских. Появление подобной НКА в России является абсурдом с политической точки зрения, ибо может стать импульсом для автономиза-ции (а, в перспективе, и респуб-ликанизации) русских краев и областей.
Однако это не нонсенс с культурологической точки зрения. Дело в том, что подобного рода автономии (не меньшее «удивление» вызывает создание местной русской национально-культурной автономии в Центральном административном округе города Москвы) являются выражением обиженности, возникающей не из-за угрозы ассимиляционного растворения русских. Это, в большей степени, обида на органы публичной власти, которые не создают должных условий для культурной жизнедеятельности «своих же» — русских, но в то же время поддерживают национальнокультурные автономии нерусских этнических групп.
В этой связи целесообразно расширить адресность культурно-национальной автономии, рассматривать ее как автономию для большинства, ощущающего себя меньшинством на локальной (в том числе родной) территории. А такое ощущение возникает не только по причинам низкого качества работы
Савельев В. В. Национально-культурная политика как российская реальность
Общество и реформы
государственных служащих и разрушения культурной инфраструктуры русских деревень и сел, но и в связи с миграционными потока-
ми, изменяющими этнический состав в отдельных населенных пунктах южных краев и центральных областей России13.
1. Всемирный доклад по культуре 2000+. Культурное многообразие, конфликт и плюрализм. М., 2002.
2. Единство и многообразие России. М., 2007.
3. Конституция (Основной закон) СССР. М.,1977.
4. Культура и культурная политика. М., 2008. Вып. 2. Становление отечественной культурологии: культурология в событиях и лицах. Памяти профессора И. Н. Лисаковского.
5. Национальная политика России: история и современность. М., 1997.
6. Савельев В. В. Геном культуры: синергетический подход // Синергетика, философия, культура. М., 2001. С. 172-177.
7. Савельев В. В. Культурное пространство в период реформирования России // Управленческое консультирование. 2005. № 2. С. 178-187.
8. Савельев В. В. Цивилизационный тип культурного пространства и идентичности в России: к постановке проблемы // Национальная идентичность России и демографический кризис: Материалы Всероссийской научной конференции. М., 2006. С. 471-481.
9. Савельев В. В. Этнический фактор национальной безопасности Российской Федерации // Проблемы внутренней безопасности России в XXI в.: материалы научно-практической конференции. М., 2001. С. 91-95.
10. Что нужно знать о народах России. Справочник для государственных служащих. М., 1999.
13 Ситуация становится тревожной, если мигрирующие этнически сплоченные ино-националы «прибавляют» более 10% к количеству местного старожильческого населения. В этой связи сегодня возникает новая проблема — поддержки через деятельность институтов культуры русской этноментальности в некоторых районах Москвы и муниципальных образованиях Москов ской области .
