CC BY
219
ЭТНИЧНОСТЬ, НАЦИЯ И ГОСУДАРСТВО: КОНКУРИРУЮЩИЕ ДИСКУРСЫ
У. САФРАН
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ ВО ФРАНЦИИ, ГЕРМАНИИ И США: СОВРЕМЕННЫЕ СПОРЫ*
Введение
Понятие национальной идентичности имеет множество значений. Оно указывает и на степень коллективного сходства, и на некую устойчивость, если не неизменность, коллективных характеристик. Оно служит примерно тем же целям, что и понятие «национальный характер», использовавшееся для описания нации полстолетия назад, и термин «политическая культура», существующий с 1960-х и считающийся более объективным. Подобно своим предшественникам, понятие национальной идентичности не отличается точностью. Оно даже не вполне соответствует реальности, ибо нация состоит из индивидов, которые обладают множественными и сложными идентично стями и имеют собственные представления об основаниях своей принадлежности к ней. Однако эти идентичности не всегда нарушают иллюзию однородности нации. В странах, о которых пойдет речь в этой статье - Франции, Германии и США, - сложились определенные представления о собственных нациях и их миссиях. Так, американская нация видится как нация, где преобладают белые, англосаксы и протестанты
* Статья подготовлена для журнала: Политическая наука. - М., 2011. -№ 1: Этничность и политика. Перевод с англ. О.Ю. Малиновой.
(WASPs) - пионеры, индивидуалисты, приверженцы идеи «сделать мир надежным для демократии». Франция, по крайней мере со времен революции 1789 г., воображала себя республикой, обладающей «цивилизаторской миссией» в культурном и политическом смыслах. Германия верила, что воплощает особую и завидную сущность - нацию Dichter und Denker (поэтов и философов), расовая чистота которой является ценностью, которую необходимо перенять всему миру («am deutschen Wesel soll die Welt gensen»). Однако есть повод усомниться в этих автохарактеристиках. Недемократичное, если не сказать - нецивилизованное поведение французов при режиме Виши и, позже, в Алжире ставит под сомнение их цивилизаторские притязания. Демократический идеализм американцев запятнан многолетней поддержкой диктаторских режимов. Образ немцев омрачен продолжающимися скандалами вокруг нацистской политики истребления, в которую были вовлечены значительные сегменты населения, включая элиту, что порочит репутацию Германии как Kulturvolk (культурной нации).
И во Франции и в Германии Вторая мировая война остается значимым для коллективного самоопределения наций событием. Французы утверждают, что режим Виши - это «отступление от основного сюжета» истории, в действительности французы - республиканская нация, а все дурное в период этого режима совершалось немцами. Однако этот аргумент неубедителен: в конечном счете «прошлое не проходит». Немцы, со своей стороны, пытались изменить отношение к холокосту, не отрицая, но минимизируя его последствия за счет расширения круга ответственных. Они преувеличивали сопротивление немцев нацизму, чтобы убедить всех, что была и «другая Германия». Все это было частью усилий по «Vergangenheitsbewältigung» (преодолению прошлого).
Со времени формирования современных наций-государств споры об идентичности выступали инструментом исключения этнических, расовых или религиозных меньшинств из состава нации. Эти споры подтверждают, что большинство наций-государств основаны на аскриптивных критериях, таких, как раса, родство, религия и язык, что неизбежно поднимает вопрос о степени соответствия этим критериям жителей данного государства. Поскольку нации все больше определяются в гражданских, функциональных терминах, споры об идентичности становятся реактивной опера-
цией, «миссией спасения» и средством прояснения ситуации - ответом на современные вызовы и угрозы. В США такими угрозами в разное время были смешение рас, позднее - испанизация, социализм и другие «заимствования»; во Франции и Германии - иудаи-зация и исламизация. Эти страхи свидетельствуют о тенденции сведения ксенофобии к тревожности по отношению к иной религии, и это притом что большинство мусульман и евреев в этих странах не религиозны и уж тем более не фундаменталисты.
Меньшинства встраивают себя в исторические нарративы всех трех стран. В каждом случае «визуализация» меньшинств -это напоминание о прошлых завоеваниях и поражениях. Так, например, присутствие афро-германцев служит постоянным напоминанием об оккупации Германии американскими вооруженными силами, а рост числа выходцев из Магриба и Африки во Франции -следствие не только колониализма, но и потребности восполнить недостаток населения, истребленного в войнах, которые страна вела на протяжении более чем ста лет. В США количество неевропейских и нехристианских меньшинств увеличивается вследствие либерализации иммиграционной политики. Однако наглядное присутствие черных американцев служит для многих белых граждан, которые лелеют расово-гомогенный образ американской нации и остаются убежденными расистами и ксенофобами, напоминанием о былом поражении штатов, входивших в Конфедерацию.
Национальные идентичности, подобно индивидуальным, не являются ни одномерными, ни неизменными. Они меняются со временем и подвержены влияниям внешних сил. У современной Франции мало общего с Францией старого режима и еще меньше -с Францией феодального периода. Современная Америка уже не страна маленьких семейных ферм и магазинчиков на углу. Каковы современные символы американской идентичности - деревня Новой Англии, построенная переселенцами-пуританами, или плантация Юга, или ковбой с ранчо на Западе, или чикагский гангстер, или беспринципный корпоративный магнат? Чтобы разделять американскую идентичность - по известной поговорке, быть «американским, как яблочный пирог», - нужно ли пить кока-колу за обедом и любить бейсбол?
Коллективная самоидентификация американцев, т.е. их представление о том, что значит быть американцем, связана с лично ст-
ными характеристиками, такими, как наличие американского гражданства, умение говорить по-английски, проживание в Америке на протяжении большей части жизни и т.д. Но она также предполагает и гордость за определенные вещи - за эффективность демократических институтов США, за влияние страны в мире и ее научные, культурные и экономические достижения (несмотря на то что белые протестанты и евреи разделяют эти убеждения в большей мере, нежели черные) [8Ие11оп, 2010].
Непонятно, имеем ли мы здесь дело с автохарактеристиками или со стереотипами внешних наблюдателей. Структура общества каждой из трех стран существенно изменилась, особенно после Второй мировой войны, в основном, из-за иммиграции. Поначалу новые переселенцы, по большей части выходцы из неевропейских стран, рассматривались скорее как экономические единицы, нежели как люди с собственным культурным наследием, благодаря чему они не представляли проблемы для принимающей страны. Однако со временем их присутствие начинало противоречить сложившейся коллективной самоидентификации жителей страны. Во Франции президент Ширак сетовал на «запах и шум», которые производят иммигранты из неевропейских стран; в Германии многие считают, что «рожденный турком всегда турок» [2арс^1и, 2005, р. 35]; а в США все больше жалуются на «испанизацию» страны. Два столетия назад население Франции, Германии и США состояло преимущественно из христиан, однако сейчас их доля снижается, а само христианство, по крайней мере в обеих европейских странах, - в упадке.
Во времена Германской империи евреи не считались частью нации, хотя иудаизм был официально признан наряду с католичеством и лютеранством, а некоторые его институты пользовались официальной поддержкой. В Веймерской республике евреи обрели полное политическое равенство. Это убедило многих в том, что иудаизм - одна из германских религий, а евреи - одно из племен, составляющих германскую нацию, вроде баварцев или саксонцев. В период нацистского режима евреи стали уже не «немцами иудейского вероисповедания», но «евреями в Германии». Во Франции до Нантского эдикта только католики рассматривались как истинная часть нации, позже членство было распространено на протестантов и - хотя не без сопротивления и не вполне - на евреев
(режим Виши составлял здесь исключение), а на протяжении последних нескольких десятилетий участились упоминания об «иу-деохристианской цивилизации» Франции. Так говорят даже правые республиканцы, но, возможно, не в силу убеждения, а ради того, чтобы не признавать мусульман частью французской нации. И хотя сегодня членство в нации распространяется и на них, однако не всеми это принимается, поскольку мусульманский фундаментализм считается несовместимым с французскостью и laïcité (светскостью). Долгое время laïcité использовали как средство включения в нацию католиков, протестантов, евреев и др. - в силу их религиозной нейтральности. Однако никто не сомневается в принадлежности к французской нации фундаменталистов-католиков1. Более того, laïcité не вполне выполняется, ибо католицизм остается солью французской культуры - достаточно посмотреть на национальные праздники, обычаи и архитектуру.
В период Третьей республики публицисты-антисемиты (например, представитель правого крыла Эдуард Дрюмон и либерал Андре Зигфрид) говорили о «еврейской Франции», а при режиме Виши Морис Дюверже выражал сомнения относительно того, могут ли евреи быть частью французской нации, причем в эти периоды в стране было относительно немного евреев. Сегодня в стране распространен страх «исламизации», хотя мусульмане составляют около 10% населения Франции. Тем не менее есть мусульмане, которые говорят о реванше за битву при Пуатье и хвастаются тем, что через поколение «Франция будет мусульманской страной».
В то же время лидеры Франции признают очевидную реальность. Президент Франсуа Миттеран отмечал: «Мы - французы, и наши предки - галлы и римляне, немного - германцы, немного -евреи, немного - итальянцы, немного испанцы, в большей мере -португальцы... и я задаю себе вопрос: может быть, мы еще и арабы?» [Solé, 1987]. Президент же Обама в своей инаугурационной речи утверждал: «Мы - нация христиан и мусульман, евреев и индусов, а также неверующих. Мы сформированы всеми языками и культурами, брали что-то из всех уголков земли» [Obama, 2009].
1 Жан-Мари Ле Пен, лидер «Национального фронта», утверждая, что ислам несовместим с иудеохристианской религией, говорит, что он несовместим и с laïcité [Mestre and Monnot, 2009].
В Германии эти идеи еще не стали тенденцией, но Иоханнес Рау, федеральный президент в 1994-2004 гг., высказывал предположение, что население Германии состоит из многих этнических и расовых ветвей и что немецкость связана с ценностями, а не с расой [Rau, 1999].
Смешанный этнорасовый и религиозный состав современных западноевропейских и североамериканских обществ бросается в глаза: кожа типичного американца или француза, которого мы видим по телевизору, темнее, чем поколение назад. Внешний облик меньшинств заметен из-за их одежды, жестов и привычек. Культу -ра меньшинств проявляется по-разному: в некоторых европейских странах синагоги - это огромные здания, в других они скромнее и скрыты за обычными стенами; во французских городах мусульманские службы могут проводиться в открытых помещениях или во внушительных мечетях, а иногда мусульмане могут занять целую городскую улицу для пятничных молитв.
В рассматриваемых странах национальная идентичность некогда тесно ассоциировалась с теми, кто обрабатывал землю и считался основой общества: в США - это фермер, идеализированный Джефферсоном, а позже - поселенец, получивший участок по закону о гомстедах; во Франции - это крестьяне, обуздавшие революционный террор; в Германии - это крестьянство (Bauerntum), воплощение бережливости, честности, трудолюбия и множества христианских добродетелей. Право почвы (jus soli)1 имело здесь ограничивающее значение: если истинное членство в нации определяется через связь с землей, то те, кто не владел землей во Франции или Германии, - подобно евреям, армянам, цыганам и потомкам иммигрантов, - не могли быть ее настоящими членами, сколько бы поколений их предков ни жили в этой стране. Сегодня же, в условиях масштабной урбанизации, когда в сельском хозяйстве занято не более 5% населения, крестьянский романтизм играет во всех трех странах весьма скромную роль. Снижается значение и других институтов, через которые определялась национальная идентичность, - церкви, авторитета наставника и главы семьи.
1 Принцип приобретения гражданства, согласно которому ребенок становится гражданином государства, на территории которого он родился, независимо от гражданства своих родителей. - Прим. перев.
Национальные различия между Францией и Германией сократились благодаря многим причинам: общей политике ЕС, сближению политических институтов и ценностей, сходному этническому, расовому и религиозному составу общества, присутствию диаспор, росту ислама, а также вследствие тех вызовов, которым подвергается их суверенитет из-за экономического давления и внешнего влияния, - т.е. благодаря всем тем факторам, которые способствуют возрождению споров о национальной идентичности. Те люди, которых затрагивают экономические трудности, ищут козлов отпущения, и ими оказываются не жадные капиталисты, а этнические или религиозные меньшинства. В 1950-х годах в США «виновниками» многих проблем становились коммунисты, однако сейчас их количество невелико. Многие французы и немцы винят в финансовом крахе 2008 г. евреев, а в перегрузке системы социального обеспечения - мусульман-иммигрантов.
Во Франции неопределенность в отношении того, что должна воплощать нация, усугубляется упадком христианства и массовых идеологий вроде марксизма и голлизма, а также современной неразберихой в понимании и оценке социализма. В отличие от Германии, во Франции европейская идея не стала адекватной заменой этим идеологиям. В США христианство, не говоря уже о протестантизме, больше не является существенным элементом американской идентичности; так же обстоит дело с принадлежностью к белой расе, единственным статусным символом для белых бедняков, особенно на Юге. Господство WASP подходит к концу.
Все три страны открыты для иммигрантов, все они более или менее свыклись с тем, что их национальная идентичность меняется под влиянием культурных течений, привносимых меньшинствами. Все страны привержены свободе слова и вероисповедания и принимают - в той или иной мере - этнический, культурный и религиозный плюрализм. Все они стремятся, по крайней мере официально, к политической, социальной, культурной и экономической интеграции иммигрантов с помощью разных политических средств, включая натурализацию, социальную защиту и законы о недискриминации. И в то же время во всех трех странах есть расовая дискриминация в вопросах жилья и работы.
Когда иммигранты и другие меньшинства становятся частью нации? В отношении разных групп это происходит по-разному и
зависит от истории, идеологии и политического контекста. В США включение в нацию происходило примерно в следующем порядке: сначала ирландские католики, затем итальянские католики, потом евреи, азиаты, латинос, черные и индейцы; во Франции - сначала протестанты, потом евреи, африканцы и мусульмане; в Германии -славяне (населявшие соседние территории, приобретенные в войнах), потом евреи, турки и афро-германцы. Самым быстрым этот процесс был в США, а самым долгим - в Германии, где лишь два десятилетия назад было принято право почвы (jus soli), процессом натурализации здесь ведают земли и их чиновники, и судьи нередко тормозят этот процесс. Во Франции свидетельством полноценности натурализировавшихся граждан выступает тот факт, что с 1981 г им предоставлено право баллотироваться в президенты (в противоположность США, где кандидат должен быть гражданином от рождения). Вместе с тем словарь французского языка указывает на то, что «национальная идентичность» не относится ко всем в равной мере: во Франции говорят о «французах алжирского, армянского, израильского происхождения» или о «представителях второго поколения иммигрантов» и используют эвфемизмы типа «французы другого происхождения» («Français issus de la diversité»).
Язык
Язык - один из элементов национальной идентичности; его значимость в качестве критерия членства в политическом сообществе росла по мере того, как значение расы и крови уменьшалось. Современный национализм и мобилизация в рамках нациестрои-тельства, особенно в XIX в., опирались прежде всего на осознание обладания общим языком, и сегодня язык - основной элемент определения гражданской нации, несмотря на то что на языках Франции, Германии и США говорят и во многих других странах. Наиболее важную роль язык играл во Франции, по крайней мере с 1880-х годов, где он был объектом официальной политики. По уверению Фернана Броделя, Жюля Мишле и др., «Франция - это французский язык». Напротив, в США язык не был определяющим элементом американской идентичности, отчасти потому, что там не было обязательной федеральной языковой политики. В последнее время в американском обществе усиливается озабоченность рас-
тущей значимостью испанского в американской жизни; но она смягчается доминированием английского на национальном и глобальном уровнях. В Германии же роль немецкого языка неоднозначна. Несмотря на существование литературного немецкого как национального стандарта, преподаваемого в школах, сохраняется плюрализм региональных диалектов. После Второй мировой войны многие немцы учат английский, и он широко используется внутри страны. Более того, немецкий язык начиная с 1960-х годов быстро американизируется - отчасти приспосабливаясь к реальности, отчасти в порядке сверхкомпенсации националистической политики «очищения» языка периода гитлеровского режима [К1ешрегег, 2000]. В этом отношении Германия отличается от Франции, где сильно сопротивление тому, что воспринимается как угроза чистоте французского языка; эта реакция ведет к принятию опрометчивых мер, призванных ограничить проникновение английских слов.
Роль языка в качестве элемента национальной идентичности неоднозначна. Во-первых, люди, говорящие на одном языке, не обязательно являются членами одного политического сообщества: по-французски говорят в Бельгии и Швейцарии; многие выдающиеся писатели, писавшие по-немецки, не имели германской идентичности (например, Франц Кафка, Райнер Мария Рильке, Элиас Канетти и Поль Целан). Английский язык никогда не был обязательным условием американской национальной идентичности, и вопреки аргументам сторонников движения за «американский английский» владение языком никогда не было ни необходимым, ни достаточным элементом чувства принадлежности к американской нации. Более того, хорошее знание национального языка никогда не защищало черных, индейцев и азиатов в США, евреев и мусульман во Франции или евреев и турок в Германии от сомнений в их принадлежности к национальным сообществам.
Франция
В 1985 г. Луи Повель, редактор журнала «Фигаро», задал вопрос: «Останемся ли мы французами через 30 лет?» [Раи-меЬ, 1985]. На момент, когда пишутся эти строки, Франция остается французской, но французскость изменилась. Сегодня идут нескончаемые споры о том, что значит быть французом. Тому есть ряд
причин, наиболее важная из них - электоральные успехи крайне правых. Партии мейнстрима, чтобы быть успешными в конкурен -ции с правыми и бороться за их электорат, вынуждены брать на вооружение заявленную ими повестку дня [Williams, 2006]. Во время президентской кампании 2007 г. Николя Саркози, кандидат от неоголлистской партии «Союз за народное движение» (UMP), пытался перехватить часть электората «Национального фронта» (NF), включив в свою кампанию вопросы иммиграции, интеграции и национальной идентичности. Выступая в Безансоне в марте 2007 г., он сказал: «Франция - это каждый из нас со своей собственной историей, памятью, жизненным опытом, со своими мечтами... Вечная Франция - это не Франция, которая всегда одна и та же. Это Франция, которая не умирает, но меняется каждый день» [Sappin, 2010, р. 11]. Признанием успеха Саркози стало и то, что некоторые ксенофобские партии, такие как «Движение за Францию» Филиппа де Вилье и партия «охотников» (CPNT - Охота, рыболовство, природа и традиции), предпочли поддержать «Союз за народное движение». Тем не менее «Национальный фронт» по-прежнему стремится раздувать страх перед исламом, и для многих французов он остается борцом «за идентичность», побуждая Сар-кози контролировать споры на эту тему1.
Кроме того, эти споры должны стимулировать стремление меньшинств к культурной адаптации, освоению национального языка и приобщению к демократическим ценностям. Некоторые меры политической адаптации были институционализированы: например формальная церемония, отмечающая приобретение французского гражданства; другие практики поощряются: пение «Марсельезы» во время спортивных соревнований и, иногда, в общественных школах.
Споры о национальной идентичности во Франции не новы [см.: Club de l'Horloge, 1985; Espaces, 1985; Safran, 1991]. В последние тридцать лет они возобновляются снова и снова, особенно в связи с иммиграцией и натурализацией [Long, 1988]. Продол-
1 Вопрос о том, в какой мере стремление Саркози сделать национальную идентичность предметом забот правительства мотивировано тем, что иностранное происхождение родителей может оказаться причиной для сомнений в его собственной французскости, остается спорным.
жающаяся ныне дискуссия была начата в ноябре 2009 г при поддержке министра по делам иммиграции, интеграции, национальной идентичности и развития солидарности Эрика Бессона. Был создан специальный сайт1, приглашающий граждан и политиков участвовать в национальной дискуссии, обмениваясь мнениями о том, что значит быть французами. Предполагалось, что дискуссия «позволит более высоко оценить вклад иммиграции в национальную идентичность» и повлечет действия, направленные на интеграцию [French Embassy, 2009]. Как утверждает Бернар-Анри Леви, главной проблемой оказалось именно то, что дебаты были инициированы не гражданским обществом, а государством, причем дебаты были связаны с вопросом об иммиграции - таким образом был дан повод предположить, что иммиграция угрожает национальной идентичности, а значит - нации [Lévy, 2010, р. 98]. Таково общее мнение левых и организации «SOS-расизм», которая борется за интеграцию, а также Представительного совета ассоциаций черных Франции (CRAN)2 - организации, представляющей черных. Все эти организации выступают против того, чтобы нормы национальной идентичности устанавливались государством; они полагают, что их должно развивать гражданское общество. К сожалению, предоставленное само себе гражданское общество легко увлекается в пучину ксенофобии, идя на поводу неразборчивых демагогов. То же самое имело место в Германии во времена Веймарской республики и в США в 1950-х годах.
В конце 2009 г. президент Николя Саркози отмечал: «Европейцы приветливы и толерантны; это в их природе и в их культуре. Но они не хотят, чтобы кто-то менял их стиль жизни и мышления, их общественные отношения. И чувство утраты идентичности может причинить глубокие страдания. Глобализация способствует обострению этого чувства» [Sarkozy, 2009]. Объясняя, почему он не осуждает результаты голосования по вопросу о минаретах в Швейцарии, Саркози сказал, что швейцарцы отвергли показную демонстрацию различий и отказались менять свой образ жизни под
1 http ://www. debatidentitenationale.fr
2 Представительный совет ассоциаций черных Франции был создан в 2005 г. при Нацональном собрании 60 ассоциациями, представляющими интересы африканцев и антильцев, проживающих во Франции. - Прим. перев.
чужим влиянием. Главная проблема в том, совместим ли ислам с французской идентичностью. Определенные исламские практики явно нарушают французское гражданское право, например полигамия, которая была запрещена в 1993 г., но практикуется более чем в 15 тыс. семьях (полигамия запрещена и в США; те, кто прибегает к ней, могут оказаться вне закона, но остаются американцами). Но одно дело - призывать покончить с этими практиками, а другое - требовать, как это недавно сделал Государственный секретарь по делам семьи и солидарности, чтобы молодые мусульмане не говорили на «верлане», французской разновидности «поросячьей латыни» (French Pig Latin) , и не переворачивали свои бейсболки задом наперед, чтобы показать, что они разделяют французскую идентичность [Morano demande aux jeunes musulmans, 2009]. Разумеется, они не обратили на это требование никакого внимания. Когда советника президента Анри Гэно спросили, адресовано ли пожелание президента Саркози мусульманам более избирательно использовать свои религиозные практики, например отказаться от призывов муэдзинов, а также и к католикам, которым не стоит тоже звонить в колокола, он ответил, что «это не религиозная проблема, а проблема цивилизации... проблема традиции» [Goldham-mer, 2009].
Французская идентичность по-прежнему во многом связана с христианством. Хотя время, когда Франция была «старшей дочерью церкви», давно прошло, а французская республиканская догма носит светский характер и дехристианизация страны идет полным ходом, быть истинным французом - значит иметь родственников в провинции и быть, по крайней мере номинально, христианином. По словам видного политика, Франция не останется Францией, если минаретов станет больше, чем соборов [Clément, 2009]. Минаретов пока немного, напротив, есть 90 тыс. церквей, у многих из которых нет прихожан, и многие из этих церквей находятся в плохом состоянии (около 17 тыс. из них - под защитой государства как имеющие историческую или архитектурную ценность). Но коллек-
1 Верлан - пласт лексики в составе французского молодежного сленга, образованный за счет изменения порядка звуков и слогов в словах литературного языка. «Поросячья латынь» (Pig Latin) - игра, состоящая в изменении английских слов; отдельные слова, образованные таким способом, стали элементами сленга в американском английском. - Прим. перев.
тивную идентичность страны определяет образ традиционной Франции.
Именно поэтому, несмотря на то что Франция уже давно стала страной иммигрантов и национальность в стране определяется по праву почвы, а натурализоваться относительно просто, многие интеллектуалы и политики все еще говорят об «иммигрантах во втором поколении», «французах алжирского происхождения» и «визуально заметных меньшинствах», что подразумевает наличие «истинных французов», ведущих родословную от «галльских предков». Традиционные ссылки на этих предков - не более чем мантра, ибо они - такой же миф, как герои комикса про Асте-рикса и Обеликса. Тем не менее традиционные различия между французами и «остальными» сохраняются. Несколько лет назад во время дискуссии о хиджабах Ширак пообещал, что иудеи и мусульмане получат по крайней мере по одному официальному празднику из своего религиозного календаря наряду с несколькими христианскими праздниками, но это обещание не было выполнено.
Дискомфорт, который вызывают мусульманские женщины в хиджабах или, реже, в парандже, объясняется именно традиционалистскими коннотациями французской идентичности. Национальная идентичность не статична, и ее критерии меняются. Каким образом можно выделить «настоящих» французов и француженок? Безусловно, не на основании религии, так как верующие католики составляют меньшинство. Конечно, не по кулинарным предпочтениям, поскольку кус-кус стал главным блюдом французской кухни. Несомненно, не из-за беглого французского, так как по-французски говорят и в нескольких других странах. Даже не в силу приверженности республиканским ценностям, так как монархисты и члены «Национального фронта», чьи идеологии не соответствуют этим ценностям, считаются истинными французами. То же относится к уроженцам Франции, принявшим ислам. Там и сям можно встретить упоминания о том, что лучшим тестом на национальную идентичность можно считать способность назвать победителей Гонкуров -ской премии, узнавать Зинедина Зидана и знакомство с комиксами про Астерикса. Остается еще критерий принадлежности к нации, сформулированный в 1882 г. Эрнстом Ренаном, - «общее согласие, желание жить вместе и стремление к сотрудничеству» [Renan, 1947, р. 903-904] - но он сегодня не вполне адекватен, ибо фран-
цузом можно быть по-разному. Что, если обращенные в ислам, о которых шла речь выше, не принимают критерий Ренана?
Не все, у кого ислам вызывает обеспокоенность, готовы защищать христианство. Для интеллектуалов из правого «Клуб Ор-лож» (Club de l'Horloge) христианство и антиисламские настроения равно важны, а для Жан-Пьера Шевенмана или Доменика Шнаппера, сторонников якобинского подхода к ассимиляции, первое не имеет значения. Оба они признают, что вторичные культурные идентичности легитимны лишь постольку, поскольку они касаются частной сферы, не противоречат «республиканскому пакту» и не ведут к «коммунитарной самоизоляции» этнических или религиозных групп, неся угрозу единству нации [Schnapper, 1994, р. 31-32]. Этническим меньшинствам, отождествляемым с регионами «шестиугольника»1, - баскам, бретонцам, корсиканцам и окситанцам - склонность к «коммунитарной самоизоляции» обычно не приписывают. Причина в том, что с ними не связывают главную угрозу французской национальной идентичности, - они преимущественно христиане, а их языки имеют официальный ста-тус2. Более того, культуры этих туземных меньшинств считаются существенными элементами «фольклора».
Обвинение в «коммунитарной самоизоляции» выдвигается в первую очередь против евреев и мусульман, а во вторую - против вьетнамцев и армян, имеющих «этнические» ориентации, которые влияют на «чистоту» их французской идентичности. Для догматических приверженцев якобинской модели такие ориентации - это почти двойная лояльность. В дискуссии о национальной идентичности отражаются партийные пристрастия; помимо прочего, она затрагивает и гражданские права. Возможна ли частичная или неполная национальная идентичность, т.е. некая местная или наднациональная идентичность, не предполагающая членства в нации? Например, участие неграждан в выборах органов местного самоуправления, в пользу чего высказываются президент Саркози и Социалистическая партия, но против чего выступает премьер-
1 Из-за географической формы основной территории Франции французы часто называют ее l'Hexagone («Шестиугольник»). - Прим. перев.
2 Их право на собственные языки упомянуто в поправке к Конституции, принятой в 2008 г.
министр Франсуа Фийон, заявивший: «Если Франция стремится к интеграции, она не должна давать частичное право голоса иностранцам, а предоставлять им все права, сопряженные с членством в нашем национальном сообществе» [François Fillon est totalement défavorable, 2010].
Политика по отношению к мусульманам и исламу во Франции часто основывается на электоральных расчетах. Правоцентристы, возглавляемые Саркози, поддерживают нынешнюю дискуссию о национальной идентичности, поскольку пытаются переманить избирателей так называемого «блока идентичности» («Национального фронта», «Движения за Францию» и других правых националистических организаций). Напротив, коммунисты и другие левые выступают против этой дискуссии, поскольку рассчитывают на голоса мусульманского электората, который становится все более значимы. Этим объясняется неоднозначное отношение левых к парандже. По той же причине радикально-левая «Новая антикапиталистическая партия» (NPA), враждебно относящаяся к религии, в качестве одного из своих кандидатов на региональных выборах 2010 г. выдвинула мусульманку, которая носит паранджу. Хотя идеологически эта партия поддерживает принцип светскости (laïcité), она выступает против законодательного регулирования ношения паранджи. По той же причине она выступает за предоставление иностранцам права голоса на местных выборах.
Многие прогрессивные французы, выступающие против аф-фирмативных действий и прочих мер, направленных на облегчение усвоения французской идентичности иммигрантскими меньшинствами, взывают к лозунгу «свобода, равенство и братство» и республиканским ценностям, утверждая, что таковые не требуют исключения, но и не предполагают автоматического включения. Существует множество препятствий для интеграции, главное среди них - человеку с темной кожей и/или мусульманской фамилией оказывается трудно найти жилье и работу, несмотря на то что он усвоил язык и культуру. Французские власти настаивают на анонимности заявок, но эта мера не слишком помогает. По выражению министра высшего образования Валери Прекресс, плохой почерк в заявлении на работу может навредить больше, чем фотография.
Во Франции обсуждались возможные меры по усилению французской национальной идентичности, в том числе - граждан-
ское образование для взрослых иммигрантов, развешивание плакатов с Декларацией прав человека и гражданина на стенах классных комнат, пение «Марсельезы» во всех школах, по крайней мере раз в год, и создание Верховной комиссии по национальной идентичности, которая будет следить за соблюдением принципов свободы, равенства, братства и светскости [S.La. and L.V.E., 2010]. В какой мере эти республиканские ценности работают в разных сегментах населения, можно было бы понять, получив точные данные переписи об этническом, расовом и религиозном составе населения, однако французы отказываются принимать участие в переписи, чтобы не ставить под сомнение традиционные представления о происхождении (origins) нации.
Национальная идентичность предполагает соотнесение с историей, в том числе - с основополагающими мифами. Это значит, что ссылки на «наших галльских предков» и католическую Францию как «старшую дочерь церкви» (например, истории о Клавии I, Жанне д'Арк и святом Луи) корректируются и дополняются историческими эпизодами, «включающими» более широкий спектр возможностей, - такими, как политическая борьба и войны, которые затрагивали широкие массы населения (как, например, вклад евреев и других иммигрантов в Сопротивление или африканцев в освобождение Франции). Одна из попыток дать высокую оценку вкладу этих меньшинств - визит Эрика Бессона на военное кладбище в Скопье на Балканах, где он отдал долг «французам, синга-лезцам, марокканцам...», погибшим на Восточном фронте во время Первой мировой войны [Smolar, 2009]. Однако не все с этим согласны: в понимании многих французов мусульмане, евреи, африканцы и другие инородцы разрушают национальную идентичность. Недавний пример - полемика, начатая мэром Марселя Жан-Клодом Годеном, отметившим, что арабы (Beurs, фр. сленг), маршировавшие по главной улице после футбольного матча, несли больше алжирских флагов, чем французских. Впрочем, многие придерживаются более открытого и прагматичного взгляда на значение национальной идентичности, который не имеет ничего общего с флагами.
Германия
Что значит быть немцем? В начале XIX в., когда формировалось представление о Германии как политической единице, немецкая идентичность определялась через язык, религию, мифы, борьбу с врагами-соседями и географию. Однако сегодня едва ли кто-то из немцев отождествляет свою страну с территориальными амбициями, обрисованными Хофманом фон Фаллерслебеном в «Германской песни»1 или Эрнстом Мо^ицем Арндтом в стихотворении «Что есть Германская отчизна» . Иоханнес Рау в выступлении, о котором уже шла речь выше, отмечал, что немцам привычны споры об идентичности, поскольку «Германия всегда состояла из разных провинций, народы которых сформированы разными традициями, обычаями и диалектами. Даже сегодня мы сначала баварцы или вестфальцы, а уж потом немцы. Быть немцем, - говорил Рау, - сегодня означает продолжать быть в процессе объединения. Следовательно, как ни парадоксально, часто быть немцем - не значит иметь предков-немцев. Почти нигде не живет так много людей с разными корнями [как в нашей стране]» [Rau, 1999].
Это радикальный поворот по сравнению с традиционным подходом к немецкой идентичности. В XIX в. многие интеллектуалы в Германии определяли нацию в терминах расы и крови. Германская нация была сообществом с наследственным членством -a Volk, и предполагалось, что немецкая национальность отличается рядом врожденных характеристик. Одним из сторонников этой точки зрения был Генрих фон Трейчке - историк, придерживавшийся
1 «Германская песнь», написанная Хофманом фон Фаллерслебеном в 1841 г на мелодию Йозефа Гайдна, в 1922 г стала государственным гимном веймарской, а позже - нацистской Германии. В первой строфе текста речь идет о Германии «от Мааса до Мемеля, от Итш до Бельта» (Маас - нидерландское название реки Мёз, Мемель - немецкое название Клайпеды, Итш - немецкое название альпийской реки Адидже, которая находится в современной Северной Италии, Бельт (Большой Бельт) - главный пролив между островами, входящими в состав современной Дании, который соединяет Балтийское море и пролив Каттегат). В настоящий момент лишь третья строфа «Германской песни» является государственным гимном ФРГ. - Прим. перев.
2 Эрнст Мориц Арндт - немецкий писатель и депутат Франкфуртского национального собрания, принимал участие в мобилизации народа против оккупации Германии Наполеоном. - Прим. перев.
ультранационалистических взглядов, который пустил в оборот лозунг: «Евреи - это наша беда». Впрочем, Трейчке делал исключения, полагая, что «некоторое количество европейских евреев действительно усвоили национальность народов, среди которых живут, и стали настоящими немцами, французами и англичанами». Религия не имела для Трейчке определяющего значения: Моисея Мендельсона он считал истинным немцем [Treitschke, 1964, р. 239]. Для Гитлера, который рассматривал евреев исключительно в расовом смысле, это было совершенно невозможно.
Этнический (völkisch) подход к определению национальной идентичности отразился в представлении о «германских» землях, якобы населенных германской расой. Однако это были не только германские земли: на востоке они были населены славянами, а на юге - галлами (факт, о котором упоминает Э. Ренан). При Отто фон Бисмарке германская идентичность определялась в политических, т.е. территориальных терминах. Немецкая идентичность не связывалась с религией, так как включала католиков, протестантов и представителей других религий. Не связывалась она и с языком, так как на территории, именуемой «Германия», говорили на множестве диалектов. В конечном счете до Веймарской республики германцем был человек, имевший германский паспорт. Таким образом, хотя Германия и была привержена праву крови (jus sanguinis), многие жители приграничных территорий, присоединенных к империи завоеваниями Бисмарка - датчане, французы и поляки, - одним росчерком пера были превращены в граждан империи (Reichsdeutsche) [Safran, 1997, р. 321]. Гитлер возродил идею немецкости как этничности, чтобы исключить евреев и другие меньшинства, которые он считал «расово неполноценными».
После поражения нацизма немецкая идентичность стала связываться с виной и стыдом за холокост. Результатом стала добровольная дегерманизация (Selbstentdeutschung): многие немцы предпочитали идентифицировать себя как-то иначе - например, как католиков, баварцев, европейцев. После основания Боннской республики от расового определения немецкости полностью отказались, была восстановлена значимость трех «устоявшихся религий» - лютеранства, католицизма и иудаизма; и «конституционный патриотизм» заменил «национальную идентичность».
Непонятно, считают ли немцы, что черные, цыгане, евреи и турки разделяют немецкую идентичность в этническом смысле; но, возможно, это не так важно, ибо немецкая идентичность больше не определяется через расу и происхождение, по крайней мере официально. И вряд ли может быть иначе, ведь более 15 млн. проживающих в Германии родом не из Германии [Bade, 2010]. В их числе 8 млн. иммигрантов, большинство из которых - раньше или позже - должны будут стать членами немецкой нации. Чем больше растет их электоральное влияние, тем больше они считаются соответствующими германской идентичности. На протяжении последнего полувека Германия все больше приспосабливается к разнообразию. Государство (отчасти под давлением извне) переопределяет национальную идентичность в направлении большей открытости (in a more inclusive direction), чем это делало бы общество, предоставленное самому себе - судя по живучести правых политических организаций. После Второй мировой войны на официальном уровне стала проводиться политика филосемитизма - в противовес устойчивым антисемитским и антимусульманским настроениям гражданского общества.
В принципе представителям белой расы проще соответствовать германской идентичности. «Арийский» подход, определяющий немцев как белых и христиан (или, по крайней мере, не иудеев и не мусульман), оставил след и в современной Германии - например в виде крайне правых политических партий, неонацистских организаций и скинхедов [Asante, 1996, р. 3-5]. Даже сегодня турки и евреи остаются турками и евреями, а не истинными немцами [Zapcioglu, 2005, р. 35]. Некоторые считают, что ты не можешь быть немцем, если ты африканец. Образ африканцев в Германии еще более негативен, чем в Соединенных Штатах [Blackshire-Belay, 1992, р. 224], и африканскую идентичность трудно согласовать с германской.
Хельмут Коль, канцлер Германии в 1982-1998 гг., однажды сказал, что «Германия - не страна иммигрантов»; институт гражданства в Германии по-прежнему опирается на право крови. Турки, приезжающие в Германию, рассматриваются не как иммигранты, но как гастарбайтеры, временные работники. Однако нормы меняются: в начале 1990-х годов было введено право почвы, определившее институт натурализации, а последующие реформы 2000 и
2005 гг. расширили возможности приобретения гражданства. В результате германское общество становится все более разнородным, а немецкая национальная идентичность сегодня умышленно определяется на основе гражданских и функциональных критериев. Как отметил один из аналитиков по поводу результатов опроса общественного мнения в 2005 г., быть немцем - значит, помимо прочего, ценить свободу слова, включая и свободу выражать свои культурные интересы; не только гордиться Гёте, Эйнштейном1 и другими выдающимися представителями немецкой культуры, но и быть членом нации, которая преодолела тиранию нацизма и стала успешной конституционной республикой [Stölzl, 2005]. Таким образом, немецкая идентичность связана с демократической идеологией и ценностями, которые фактически сопоставимы с идеологией и ценностями Франции и США.
Остается открытым вопрос о том, насколько распространен такой подход к определению немецкой идентичности в обществе. Или он разделяется только германской элитой и частью рядовых граждан? Правые радикалы, пропагандирующие расовый и исключающий подход к членству в политическом сообществе, продолжают пользоваться значительной электоральной поддержкой на местных и региональных выборах. Именно этим объясняется нежелание обеих ведущих политических партий разрубить гордиев узел, начав открытые дебаты по поводу национальной идентичности.
Между тем по мере роста числа иммигрантов неевропейского происхождения и нехристианского вероисповедания, а также доли уроженцев Германии, не связанных ни с католической, ни с лютеранской церквами, все больше ставится под сомнение традиционный этнический (völkisch), т.е. органический подход к определению нации, который был дискредитирован уже в результате поражения Германии во Второй мировой войне. Массовая иммиграция турецких гастарбайтеров, начавшаяся в 1960-х годах, не рассматривалась как серьезный вызов германской идентичности из-за официально поддерживаемой иллюзии, что в конечном счете они вернутся на родину. Однако, когда они превратились в важный элемент рынка
1 Сам Гёте считал себя не немцем, а веймарцем и европейцем; а Эйнштейна нацисты считали евреем, его «переопределили» в немцы уже после Второй мировой войны.
рабочей силы и стали рассматриваться как часть постоянного населения страны, власти ввели более широкие и вариативные критерии членства в национальном сообществе. Одним из последствий утверждения права почвы стала более интенсивная натурализация. Такой подход нашел отражение в официальной позиции канцлера Ангелы Меркель, которая оказала поддержку этнокультурному плюрализму в Германии, заявив, что не ставит целью культурную ассимиляцию людей турецкого происхождения и признает законной заинтересованность граждан турецкого происхождения в сохранении языка и культуры, поскольку это не мешает их культурно-лингвистической интеграции в германское общество [Merkel sagt «ja», 2010]. Вопрос о том, принимать ли требование премьер-министра Турции Реджепа Тайипа Эрдогана относительно открытия в Германии школ с обучением на турецком языке и немецко-турецких университетов, стал предметом дискуссии [Senocak, 2010]. Этот подход разительно контрастирует с ситуацией во Франции, где рост толерантности в отношении происхождения людей не сопровождается признанием этнокультурных идентичностей, дополняющих национальную идентичность [Safran, 2003, p. 441].
Немцы все больше разделяют мультикультурный взгляд на собственное общество, они верят, что интеграция работает, и готовы принимать новых иммигрантов, отчасти чтобы компенсировать эмиграцию высококвалифицированных немцев. Однако в обществе есть ожидание, что иммигранты будут приспосабливаться к культуре большинства (Leitkultur); особенно активно его выражают консервативные политики. Прежде всего, это значит, что иммигранты должны овладеть немецким языком; другие аспекты культурного приспособления менее очевидны: предполагает ли оно усвоение таких элементов немецкой культуры, как христианство или другие религии, адаптированные в Германии? Необходимо ли перенимать соответствующие кулинарные предпочтения, общественные нравы, определенные аспекты социополитической культуры -такие, как стремление к академическим званиям или почтение к властям (Obrigkeitsgefühl) и т.п.?
По данным опроса 2009 г., ответы на вопрос: «Что такое немецкая идентичность? Когда человек может считаться немцем?», -распределились следующим образом: «Когда он имеет германский паспорт» - 73%; «Когда он говорит по-немецки» - 28%; «Когда он
болеет за германскую футбольную команду » - 7% [Atlas poll, 2009]. Другой опрос 2009 г. показал, что для 90% респондентов немецкая идентичность ассоциируется с особыми немецкими добродетелями, такими как порядок, обязанности и этос достижитель-ности. Около 60% считают себя патриотами, но только 30% связывают германскую идентичность с флагом или пением национального гимна. Многие немцы ассоциируют национальную идентичность с более приземленными вещами, такими, как своевременное получение выплат. Как отметил один респондент, «я чувствую себя связанным с Германией, потому что здесь все работает надежно». Но кроме прагматиков есть и приверженцы культуры (Kulturdeutsche), для которых немецкость основана на истории Германии и ее высокой культуре (16%). Эмоциональная идентификация обнаружена у 8% респондентов. У 13% опрошенных - по большей части это молодые, высокообразованные жители крупных городов - вообще нет когнитивной идентификации с Германией, они предпочитают быть шведами или итальянцами [Werkeln am Nationalbewusstsein, 2009].
Германская идентичность остается идеологически нагруженной. Во время «холодной войны» дело усугублялось существованием двух Германий: в то время как Западная Германия, опираясь на конституционный патриотизм, строила новую коллективную идентичность, Восточная Германия пыталась формировать свою собственную, социалистическую идентичность [Burbank, 2010]. Воссоединение не решило в полной мере эту проблему, поскольку сохраняется «остальгия» - ностальгия по социальной защищенности при прежнем коммунистическом режиме. Наконец, значимым оказывается влияние Европейского союза: из-за открытых границ и развития транснациональной культуры молодые немцы гораздо меньше привержены своей «национальной» культуре, чем старшее поколение, которое сохраняет идеализированные воспоминания о том, чем нация была прежде, и озабочено смешанными браками (metissage) и сложным составом общества (complexity).
У Франции и США было больше времени для развития расового, этнического и культурного плюрализма, чем у Германии: во Франции в связи с тем, что в метрополию устремлялись многие обитатели колоний, а США по природе своей переселенческая страна. Этнический плюрализм Германии стал следствием ее поражения в войне - в каком-то смысле это расплата за расистскую
политику Гитлера. Именно этим объясняется официальный фило-семитизм. Немцы как будто находятся на международной витрине, за их поведением по отношению к евреям внимательно следят. В Германии сейчас около полумиллиона афро-германцев, большинство из которых - потомки американских солдат, и хотя по отношению к ним все больше применяется политика открытости, однако доколониальные и нацистские представления о черных как «низшей» расе все еще существуют. К иммигрантам из Турции, Греции и Хорватии немецкое общество относится более позитивно - они белые, более того, их специально привлекали в Германию для работы, тогда как присутствие афро-германцев - результат пагубной политики, плата за расизм.
Лишь одна группа иммигрантов, «заграничные немцы» (Auslandsdeutsche), с самого начала рассматривались как часть немецкой нации по праву крови. Они автоматически получали гражданство, даже если не говорили по-немецки. Интересно, что так же принимали евреев из Советского Союза, но по другим причинам -в качестве раскаяния за холокост. Подчеркивалось, что «внешние немцы» призваны усилить «немецкость» общества, которое все больше становится мультикультурным [Ostow, 2005, р. 429].
Церн Оздемир, немец турецкого происхождения, депутат Бундестага от партии зеленых, высказал предположение, что латинос в США могут послужить моделью, которой должны следовать турецкие иммигранты, если они хотят идентифицировать себя с немецкой нацией [Özdemir, 2003]. Вместо того чтобы голосовать за социал-демократов, они должны предоставить другим партиям возможность конкурировать за голоса иммигрантов. Такая стратегия должна побудить германских политиков адресовать свои выступления в рамках избирательных кампаний определенным группам турок.
Хотя приобретение немецкого гражданства теперь возможно, многие немцы считают, что «турки и другие мусульмане должны сначала интегрироваться и продемонстрировать свою немецкость, а уж затем получать гражданство» [Islam and Identity in Germany, 2007]. Например, чтобы продемонстрировать свою немецкость, иммигрант должен показать, что он не только не является сторонником воинствующего ислама, но и отграничивает религию от политики и общества. Удовлетворение этих ожиданий немецкого об-
щества будет зависеть от того, насколько иммигранты-мусульмане поверят, что адаптация такого рода будет вознаграждена принимающей страной.
Соединенные Штаты
В 1788 г Джон Джей, один из отцов-основателей США, писал в «Федералисте» (№ 2): «Провидению было угодно даровать эту единую страну единому народу - народу, происходящему от одних предков, говорящему на одном языке, следующему одной религии, приверженному одним принципам правления» [Jay, 1788, № 2]. Из этой мысли сформировалось убеждение, особенно устойчивое в кругах республиканцев, что отцы-основатели стремились создать христианскую республику и что именно христиане, а точнее, протестанты, вдохновленные этикой индивидуализма и предпринимательства, построили эту страну.
Со времен основания Соединенных Штатов произошли значительные изменения в их институциональном устройстве, экономике и составе населения. К английским поселенцам добавились шотландские, германские и скандинавские, а во второй половине XIX в. - ирландские, итальянские и еврейские иммигранты, и состав населения перестал соответствовать принципу WASP. В течение последних пятидесяти лет американское общество стало более многоэтничным и мультирасовым; этому способствовали отказ от квот по национальному происхождению в 1950-х годах и прогрессирующая либерализация иммиграции. Вследствие этих процессов англо-протестантское население рискует превратиться в меньшинство, что актуализирует вопрос: не следует ли рассматривать WASP как этническую группу наряду с другими?
Если учесть сложности американского общества, то можно сказать, что в нем не может существовать единственная модель американской идентичности. Принято считать, что она опиралась на этос пионеров - создателей «нового общества» и была настолько новой и настолько отличалась от идентичности членов «старых» наций, что поражала многих внешних наблюдателей (см. описание американской идентичности у Гектора Сент-Джона де Кревкера, Алексиса де Токвиля и Джеймса Брайса). Все они сходились в отношении ряда черт, характерных для американцев, например ин-
дивидуализм, способность адаптироваться, дух предпринимательства, эгалитаризм, способность полагаться на себя, религиозная свобода, погруженность в местный контекст (localism), оптимизм, восхваление «простого человека» и недоверие к правительству [McGiffert, 1964, р. 26-27]. До сих пор ведутся споры о том, насколько эти качества «англосаксонские» или христианские, а также о том, в какой мере, с учетом демографических, социальных и экономических перемен, они отражают современную реальность. Стоит отметить, что черты, которые Макс Вебер связывал с «протестантской этикой», в последние десятилетия в Америке воплощают евреи и американцы китайского происхождения.
На протяжении последних двух столетий «плавильный котел» превратил разнородное население в типичных американцев, имеющих общую национальную идентичность, однако этот процесс оказался неполным, и многие американцы, особенно те, кто принадлежит к меньшинствам, сохранили дополняющие этнические идентичности. Человек может быть одновременно американцем в полном смысле этого слова и членом афроамериканского, ирландского, еврейского сообщества или сообщества латинос. При этом он не слишком заботится о чертах американской культуры. Гайман Каплан, герой рассказов о вечерней школе Лео Ростена, вполне успешно пытался стать американцем, сохраняя свою европейскую идентичность [Ross, 1937]. Существование «американцев через дефис» («hyphenated» Americans) и двойных идентичностей не беспокоит большинство американцев, потому что они различают национальность, которая относится к этнической, религиозной или культурной идентичности, и гражданство, которое объединяет «гражданскую» нацию, - в противоположность французам-якобинцам, в понимании которых двойная идентичность - это уступка коммунитаризму1.
Однако есть и такие, кто обеспокоен разложением американской идентичности. Согласно формулировке правого общественного деятеля Патрика Дж. Бьюкенена, «мы... не следуем одной религии. Мы теперь не просто протестанты, католики и иудеи. мы еще и мормоны, мусульмане, индуисты, последователи шаманизма, атеисты...» [Buchanan, 2002, р. 144]. Он утверждает, что в современной
1 То есть стремлению к культурной самоизоляции. - Прим. перев.
Америке есть по меньшей мере две американские идентичности -светская идентичность американцев, проживающих главным образом на обоих побережьях и голосующих за демократов, и идентичность простых людей, преимущественно христиан и республиканцев. Бьюкенен убежден, что первая побеждает, разлагая то, что осталось от американской идентичности. Насколько он прав - это вопрос открытый; однако тот факт, что после грядущего назначения третьего судьи-иудея в Верховный суд США, где уже есть шесть католиков, в этом органе не останется ни одного WASP, безусловно, является индикатором изменений в структуре американской политической элиты.
Известный политолог Самуэль Хантингтон отчасти разделяет взгляды Бьюкенена. Он утверждает, что американская национальная идентичность разрушается не смешением рас, а вызовами традиционной англо-протестантской культуре со стороны массированной иммиграции. Эти изменения включают испанизацию, развитие наднациональных идентичностей и упадок патриотизма под влиянием космополитических ценностей транснациональной глобаль -ной культуры [Huntington, 2004a].
Артур Шлезингер разделяет представление Хантингтона о том, что американская идентичность - это «американское кредо», т. е. приверженность ценностям свободы, справедливости, достоинства и равенства возможностей, которая выше этнических склонностей. Как и Бьюкенен, он выступает против «политики идентичности» (американский эквивалент «коммунитарной самоизоляции»), но не согласен с предпочтением, которое тот отдает «христианской» Америке [Schlesinger, 1998, р. 33-34].
Все чаще говорят об «иудеохристианской» религии, а недавно, ввиду растущего числа мусульман, заговорили даже о трех «авраа-мовых» религиях. Проявлением плюралистического подхода к американскому обществу стали включение хануки и кванза1 в календари наряду с христианскими праздниками и широко распространившееся вытеснение пожелания «счастливого Рождества» пожеланием «счастливых праздников». Но эта открытость принимается не всеми. Многие американцы, включая и несколько канди-
1 Празднование, подчеркивающее связь афроамериканцев с культурными традициями Африки. - Прим. перев.
датов в президенты, а также многих политиков меньшего калибра, считают Америку христианской страной (в отличие от отцов-основателей, многие из которых были деистами). Многие годы офицеры на базах американских ВВС позволяли евангелическим священникам вести пропаганду среди кадетов-иудеев, и вашингтонское начальство не пресекало эту практику. В так называемой «стене», разделяющей государство и религию, есть бреши в пользу христианства, и федеральные суды, включая и Верховный суд, не стремятся встать на ее защиту.
Традиционный, опирающийся на теологические основания антисемитизм в США, где евреи и элементы еврейской культуры -неотъемлемая часть американской идентичности, встречается редко. Иногда антисемитизм можно различить в едва уловимых формах -например, в виде обвинения евреев в нелояльности, - однако он не получает отклика. Были попытки исключить из-под зонтика американской идентичности латинос, но в силу быстрого роста испа-ноязычного населения они становятся важной частью американского электората.
Что касается афроамериканцев, то со времен их освобождения в 1860-х годах и, особенно, благодаря законам о гражданских правах 1960-х годов, они стали полноправным компонентом американской идентичности. Бьюкенен все еще настаивает, что Америку построили белые (если не белые христиане), но эта точка зрения опровергается хронологией, которая доказывает вклад азиатов и афроамериканцев. В ряде городов теперь есть музеи, посвященные истории черной Америки. С избранием первого президен-та-афроамериканца (поддержанного многими белыми, хотя и не большинством) афроамериканцы могут сказать, что «его/их история» («history») стала «нашей историей» («ourstory») [King, 2010, р. 218].
Феномен Барака Обамы перечеркнул табу на избрание президентом представителей небелой расы. Однако не все приняли этот факт; многие республиканцы изображали его как мусульманина, следовательно, как «ненастоящего американца»; в Интернете была размещена карикатура, изображавшая Обаму чистящим туфли Сары Пэйлин, бывшего республиканского кандидата в вице-президенты. В то время как Обама боролся против отторжения («otherization») мусульман, латинос, людей с цветной кожей как
«других», более консервативные силы стремятся подчеркивать эти различия и нагнетают истерию нативизма1. В апреле 2010 г. кон -грессмен из Калифорнии высказался в пользу депортации жителей США, рожденных от незаконных иммигрантов, поскольку «души их - недостаточно американские».
Споры об американской национальной идентичности, в той мере, в какой они являются частью дискуссий о моральных, религиозных и «семейных» ценностях, выступают средством отвлечения общественного внимания от растущего экономического неравенства, иными словами, предлагают зрелище вместо хлеба. Этот факт объясняет, почему республиканцы, имеющие наиболее серьезную электоральную поддержку на традиционном расистском Юге и в ряде штатов в прерии и горах, где сравнительно немного афроамериканцев и латинос, больше озабочены вопросами национальной идентичности, чем демократы, которые сильно зависят от поддержки афроамериканцев и все больше - латинос.
Заключение
Как мы видим, между Францией, Германией и США есть как сходства, так и различия. По мнению Эмануэля Тодда, Франция проводит линию на ассимиляцию, Германия - на сегрегацию, а США - на дифференциацию [Todd, 1994]. Роджерс Брубейкер полагает, что во Франции определение нации, а значит, национальной идентичности, преимущественно политическое, тогда как в Германии - исключительно культурное [Brubaker, 1992]. Однако данные опросов показывают, что этот подход больше не соответствует действительности. Рива Касториано, применив эту типологию для анализа политики иммиграции в трех странах, приходит к выводу, что подходы к национальной идентичности во Франции, Германии и Соединенных Штатах постепенно сближаются [Kastoryano, 2002, p. 183].
1 Нативизм - теория врожденности некоторых физических функций. В данном случае речь идет о стремлении представить людей, относящихся к определенным этническим и расовым группам, как потенциальную угрозу в силу приписываемых им врожденных качеств. - Прим. перев.
Ни одна из трех стран не обладает вполне включающим определением национальной идентичности, которое охватывало бы все население. У каждой есть своя собственная модель исключения и включения, основанная на том или другом критерии. Доля тех, кто может претендовать на роль «аутентичных» носителей национальной идентичности, становится незначительной. Все меньше доля граждан Франции, имеющих галло-романских предков, и тем более - американцев, которые могут проследить свои корни до поселенцев, прибывших на «Мейфлауэре». Число немцев, имеющих тевтонских пращуров, тоже сокращается, и у многих из них славянские имена.
Право рассматриваться в качестве члена национального сообщества является относительным (is an exercise in comparison): в США ирландские католики раньше считались американцами в меньшей степени, чем английские протестанты, но сегодня они кажутся ими больше, чем евреи, а евреи - больше, чем латинос, а латинос - больше, чем черные. Во Франции католики когда-то рассматривались как более «настоящие» французы, чем протестанты, а они, в свою очередь, были более «настоящими», чем евреи, а те -чем мусульмане. Эта «неофициальная иерархия» включения опиралась на цвет кожи и религию. Эти аскриптивные критерии национальной идентичности по-прежнему существуют, особенно в рассуждениях правых традиционалистов, однако их нельзя больше открыто признавать из-за «неполиткорректности» и разрушительности для интеграции и социального мира. Кроме того, они могут оказаться сбывающимся пророчеством: если рассматривать меньшинства как неполноправную часть нации, они будут стремиться поддерживать идентичность «аутсайдеров» и сопротивляться интеграции. Идентичность меняется не вдруг, перемены должны стимулироваться принимающей нацией, которая должна с понимаем относиться к входящим в нее этническим, религиозным, расовым и культурным субсообществам.
И наоборот, должно быть ответное стремление субсообществ принять национальную идентичность. Они должны учить язык(и) доминирующей нации. Должны принимать политические ценности и культурные модели, соответствующие ценностям и моделям большинства, - таким, как религиозный плюрализм, гендерное равенство, свободные и состязательные выборы, свобода слова, вер-
ховенство гражданского права, - и отказываться от ценностей и моделей, которые всему этому противоречат, - таких, как законы шариата, клитерэктомия, принудительные браки, угнетение женщин, убийства ради чести.
Поскольку социальный состав и характер наций меняются, национальная идентичность тоже может переопределяться, но этот процесс не может проходить настолько стремительно, чтобы разрушилась связь с историей и традициями народа. Таким образом, если в прошлом идентификация с нацией опиралась на узы родства, сегодня она определяется множеством критериев. Индивиды, в зависимости от своих личных историй, дают разные ответы на вопрос о том, что значит быть (или считаться) членом нации. Ответы образуют спектр вариаций на основе примордиальных, юридических, идеологических и функциональных критериев.
Что требуется для того, чтобы быть - или считаться - французом, немцем или американцем? Во всех трех странах факт рождения в стране, равно как и факт натурализации, рассматривается в качестве главного критерия национальной идентичности, законодательно закрепленного в требованиях для оформления гражданства. Однако эти требования периодически меняются. В то время как Германия движется к более открытому (more inclusive) определению национальной идентичности, Франция и Соединенные Штаты принимают более строгий (more restrictive) подход. Президент Саркози, заявив, что «членство во [французской] нации надо заслужить» [Jamet, 2010], предложил лишать натурализовавшихся граждан французского гражданства, если они совершили серьезные антигосударственные преступления (например, убили полицейского), и это несмотря на то, что конституция Пятой республики не делает различий между типами гражданства. В США некоторые республиканцы призывают к «пересмотру» 14-й поправки к Конституции, которая дает равные права гражданам с рождения и натурализовавшимся гражданам [Bai, 2010]. Эти события, возможно, лишь симптомы, но они свидетельствуют о настойчивых попытках сузить определение национальной идентичности.
Во всех трех странах членство в национальном сообществе предполагает выполнение ряда условий и осуществление определенных гражданских функций, таких как подчинение законам, уплата налогов, служба в армии, наличие работы. Но национальная
идентичность многих нарушителей законов, неплательщиков налогов и безработных не подвергается сомнению, и военная служба не имеет значения там, где армия формируется не на основе призыва. К тому же приверженность ценностям демократии, свободы и равенства больше не отличает страны Западной Европы и Северной Америки друг от друга, поскольку и те и другие их разделяют. В конце концов, ни в одной из стран национальная идентичность граждан, которые в них родились, не подвергается сомнению из-за антиреспубликанских идеалов. В США, например, недавно обнаружились туземные исламские фундаменталисты. С учетом этого факта лояльность стране и поднятие флага могут быть пустыми символами для некоторых социальных групп.
Простой тест на национальную идентичность - обладание национальным паспортом. Однако часто национальность по паспорту - это вопрос удобства. Многие граждане не имеют паспорта, потому что не путешествуют за границу, другие же, наоборот, имеют два паспорта и двойное гражданство, что влечет за собой вопрос, является ли разделенное гражданство половиной одного-единственного.
Любовь к стране может быть важна для некоторых людей, но не для всех; и это не обязательно исключительное чувство, не оставляющее места для других эмоциональных привязанностей. Ввиду все более функциональной ориентации современных наций в духе Gesellschaft дополнительные идентичности по принципу Gemeinschaft могут оказаться даже желательными.
Глобализация, расшатывая национальную идентичность, делает ее проблематичной и одновременно усиливает потребность в ней. Чем более открытым становится мир, тем больше мы нуждаемся в якоре в виде национальной идентичности. Но французская, германская и американская идентичности не являются ни эссен-циалистскими, ни статичными; они изменяются под влиянием внешних событий и идей, а во Франции и Германии - еще и под влиянием Европейского союза и развития европейской идентичности, которая все больше становится транснациональной.
Перевод с англ. О.Ю. Малиновой
Список литературы
Asante M.K. African germans and the problem of cultural location // The African-German experience / Blackshire-Belay C.A. (eds.). - Westport, CN: Praeger, 1996. -P. 1-12.
Bade K.J. In guter Gesellschaft // Die Zeit. - Hamburg, 2010. - 20 May.
Bai M. I'm an American. And you? // New York Times, Week in Review. - N.Y., 2010. - 8 August.
Blackshire-Belay C.A. The image of Africa in German society // Journal of Black. - L.: Sage Publications inc., Newbury Park, 1992. - 23:2 December. - P. 179-181.
Buchanan P.J. The death of the West. - N.Y. : Thomas Dunnem, 2002. - 268 p.
Burbank H. German national identity: Patriotism and stigma // Stanford undergraduate research journal. - Stanford, 2010. - N 9 (spring). - P. 1-7.
Clément P. - Mode of access: https://culink.colorado.edu/wm/em/read...etc (Дата посещения: 12.23.2009.)
François Fillon est «totalement défavorable» au droit de vote des étrangers // Le Monde. - Paris, 2010. - 14 January.
French Embassy press and information service // News from France. - Paris, 2009. -23 December.
Jay J. Concerning dangers from foreign force and influence for the Independent Journal // The Federalist Papers - N.Y., 1788. - Article 2. - Mode of access: http:// avalon. law.yale. edu/ 18th_century/fed02.asp
Goldhammer A. French politics. - 2009. - 24 December. - Mode of access: http:// www.blogspot.com2009_12_24_archive.html (Дата посещения 10.05.2010.)
Huntington S.P. Who are we? The challenges to America's identity. - N.Y.: Simon & Schuster, 2004. - 339 p.
Islam and identity in Germany // Europe report. - Brussels, 2007. - N 181, March 14.
Jamet C. Sarkozy veut déchoir certains criminels de la nationalité // Le Figaro. - Paris, 2010. - 6 August.
Kastoryano R. Negotiating identities: States and immigrants in France and Germany. -Princeton, NJ: Princeton univ. press, 2002. - 227 p.
KingK.A. African-American politics. - Cambridge, UK: Polity press, 2010.
Klemperer V. The language of the Third Reich. - L.; New Brunswick, NJ: Athlone, 2000. - 296 p.
Lévy B.-H. Pourquoi il faut arrêter le débat sur l'identité nationale // Le point. - Paris, 2010. - 7 January.
Etre Français aujourd'hui et demain. Rapport au Premier ministre // Documentation Française / Long M. (eds). - Paris, 1988. - Vol. 1-2.
The character of Americans / McGiffert M. (ed.). - Homewood, IL: Dorsey press, 1964. - 302 p.
Merkel sage «ja» zu türkischen Schulen und «nein» zu Assimilation // Migazin. - Berlin, 2010. - 30 March.
Morano demande aux jeunes musulmans Français de ne plus parler «verlan» // Le Monde. - Paris, 2009. - 15 September.
Sarkozy N. Respecter ceux qui arrivent, respecter ceux qui accueillent // Le Monde. -Paris, 2009. - 9 December.
Obama B. Inaugural address of Barack Obama - Jan. 20, 2009. - Mode of access: http://media.washingtonpost.com/wp-srv/politics/documents/Obama_Inaugural_Address_ 012009.html (Дата посещения: 24.10.10.)
Ostow R. Immigration, integration, and anxiety in Germany // Diaspora. - Cambridge, MA, 2005. - Vol. 14, N 2/3 (Fall/Winter). - P. 425-430.
Özdemir C. Von den Latinos lernen // Die Zeit. - Hamburg, 2003. - 4 September.
Pauwels L. Serons-nous encore Français dans 30 ans? // Figaro-Magazine. - Paris, 1985. - 26 October. - P. 124-132.
Rau J. Was heißt heute Deutsch? // Empfang der Teilnehmer des Forums «Fazit Deutschland». - 1999. - 22 September. - Mode of access: http://www.bundespraesident/ de/dokumente/-2.12072/Rede/dokument.htm (Дата посещения: 27.12.2009.).
Renan E. Qu'est-ce qu'une nation? // Œuvres complètes. - Paris: Calmann-Lévy, 1947. - Vol. 1. - 904 p.
Ross L.Q. The Education of Hyman Kaplan. - N.Y.: Harcourt, Brace, 1937. - 337 p.
S. La and L.V.E. Identité nationale: les mesures envisagées par le gouvernement // Le Monde. - Paris, 2010. - 8 February.
Safran W. State. Nation, national identity, and citizenship: France as a test case // International political science review. - Belfast, 1991. - Vol. 12, N 3 (July). - P. 219238.
Safran W. Citizenship and nationality in democratic systems: Approaches to defining and acquiring membership in the national community // International political science review. - Belfast, 1997. - Vol. 18, N 3 (July). - P. 313-335.
Safran W. Institutional pluralism and multiculturalism in France: Post-Jacobin transformations // Political science quarterly. - N.Y., 2003. - Vol. 118, N 3 (Fall). -P. 437-465.
Sappin M. Le Grand débat sur l'identité nationale à Marseille // Regards sur l'Actualité. - Paris, 2010. - N 358 (February). - P. 8-17.
Shelton J.E. E Pluribus unum? How racial, ethnic, and religious group memberships impact beliefs about American national identity // Nationalism and ethnic politics. -L.: Routledge, 2010. - Vol. 16, N 1 (January-March). - P. 67- 89.
Schlesinger A.M.,jr. The disuniting of America. - 2nd ed. - N.Y.: Norton, 1998. - 208 p. Schnapper D. La Communauté des citoyens. - Paris: Gallimard, 1994. - 228 p. SenocakZ. Türkische Gymnasien? Aber ja! // Die Zeit. - Hamburg, 2010. - 31 March. Smolar P. L'odyssée identitaire d'Eric Besson // Le Monde. - Paris, 2009. -
9 December.
Solé R. Mettre les Beurs à la table d'honneur // Le Monde. - Paris, 1987. - 20 May. Stölzl C. Was es bedeutet, deutsch zu sein // Die Welt. - Hamburg, 2005. -
10 September.
Todd E. Le destin des immigrés: Assimilation et ségrégation dans les démocraties
occidentales. - Paris: Seuil, 1994. - 307 p. Treitschke H. Races, tribes, and nations // Posture of Europe, 1815-1940 / Black E. (ed.). -
Homewood, IL: Dorsey press, 1964. - P. 235-251. Was macht die deutsche Identität aus? Ab wann ist man deutsch? // Atlas poll. - 2009. -Mode of access: http://www.gutefrage.net/frage/was-macht-die-deutsche-identitaet-aus-ab-wann-ist-man-deutsch (Дата посещения: 7.05.2010.) Werkeln am Nationalbewusstsein // Die Zeit. - Hamburg, 2009. - 29 April. Williams M.H. The impact of radical right-wing parties // West European Democracies. - N.Y.: Palgrave-Macmillan, 2006. - P. 97-99. Zapcioglu D. Türken und Deutsche. - Frankfurt: Brandes & Apsel, 2005. - 223 p.
