CC BY
105
Н. Н. Старикова (Москва)
Национальная идентичность славянских литератур в эпоху глобализации. Парадокс постмодернизма
В статье рассматриваются трансформации литературного процесса в славянских странах Центральной и Юго-Восточной Европы в условиях глобализации и связанная с ними проблема сохранения национальной идентичности, в актуализации которой важную роль играет постмодернизм. Ключевые слова: славянские литературы, постмодернизм, национальная идентичность, глобализация, интертекстуальный диалог.
В основе настоящей статьи лежат результаты лонгитюдного мониторингового исследования динамики и трансформаций современного литературного процесса в славянских странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Научные наблюдения и выводы этого исследования опубликованы в ряде трудов, среди которых «Литературы Центральной и Юго-Восточной Европы: 1990-е гг. Прерывность -непрерывность литературного процесса» (2002), «Постмодернизм в славянских литературах» (2004), «Литература и глобализация (К вопросу идентичности в культурах Центральной и Юго-Восточной Европы)» (2006), «Итоги литературного развития в ХХ веке в проблемно-типологическом освещении. Центральная и Юго-Восточная Европа» (2006), «Литературоведение и критика Центральной и Юго-Восточной Европы конца ХХ - начала XXI века. Идеи, методы, подходы» (2011), «Лексикон южнославянских литератур» (2012), «Гендер и литература в странах Центральной и Юго-Восточной Европы» (2013), «Художественный ландшафт "нулевых". Литературы Центральной и Юго-Восточной Европы в начале XXI века» (2014).
Актуальность заявленной проблеме придает тот факт, что мы, существуя в эпоху глобализации, сами невольно становимся участниками глубинных изменений культурных стереотипов. Глобализация придала современному миру невиданную динамику, став для наций и национальных государств своеобразным тестом на выживание. Являясь одной из доминирующих тенденций развития современной цивилизации, она оказывает исключительно сильное воздействие не только на социально-экономические и по-
литические, но и на культурологические аспекты жизни общества. Развитие средств коммуникации в условиях принципиально иной структуры информационных процессов также влияет и на смену ценностных ориентиров общества, что, в свою очередь, отражается на выборе духовных приоритетов. Сегодня в культурном плане мир кажется еще более многообразным, чем в недавнем прошлом. Возросло число национальных государств, усилилось стремление этнических групп к самоопределению, в контексте глобализирующейся мировой экономики возрастает значение культурного измерения. Нации и этносы озабочены поиском своей культурной принадлежности, и это стремление осознанно. И при этом ни одна культура сейчас не существует изолированно от творческих поисков других, точная оценка любого национального опыта невозможна без учета опыта мирового. Как отмечал в своем докладе на XIII Международном съезде славистов видный словенский литературовед Ф. Берник, «национальная культура, которая хочет в период глобализации сохраниться и сохранить собственную достоверность, не может поддаваться внешним соблазнам и в то же время не может изолироваться от них, отказаться от встречи лицом к лицу с вызовами времени»1.
Другой вектор современного мирового развития связан с ускорением процессов экономической интеграции, усилением «макдональ-дизации» и «вестернизации» национальных культур, то есть последовательным подчинением западным ценностям и западному образу жизни всех активных слоев населения планеты. Это усугубляется процедурой отчуждения традиционных ценностей, экспансией массовой культуры, мифологизацией, а порой и псевдомифологизацией мышления. С культурологической точки зрения все это вполне «тянет» на новую гуманитарную революцию, в результате которой многие традиционные национальные и этнические культуры претерпят изменения и могут быть существенно деформированы. В условиях вынужденной адаптации национальных ценностей к новой геополитической, экономической, коммуникационной ситуации механизм национальной и культурной самоидентификации естественно усложняется, и одним из актуальных вопросов современного мира становится поиск механизма сохранения и обновления национальной идентичности, ибо именно она способна оказать противодействие глобальным процессам стандартизации и усреднения. И здесь довольно неожиданно спасательным кругом для национальных литератур стал постмодернизм, в качестве «наиболее адекватного духу
времени выражения и интеллектуального, и эмоционального восприятия эпохи»2.
Возникновение постмодернизма связывают с кризисным состоянием современной цивилизации в целом и общественного сознания в частности и с общим изменением социокультурной ситуации, в которой под воздействием масс-медиа начали формироваться стереотипы массового сознания. Как разновидность постнеклассической модели развития «постмодернизм, - отмечает философ В. Г. Федотова, - ...соответствовал складывающейся на Западе ситуации -описать растущую неудовлетворенность обществом и требования новой реальности»3. Применительно к литературе наиболее рациональным представляется рассматривать это явление как синтез или сумму приемов, необходимых для выработки универсального художественного языка путем сближения и сращивания, интерференции и конвергенции различных литературных направлений. В основе этого языка лежит принцип игры знаков, ибо сейчас «никакой моноязык, никакой метод уже не могут всерьез претендовать на полное овладение реальностью. Все языки и все коды, на которых когда-либо человечество общалось само с собой, все философские школы и художественные направления теперь становятся знаками культурного сверхъязыка, своего рода клавишами, на которых разыгрываются новые полифонические произведения человеческого духа» (М. Эп-штейн)4. Мир мыслится как текст, как игра сознательных и бессознательных заимствований, цитат, клише, в котором иерархия ценностей аннулируется ради сосуществования разных культурных моделей и канонов, самоценных, самодостаточных и несводимых друг к другу. При этом национальное своеобразие постмодернистской художественной продукции, несмотря на все интеграционные аспекты постмодернистской поэтики, сначала определяют национальный язык, национальная литературная традиция, национальный склад мышления, тип юмора и иронии, а уже во вторую очередь всемирная культурная традиция и контекст (мировой, континентальный, европейский, региональный и т. д.).
Пересечением векторов постмодернизма и идентичности в европейской культуре занимались Жак Деррида и Цветан Тодоров. По мысли первого, перекликающейся с борхесовской идеей капиллярности культуры, культура не замыкается в себе, так как не может быть монологичной: множественность источников связывает ее с другими культурами, обеспечивая ей необходимый для выживания диалог. Второй развивает идею «жанровых кодов», согласно которой
современная культура занимает место между мифом и логосом, которые могут познавать друг друга только через полилог национальных культур. Кстати, еще Умберто Эко подчеркивал, что постмодернизм дает широкие возможности для участия в языковой мета-игре, причем неподготовленный читатель имеет право не обращать внимание на иронический подтекст и воспринимать произведение прямолинейно, как пересказ сказки и простой вымысел. Но именно интертекстуальный диалог между новым произведением и традицией, обращение автора постмодернистского текста и к элитарному, и к неподготовленному читателю и дает возможность, используя формулировку немецкого литературоведа Ханса Яусса, «удовлетворить любые горизонты ожидания»5.
Переживаемый славянскими народами исторический перелом -канун и смена в бывших странах соцлагеря общественных систем и политических режимов, обретение рядом наций государственной самостоятельности - наложил свой отпечаток на характер осмысления и адаптации постмодернистских реалий к национальному культурному пространству. Здесь одной из причин возникновения постмодернизма стали явления идеологические, поэтому сначала был сформирован его «политический» вариант (термин словенского компаративиста Томо Вирка6) и лишь потом классический западный - «деконструк-тивный». Особый характер постмодернистских явлений в славянских литературах обусловлен тем, что они, активно «подключаясь» к уже сложившемуся ранее постмодернистскому видению мира, пытались в его стилистике описать собственный опыт, по существу и природе совершенно иной. Если в Америке и на Западе постмодернизм оказался естественным порождением постиндустриального общества, был тесно привязан к постструктуралистской теории и использовал весь арсенал западной масс-культуры, то в славянских странах одной из причин его возникновения стала реакция литературы на стремление государства унифицировать традиционные художественные формы, подавить развитие новых, в том числе и постмодернистских, литературных концепций. В первую очередь авторы ставили целью выйти за рамки утилитарных и идеологически маркированных позиций. Последовавший крах социализма обнаружил в постсоциалистическом обществе едва ли не больше абсурда, чем на Западе, и тоже стал питательной средой для постмодернистского эксперимента. Литературы славянских стран стали искать опору во многих ключевых позициях философии постмодернизма: в устремленности к синкретизму мышления, в ощущении тотального кризиса цивилизации, в
представлениях об исчерпанности старых взглядов на историю и обесценивании «вечных» ценностей, в том числе кажущихся незыблемыми канонов красоты. При этом, несмотря на все спорные аспекты постмодернистской поэтики, с ее деканонизацией всех канонов, ци-татно-пародийным многоязычием, «смертью» автора, национальное своеобразие художественной постмодернистской продукции определяли в первую очередь язык и национальная литературная традиция, склад мышления, тип юмора и иронии.
В некоторые славянские литературы (например, несмотря на политику культурной изоляции, в русскую, а также сербскую, словенскую) элементы нового стиля, основанного на деконструкции текста, начинают проникать еще в конце 1960-х гг. Тогда для писателей-экспериментаторов кризис авторитетов был связан в основном со сферой официальной культуры и стремлением к самостоятельному художественному поиску. После августа 1968 г., когда в результате военной акции была пресечена попытка одной из славянских стран -Чехословакии - шагнуть навстречу демократии, кризисные тенденции в европейском социалистическом содружестве только усугубились. Во всех славянских литературах в это время усиливается критическая направленность, растет сопротивление идеологическому диктату. Копившаяся в общественном сознании энергия противодействия находила выход в различных формах протеста, в том числе и эстетической. Воспитательную, пропагандистскую, «жизнестрои-тельную» традицию в ряде литератур начинает заменять традиция игровая, установка на ироническое сопоставление различных литературных стилей, жанровых форм и художественных течений. «Первые ласточки» постмодернизма, такие как «Палимпсесты» (1967) Милорада Павича и «Москва - Петушки» (1969) Венедикта Ерофеева, способствовали внедрению в славянские литературы новой эстетики. Однако в большинстве славянских стран «обживание» нового понятия происходило одновременно с падением коммунизма.
Массовое «открытие» постмодернизма в славянских литературах связано с так называемым переходным периодом. После знаковых изменений на карте Европы рубежа 1980-1990-х гг. в отдельных славянских литературах явственно ощущалась некоторая растерянность, вызванная исчерпанностью основного предназначения национальной литературы - служить национальному делу. Практически впервые в истории эти литературы сбросили с себя оковы внеэстети-ческих обязанностей, и перед ними встал естественный вопрос о необходимости обновления национального художественного языка. Об
этом в начале 1990-х очень точно сказал чешский прозаик Иржи Кра-тохвил: «По прошествии долгого времени чешская литература (так же как и словацкая, хорватская, словенская и даже польская. - Н. С) [...] свободна и избавлена от всех общественных обязательств и народных чаяний... с наслаждением презирает все идеологии, миссии, служение народу или кому-нибудь еще»7.
В новых условиях плюралистичность интерпретации и восприятия и интертекстуальность как выражение духовной интеграции, присущие постмодернистской поэтике, оказались востребованными. И постмодернизм, несмотря на заложенное в нем деструктивное начало, в новых общественно-политических условиях, разрушив культурные границы, стал своеобразным катализатором процессов освобождения национального художественного сознания от комплексов и стереотипов, способствуя преодолению эстетического консерватизма и табу и ослабляя путы ложно понятой зависимости литературы от национальных художественных авторитетов. Через пародийный модус повествования появилась возможность карнавализации (веселой относительности) восприятия национальной художественной классики, и тем самым избавления ее от псевдомифологизации и клишированности. С ее помощью славянские литературы «встраивались» в общемировой литературный процесс, ощущая себя равными среди равных (постмодернизм как билет на вступление в ЕС). И при этом была удовлетворена внутренняя потребность самой литературы реагировать на сходные типологические условия времени. Понятийный аппарат и художественный инструментарий постмодернизма во многом способствовали тому, как публицистически остро славянские литературы зафиксировали умонастроения переходного времени, расставание с недавними национально-культурными мифами и рождение мифов новых, отразили трансформацию чувства национального самоутверждения, часто представленного не апологией героических страниц отечественной истории, а разрушающим иллюзии критико-ироническим ее прочтением.
«Пик» постмодернистской активности пришелся в большинстве славянских литератур на начало 1990-х гг.* Для них это время новых форм романа, среди которых пастиш (комбинирование) исторического, приключенческого и фантастического романов, романы
Главное исключение здесь, конечно, составляет творчество М. Па-вича, а также произведения русских постмодернистов Вен. Ерофеева, А. Битова, Виктора Ерофеева.
инициации, метафиктивные романы, романы-головоломки, романы-«учебники», романы-«перечни», романы-«трансформеры», содержащие элементы киносценария, путеводителя и компьютерной игры и т. д. Практически в каждой литературе появилось несколько авторов, постмодернистская проза которых, отличаясь значительным художественным своеобразием и новаторством, стала визитной карточкой постмодернизма. В русской литературе это Виктор Пелевин с романами «Омон Ра» (1992) и «Чапаев и пустота» (1996), в польской - Стефан Хвин и его «Короткая история одной шутки» (1991) и «Ханеман» (1995), Ольга Токарчук - «Путь Людей Книги» (1993) и «Правек и другие времена» (1996), Цезарий Конрад Кендер - «Антология пост-натального творчества. D.G.J.L.O.S.W.» (1996). В чешской литературе тон задавали Иржи Кратохвил - «Медвежий роман» (1990), «Песня среди ночи» (1992), «Авион» (1995), Даниэла Годрова - «Под обоими видами», «Куколки. Живые образы» (оба 1991), «Фита» (1992) и Яхим Топол - «Сестра» (1994). В прозе Словакии обратили на себя внимание тексты Душана Митаны («Поиски потерянного автора», 1991) и Владимира Балла («Аутсайдерия», 1997). У хорватов исторический роман в дилогии «Уроки жизни» (1985) и «Волосы Вероники» (1989) был постмодернистски обновлен Неделько Фабио, в сербской литературе традиции М. Павича подхватил Горан Петрович в историческом романе «Осада церкви Святого Спаса» (1997), в Словении классиком постмодернизма благодаря роману с элементами фантастики «Факелы и слезы» (1987) в одночасье стал двадцатичетырехлетний Андрей Блатник, в македонской прозе новые тенденции успешно развивал Данило Коцевский в книгах «Путешествие в Аркашон» (1989) и «Одиссей» (1991). Болгарская литература по-новому заявила о себе элитарными произведениями Эмилии Дворяновой «Passion, или смерть Алисы» (1995), Светлозара Игова «Елены-Олени» (1998) и Георгия Господинова «Естественный роман» (1999). Романы «Рекреации» (1990), «Московиада» (1992) и «Перверсия» (1995) Юрия Андруховича дают представление о развитии украинского постмодернизма.
Наряду с прозой «примеряла» постмодернистские «одежды» поэзия. Особое место в этом ряду занимают русские поэты Всеволод Некрасов, Лев Рубинштейн, Тимур Кибиров. Активно экспериментируют в русле игрового взаимодействия конкретного поэтического текста с культурными знаками и кодами белорусы Игорь Бобков, Юрась Пацюпа, Алесь Рязанов и словенцы Томаж Шаламун, Иво Светина, Алеш Дебеляк, Милан Есих.
В разных литературах постмодернистские тенденции ассимилировались по-своему. В русской литературе постмодернизм, пройдя через статус неофициального искусства, вызрев в андерграунде, «возвратившись» и легализовавшись, продолжает помогать искусству преодолевать авторитарность любого рода. В Польше, где, как замечает К. Униловский, «постмодернизм свалился на литературный быт... словно гром с ясного неба»8, прошел, согласно наблюдениям И. Е. Адельгейм, через период недоверия и упреков в «подрыве "исконно польских". понятий и ценностей»9, чтобы дать прозе «противоположный привычному образ человеческого состояния», заново открыть «смысл рассказывания историй»10. Здесь художественная миссия постмодернизма ассоциируется с политическими переменами и отходом от романтического дискурса, с концом романтической парадигмы. Для Чехии было характерно как притяжение, так и отталкивание: одни весьма скептически отнеслись к постмодернизму как к «искусству бесконечных реприз» и «иронической игре новых комбинаций старых мотивов» (К. Хватик)11, другие, напротив, расценили его как «единственное живое течение, "счастливейшую передышку" в романной истории» (Кратохвил)12. Ярким примером чешского постмодернистского романа конца 1990-х можно считать трилогию Д. Годровой «Мучительный город» (1999), посвященную Праге и «превратностям чешской судьбы - от национального возрож-
13 "
дения до современности»13, в которой автор, как отмечает ее коллега Л. Махала, «описывает эзотерический путь к познанию и использует для этого символику и геральдические эмблемы христианского и гносеологического происхождения»14, сталкивая в живом литературном произведении «абстрактных героев» своей литературоведческой типологии. Но тот, «кто не в состоянии раскрыть и понять предлагаемые символы и аллегории, - уточняет критик, - не обретет желаемого познания»15. То есть произведение Годровой рассчитано не просто на читателя-эрудита, но на того, кто получает удовольствие от разгадывания литературных, культурных, исторических загадок, кроссвордов, реминисценций. Таким образом, налицо установка на прозу элитарную, прозу для профессионалов, которая в определенном смысле открещивается от массового потребителя. Сходная ситуация, по наблюдениям З. И. Карцевой, имеет место и в Болгарии, где переосмысление ценностей идет в литературе через игру как осознанный протест художника против «логоцентрической миметической модели традиционной литературности»16, игру, реализованную «в рафинированной прозе "медленного чтения", взращенную
на трудах семиотиков-герменевтиков, теоретиков постмодернизма и деконструктивизма»17. Примером подобного типа текста является книга профессионального филолога Г. Господинова «Естественный роман», в которой на фоне деструктивного отрицания традиционных литературных ценностей эстетизируется повседневность со всеми ее грубыми, шокирующими, маргинальными сторонами.
Постмодернизм, как отмечает хорватский писатель и литературовед П. Павличич, стал «эпохой с особо развитым чувством истории»18, «поэтому не случайно, - подчеркивает Г. Я. Ильина, -историческая проза оказалась на стыке эволюции (или революции) художественной культуры и философии истории и обратилась к сложнейшим, во многом элитарным и изысканно усложненным проблемам и формам»19. У ряда сербских и хорватских авторов интерес к художественной системе постмодернизма сочетается с пристальным вниманием к истории национальной: постмодернистские исторические романы Г. Петровича и Н. Фабио «объединяют пародийную саморефлексию, унаследованную от модернизма, и традиции исторического романа с его продуманным и четко выстроенным сюжетом, тщательно прорисованными персонажами и повествовательной техникой классического реализма»20. Являясь романами об истории
и представляя одну из субъективных версий о ней, они в то же время
21
пронизаны «гуманистическим аналитизмом»21 и гражданской национальной идеей.
Для украинских литераторов постмодернизм, по мнению Т. И. Гундоровой, - не что иное как форма культурной критики, которая «подрывает идеологическое пространство тотальной куль-туры»22, демонстрируя крайний экспериментаторский радикализм и языковое самоутверждение. По ее наблюдениям, ощутимым результатом внедрения постмодернистской практики в национальный литературный процесс стала реструктуризация украинской литературы, существенное увеличение в ней массового компонента23. В белорусском культурном пространстве, несмотря на непопулярность самого термина «постмодернизм» (белорусские авторы охотнее пользуются «самодельными» определениями: «неомодернизм», «шизоре-ализм», «национал-футуризм» и др.), постмодернистские явления существенны и в значительной степени национально ангажированы, «обращены к геополитической реальности родного края»24. При этом главная установка сделана на игру со словом, жанром, символами национальной культуры, игру, востребованную самой белорусской литературой, которая «не доиграла» в силу своего позднего эстетиче-
ского развития. Для словацкой прозы, как отмечает Л. Ф. Широкова,
25
постмодернизм - попытка преодоления усталости литературы25, для литературы Македонии, убеждена М. Б. Проскурнина, - это отвечающий национальной специфике молодой литературы способ эстетического познания реальности через интертекстуальное постижение мира26. Довольно типичная в целом для развития славянского постмодернизма ситуация сложилась в словенской литературе. В романе А. Блатника «Факелы и слезы» через постмодернистскую практику преодолевается инерция многовековой национальной самозащиты. Одним из специфических свойств литературы Словении (как и многих других славянских литератур) была ее национально-охранительная функция. Следуя за литературной модой, будь то декаданс, авангард, экзистенциализм, словенские авторы всегда демонстрировали лояльность к национальной традиции, не посягая на такие абсолютные величины, как гражданственность, патриотизм, национальное самосознание. Следствием такого подхода стало значительное снижение потенциала пародийного в литературе в целом. Выровнять эту диспропорцию, преодолеть стойкий, последовательный, почти «генетический» консерватизм национального художественного сознания в определенной степени помог именно постмодернизм.
И практически везде постмодернизм стимулировал ироническое отношение к национальным музам и национальной классике и давал славянским авторам дополнительную свободу маневра среди разных художественных школ и направлений прошлого и настоящего, способствуя художественному обогащению литератур, продуцировал новые жанровые модификации. При этом одной из его «славянских» особенностей стал так называемый «мерцательный», дискретный характер, обилие художественных текстов, которые можно назвать «произведениями с элементами постмодернизма», где классическая повествовательная традиция «вбирает» приемы иного художественного опыта. Очевидно, что в сознании большинства славянских авторов живы классические традиции их национальных литератур, поэтому в основе их творческой самореализации - поиск синтеза новейшей техники письма с традиционной поэтикой, идей и поэтики постмодернизма - с индивидуальным и национальным материалом.
Наблюдения самых последних лет говорят о том, что обращение к национальным корням и истокам продолжает оставаться одним из векторов постмодернистской парадигмы, сохраняющейся в отдельных славянских литературах. Подобные тенденции могут свидетельствовать лишь об одном: постмодернизм все еще пребыва-
ет в оппозиции социальному диктату времени, сопротивляется ему, и одним из орудий этого сопротивления выступает национальная идентичность. При этом ее обновление может возникнуть лишь из сложнейшей связи взаимопроникновения и толерантности разных национальностей, сведенных воедино идеей гуманистического существования. Об этом в свое время писал Н. Бердяев: «Национальное единство глубже единства классов, партий и всех других преходящих исторических образований в жизни народов», ибо «национальность есть проблема историческая, а не социальная, проблема конкретной культуры, а не отвлеченной общественности»27.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Bernik F. Kulturna identiteta v obdobju globalizacije. Nevarnosti in perspective // Slavisticna revija. Posebna stevilka. Zbornik referatov za tri-najsti mednarodni slavisticni kongres. Ljubljana, 2003. 51/8. S. 7.
2 Ильин И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998. С. 5.
3 Федотова В. Г. Модернизация «другой» Европы. М., 1997. С. 86.
4 Эпштейн М. Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX вв. М., 1988. С. 385.
5 ЯуссX Р. Западное литературоведение ХХ века. Энциклопедия. М., 2004. С. 487.
6 Вирк Т. «Политический» постмодернизм в прозе некоторых славянских литератур // Славяноведение. 2006. № 6. С. 6.
7 Kratochvil J. Pribeny pnbeM. Brno, 1995. S. 83-84.
8 Unilowski K. Sk^din^d. Zapiski krytyczne. Bytom, 1998. S. 31.
9 Адельгейм И. Е. Поэтика «промежутка»: молодая польская проза после 1989 года. М., 2005. С. 503.
10 Адельгейм И. Е. Постмодерн-терапия (польская проза и литературная критика 1990-х годов) // Постмодернизм в славянских литературах. М., 2004. С. 28.
11 Chvatik K. Strukturalni estetika. Brno, 2001. S. 10.
12 Kratochvil J. Pribeny pnbeM. S. 84.
13 Шерлаимова С. А. Чешский постмодернизм в теории и на практике // Постмодернизм в славянских литературах. С. 41.
14 Machala L. Literarni bludiste. Bilance polistopadove prozy. Praha, 2001. S. 56.
15 Ibidem.
16 Карцева З. И. Постмодернизм и Болгария (в общем контексте ее литературных связей) // Постмодернизм в славянских литературах. С. 75.
17 Там же. С. 72.
18 Pavlicic P. Moderna i postmoderna i intertekstualnost. Umjetnost rijeci. Zagreb, 1989. S. 33.
19 Ильина Г. Я. Хорватский исторический роман эпохи постмодернизма // Постмодернизм в славянских литературах. С. 130.
20 Виноградов Ю. С. Исторический роман постмодернизма. Проблемы жанра // Проблемы истории литературы. М., 2000. Вып. 10. С. 121.
21 Popovic B. Taj stvarno cudan svijet // Fabio N. Vjezbanje zivota. S. 382.
22 Гундорова Т. И. Карнавал после Чернобыля (топография украинского постмодернизма) // Постмодернизм в славянских литературах. С. 187.
23 Ibid. С. 189.
24 Лысова Н. Б. Постмодернизм в современной белорусской литературе // Постмодернизм в славянских литературах. С. 158.
25 Широкова Л. Ф. «Поиски потерянного автора»: постмодернизм в словацкой прозе 1990-х годов // Постмодернизм в славянских литературах. С. 56.
26 Проскурнина М. Б. Проблема интертекстуальности в македонской прозе 1980-1990-х годов. Поиски национального своеобразия // Постмодернизм в славянских литературах. С. 92.
27 Бердяев Н. А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990. С. 94-95.
Starikova N. N.
National Identity of Slavic Literatures in the Age of Globalisation, Paradox of Post-modernism
The article considers transformations of the literary process in Slavic countries of Central and South-Eastern Europe in the age globalisation and related problem of preserving national identity, which is accentuated in Post-modernism.
Keywords: Slavic literature, Post-modernism, national identity, globalisation, inter-textual dialogue.
