CC BY
42
СИМВОЛИЗМ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ
А.Н. Малинкин
НАГРАДА КАК ПРЕДМЕТ СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ТРАДИЦИИ (КРИТИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС В ИСТОРИЮ ВОПРОСА)1
1. «Социологии форм общественного поведения и морали» П. Сорокина
Аннотация. Автор полагает, что взгляд на награду как на символ и элемент наградной системы позволяет не только проникнуть в социальные и политические реалии, рассмотреть награду как компонент политической культуры, но и выявить культурологические, социально-психологические, социально-этические, это-логические, социобиологические, социально-антропологические явления и процессы, глубже понять награду как социальный феномен. Постичь награду как социальный символ, наградную систему как символическую форму позволяют феноменологический подход и связанный с ним герменевтический (символологический, по выражению С.С. Аверинцева), а также методы объективного эмпирического исследования - исторического, социологического, культурологического, политологического, этнологического.
Ключевые слова: награда; символ; наградная система; символическая форма; феноменологический подход.
Основы российской традиции изучения награды заложил П. Сорокин. В 1914 г. он, будучи 24-летним студентом, опубликовал свою первую книгу «Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного пове-
дения и морали»2. Книга с таким названием не могла не вызвать интереса. Новой для России была и ее тема. В западноевропейской традиции социальной мысли награда обратила на себя внимание ученых еще со времен Т. Гоббса, Дж. Локка, А. Смита, И. Бентама, Г. Спенсера и др. В их трудах награда предстает как необходимый элемент общественной морали, политики, права и, соответственно, как предмет моральной, политической философии и философии права. П. Сорокин опирается на труды указанных авторов, а также на современные ему немецкие, французские, английские источники, однако впервые делает награду предметом социологического исследования.
Специфику подхода П. Сорокина к исследованию феномена награды определил взгляд, согласно которому два, казалось бы, параллельных ряда общественных явлений - преступление и наказание, с одной стороны, подвиг и награда - с другой, представляют собой в сущности взаимосвязанное и взаимообусловленное единство. Оно, полагает П. Сорокин, возникает с древнейших времен, являясь универсальным общечеловеческим феноменом, и исторически эволюционирует в направлении уменьшения числа наказанных и награжденных, смягчения жестокости кар за преступления и снижения интенсивности награждений. Выявленную им историческую тенденцию П. Сорокин называет «законом колебания кар и наград»: «Интенсивность кар (и наград) тем более велика в каждый исторический момент, чем более примитивно данное общество и чем больше антагонистической разнородности в психике и поведении его членов, - пишет он. - И наоборот, чем более культурно данное общество и чем более однородна психика и поведение его членов - тем менее жестоки кары и менее интенсивны на-
3
грады» .
Кары и награды оказывают, по выражению П. Сорокина, «дрессирующее» воздействие на человечество. Они требуются для воздействия на психику граждан, чтобы те вели себя в обществе «должным» образом (позднее это будет названо в структурном функционализме, который П. Сорокин начал разрабатывать de facto с 1913 г., «интериоризацией социальных норм», или «социализацией»). Как известно, в любом обществе не все граждане достаточно воспитанны, чтобы адекватно реагировать на установленные в социальной этике и зафиксированные государством в праве «должные, запрещенные и рекомендованные акты», прежде всего -
на «должные», т.е. на те, которые сопряжены с выполнением ими гражданского долга. Власть и политические акции власть имущих понимаются П. Сорокиным по умолчанию в позитивном смысле. Гарантом конечной позитивности властных акций представляется ему всемирно-исторический прогресс человеческой цивилизации -медленное, но верное приближение к идеалу гуманности. Отсюда и «историческая тенденция падения кар и наград»: «Подобно тому как было сказано: "Война нужна была для того, чтобы уничтожить войну" точно так же можно сказать: "Кары и награды нужны были только для того, чтобы уничтожить кары и награды" - таков вывод из всего предыдущего.. .»4.
Как же конкретно представляет себе этот процесс русский социолог? «То, что раньше было внешне декретируемым "долгом", за неисполнение которого грозили карой, и то, что раньше можно было добыть от индивида лишь с помощью наград, то с течением времени становится "долгом", но долгом не извне навязываемым, а долгом свободным, самопроизвольным, органически присущим внутренним импульсом, - пишет П. Сорокин. - (...) Это есть ... "любовь" в том смысле, в каком ее понимали Будда, Христос и другие великие проповедники действенной любви. Иначе говоря - это свободное хотение индивида. Для того, чтобы заставить голодного пообедать - не нужно кар и наград, он сам с удовольствием сядет за стол и будет есть. То же и тут, кары и награды нужны только тогда и для того, кто не приспособлен к социально полезному поведению; там же, где социально полезные шаблоны являются органической потребностью, там кары и награды излиш-ни»5.
Таким образом, кары и награды смягчают нравы, повышают сознательность людей, уменьшая их эгоизм и увеличивая альтруизм, тем самым способствуют росту социальной справедливости и солидарности в обществе. Поскольку социальная функция кар и наград состоит, прежде всего, «в создании, расширении и укреплении социальной справедливости», то «кары и награды падают» по мере ее роста - а рост социальной справедливости, по его мнению, со всей очевидностью наблюдается в ходе истории в виде «прогресса человеческого поведения». «Они [кары и награды. -А.М.], следовательно, создавая солидарность, сами себе роют могилу, в которой и будут похоронены на веки вечные. Сверхчеловек, стоящий выше современного добра и зла, права и нравствен-
ности, не знающий извне навязываемого "долга" и полный действенной любви к сочеловекам, - вот предел, к которому ведет история человечества»6. Вера молодого российского социолога в доброту власти, ее сущностное благоразумие, гарантом которого выступает в его глазах социальный прогресс на базе научного знания, настолько слепа и безгранична, что даже идеи Ф. Ницше о «воле к власти» и скором пришествии «сверхчеловека» сформулированы исключительно в филантропическом и альтруистическом духе.
Предметом социологии кар и наград П. Сорокина являются «основные формы общественного поведения и морали», к которым он относит «преступные» и «услужные акты», выделяющиеся на общем фоне нормального законопослушного поведения большинства людей своей общественной значимостью (отрицательной и положительной). В трактовке этих актов П. Сорокин неукоснительно следует за Бентамом, Йерингом, Де-ля-Грассери. Так, например, последний писал: «Другое право... право симметричное с правом пенальным и неизвестное как криминалистам, так и кри-минологистам. это есть право премиальное. Преступлению или нарушению права должен быть противопоставлен героизм или необязательная добродетель, выходящая из границ (нормальной или обязательной) добродетели. (...) Это есть уже преизобилие... альтруизма, тогда как преступление есть не что иное, как изобилие эгоизма» 7. «Услужные» акты П. Сорокин называет еще «рекомендуемыми» и выступает за признание «премиального», или наградного, права, за выделение его в особую отрасль, кодифицированную по образцу права криминального. Эту идею в России поддерживали также Л.И. Петражицкий и Н.А. Гредескул.
Б1£Геге11а 8рес1йса «услужного», или «рекомендуемого», акта П. Сорокин усматривает в «характере психического переживания», выявляет три его необходимых существенных компонента: «Этот своеобразный психический процесс, известный почти каждому по собственным переживаниям, можно охарактеризовать следующим образом: для каждого из нас "услужными" являются те акты (как свои, так и чужие), которые, во-первых, не противоречат нашим "должным" шаблонам, во-вторых, выходят по своей "добродетельности " за пределы "обязательности ", в силу этого они добровольны и никто не может притязать на них, а равно выполняющий их не осознает себя "обязанным" выполнять их (в форме ли Гасеге, или рай, или аЬ81теге). (...) В силу сказанного для
каждого индивида или для совокупности индивидов "подвигами" будут все те акты, как свои, так и чужие, которые наделяются или переживаются ими как акты, обладающие вышеуказанными свойствами»8.
Такова в общих и главных чертах концепция награды П. Сорокина в рамках его «социологии форм общественного поведения и морали». В первом большом труде молодого дарования сплетены воедино - на наш взгляд, по эклектическому принципу -едва ли не все известные к 1913 г. философские методологии: позитивизм, неокантианство, феноменология, философия жизни. В его труде сочетаются бихевиоризм, формальный социологизм, истори-цизм и др. На ряд существенных методологических и концептуальных неувязок сразу же обратили внимание его первые рецензенты. Среди них следует упомянуть А. Гизетти, Н. Тоцкого, Т. Райнова, но прежде всего - В.М. Чернова, посвятившего критическому разбору методологии П. Сорокина большую статью под названием «Научное построение идеалов и чистое познание» (где знаменитый эсер демонстрирует знание последних европейских веяний в области философии и социологии)9. В содержательном отношении книгу П. Сорокина отличает изобилие, если не сказать избыточность, привлекаемого к рассмотрению теоретического и эмпирического материала. Слабым местом является, на наш взгляд, недостаточная продуманность и адекватность терминологии, что, очевидно, явилось следствием ее зависимости от разнородных по своему происхождению философских доктрин.
Главный же, с нашей точки зрения, недостаток - это про-грессистские иллюзии юного масона П. Сорокина в отношении кар и наград. А именно его убеждение в том, будто они отомрут, похоронив самих себя; будто их «дрессирующее» воздействие проникает в человеческую природу настолько глубоко, что в принципе способно изменить ее (а тем более «улучшить», «усовершенствовать»). Модная в те годы бихевиористская методология по схеме «стимул - реакция» переносится П. Сорокиным на человека, как если бы он был высокоинтеллектуальной крысой. Эти позитивистские либералистские иллюзии основаны, по всей очевидности, на социально-утопических социалистических представлениях о человеке и его истории. Как верно заметил В.В. Сапов в своей вводной статье к книге П. Сорокина, перекличка названия его «этюда» с названием известного романа Ф.Д. Достоевского «во многом носит
фиктивный характер». Социолог явно недотягивает до тех глубин в понимании человека, которые отличают великого русского писателя с его грозным предупреждением: «Зло коренится гораздо глубже в природе человека, чем полагают лекаря-социалисты»10. История же очень скоро обнаружила несостоятельность взглядов П. Сорокина, который вскоре лишь чудом не сгинул в застенках ГПУ.
Историческое развитие цивилизации, несомненно, «смягчает» нравы, но делает ли она их «лучше», «совершенствует ли»? Наш ответ: нет. Более того, дело обстоит скорее наоборот. Да и как можно сравнивать зверские казни людей в Древнем мире или в Средние века с циничным применением современного оружия массового поражения, к примеру в Хиросиме и Нагасаки? Для сравнения этих исторических реалий нет и быть не может общего «научного» основания, такого рода явления попросту несопоставимы. «В основе исповедуемого Сорокиным социально-политического идеала лежит масонская просветительская концепция Добра и Зла, согласно которой Зло рассматривается как своего рода математический минус, или, если воспользоваться формулой В.С. Соловьёва, "естественный недостаток, несовершенство, само собой исчезающее с ростом добра", - констатирует В. В. Сапов, утверждая далее, что «законы функционирования Зла принципиально отличны от законов функционирования Добра»11. Нельзя с ним не согласиться. Отсюда следует, что не выдерживает критики главная социально-философская идея П. Сорокина о внекаузаль-ной взаимообусловленности, или, точнее говоря, «координации функционального порядка» между преступлениями и наказаниями, с одной стороны, подвигами и наградами - с другой, а ведь именно на ней и держится все его теоретическое построение.
Вместе с тем это означает, что в действительности не существует той предустановленной социально-функциональной гармонии «кнута и пряника», того автоматического взаимодействия между преступлениями и наказаниями, с одной стороны, и подвигами и наградами - с другой, на которые П. Сорокин опирался как якобы на самоочевидный факт; что гипертрофированная, как ему казалось, разработанность уголовного права по сравнению с зачатками права премиального, или наградного - вовсе не «иллюстрация "курьеза" научной мысли», а результат общественной практики, складывавшийся веками. Одновременно это означает, что в
реальной действительности сфера преступлений и кар существует относительно независимо и автономно от сферы подвигов и наград, что обе они обладают собственной спецификой, связанной с закономерностями возникновения, развития и функционирования; что, наконец, представление об их якобы должной зеркальной (обратной) симметричности - не более чем соблазнительный мираж разума и. «человеческое, слишком человеческое» стремление выдать желаемое за действительное.
Вот почему логически правильные следствия из главного теоретического постулата П. Сорокина, пусть и гипотетические, выглядят явной натяжкой. Приведу пример. «Если бы действительно акты кары стали падать, а акты награды расти, - пишет он, -то по существу дела никакого значительного изменения не произошло бы: рост наград означал бы тот же рост кар, но выраженный не прямо, но косвенно»12. В.В. Сапов комментирует это так: «Сорокин пишет в сослагательном наклонении, подчеркивая тем самым нереальность ситуации. Мы в такой "нереальной" ситуации жили совсем в общем-то недавно, только понять не могли, какой социальный смысл имеет эта безудержная страсть к наградам и орденам. Теперь понятно: когда один провозглашается трижды, четырежды, пятижды (!) героем, то тем самым трижды, четырежды, пятижды подчеркивается ничтожество всех остальных»13.
Чисто умозрительно понятно: в определенных обстоятельствах наградой может быть ненаказание (или более мягкое наказание) и, наоборот, карой может быть ненаграждение (или награждение наградой боле низкого достоинства). Известно, к примеру, что мягкое воспитание детей отличается от жесткого как раз тем, что в нем наказанием является отказ в поощрении. Однако то, что «рост наград» означает «косвенный» «рост кар», просто не согласуется со здравым смыслом - в реальной жизни кары либо есть, либо их нет. Соответствует ли «косвенная кара» или рост кар в косвенном выражении чему-то конкретному в реальной действительности, автор не уточняет, об этом можно только догадываться. Что же касается интерпретации В. В. Сапова, то она носит скорей иронический характер. У некоторых представителей правящих кругов СССР «безудержная страсть к наградам и орденам» имела мотивом банальное человеческое тщеславие. От него, насколько известно, никто не пострадал, а стремление престарелых людей возвеличить себя путем награждений, думается, никто не пережи-
вал как собственное унижение, кроме их завистников из ближайшего окружения. Народ разве только посмеивался.
Идея внутреннего единства «кнута и пряника», их необходимой функциональной взаимосвязи по принципу взаимной дополнительности напрашивается сама собой, когда речь идет о государственном устройстве, основанном на принципе единоначалия. П. Сорокин работал над своей книгой в Российской империи, в монархическом государстве, которое только после 17 октября 1905 г. («Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка») перестало быть абсолютной монархией. Уголовное же и наградное право к началу Первой мировой войны оставалось в России в сущности таким же, каким было и раньше. Так, российская наградная система, описанная в «Своде законов Российской империи» (1892), сохранилась к тому времени почти без изменений и имела явно выраженный абсолютистско-монархический феодально-сословный характер. Соседние и западные державы, на которые ориентировался молодой социолог -Германия, Австро-Венгрия, Великобритания, Италия, Испания, Бельгия и др., - в большинстве своем также были монархиями и империями. Формально-республиканское устройство Франции не могло изменить того существенного фактического обстоятельства, что государство в ней было жестко централизовано. Так что, конечно, была своя логика у идеи внутреннего единства «кнута и пряника» по принципу функционального взаимодополнения - ведь П. Сорокин развил ее вслед за Т. Гоббсом и другими политическими философами, опиравшимися на социально-исторический опыт правления в условиях расцвета абсолютизма в эпоху Нового времени.
Между тем XIX и тем более ХХ в. принесли с собой новый социально-исторический опыт, осмысление которого не могло не вести к радикальной переоценке этой идеи. Думается, однако, что и в удельном княжестве даже у самого памятливого и всемогущего князя всегда было много забот и хлопот, так что его правая рука (с кнутом) зачастую не ведала, что делает левая (с пряником), и наоборот. Что уж говорить об абсолютных монархиях и империях, где, выражаясь образно, голову и живые руки государя-императора постепенно все больше заменяют социальные протезы в форме многотысячного бюрократического аппарата, объективно необходимого для поддержания порядка управления на больших
территориях и контроля над провинциальными властями. Так что относительная автономность пенальной и премиальной систем появляется с самых ранних исторических времен, если не изначально. Что же касается нового опыта ХХ в. в его первой половине (авторитарные и тоталитарные режимы) и тем более второй (переход к массовым демократиям, ускорение глобализации), то, с нашей точки зрения, он лишь увеличил реальный разрыв между пеналь-ной и премиальной системами, сделав их автономность еще более явной.
В советский период отечественной истории на формирование и развитие наградного права определяющее влияние оказала господствовавшая в это время политическая идеология, марксизм-ленинизм. Политически-идеологический контроль проникал во все сферы человеческой общественной деятельности, прежде всего - в сферу права. Марксистско-ленинская идеология не только повлияла на писаное право, утвержденное в законах, но и на особенности бытового правосознания советских людей, сделав так называемую «двойную мораль» массовым социально-психологическим явлением. Влияние политической идеологии на основные формы общественного поведения и морали в условиях тоталитарного государства П. Сорокин вообще не проблематизировал. В 1913-1914 гг. возникновение этого исторически нового феномена, как и феномена «тотальной мобилизации» (Э. Юнгер), стирающей традиционные границы между войной и миром, не допускало даже его богатое социологическое воображение.
Так, основной принцип социализма гласил: «От каждого по способностям - каждому по труду»; между тем в практике «реального социализма» со стороны управляющих нередко действовал мобилизационный принцип: «Если можешь - значит должен», со стороны управляемых, наоборот, демобилизационный: «За видимость зарплаты - видимость работы». Три отличительные особенности «услужного» акта, по П. Сорокину, не выдерживают проверки на универсальность, будучи примерены к социально-этическим реалиям советского государства. Да, они очевидны с точки зрения здравого смысла, однако здравый смысл как раз и становится первой жертвой двойной морали и «тотальной мобилизации». В СССР настоящий подвиг мог противоречить субъективным переживаниям долженствования; мог быть не добровольным, а «добровольно-принудительным»; в особо напряженные моменты
истории, которые требовали от граждан предельной мобилизации физических и психических сил, он даже мог не быть «сверхнормальным» (примеры массового героизма советских людей во время Великой Отечественной войны).
Тем не менее отдельные положения первой большой работы П. Сорокина, если очистить их от эклектических философско-методологических наслоений и социального утопизма, с нашей точки зрения, верны и не утратили своей актуальности. Это относится к понятию услужного, или рекомендуемого, акта. По сути дела речь идет о понятии социального действия, как его понимал М. Вебер, но с теми тремя существенными оговорками-условиями, которые составляют отличительные особенности «подвига». Такие социальные действия мы называем социально значимыми. Да, новые исторические реалии «военного коммунизма», «тотальной мобилизации», «реального социализма» поставили под вопрос понятия «должное», «сверхнормальное», «добровольное» с точки зрения их смыслового содержания. Но с формально-социологической точки зрения выделенные П. Сорокиным три критерия услужного, или рекомендуемого, акта остались в силе, поскольку указанные выше реалии сами не могут претендовать на статус нормальности и тем более нормативности, а воспринимаются скорее как социально-исторические аномалии. Вполне адекватно, с нашей точки зрения, и представление П. Сорокина о реакции на услужные акты со стороны социального окружения, т. е. о восприятии социально значимых действий другими людьми, в первую очередь учредителем награды.
Важно и в основном правильно (хотя и с некоторыми оговорками, см. ниже) понимание им «социального явления», а также его понятие «социального символизма». Верно наблюдение П. Сорокина, согласно которому для однозначной оценки обществом состава услужных, или рекомендуемых, действий именно как подвига (а, скажем, не преступления) необходима относительная гомогенность морального сознания членов этого общества. Правда, в действительности таковая не всегда возможна, а подчас и не всегда желаема, поэтому было бы ошибкой исходить из нее как из некоего нормативного солидаристского идеала. С реально-политических позиций, да и с точки зрения реализма вообще необходим и достаточен всего лишь морально-политический консенсус
между награждающим и награждаемым. Представлять дело так, будто оба они непременно являются, должны быть или не могут не быть служителями социальной справедливости, образцами добродетели и гуманизма, значит игнорировать колоссальный массив реально-исторических фактов, попросту утратить чувство реальности.
П. Сорокин положил немало усилий на то, чтобы доказать: социология морали сама не должна морализировать, утверждая некие нормы, оценки, ценности, провозглашая некие ценностно окрашенные идеалы. Хотя его аргументация в силу некоторого смешения понятий и не безупречна (на что обратил внимание В. М. Чернов), в принципе он в этом пункте абсолютно прав. Позитивизм как стремление к научной объективности в изучении социальных явлений и процессов необходим и востребован. Однако поскольку в основу своей доктрины П. Сорокин положил идеалистический образ человека и соответствующий ему утопический социально-прогрессистский идеал, постольку ему самому не удалось вполне избежать субъективизма как в самом подходе к теме, так и к ее содержанию.
Научный объективизм в социологическом исследовании награды возможен и реально достижим, если награду рассматривать как относительно независимый социальный феномен, не ограничиваясь лишь «формами общественного поведения и морали». Предметом исследования в таком случае должно быть не поведение людей, тем более не их психологически переживаемые поведенческие акты, но прежде всего факты правосознания, запечатленные в документах наградного права - в указах, законодательно утвержденных кодексах (положениях), постановлениях правительства, статутах орденов, положениях о медалях и почетных званиях, инструкциях и т. п. Их можно назвать также документированными фактами общественного правосознания и выражения государственной воли. Современный подход приводит к выводу, что подвиги и награды необходимо рассматривать не только отдельно от преступлений и наказаний, но и прежде всего как элементы наградных систем.
2. Понятия «награда» и «наградная система государства»
в социальной философии А.Л. Дёмина
В СССР награда как социальный феномен концептуально не рассматривалась. Наградная статистика не публиковалась. Практика функционирования наградной системы систематически и критически не исследовалась. Это было несовместимо с требованиями государственной цензуры. Кремлевская политическая элита была герметично закрытой, в том числе (а может быть, прежде всего) по части политической кухни награждений. Она не могла допустить того, чтобы вопрос об ее существовании, не говоря уже ее описании и изучении, вообще ставился, а если и ставился, то как-то иначе, нежели официально, т. е. в свете государственной марксистско-ленинской идеологии, постановлений партии и правительства.
Это и понятно: зачем рубить сук, на котором сидишь? Ведь любые номинации, описания, квалификации функций высшей политической власти предполагают, как сказал бы П. Бурдье, альтернативное официальному видение социального мира, борьбу за символический капитал14. Советская власть просто не могла никому позволить вторгнуться в ту часть политической жизни, которую считала своей исключительной прерогативой - естественной «монополией легитимного символического насилия». Наградам СССР официально была посвящена лишь одна книга - «Сборник законодательных актов о государственных наградах СССР», опубликованный в издательстве «Известия» в 1979 г. (в последней редакции переиздавался в 1987 г.). Выходили также официальные издания пропагандистского формата с цветными изображениями наградных знаков отличия, как например, «Государственные награды СССР»15.
Правда, было бы ошибкой утверждать, будто наградная тема в СССР была полностью табуирована. Ведь страна должна была знать о своих героях. В целях пропаганды коммунистической идеологии и ценностей социалистического образа жизни издавалось множество брошюр и книг о Героях Советского Союза, Героях Социалистического труда, кавалерах боевых и трудовых орденов на местном, союзно-республиканском и союзном уровнях. Но насколько много было литературы такого сорта, настолько же мало выходило книг, в которых авторы не только рассказывали о том, какие награды существуют в СССР и кто был ими награжден,
но и позволяли себе некоторые вольности в виде подходов к осмыслению самого феномена награды и практики награждений16.
Настоящий вал публикаций по фалеристике и истории наградного дела начался в конце 1980-х годов вместе с ослаблением государственной цензуры и достиг своего апогея в первой половине 1990-х годов, когда никакой цензуры в этой теме фактически не было. Одновременно историческая кончина Советского Союза побудила многих советских людей призадуматься, что они потеряли как бывшие граждане СССР. Перелом эпох всегда вызывает критическое отношение к собственному мировосприятию, поскольку создает психологическую дистанцию, необходимую для появления рефлексии, и одновременно обостряет внимание ко всему, что раньше воспринималось как нечто само собой разумеющееся. В первую очередь обостряется внимание к символам уходящей эпохи, поскольку они вступают в противоречие с новыми социально-историческими реалиями и ее символами. Советские награды, хранившиеся почти в каждой семье, в первой половине 1990-х годов и воспринимались именно как символы утраченного прошлого -кем-то с щемящим чувством ностальгии, а кем-то со злорадством и презрением.
В последние 20 лет в России было опубликовано немало книг по фалеристике, однако почти все они имели прикладную направленность, справочную и каталожную. В исторических исследованиях крайне редко поднимался вопрос о природе, сущности, функциях и формах награды как социального феномена. Это все абстрактные материи, а фалеристов, военных историков и просто историков интересует прежде всего конкретика: события, личности, факты, статистика, предметы (в том числе предметы коллекционирования) в их качественной уникальности и количественном многообразии.
Одним из немногих фалеристов, которые проявили в некотором роде теоретический интерес к награде и наградному делу, является, на наш взгляд, О.С. Смыслов. Этот автор предложил следующее определение государственной наградной системы: «По моему мнению, - пишет он, - наградная система государства, развивающаяся по внутренним закономерностям, отражающим его сущность и законы развития, - это совокупность государственной политики, законодательных актов и государственных наград как высшей формы поощрения, направленной на укрепление и развитие государственного строя во всех областях его жизни и деятельности»1 . Наше
понимание наградной системы вообще и государственной в частности отличается от понимания этих реалий О. С. Смысловым. Отдавая должное его усилиям, нельзя не заметить, что сама по себе политика государства не может входить в состав наградной системы -она может это сделать, только будучи преобразована в наградное право как часть права государственного.
Конечно, политика государства может активно влиять на практику награждений. Например, государство может награждать чаще, щедрее, все большее число лиц - либо, наоборот, реже, скупее, все меньшее число лиц; оно может быть неразборчиво в раздаче наград, допускать неправильные награждения (вопреки уставу) или, наоборот, весьма разборчиво подходить к каждой кандидатуре, представленной к награждению, не допускать неправильных награждений и т.п. Наконец, политика государства может активно влиять на реформирование наградной системы: государство может учреждать новые награды, отменять либо модифицировать старые, вносить поправки в уставы действующих наград и т.д. Но все это называется «наградной политикой», а не «наградной системой».
Что касается заключительной части определения О.С. Смыслова, то, сделав акцент на понятии «государственный строй», он почему-то элиминировал жизнь общества и все то, что называют «гражданским обществом». Между тем, как показывает исторический опыт, государственные награды заслуживаются не только на ниве государственной службы, гражданской и военной, но и в общественной жизни - в сфере профессионального труда, общественной, политической, культурной, научной деятельности, даже в бытовой жизни ценой проявления личного мужества, смелости, храбрости и других качеств, например, при спасении погибавших. Другим существенным изъяном дефиниции О.С. Смыслова является то, что он игнорирует социально-институциональный характер государственной наградной системы со всеми вытекающими отсюда следствиями.
Всесторонне продуманное определение наградной системы и награды как ее элемента предлагает А. Л. Дёмин. Это и понятно -научно-теоретических и философских работ, специально посвященных награде, до его диссертации 2003 г. в России не было. Впервые в отечественной традиции объектом диссертационного исследования стала «наградная система государства как феномен
политических, социальных и культурных отношений субъектов исторического процесса различных политических систем», а предметом - «генезис, сущность, функции наград и наградной системы государства как философско-политологическая проблема».
Цель и все основные задачи диссертации А. Л. Дёмина предпола-
18
гают изучение различных аспектов наградных систем .
Вот такую развернутую дефиницию дает этот автор.
«Наградная система государства - это политический и социальный институт, обеспечивающий реализацию функций наград. Наградная система государства представляет собой совокупность всех его наград и поощрений, учреждаемых и присуждаемых органами высшей государственной власти, а также правовых и нормативных документов, содержащих перечень мер, обеспечивающих ее существование и функционирование. Наградная система государства - это целостный комплекс социальных явлений, обусловленный объективными и субъективными закономерностями и потребностями государства и общества, осознанный и постоянно находящийся в применении государства и используемый им и социумом для достижения своих целей.
Наградная система государства всегда является правовым образованием, которое создается определенными государственными органами с выпуском соответствующих документов, регламентирующих процесс учреждения, присуждения и выдачи государственных наград, подтверждающих законность награждения и владения ими, их ношения, а также определяющих правила пользования награжденных лиц правами относительно наград и исполнения ими обязанностей. Наградная система, помимо того, что концентрирует функции наград в совокупность, обладает собственными функциями, которые, подобно аналогичным функциям наград, объединяет в виде двух основных: социально-регулятивной и ценностно ориентирующей».
Как пионерное философское исследование такой сложной и обширной темы работа А. Л. Дёмина, с нашей точки зрения, заслуживает высокой оценки: прорыв в относительно новую обширную тематическую область представляется несомненным достижением. Однако необходимость сосредоточиться на строго определенном аспекте наградного дела - трактовке наградной системы государства «как компонента политической культуры» - вынудила его ограничиться, с одной стороны, только исторически поздними го-
сударственными наградными системами, с другой - исключительно политологическим истолкованием социального феномена награды. Это, разумеется, не ошибка, но это существенное смещение смысловых акцентов. Оно вызывает определенное искажение исторической картины, а также и картины жизненного мира вообще, поскольку весь колоссальный массив реальных наградных отношений никогда не вписывался и не вписывается в рамки служения государству.
Хотя работу А. Л. Дёмина отличает высокий уровень компетентности в области фалеристики и связанных с ней общих исторических знаний, ему не соответствует философско-методо-логический уровень рассмотрения. Это несоответствие порождает много вопросов, на которые в диссертации не предусмотрено никаких ответов. Ограничимся здесь лишь критическим анализом его дефиниций награды и наградной системы государства.
Так, с нашей точки зрения, нет никаких оснований для разделения, с одной стороны, наград и поощрений, с другой - правовых и нормативных документов. Разве не является государственная награда поощрением, а государственное поощрение - наградой? Что такое награда государства, если не «высшая форма поощрения» граждан? Не являются ли государственно-правовые документы нормативными, а государственно-нормативные документы правовыми? Что касается документально утвержденных мер, обеспечивающих «существование» наградной системы государства, то, как мы полагаем, эти документы узаконивают, или легализуют, государственную наградную систему: для нее существовать -значит быть легальной. Ее физическое существование в виде государственных запасов составных элементов наград - неврученных знаков отличия и чистых бланков наградных документов - дело второстепенное.
Непонятно, далее, какие именно «социальные явления» в целостном комплексе наградной системы государства имеет в виду А.Л. Дёмин? На чем он основывает разделение закономерностей государства и общества на объективные и субъективные? Если речь идет о закономерностях государства и общества, что такое их «субъективные» закономерности? К примеру, что такое «субъективная закономерность государства»? Предпоследняя часть дефиниции оставляет странное впечатление, поскольку содержит очевидные тавтологии. В самом деле, может ли наградная система
государства быть не правовым образованием, создаваться не государственными органами, да еще без выпуска «соответствующих» документов?
Если вернуться к главной по смыслу части дефиниции понятия «наградная система государства», отправляющей нас к определению понятия «награда», то в первой главе диссертации, посвященной социально-философскому анализу награды, находим следующее определение: «Проведенный анализ такого явления, как награда, показал, что она представляет собой свидетельство признания особых заслуг, имеющее моральный или материальный характер за выполнение субъектом - физическим лицом или группой лиц или юридическим лицом - обязанностей или долга перед социумом»19.
Во-первых, вызывает большое сомнение способность «юридического лица» к действию в реальном мире. В физическом пространстве и времени могут действовать исключительно физические лица. При этом они могут репрезентировать также юридические лица и своим индивидуально-личным поступком (поведением) внести вклад в общее коллективное дело, за которое будет награжден коллектив в целом. Мы считаем поэтому, что наград удостаиваются только люди, а не «юридические лица». Объектами награждения могут быть человек либо человеческий коллектив (не важно, мал он или велик - завод, фабрика, колхоз, воинская часть, корабль, город, крепость), субъектами наградного взаимодействия (принимающими либо не принимающими награду), соответственно, - индивидуальная личность или коллектив как коллективная
личность20.
Во-вторых, вызывает недоумение тот факт, что в итоговой дефиниции названа лишь одна сторона наградных отношений -воспринимающая награду, заслуживающая и принимающая ее. Почему не упомянута сторона, учреждающая награду, присуждающая и вручающая ее? Кто именно формулирует отличительные особенности и состав «особых заслуг», кто идентифицирует, а затем признает особый характер выполненных заслуг, кто выдает документальное свидетельство о них, или документирует их? Неужто всегда государство и только оно? Вопросы отнюдь не риторические, их важность для понимания сущности награды как социального феномена очевидна. Эта фигура умолчания подтверждает отмеченный нами факт смещения смысловых акцентов.
В-третьих, следует подчеркнуть, что П. Сорокин был прав, когда выдвинул в качестве одного из трех необходимых и существенных признаков «услужного» акта - социально значимого действия, заслуживающего награды, - его «необязательность», или «сверхнормальность», или «избыток добродетельности». «Эта черта, - писал он, - выражается в том, что притязать на эти акты или вменять их в обязанность нельзя»21. В этом смысле дефиниция награды, предложенная А. Л. Дёминым, неудачна. И вот почему.
С одной стороны, ясно, что выполнение обязанностей или долга может привести к совершению поступка, который по своему характеру или последствиям выходит за обычные, общепринятые рамки исполнения обязанностей, т.е. является «сверхнормальным» и поэтому предполагает «избыток "добродетельности"», а следовательно, заслуживает награды. Однако само по себе выполнение обязанностей или долга не является достаточным условием для награждения. За это трудящимся - рабочим, служащим, военнослужащим и др. - выплачивают заработную плату, иногда добавляя к ней премии «за особые заслуги». Ключевой термин «особые заслуги», используемый Дёминым, вовсе не так однозначен, как он, видимо, считает. Его можно понимать и в качестве комплекса сверхнормальных социальных действий, достойных награды, но можно истолковать нормальным образом: как правильное неукоснительное выполнение должностных обязанностей, служебного долга, скажем, в трудных условиях или в течение длительного времени. В последнем случае границы между поведением, заслуживающим награды, и поведением, заслуживающим вознаграждения (деньгами в виде зарплаты или надбавки к ней) критически размываются.
С другой стороны, понятно, что выполнение обязанностей или долга может и не привести к совершению поступка, заслуживающего награды. Возникает вопрос: что это за «обязанности или долг перед социумом»? Если речь идет о духовных ценностях индивидуальной личности, нравственных императивах, нормах, которые соответствуют этим ценностям, о социально-этической ответственности личности перед обществом, то при чем здесь какие-то награды за какие-то «особые заслуги»? Разве не ждет нас за это высшая награда на небесах? В данном случае вследствие своей крайней абстрактности оказывается предательски неоднозначным термин «социум». Если же речь идет о трудовых, профессиональ-
ных, должностных и прочих обязанностях, о профессиональном, служебном, гражданском и прочем долге, то мы снова возвращаемся к неоднозначности термина «особые заслуги».
Главное же заключается в том, что люди всегда совершали и будут совершать подвиги независимо от каких бы то ни было обязанностей или долга перед кем-либо и чем-либо. Человеку, спасенному от пожара, утопления, разбоя, абсолютно все равно, кто его спас - пожарный, спасатель на водах, полицейский или просто прохожий, к примеру бухгалтер. Не станем же мы трактовать поступок бухгалтера, который спас утопавшего, как его «долг перед социумом»? То, что сам герой-бухгалтер считает для себя «долгом» спасение погибавших вне всяких профессиональных обязанностей, - это его глубоко интимное личное дело и на то его индивидуально-личная добрая воля (добровольность - второй признак подвига, по П. Сорокину). В том-то и дело, что в отличие от муравьев и пчел люди как социальные живые существа обладают еще индивидуально-личностными формами сознания и свободы воли. Никто, рискуя собственной жизнью, не «обязан» и «не должен» никого спасать, однако может это сделать в силу взращенных им в себе ценностей и воспитанных норм.
Согласно А. Л. Дёмину, «наградам присущи две главные обобщенные функции: социально-регулятивная и ценностно-ориентирующая. Социально-регулятивную функцию она [награда. -А.М.] реализует посредством следующих функций: придания кавалеру награды ореола исключительности; придания награжденному лицу нового статуса, перевода в иное сословие; стимулирования деятельности в ходе решения государственных и общественных задач, участия в государственной и общественной деятельности, отстаивания и защиты национальных интересов; обогащения (с помощью наград, имеющих имущественное выражение); детерминации общества, отрасли, родов войск и отдельных воинских частей (коллективные награды); создания духа корпоративности (коллективные награды).
В ходе реализации ценностно ориентирующей функции награды представляют собой: символ славы; культурное явление, воплощение уровня изобразительной или музыкальной культуры; символ веры, произрастающий из символики какой-либо общепризнанной религии: христианства либо, что гораздо реже, мусульманства или буддизма. При этом они выполняют следующие соци-
альные функции: создание положительного отношения к государству, власти, поддержание их авторитета; создание механизма мотивации деятельности индивидуумов (политической или общественно полезной), т. е. обеспечение стимулирования деятельности; отображение верований и религиозных чувств народа.
Любая награда обладает следующими свойствами: способностью прямого воздействия на сознание людей, долговременным характером воздействия на сознание людей. Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что любая награда, независимо от ее типа, места в классификации, времени ее появления и срока действия, представляет собой социальный феномен, культурный феномен и правовой феномен. Все существующие награды государства составляют его наградную систему»22.
Итак, после попытки дать определение сущности награды, с нашей точки зрения, неудачной, А. Л. Дёмин представил груду полусырого, «не переваренного» материала на тему «награда -это.», предлагая самому читателю «переварить» его. Этот материал - исторически изменчивые социальные функции и феноменальные формы награды. Что же представляют собой «определения» награды через ее функции и формы? «Функция» - многозначный термин, за которым скрывается в данном случае множество разнородных явлений и процессов социального характера в самом широком значении слова «социальный». Термин происходит от латинского слова /ипеИв - исполнение и означает обязанность, круг деятельности, назначение, роль. Функционировать -значит: выполнять свои функции, действовать, быть в действии, работать.
Квазиопределения награды через ее социальные функции и формы, конечно, весьма познавательны, поскольку освещают всю мировую историю в новом ракурсе. Между тем в любой стране в каждой новой исторической ситуации и социальной констелляции будут возникать всякий раз все новые контексты значений, в которых награды будут приобретать все новые символические смыслы. Хотя история человечества имеет начало и, следовательно, конец, обозреть все бывшие и бытующие ныне функции и формы награды для человеческого познания просто не представляется возможным. Такой путь (тейоёо8) к пониманию сущности награды, с нашей точки зрения, непродуктивен и бесперспективен.
Награда как символ в философской социологии
наградного дела
Определять какую-либо вещь чисто прагматистски, исключительно через ее функции, т.е. через ее взаимодействия с другими вещами, означает проявить интерес к ее потенциальному практическому применению и использованию, но при этом уклониться от онтологического вопроса об ее сущности. То, как вещь действует или претерпевает воздействие, создает вокруг нее феноменальную форму, своего рода оболочку, в которой эта вещь нам явлена и которую мы только и можем наблюдать. Возникает традиционный философский вопрос: что есть вещь (награда) сама по себе, что она такое? На этот сущностный онтологический вопрос А.Л. Дёмин отвечает: свидетельство признания особых заслуг за выполнение обязанностей или долга перед социумом. Ответ по существу, но его неудовлетворительность очевидна.
С нашей точки зрения, онтологический статус награды целиком и полностью определяется ее функциями. Бытие награды -это ее функция, а именно символическая функция. Вопрос о том, что есть награда, - это вопрос о том, что награда означает. Явление награды существенно, ибо ее сущность как раз и состоит в явленности. Сакраментальный вопрос о кантовской «вещи в себе» или «вещи самой по себе» (Ding an sich) применительно к награде теряет смысл, если символ - это «явление вовне сокровенной сущности» (о. П. Флоренский). «Первоначальная иллюзия непроходимой пропасти между мыслимым и чувственным, между "идеей" и "явлением" исчезает, - пишет Э. Кассирер. - Ведь если мы остаемся в пределах мира "образов", то речь идет не о таких образах, которые отражают сущий в себе мир "вещей", а об образных мирах, принцип и происхождение которых следует искать в автономном творчестве духа». «... Знаки и символы языка, мифа, искусства, "существуют" не потому, что они есть, - не для того, чтобы быть, а потом обзавестись еще каким-то значением. Все их бытие состоит в их значении, а их содержание совершенно исчерпывается функцией обозначения»23.
В самом деле, «свидетельство признания» (сущность награды, по А.Л. Дёмину) есть не что иное, как объявление об особом отношении. Особое отношение - это придание отношению значения, значимости. Но придание значения, значимости - это оценка
поступка, в которой происходит его соотнесение с некими высшими ценностями. Как только идеальное духовное значение, возникающее через соотнесение с высшими человеческими ценностями, соединяется с каким-то материальным субстратом, он превращается из простого физического тела в символ и начинает символизировать чувства, надежды, чаяния, мечты, стремления, представления, мысли, понятия, идеи, ценности, не содержащиеся в нем самом как физическом теле. Это есть та самая «символизация», о которой писал Э. Кассирер в своей «Философии символических форм». Но это одновременно и то, чего требовал от философии Г. Риккерт, выдвигая перед ней задачу превращения в культурологию. Ее задача состоит в постижении значения ценностей, заложенных в культурных благах, и истолковании исторически определенных смыслов, жизненно важных для человека.
«... Сущность ценности заключается в ее значимости, - писал Г. Риккерт. - Отсюда следует, что для теории ценностей интерес представляют именно такие ценности, которые возбуждают притязание на значимость, а только в сфере культуры можно непосредственно встретиться с действительностью, связанной с такого рода значащими ценностями. Культура есть совокупность благ, и только как таковая она и может быть понята. В культурных благах как бы осела, окристаллизовалась множественность ценностей. Историческое развитие и есть процесс такой кристаллизации. Философия поэтому должна начинать с культурных благ, для того чтобы вскрыть окристаллизовавшееся в них многообразие ценностей. Для этого она должна будет обратиться к той науке, которая изучает культуру как действительность, объективируя ее и выявляя с помощью индивидуализирующего метода ее богатство и многообразие. Наука эта - история. Не субъекты, таким образом, но действительные объекты суть исходный пункт философии как теории ценностей. Она должна подвергнуть их анализу с точки зрения заложенных в них ценностей. Она должна отделить ценности от объектов культуры и установить при этом, какие именно ценности делают из объектов культуры культурные блага»24.
Рассматривая награду государства как компонент политической культуры25, А. Л. Дёмин неоднократно пользуется словом «символ». Но в том-то и дело, что от обычного языкового словоупотребления до философской трактовки понятия символа и его методологического системного применения - «дистанция огром-
ного размера». Так, он указывает, что «обе основные социальные функции наград - социально-регулятивная и ценностно ориентирующая - всегда проявляют себя и действуют в рамках сложившейся политической культуры. Реализация этих функций происходит с помощью социальных явлений, в качестве которых выступают традиции, символы, политические мифы». Приведем ключевой, с нашей точки зрения, фрагмент диссертации А.Л. Дёмина, в котором государственная награда рассматривается им как символ (курсив мой. - А.М.).
«Любая государственная награда представляет собой символ, олицетворение таких понятий, как слава, доблесть, заслуги, труд. Носителями символов могут выступать разные виды наград. На орденских знаках и медалях помещают: государственные символы -гербы, знамена, портреты государственных деятелей, вождей; религиозные символы - кресты, полумесяцы, звезды, портреты святых; символы доблести - богиня Ника, венки, ленты; воинские символы: оружие, знамена.
Те же символы могут помещаться на предметах материального воздаяния: призах, оружии, знаках лауреатов премий. Существуют и коллективные символы: почетное наименование воинской части, надпись или орденская лента на знамени, которое само по себе является символом боевой славы. Тем не менее награда в первую очередь является политическим символом, т.е. условным образом важнейших политических идеалов. Политический символ -главное и важное средство их пропаганды и утверждения. Именно такую смысловую нагрузку несут на себе гербы и гимны государств, цвета национальных флагов, ордена и системы наград, цвет форменной одежды военнослужащих, эмблемы политических партий и т. д. Это, в свою очередь, делает символы важным элементом любой политической культуры. Каждый народ создает и почитает собственные национально-государственные символы, которые выполняют объединяющую и мобилизующую роль, служат средством агитации, обозначения политической позиции. Со времен возникновения государств политические лидеры создавали и использовали национальные символы с целью привлечения внимания, интегрирования граждан, стимулирования тех или иных действий. <...>
Награда выступает нередко в качестве носителя национального символа. Например, символ Франции - портрет Мари-
анны - помещен в центре знака французского ордена Почетного легиона, самой популярной награды этой страны. Названия первых по времени учреждения орденов независимых республик Восточной Европы были взяты в соответствии с национальными символами: в Чехословакии - орден Белого Льва (1922), в Латвии - Трех звезд (1924), по количеству областей в стране. В мире существует множество лент орденов и медалей, на которых представлены цвета национальных флагов; так, например, расцветка лент медалей "Золотая Звезда" Героя Советского Союза и Героя Российской Федерации соответствовала гамме флага СССР и российского триколора.
Символика награды является настолько концентрированной, что способна влиять на символику государства в целом. Так, например, изображение ордена Св. апостола Андрея Первозванного -первого и высшего ордена России - долго присутствовало на гербе Российской империи как неотъемлемый элемент и было убрано в начале 1917 г. именно потому, что в глазах граждан Российской республики, провозглашенной после Февральской революции, орден олицетворял опостылевший всем свергнутый царизм.
Порой государственная символика частично или полностью вытесняется политической, в том числе интернациональной. В последнем случае значительное влияние оказывает идеология. Пример тому - общность символики наград социалистических стран: красное знамя, красная звезда, серпы и молоты на орденах, медалях, знаменах и вымпелах»26.
Приведенный выше фрагмент достаточно показателен в том отношении, что демонстрирует методологический уровень исследования. Притом что А. Л. Дёмин в целом адекватно констатирует фактическую сторону описываемых им реалий, интерпретации им фактов сомнительны. Отчасти это объясняется тем, что используемые им понятия не соотносятся друг с другом и не увязываются по смыслу, а умозаключения, которые делаются им из фактов, не являются, с нашей точки зрения, очевидными и не соответствуют законам логики. Так, если верно, что любая государственная награда - это символ вообще («олицетворение понятий») и одновременно носитель символов (государственных, религиозных, национальных, доблести вообще и воинской доблести), то напрашивается вывод о том, что награда представляет собой символ символов, или интегральный символ, в котором другие символы, знаки, эмб-
лемы, гербы и т.п. включены в некую новую высшую смысловую целостность. Если верно, что любая государственная награда - это символ вообще и одновременно политический и интернациональный символ, то следовало бы определиться хотя бы, каким именно символом по преимуществу она является, не говоря уже о том, что с философской точки зрения здесь необходимо разобраться по существу.
Однако если понимать символ как «олицетворение понятий», то определиться и разобраться по существу невозможно. Эта неверная трактовка символа накладывается на такое же толкование политического символа как «условного образа идеалов». Символ - это не олицетворение и не условный образ чего бы то ни было. Неудивительно, что у А.Л. Дёмина нет никакой смысловой взаимосвязи между различными символизациями награды, например, субординационной, координационной, какой-то иной содержательно-концептуальной. Поэтому награда «выступает» у него то как символ понятий (о славе, доблести, заслуге, труде), то как политический символ, то как символ интернациональный. Неспособность теоретически осмыслить награду как символ или символическую форму награды - это еще и следствие неудачного и недостаточного определения самой сущности награды как «свидетельства признания особых заслуг. за выполнение субъектом. обязанностей или долга перед социумом». Кем признаются эти заслуги? Господом Богом? Добрыми высокоморальными людьми? Политиками? Деятелями надгосударственных международных союзов и организаций?
Есть в данном фрагменте и такие места, которые ничего, кроме недоумения, не вызывают. Например, когда автор пишет, что «государственная символика частично или полностью вытесняется политической», что «символика награды. способна влиять на символику государства» (пример, призванный это иллюстрировать, ни о каком влиянии не свидетельствует), что «награда выступает нередко в качестве носителя национального символа». Поскольку, в нашем понимании, любая государственная награда является политическим символом государства (национального или иного), постольку эти места мы оставляем без комментариев.
П. Сорокина также интересовал социальный символизм. Очевидно, в начале ХХ в. идея символизма витала в воздухе. Одна из первых статей П. Сорокина, опубликованная в издательстве
«Наука и жизнь», называлась «Символы в общественной жизни»27. В социальном явлении он различает две стороны - «внутренне-психическую и внешне-символическую», выделяет четыре типа «социальной символики»: «1) звуковая символизация (речь, восклицания, пение, музыка и т.д.); 2) световая, цветовая символизация, почти постоянно соединяющаяся с пространственной символизацией (железнодорожная сигнализация, сигнализация военных судов, картины, буквы, надписи и т.д.); 3) в связи с последней почти постоянно находится "предметная" символизация ("кресты", "зерцала", "знамена", "гербы" и т.д.); 4) в качестве особого вида может быть выдвинута чисто двигательная символизация (мимика, жесты и т.д.)»28.
Остается лишь удивляться, как П. Сорокин не усмотрел, что не только отдельные элементы награды - те же кресты, гербы и др. -представляют собой символы, но и сама награда как целое также есть символ. Объясняя «предметную» символизацию, он пишет: «Не приняв во внимание символизм социальной жизни и, в частности, "предметный" символизм, мы рискуем не понять самой сути многих явлений. Возьмем для примера государство. Обычное определение государства как суммы трех элементов: народа, территории и власти - при игнорировании символизма делает неразрешимыми тысячи проблем. И проф. М.А. Рейснер вполне прав, когда указывает на идеологию и специфический символизм, с нею связанный, как на один из самых основных признаков, характеризующих государство (см.: Государство. Ч.1. Гл. 1). В самом деле, как иначе объяснить все эти атрибуты власти: скипетр, державу, порфиру, гербы, знамена, короны, аксельбанты, петлицы и т.д.
29 тт
и т. п.» . И опять, размышляя над тем, что такое подвиг и награда, упоминая атрибуты государственной власти, П. Сорокин почему-то забывает о наградной системе Российской империи как об ее важнейшем и очевиднейшем атрибуте!
Следующие его строки ведут прямо от гегелевской «феноменологии духа» к идее социальной философии, или социологии символических форм: «. Бытие социального явления двоякое: чисто субъективное самобытие Духа и объективировавшееся бытие того же Духа, но уже не "бестелесного", а воплотившегося в ту или иную "вещественную" и "осязаемую" форму. В первом случае он может жить по своим собственным законам, во втором - он уже перестает быть "свободным" и становится связанным "тяжелыми"
и "негибкими" законами вещественного мира, которые подчас радикально изменяют его собственные законы»30. Впрочем, от проницательных догадок и прозрений до создания философской методологии и построения с ее помощью системы, каковую представляет собой, в частности, «Философия символических форм» Э. Кассирера, также огромная дистанция. Основным понятием, на котором строится социология форм общественного поведения и морали П. Сорокина, является на самом деле не «дух» (как у Э. Кассирера), но «психика», а это понятие не вполне годится на роль ключевого даже в контексте теоретического социологического исследования.
Возможно, социально-философский анализ А.Л. Дёмина был бы продуктивней, если бы он познакомился с исторически первым трудом знаменитого русско-американского социолога о подвиге и награде (в его диссертации книга П. Сорокина, как и сам он, не упоминаются). Возможно, если бы он уделил больше внимания рассмотрению награды по существу, не свернул бы сразу на перечисление функций, а затем на рассказ о том, как они осуществляются в различных типах политической культуры (патриархальной, подданнической, активистской; закрытой и открытой), то и понятие наградной системы государства, опирающееся на понятие награды, имело бы более прочный фундамент, чем тот, что имеет у него: «политический и социальный институт, обеспечивающий реализацию функций наград».
В своих выводах ко второй главе А.Л. Дёмин дает итоговые дефиниции наградной системе государства и ее социальным функциям. Теперь это просто (без прилагательного «социальный») «политический институт, обеспечивающий реализацию социальных функций наград. При этом наградная система в ходе функционирования выступает в качестве средства, инструмента и ресурса государственной власти и политики, участвуя в формировании класса, элиты, касты, социальных групп, субкультур, являясь структурирующим механизмом, даже если в ней лишь несколько наград. Во внесословном обществе наградная система в ходе функционирования устанавливает иерархию среди лиц, удостоенных государственных отличий. Представляя собой механизм создания преимуществ, льгот, придания нового статуса, перевода в иное сословие, наградная система составляет при этом часть государственно-
го механизма, а также следующие феномены: политический, социальный, правовой, культурный.
Существование наградной системы в том или ином виде присуще практически всем государствам. Отражая, сохраняя и поддерживая традиции государства и нации, наградная система является важным политическим и национальным символом, причем эту роль играют как система в целом, так и ее составные части. Благодаря этому наградная система, как и любая награда в ее составе, повсеместно выступает в качестве неотъемлемого и устойчивого атрибута государства. Входя составной частью в базовую политическую культуру, наградная система государства является условным образом государства, выполняющим объединяющую и мобилизующую роль, а также средством агитации. Наградная система приобщает людей к государственной политике, хотя участие в ней может и не осознаваться индивидуумами, способствует их взаимодействию с государственными институтами, формированию определенного мнения о политических объектах, о социальной справедливости и является составной частью системы распределения почестей, благ и льгот.
В структуре ценностных отношений политической культуры наградная система участвует в формировании политических убеждений, традиций, идеалов, чувств. Поскольку награды относятся к "позитивным" ценностям, наградная система выступает как компонент системы ценностей государства и общества, представляя собой "прозрачную", в отличие от "черной наличности", систему воздаяния. Ее существование объясняется как потребностями политического руководства страной, так и потребностями людей, составляющих социум, т. е. наградная система выступает как часть общественного договора и как социальный регулятор, в частности, для преодоления социальных конфликтов, а также социальный механизм и социальный инструмент стимулирования для решения экономических и социальных задач»31.
Искусственная сжатость текста, обусловленная его жанром, не заслоняет того неоспоримого факта, что А. Л. Дёмин в целом верно констатирует многие социальные функции государственных наград и наградных систем. Но, с нашей точки зрения, ему не удалось разобраться в них по существу, например, выделить в них основные и второстепенные функции, общие и особенные, свойственные всем наградам и только государственным, исторически
отжившие и сохранившие актуальность и т.д. Кроме того, мы считаем, что «обобщенная функция», которая якобы реализуется через посредство других функций, - это, на самом деле, не какая-то реальная функция, а просто номинальная рубрика для функционального комплекса, т.е. наше абстрагированное от реальности толкование социальной роли награды как государственно-политического инструмента. Такое субстанциалистское понимание и применение понятия «функция» приводит к его реификации.
Что такое «ценностно ориентирующая функция» наград? Ни одна государственная награда в отдельности, ни вся наградная система государства не в состоянии изменить ценностное ощущение мира индивидуальной личностью, ее ordo amoris (порядок любви), которое во многом предопределяет судьбу человека: ценностное мироощущение личности отчасти заложено генетически, отчасти формируется воспитанием32. Награды не могут напрямую воздействовать на систему ценностей личности, поскольку она формируется с рождения на основе индивидуального ценностного мировосприятия посредством социализирующего воспитания, образования, практического опыта прежде всего путем воздействия личностных образцов матери, отца, братьев, сестер, других членов семьи, клана, рода. Система ценностей личности модифицируется и трансформируется не под влиянием наград, а прежде всего под воздействием социального окружения, представителей и коллективного влияния социальной группы, слоя, общественной страты, класса; народа, нации; соседних народов и наций.
Так что мы отрицаем за наградой «способность прямого воздействия на сознание людей». Да, награды способны воздействовать на сознание человека, влиять как ориентир на поведение личности, но отнюдь не прямо - это так же невозможно, как прямое воздействие белого на высокое, ароматного на круглое. На людей влияют заключенные в наградах и близкие их собственному «порядку любви» чувства, надежды, чаяния, представления, мысли, идеи. Они пробуждают в их сердцах и умах образы желаемого будущего, планы и перспективы и только благодаря этому оказываются для них привлекательными, т.е. становятся стимулами. Если человек воспитан в патриотических традициях, то награды как социальные символы будут стимулировать его прежде всего к тому, чтобы проявить свои лучшие способности и личностные качества в самоотверженном служении Родине. Если же человек воспитан
как честолюбивый эгоцентрик, то и награды будут привлекательны для него прежде всего тем, что могут стать средствами в его продвижении к карьерному успеху (будет ли при этом какая-то польза Родине - это уже вопрос второстепенный).
С нашей точки зрения, «ценностно ориентирующая функция» наград, будучи всегда социокультурно опосредованной, заключается в самом факте существования наград, а именно в том, что в их статутах и положениях, на эмблемах и символах знаков отличия манифестируются в качестве рекомендуемых некие социально-этические добродетели и социально значимые смыслы, которые предполагают высшие человеческие ценности. И это все. Когда же говорят о ценностно ориентирующем влиянии наград на личность, группы, классы или все общество, обычно в таком контексте имеют в виду «ценности», «ценностные ориентиры», «ценностные приоритеты» как социологические понятия. Но в таком случае речь идет о научно-рациональных конструктах, создаваемых учеными как понятийные инструменты для изучения реалий общества и государства, их институтов, явлений, происходящих в них процессов и событий. Такие конструкты - элементы, производные от социально-научных или социально-философских теорий и сами по себе ни на кого и ни на что влиять не могут. Научному рационализму социальных ученых всегда было, есть и будет что противопоставить иррационализму реальной действительности.
С точки зрения методологии способ формирования социологических понятий «ценность», «ценностная ориентация» и т.п. ничем не отличается от формирования социологического понятия «рабочий класс», подлинный социальный смысл которого показал П. Бурдьё. Это все те же самые или такого же рода «социальные группы» - им лишь приписывают другие предикаты (в данном случае предикат «ценность»), - а точнее говоря, представления о социальных группах, сконструированные «профессионалами представлений». «Поэтому, - заключает французский социолог, - если хотят ставить вопрос, с которого должна начинаться вся социология: вопрос о существовании и о способе существования коллективности, - следует приступить к критике политических аргументов, которым присущи языковые злоупотребления, а на деле - злоупотребления властью»33. На факте подобного рода языковых злоупотреблений основывается, в частности, наш скепсис в отношении философской методологии А. Л. Дёмина. С понятиями, некри-
тически заимствованными из разных доктрин, он обходится как с кубиками, механически соединяя их в наукообразные построения, вместо того чтобы установить подлинные смыслы и интегрировать их через логические связи в целостность собственной концепции.
Предлагаемые нами понятия «награды» и «наградной системы» отличаются от приведенных выше тем, что являются производными от других, нежели у П. Сорокина и А.Л. Дёмина, отправных философско-методологических, социально-философских и научно-исследовательских принципов. Нет смысла утверждать, будто один подход «лучше» или «хуже» другого. Важен конечный результат, в свете которого станет очевидно, какой из подходов позволяет адекватней, глубже понять и объяснить социально-исторические реалии наградного дела, теоретически охватить больший круг релевантных социальных явлений и процессов, открыть более широкие перспективы для будущих исследований.
Взгляд на награду как на символ, элемент наградной системы в контексте социологии наградного дела позволяет не только проникнуть в социальные и политические реалии, рассмотреть награду «как компонент политической культуры» - в чем А. Л. Дёмин, несомненно, добился определенных достижений, - но также выявить стоящие за ними культурологические, социально-психологические, социально-этические, этологические, социобио-логические, социально-антропологические явления и процессы. А это как раз и означает - глубже и адекватней понять награду как социальный феномен, объяснить более широкий круг исторических и общественных явлений.
Как сторонник философской социологии, я придерживаюсь феноменологической, «понимающей» и философско-герменев-тической ориентаций в социологии. Они близки мне потому, что господствующая на эмпирическом уровне позитивистская исследовательская парадигма не в состоянии не только постичь, но даже приблизиться к целому ряду социальных феноменов. В случаях, когда желание приблизиться к ним преодолевает реальные познавательные возможности, феномены эти искажаются до неузнаваемости. К такого рода феноменам как раз и относится награда. По сути своей награда есть социальный символ, наградная система -символическая форма. Символы и символические формы, чтобы стать доступными для описания и объяснения, сначала должны быть открыты для понимания и истолкования.
Приоритет феноменологического подхода и необходимо связанного с ним герменевтического или, по выражению С.С. Аве-ринцева, символологического, не означают «антисциентистского» отрицания познавательных возможностей объективного эмпирического исследования награды и наградных систем. Наше исследование - один из первых шагов на пути к социологии наградного дела, который мы рассматриваем как введение в это направление философско-социологического поиска. На этом этапе необходимо и оправданно стремление рассмотреть социальный феномен в его сущности. Последующее всестороннее исследование наградного дела во всем его масштабном практическом объеме, например изучение его социально-исторических реалий и национально-культурных особенностей, неизбежно потребует применения методов объективного эмпирического исследования - исторического, социологического, культурологического, политологического, этнологического и др.
Что подразумевается под «философской социологией», становится понятным из статей, посвященных осмыслению философ-ско-социологического наследия М. Шелера34. Так, его учение о ресентименте - образец «понимающей» социологии, отличной от ее номиналистической, «свободной от ценностей», «научной» трактовки М. Вебером. Философская социология М. Шелера заставляет задуматься, насколько глубоко мы проникли в социальную действительность не только мыслью, но и чувством, осознаем ли место социологии в обществе и культуре, равно как и предпосылки наших собственных социологических изысканий. Она представляет нам образ социального мыслителя, который не вяжется ни с типом «партийного социолога», ни приверженца «строго научной социологии», ни постмодернистского «свободного художника». «Если социальность изучать как способ человеческого бытия, а не только как физику и механику взаимодействия социальных сил на базе их интересов, то необходимо использовать, с одной стороны, все формы познания, доступные человеку, а с другой -делать предметом познания все виды социальной реальности без исключения»35.
В век тотального господства научного подхода и научности, узко понимаемой по образцу естественных наук, М. Шелер отважно бросил вызов тем, кто рассматривал человеческое бытие -субъективное, индивидуальное, личностное - как сферу, заведомо 162
лишенную всякой объективности, а потому не интересную для науки и лишь замутняющую идеалы и нормы научности. «Все, что в делах эстетических касается "вкуса", все, что как-то связано с ценностными суждениями, все, относящееся к "инстинкту", "совести", к не основанной на рассудке очевидности того, что правильно, хорошо, прекрасно, а другое - ложно, скверно, безобразно, -все это считают "субъективным", изначально не поддающимся более жесткой привязке. Возврат к этим силам духа считается "ненаучным", и потому фетишисты современной науки расценивают это также как недостаток "объективности"», - писал он36. М. Ше-лер выступал против научного фетишизма отнюдь не с антинаучных позиций, и острие его критики было направлено не против науки, а против «научного мировоззрения» (философского позитивизма).
В заключение процитирую слова М. Мерло-Понти, которые, наверное, могли бы сказать многие современно мыслящие социологи: «Философия. не определяет себя через какую-то принадлежащую только ей область: как и социология, она говорит только о мире, людях и разуме. Она отличается особым модусом осознания других, природы или нас самих: это природа и человек в их наличном бытии, не "распластанные" (Гегель) в объективности, которая вторична, но такие, какими они открываются в нашем действительном познавательном и деятельном обращении с ними, это природа в нас, другие в нас и мы в них. В таком качестве философия не только совместима с социологией, но и необходима ей как постоянное напоминание о ее задачах, и всякий раз, когда социология возвращается к живым истокам своего знания, к тому, что в этом знании осуществляется опосредование, необходимое для понимания отдаленных культурных формаций, она стихийно берется за дело философии. Философия - это не какое-то знание, но бдительность, не дающая нам забыть об источниках всякого знания»37.
Награда как древнейший социальный символ и есть одно из таких социокультурных опосредований, за понимание сущности и основных функций которого взялись, наконец, философская социология и культурология.
Примечания
1 Статья подготовлена благодаря индивидуальному гранту философского факультета НИУ ВШЭ за 2011-2012 гг.
2
Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда: Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали. - СПб.: РХГИ, 1999. - 448 с. Книгу заново открыл и подготовил к изданию к 110-й годовщине со дня рождения ее автора В.В. Сапов.
3
Там же. - С. 337. Здесь и далее в цитатах П. Сорокина курсив автора.
4 Там же. - С. 356.
5 Там же. - С. 356, 357.
6 Там же. - С. 357.
7
Цит. по: там же. - С. 118.
8 Там же. - С. 119. Гаееге, рай, аЪ8Йпеге (лат.) - здесь: поведение в форме
действия (£аееге) либо бездействия, которое может быть или терпением (рай), или воздержанием (аЪ8Йпеге).
9 См.: там же. - С. 361-406.
10 Сапов В.В. В начале «длинного пути» (первая книга Питирима Сорокина) // Сорокин П. Преступление и кара. - С. 27.
11 Там же. - С. 26.
12
Цит. по: Сапов В.В. Цит. соч. - С. 24.
13
Там же.
14
«Не случайно kathegoresthai, от которого происходят категории и кате-горемы, означает "обвинить публично"... Одна из простейших форм политической власти заключалась во многих архаических обществах во власти квазимагической: во власти называть и вызывать к существованию при помощи номинации» (Бурдьё П. Социальное пространство и генезис «классов» // Вопросы социологии. - М., 1992. - Т. 1. № 1. -С. 21).
15 Государственные награды СССР. - М.: Известия, 1987.
16 Среди них следует отметить следующие (в хронологическом порядке). Дуров В.А. Русские и советские наградные медали. - М.: ГИМ: Внеш-торгиздат, 1977. - 48 с.; Косарева А.В. Искусство медали: Книга для учителя. - М.: Просвещение, 1977. - 127 с.; Награды Родины: Ордена и награды СССР / Сост. Богданович В.А., Головенко И.П. - М.: ЦМ ВС СССР, 1982. - 64 с.; КолесниковГ.А., РожковА.М. Ордена и медали СССР. - М.: Воениздат, 1983. - 299 с.; Герои Советского Союза. Ист.-стат. очерк / [Д.Н. Артамонов, А. А. Бабаков, Н.В. Борисов и др.]; Под ред. И.Н. Шкадова. - М.: Воениздат, 1984. - 288 с.; Кузне-
цовА.А. Ордена и медали России. - М.: МГУ, 1985. - 172 с.; Дуров В.А. Первые советские трудовые награды // Памятники Отечества. -М., 1986. - № 1(13). - С. 16-31; Рощин Л.В. Наши воинские символы. -М.: ДОСААФ, 1989. - 232 с.; Балязин В.Н. За подвиг ратный и трудовой. -М.: Просвещение, 1987. - 240 с.; Ильинский В.Н. Геральдика трудовой славы. - 2-е изд., доп. - М.: Политиздат, 1987. - 192 с.; Ильинский В.Н. Трудовые награды железнодорожников и транспортных строителей. - М.: Транспорт, 1988. - 192 с.; Герои Социалистического Труда: Историко-статистический очерк / Под ред. Р.Б. Эльдаровой. - М.: Известия Советов народных депутатов, 1988. - 216 с.
17
Смыслов О.С. Загадки советских наград, 1918-1991 годы. - М.: Вече, 2005. - С. 77.
18 Дёмин А.Л. Наградная система государства как компонент политической культуры. Социально-философский анализ: Дис. ... канд. филос. наук / Научный руководитель: д. филос. н., профессор В.С. Пусько. -М.: МГТУ им. Баумана, 2003. - С. 7-8.
19
Там же. - С. 77.
20 Понятие «коллективная личность» мы понимаем, например, в том смысле, в каком М. Шелер употреблял понятие «Gesamtperson». Слово можно перевести по-разному, но понятийный смысл по сути не меняется: собирательная, соборная, совокупная или коллективная личность: См.: 8скв1втM. Gesammelte Werke / Hrsg. von Maria Scheler und Manfred S. Frings. - Bern: A. Francke AG Verlag, 1980. - S. 509-548. - Bd. 2: Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik.
21
Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали. - СПб.: РХГИ, 1999. - С. 119.
22
22 Там же. - С. 78-79.
23 Кассирер Э. Философия символических форм. Введение и постановка проблемы / Пер. А.Н. Малинкина // Логика культуры: Антология. - М.; СПб.: Университетская книга, 2009. - С. 139, 133.
24
Риккерт Г. О понятии философии // Риккерт Г. Философия жизни. -Киев.: Ника-Центр: Вист-С, 1998. - С. 464-465.
25 А.Л. Дёмин берет за основу следующую дефиницию: «Политическая культура - это система ценностей, политических идей, символов, убеждений, принятых членами политической общности и используемых для регуляции их деятельности и отношений» (Политология для юристов: Курс лекций / Под ред. проф. Н.И. Матузова и проф. А.В. Малько. - М.: Юристъ, 1999. - С. 188). В заключение он предлагает собственное опре-
деление: «...политическую культуру можно охарактеризовать как ценностно-нормативную систему, которая разделяется большинством населения в качестве субъекта политического сообщества» (Дёмин А.Л. Наградная система государства как компонент политической культуры. Социально-философский анализ: Дис. ... канд. филос. наук. -Указ. соч. - С. 46, 47).
26 Дёмин А.Л. Наградная система государства как компонент политической культуры: Социально-философский анализ: Дис. . канд. филос. наук. - Указ. соч. - С. 49-51.
27
См.: Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда: Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали. -СПб.: РХГИ, 1999. - С. 75.
28 Там же. - С. 72.
29
29 Там же. - С. 74-75.
30
Там же. - С. 76.
31
Дёмин А.Л. Наградная система государства как компонент политической культуры. Социально-филосфский анализ: Дис. . канд. филос. наук. Указ. соч. - С. 138-139.
32
Шелер М. Ordo amoris // Шелер М. Избранные произведения. - М.: Гно-зис, 1994. - С. 341-373.
33
Там же.
34
Малинкин А.Н. Философская социология Макса Шелера // Шелер М. Проблемы социологии знания. - М.: Институт общегуманитарных исследований, 2011. - С. 251-276; Малинкин А.Н. Философская социология Макса Шелера // Философская антропология Макса Шелера: уроки, критика, перспективы / Отв. ред. Д.Ю. Дорофеев. - СПб.: Але-тейя, 2011. - С. 256-281; Малинкин А.Н. Учение Макса Шелера о ресен-тименте и его значение для социологии // Социологический журнал. -М., 1997. - № 4. - С. 116-150.
35
Малинкин А.Н. Учение Макса Шелера о ресентименте и его значение для социологии // Социологический журнал. - М., 1997. - № 4. - С. 150.
36 Шелер М. Ordo amoris // Шелер М. Избранные произведения. - М.: Гно-зис, 1994. - С. 360-361.
37
Мерло-Понти М. Философ и социология // Вопросы социологии. - М., 1992. - Т. 1. № 1. - С. 13.
