CC BY
302
А. С. Кибинь
НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП ЛИТОВСКОЙ ЭКСПАНСИИ В «ЧЕРНОЙ РУСИ»1
Вопрос о литовской экспансии в так называемой Черной Руси (территория Верхнего Понеманья) важен для понимания тех политических процессов, которые привели к образованию новой стабильной политической структуры в Восточной Европе — Великого княжества Литовского. Главная проблема, требующая решения, состоит в том, на какой основе выстраивались взаимоотношения между литовскими князьями и местной русской элитой — завоевали ли литовские князья города Понеманья в ходе единовременной экспедиции, или здесь были задействованы иные механизмы подчинения. На этот счет в историографии существуют крайне противоположные точки зрения.
Наиболее распространенным является взгляд, согласно которому Миндовг завладел Новогородком в начале 40-х годов XIII в., использовав хаос на Руси после Батые-ва погрома, а до этого город оставался независимым от Литвы. Такую точку зрения впервые развернуто обосновал в 1905 г. Й. Тоторайтис, который захват городов Черной Руси (Новогородка, Волковыска, Слонима и Здитова) датировал временем между 1235 г., когда в Новогородке еще княжил Изяслав (точнее — 1238 г.), и 1248 г. (точнее — 1249 г.), когда Даниил уже пытался отбить город у Миндовга [1, S. 63-64]. Тоторайтис обратил внимание на то, что в 1241 г. волынский князь Василько Романович оставался охранять свою землю от литовцев [2, стб. 792] — возможно, именно тогда в соседней Черной Руси шла война: Миндовг нападал большими массами, подчинял себе города и благодаря военным успехам в Понеманье и в Полоцкой земле значительно усилил свою власть [1, S. 65, 67; 3, с. 31; 4, р. 5].
Подтверждением насильственного захвата Новогородка при Миндовге считались слова Ипатьевской летописи: «И Воишелкъ же нача княжити в Новегородче в по-ганьстве боуда и нача проливати крови много оубивашеть бо на всякъ день по три по четыри которого же дни не оубьяшеть кого печаловашеть тогда коли же оубьяшеть кого тогда веселъ бяшеть [2, стб. 858]». Й. Тоторайтис понимал дело так, что своей жестокостью Войшелк хотел заставить своих новых подданных повиноваться, но когда понял, что это опасно для его власти, решил принять религию завоеванного народа [1, S. 66]. Напротив, по мнению Т. Баранаускаса, в начале своего правления Войшелк был малолетним, и репрессии проводили назначенные Миндовгом регенты. Сам Вой-шелк был склонен к мягкой политике и крестился, когда получил самостоятельность [3, с. 31].
Но сразу за описанием беззаконий Войшелка следует пассаж: «Посем же вниде страхъ божий во сердце его, помысли в собъ, хотя прияти святое крещение помыслив собе хотя прияти святое крещение; и крестися ту в Новегородце и нача быти во крестьянстве [2, стб. 858-859]». Как отметили Э. Гудавичюс и П. П. Толочко, перед нами
1 Работа выполнена по темплану НИР СПбГУ, мероприятие 2 «Проведение фундаментальных научных исследований по областям знаний, обеспечивающим подготовку кадров в СПбГУ», проект 5.38.62.2011 «Россия и Балтийский мир в Средние века и Новое время».
© А. С. Кибинь, 2011
типичный агиографический прием, призванный подчеркнуть контраст между христианским и языческим правителем [5, р. 241; 6, с. 120]. Более того, сравнение двух отрывков о Войшелке в составе Ипатьевской летописи, помещенных под 1255 и 1262 г., привело Т. Л. Вилкул к выводу, что второй отрывок, в котором появляются строки о во-княжении в Новогрудке, был составлен в конце XIII в. в результате переделки первого согласно агиографическим канонам [7, с. 26-37; 8, с. 123-129]. Таким образом, рассказ о начале княжения Войшелка имеет позднее литературное происхождение и не может считаться указанием современника.
А. Дубонис предположил, что захват Новогородка литовцами был причиной разрыва в 1241-1245 г. многолетнего союза между Миндовгом и Даниилом Галицким [4, р. 5]. Поход на Новогородок был первой самостоятельной акцией Миндовга на южном направлении. О последовавшем конфликте с Даниилом, по мнению А. Дубониса, свидетельствует нападение на Волынь в промежутке между 1243 и первой половиной 1245 г. упитского князя Войшно (Аишьвно) Рушковича, а затем племянника Миндовга Ленгвяниса (Лонкогвени, Лонкгвени), по-видимому, нальшанского князя [2, стб. 797798]. Поскольку Даниил накануне Ярославской битвы 1245 г. нуждался в поддержке, он примирился с Миндовгом. Чтобы закрепить новый мир со старым союзником, в 12461248 гг. Даниил женился на племяннице Миндовга. Новогородок остался в литовской власти, но галицкий князь не простил его захвата и постарался усилить братьев своей жены Товтивила и Едивида, столкнуть их со своим дядей Миндовгом [4, с. 5-6; 9,с. 9-10].
Эта реконструкция основана на нескольких допущениях. Во-первых, в 12431245 гг. не Даниил пытался отвоевать Новогородок, а литовские князья отправились в набег на Волынь. Вовсе не очевидно, что с этими походами как-то связана ситуация вокруг Новогородка: походы были скорее следствием нестабильности на Руси после татарского нашествия. Во-вторых, нам даже неизвестно, кем они были инициированы — Миндовгом или нальшанским и упитским нобилями самостоятельно. Так что и о разрыве Даниила с Миндовгом можно говорить лишь предположительно, особенно принимая во внимание тот факт, что в 1245 г. Миндовг снова оказывает помощь Даниилу. Причиной последующей вражды Миндовга и Даниила в 1249-1254 г., согласно Ипатьевской летописи, был не Новогородок, а конфликт внутри литовского правящего клана. В ходе начавшейся войны Новогородок стал основным направлением ударов Даниила, но это говорит лишь о том, что он был главной крепостью Миндовга на южном направлении.
Идея о том, что часть русских земель вокруг Новогородка вошла в состав Литвы именно после нашествия Батыя, уходит корнями к историческим представлениям времен Великого княжества Литовского. В литовских летописях, содержащих созданные в 20-х годах XVI в. генеалогические легенды, присутствует рассказ об основании Новогородка князем Скирмонтом (в других списках — Ердивилом):
...Повъстав царь Батыи и пошол на Рускую землю, и всю землю Рускую звоевал ... А князь великии киевъскии Дмитреи, боячися великое силы и моци его, збег с Киева в город Чернигов, и потом доведался, што город Киев скажен и вся земля Руская спустошена. А въслышав, ижь мужики мешкають без господаря а зовутся дручане. И он, собравъшися з людми, пошол ко Друцку, и землю Друцкую посел, и город Друческ зарубил, и назвался князем великим друцькым. А в тот час доведался князь великии Монтивил жомоитскии, иж Руская земля спустела и князи рускии розогнаны, и он, давши воиско сыну своему
Скирмонту, и послал с ним панов своих радных, напервеи с Колюмнов именем Кгрумпа, а другого со Врсином именем Екшис, а третего з Рож именем Кгровъжис. И зашли за реку Велю, и потом перешли реку Немон и нашли в четырех милях от реки Немна гору красную, и сподобалася им, и вчинили на неи город и назвали его Новъгородок. И вчинил собе князь великии в нем столець, и назвался князем великим новъгородским. A пошодши з Наваго-родка и зарубил Городен город, и потом пошол до Берестя и нашол Берестеи и Дорогичин, и Мелник от Батыя спустошоны и скажены, и он тые городы зарубил и почал на них княжити. ... Скирмонт, иметь княжити на Новегородце и на тых вышереченых городех. И подавал тым паном своим, которые с ним вышли, островы пущи: Крумпю дал остров около реки Ошмены, которое нинечи зовется Ошмена, и все прилежачое к Ошмене, што ныне князи и панове в повете Ошменьском держать. [10, с. 129].
Х. Ловмяньский, Р. Батура и Т. Баранаускас не исключали, что в этом повествовании, несмотря на общую недостоверность, сохранилось верное указание на время установления литовского контроля над городами Понеманья [11, s. 255; 12, p. 98; 3, с. 31]. Но все подробности этой литературной легенды указывают на ее позднее происхождение, и поиск здесь отголосков неизвестных событий XIII в. не выдерживает критики [13, p. 63; 5, p. 195-198]. Не только мифический отец Гаштовта Грумп (от Грумпишки, имения Гаштовтов в Ошмянском повете), но и неожиданное упоминаниее Друцка, куда якобы бежал последний киевский князь Дмитрий (его прототипом был наместник князя Даниила, попавший в плен к татарам: [2, стб. 785; 5, p. 196]), выдают родственные связи Альберта Гаштовта — по женской линии потомка князей Друцких, наследовавшего в конце XV в. часть их имений [14, с. 49-76; 15, p. 17]. Тезис о защите русских земель от татар имел ключевое идеологическое значение в обосновании литовской власти, был важным элементом исторической памяти шляхты Великого княжества Литовского [5, p. 196; 16, с. 561-601]. Рассказ о присоединении русских земель настолько анахроничен, что в нем одновременно речь идет и о Понеманье, где литовская династия начала утверждаться не позже середины XIII в., и о Полесье, где литовские князья впервые стали княжить при Гедимине.
Обратим внимание также на то обстоятельство, что археологически не зафиксировано следов крупномасштабного разорения Новогрудка в середине XIII в. В это время проводились работы по реконструкции крепости на Замковой Горе, которые Ф. Д. Гуревич приписала деятельности Романа Даниловича, когда стены были укреплены каменными башнями и дубовыми срубами [17, с. 78]. Предшествующий по времени период бурного строительства приходится на конец XII — начало XIII в. [18, с. 117].
Наболее важным основанем для гипотезы о захвате Новогородка Миндовгом было то обстоятельство, что в конце 30-х годов XIII в. городом еще владел представитель династии Рюриковичей Изяслав. Князь с таким именем упомянут единственный раз в Ипатьевской летописи при описании похода 1238 г. в Мазовию: «Данилъ же возведе на Кондрата Литву Минъдога Изяслава Новгородьского» [2, стб. 776]. Маловероятной выглядит версия, согласно которой здесь упомянут Новгород-Северский князь Изяс-лав Владимирович, представитель черниговской династии Ольговичей — нет никакой уверенности, что он был в живых в 30-х годов XIII в. В современной историографии наиболее последовательно эту точку зрения отстаивал Н. Ф. Котляр [19, с. 95-102; 20, с. 298-301]. Более осторожно высказывался А. К. Зайцев [21, с. 117; см. также: 22, с. 123; 23, с. 186-188; 24, с. 76-79; 25, с. 355]. В известиях 1207-1211, 1226-1227, 1230 и 1254 гг. фигурируют несколько князей с именем Изяслав [26. стб. 457; 2, стб. 723, 725-726, 747-
748, 770-775, 829; 27, с. 73-74, 284-285]. Согласно мнению Н. Ф. Котляра, во всех случаях речь идет об Изяславе Владимировиче, который вместе с Михаилом Всеволодовичем Черниговским боролся против Даниила за Галич, кратковременно в 1235 г. занял Киевский стол, но в 1238 г. вынужденно подчинился Данииилу и отправился в набег в Мазовию. В известии о походе на Конрада Мазовецкого единственный раз названо место его княжения — Новгород-Северский [20, с. 243-244, 301]. Летописи, основанные на сводах XV в., называют князя, севшего в 1235 г. в Киеве, Изяславом Мстислави-чем [28, с. 210]. На этом основании А. А. Горский считает его сыном Мстислава Удалого [29, с. 14-17]. Такое предположение также маловероятно: получается, что в 1226 г. Из-яслав выступил против родного отца. Наиболее правдоподобной остается версия, высказанная московскими сводчиками XV-XVI вв., согласно которой Изяслав, правивший в Киеве в 1235 г., принадлежал к смоленской династии и был сыном погибшего на Калке Мстислава Романовича Киевского [30, с. 126; 31, с. 236]. В этом случае сын занял отцовский стол. Если это был Изяслав Владимирович, то необъяснимо, почему в Киеве сел представитель младших Ольговичей, а не сам глава черниговского клана Михаил Всеволодович. М. Димник поместил стол Изяслава Владимировича не в Новгороде-Се-верском, а в Путивле и предположил, что во время войны 1235 г. он водил половцев на Киев, а Изяслав Мстиславич был в результате этого поставлен киевским князем [32. р. 315, 326-332]. Но в источниках нет никаких оснований «раздваивать» этого киевского князя.
Родственная принадлежность участвовавшего в походе в Мазовию Изяслава Новогородского остается неясной. Г. Семенчук и А. Шаланда относили его к представителям пинской династии — считали внуком Юрия Ярославича (князя Туровского и Пинского в 1140-1160 гг., женатого на дочери Всеволодка Городенского), братом Владимира (упоминается в 1229 г.) и Михаила (упоминается в 1247 г.) [33 с. 36-37]. Данная гипотеза вполне вероятна. Но есть и другая возможность — тождество Изяслава новогородского Изяславу Свислочскому, который в походе на ятвягов зимой 1255 г. находился под знаменами Даниила [2, стб. 831; 3, с. 31] — к этому времени могло произойти его перемещение в Свислочь на Березину (Городище с материалами XIII в. было исследовано при впадении днепровской Свислочи в Березину [34, с. 60]). Более того, выдвигалась гипотеза, по которой зависимый от Войшелка полоцкий князь Изяслав, от имени которого в 1265-1267 г. был составлен торговый договор с рижским епископом, — это Изяслав Свислочский, переместившийся теперь на Двину [35, с. 35-90; см. также: 36, с. 35]. Тождество этих трех князей недоказуемо, хотя все они выступают рядом с князьями литовской династии: в походе на Мазовию Изяслав Новогородский выступает как союзник Даниила и соратник Миндовга, Изяслав Свислочский упомянут в одном ряду с Романом Даниловичем Новогородским и Глебом Волковысским — «вассалами» Миндовга, а Изяслав Полоцкий десятилетие спустя находится в прямой зависимости от Войшелка (согласно грамоте, «а воли есми Божии и в Молшелгове» [37, с. 118-123; 38, с. 33-42]).
В известии о походе на Мазовию 1238 г. наиболее интересен порядок перечисления участников. В русских летописях, как правило, имена располагались в зависимости от места в княжеской иерархии. Поэтому можно предполагать, что в походе Изяслав Но-вогородский занимает подчиненное положение не только по отношению к Даниилу [ср. 39, с. 374; 40, с. 29-30; 41, 8. 35]. Из сообщения следует, что в 30-е годы в Понеманье во взаимной иерархии литовский князь занимал положение выше новогрудского. Мы
не можем сказать, насколько справедливо предположение Г. Семенчука и А. Шаланды о том, что причина близости Миндовга и Изяслава кроется в их династических связях, которые не отражены в источниках [33, с. 18-44]. Также не ясно, существовала ли какая-либо зависимость Изяслава от Миндовга.
Но, учитывая принадлежность русского и литовского князей Понеманья в 30-х годах к лагерю союзников Даниила Романовича, представляется поспешным объяснять утверждение литовского князя на новогрудском столе военным захватом. В самом захвате Новогрудка нет ничего исключительного. Сами Рюриковичи обычно силой своих дружин добивались правления в какой-либо волости. Но в кругу союзников перемены в распределении столов производились, как правило, в соответствии с династическими правами и местом князя в родственной иерархии. В источниках нет никакого указания на конфликт Миндовга с местными династами Понеманья. Как показывает мирное урегулирование конфликта первой половины 50-х годов, когда Новогоро-док получил сын Даниила Роман, над князем-Рюриковичем сохранялся суверенитет литовского князя [2, стб. 831]. Нельзя исключать, что вокняжение литовского князя в Новогрудке (по-видимому, им был старший сын Миндовга Войшелк) произошло в результате передела волостей Миндовгом, проведенного при вынужденном согласии союзных ему князей.
Несомненно, нашествие Батыя в сильной степени изменило политическую ситуацию на Руси. Особенно его значение подчеркивают В. Л. Носевич и А. К. Кравцевич, согласно их мнению, пограничное новогрудское боярство, чтобы избежать суверенитета татарского хана, совершило в 40-х годах XIII в. нетрадиционный шаг — вышло из политической системы Руси и сменило правящую династию. Не известно, кому принадлежала непосредственная инициатива в объединении Литвы и Новогородского княжества, но этот шаг был полезен обеим сторонам. Возник достаточно прочный «симбиоз», или «союз», городов Понеманья с литовским князем, который стал началом процесса создания нового государства, и последующие попытки галицких и волынских князей, «татарских сателлитов», присоединить Понеманье закончились неудачей [40; 42, с. 57-63; 43, с. 71-78; 44, с. 98-150].
Теме не менее, по-видимому, необходимо признать правоту Х. Пашкевича, который полагал, что процесс присоединения Черной Руси к Литве был постепенным, занимал всю первую половину XIII в. В течение этого времени местные династы вовлекались во все более тесное взаимодействие с литовскими князьями [45, s. 68-71].
Возросшая военная активность литовцев не могла не отразиться на территориях, через которые пролегали маршруты их набегов. Полоцк, находившийся на пути в смоленские и новгородские земли хотя и сохранял власть старой династии, зачастую выступал союзником «Литвы», пока в конце 40-х годов XIII в. к власти здесь не пришел литовский князь. В первой половине XIII в. политический статус представителей литовского правящего клана уже был приравнен к Рюриковичам. К этому времени литовские лидеры не просто осуществляли грабительские набеги, но и включились в соперничество за место в общей иерархии правителей Восточной Европы. К признанию литовской династии в качестве особого и равноправного участника политического соперничества привели не только военные успехи литовских дружин, но и установление родственных связей с русскими князьями.
Пограничные русские князья Полоцкой земли и Понеманья были вынуждены выстраивать отношения с литовскими лидерами в новых условиях. По мере усиления
власти литовских вождей исчезала граница разных социально-политических систем. Князьям Черной Руси приходилось считаться с их амбициями и устанавливать взаимоотношения с теми из них кто распространил свою власть на значительные группы населения.
Таким образом, перемены во взаимоотношениях литовского князя и понеманских городов происходили, скорее, в связи с теми социальными и политическими трансформациями, которые переживало литовское общество, а не в результате единовременного захвата. В ситуации ослабления власти Киева, Полоцка и Минска на балтской периферии появился новый политический центр, который постепенно, по мере интеграции литовской и русской элит и признания за литовским родом княжеских прав, распространил свою власть на Верхнее Понеманье.
Источники и литература
1. Totoraitis J. Die Litauer unter dem Konig Mindowe bis zum Jahre 1263. Freiburg: St. Paulus Dru-ckerei, 1905. 160 S.
2. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. I I. Ипатьевская летопись / с предисл. Б. М. Клосса. М.: Языки русской культуры, 1998. 648 c.
3. Баранаускас Т. Новогрудок в XIII в.: история и миф // Castrum, urbis et bellum: Зборнік наву-ковых прац. Прысвячаецца памяці прафесара Міхася Ткачова. Баранавічьі: РУПП “Баранавіцкая узбуйнёная друкарня”, 2002. С. 29-44.
4. Dubonis A. Voluinietiskos Lietuvos uzsienio politikos krypties formavimasis (iki Mindaugo mirties 1263 m.) // Lituanistica. 2005. № 4. Р. 1-12.
5. Gudavicius E. Mindaugas. Vilnius: Zara, 1998. 359 p.
6. Талачка П. П. Литовский князь Войшелк в русских летописях // Ruthenica. 2006. Т. 5. С. 117127.
7. Вілкул Т. Л. Галицько-Волинський літопис про постриження литовського князя Войшелка // Український історичний журнал. 2007. № 4. С. 26-37.
8. Вілкул Т.Л. Пвстриження князя Ввйшелка: політика князя Данила і стратегії літописців // Княжа доба: історія і культура. 2008. Вип. 2. С. 123-129. С. 123-129.
9. Дубйніс А. Каралеуства Міндоуга // Arche. 2009. № 9. С. 9-19.
10. ПСРЛ. Т. 35. Летописи белорусско-литовские. М.: Наука, 1980. 307 с.
11. Lowmianski H. Prusy-Litwa-Krzyzacy. Warszawa: Panstwowy Instytut Wydawniczy, 1989. 480 s.
12. Batura R. Lietuva tautq kovoje pries Aukso ord^: Nuo Batu antpludzio iki musio prie Мё^щц Vandenq. Vilnius: Mintis, 1975. 382 p.
13. Gudavicius E. Dёl Lietuvos valstybёs kurimosi centro ir laiko // MADA. 1983. Т. 2 (83). P. 61-70.
14. Насеаіч В. Л. Друцкае княства і князі Друцкія // Друцк старажытны: Да 1000-годдзя узнікнення горада. Мінск, 2000. C. 49-76.
15. Latyszonek О. Polityczne aspekty przedstawienia sredniowiecznych dziejow ziem bialoruskich w historiografii Wielkiego Ksi^stwa Litewskiego XV-XVI w. // Bialoruskie Zeszyty Historyczne. Т. 25.
2006. S. 5-44.
16. Филюшкин А. И. Вглядываясь в осколки разбитого зеркала: Российский дискурс Великого Княжества Литовского // Ab Imperio. 2004. № 4. C. 561-601.
17. Гyрэаiч Ф.Д. Леташсны Новгородок (старажытнарусю Наваградак). Санкт-Пецярбург; Наваградак: Агенство РДК-Принт, 2003. 324 с.
18. Гуреаич Ф. Д. Древний Новогрудок. Л.: Наука, 1981. 160 с.
19. Квтляр М. Ф. Загадковий Ізяслав з Галицько-Волинського літопису // Український історичний журнал. 1991. № 10. С. 95-102.
20. Галицко-волынская летопись. Текст. Комментарий. исследование / сост. Н. Ф. Котляр, В. Ю. Франчук, А. Г. Плахонин; под ред. Н. Ф. Котляра. СПб.: Алетейя, 2005. 424 с.
21. Зайцев А. К. Черниговское княжество X-XIII в. М.: Квадрига, 2009. 266 с.
22. Зубрицкий Д. И. История Древнего Галичско-Русского княжества. Ч. 3. Львов: Типом и иждивением ин-та Ставропигианского, 1855. 314 с.
23. Гoлyбoacкuй П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. Киев: Университетская типогр. И. И. Завадского, 1881. 201 с.
24. Зomoа Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и о Черниговском княжестве в татарское время. СПб.: Типогр. братьев Пантелеевых, 1892. 379 с.
25. Маврвдин В. В. Очерки истории Левобережной Украины: с древнейших времен до второй половины XIV в. СПб.: Изд-во ЛГУ, 2002. 416 с.
26. ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись / под ред. Е. Ф. Карского. Вып.1-3. Л.: Изд-во АН СССР, 1926-1928. 579 стб.
27. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. 640 с.
28. ПСРЛ. Т. V. Вып. 1. Софийская первая летопись. Изд. 2-е. Л.: Изд-во РАН, 1925. 240 с.
29. Герский А. А. Русские земли в XIII-XIV веках. Пути политического развития. М.: Ин-т российской истории РАН, 1996. 126 с.
30. ПСРЛ. Т. XXV: Московский летописный свод конца XV в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 464 с.
31. ПСРЛ. Т. VII.: Летопись по Воскресенскому списку. СПб.: Типогр. Э. Праца, 1856. 355 с.
32. Dimnik M. 'Шє Dynasty of Chernigov, 1146-1246. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. 437 S.
33. Шаланда А., Семянчук Г. Да пытання аб пачатках Вялікага княства Літоускага у сярэдзше ХІІІ ст.// BZH. № 11. Bialystok, 1999. S. 18-44.
34. Квшман В. І. Паселшчы міжрэчча Бярэзшы і Дняпра у Х-ХІІІ стст. Мінск: Бел. навука,
2007. 281 с.
35. Урбан П. Пра нацыянальны характар Вялікага Княства Літоускага й пстарычны тэрмш «Літва» // Зашсы Беларускага 1нстытуту Навукі й Мастацтва. 1964. № 3 (9). C. 35-90
36. Александрвв Д. Н., Ввлвдихин Д. М. Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII-XVI веках. М.: Аванта-плюс, 1994. 133 с.
37. Полоцкие грамоты XIII — начала XVI в. / сост. А. Л. Хорошкевич. Ч. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1977. 226 c.
38. Кузьмин А. В. Опыт комментария к актам Полоцкой земли второй половины XIII — начала XV в. // Древняя Русь. 2007. № 2. C. 50-68.
39. Пашymo В. Т. Образование литовского государства. М.: Изд-во АН СССР, 1959. 533 с.
40. Насевіч В. Пачаткі Вялікага княства Літоускага. Падзеі і асобы. Мінск.: Полымя, 1993. 160 с.
41. Btaszczyk G. Dzieje stosunkow polsko-litewskich od czasow najdawniejszych do wspolczesnosci. Т. I. Poznan: Wydawn. Nauk. UAM, 1998. 303 S.
42. Насевіч В.Л. Наваградчына у палпычных падзеях ХІІІ ст. // Памяць: Пстарычна-дакумэнтальная хроніка Навагрудскага раёна. Мінск, 1996. С. 57-63.
43. Насевіч В.Л. Непасрэдныя перадумовы фарміравання Вялікага Княства Літоускага // Псторыя Беларусі. Т. 2. Мінск: Современная школа; Экоперспектива, 2008. С. 60-73.
44. Крау^віч А. К. Стварэнне Вялікага княства Літоускага. Мінск: Беларуская навука, 1998. 208 с.
45. Paszkiewicz H. Jagiellonowie a Moskwa. T. I.: Litwa a Moskwa w 13-14 wieku. Warszawa: Fun-dusz kultury narodowej, 1933. 446 s.
Статья поступила в редакцию 14 марта 2011 г.
