CC BY-NC-ND
29
Ю.А. Красин
НА СМЕРТНОМ ОДРЕ ИЛИ У ИСТОКОВ ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ? ЧТО ПРОИСХОДИТ С ДЕМОКРАТИЕЙ*
В условиях глобализации и перехода социума к инновационному типу развития демократия сталкивается с беспрецедентными вызовами, неопределенностью и рисками. Намечается некое «переформатирование» всей системы взаимоотношений государственной власти и общества. В статье ставится вопрос о том, не ведет ли это к смене парадигмы политического правления, выходящей за рамки традиционных представлений о демократии и автократии. Эта проблема особенно актуальна для трансформирующейся России, где сложилась амбивалентная политическая система «мягкого авторитаризма». Существуют ли реальные шансы ее постепенной демократической эволюции в русле инновационной модернизации общества?
Ключевые слова: демократия, гражданское общество, авторитаризм, мониторинговая демократия, реформационная ситуация, инновационная модернизация.
Демократия - историческое понятие; в потоке всемирной истории она рождалась и умирала, переживала подъемы и падения, видоизменялась и обретала новые качества и формы. Начало XXI века для нее не лучшее время. Все чаще слышны голоса о кризисе демократии, об ее исторической исчерпанности, о несоответствии требованиям современности и неспособности противостоять наступлению авторитаризма. В политической футурологии появилось даже особое направление - «постдемократия»1.
© Красин Ю.А., 2012
* В статье использованы материалы исследования, осуществляемого при поддержке Российского государственного научного фонда (проект № 11-03 00278а)
Не миновала эта общая тенденция и трансформирующуюся Россию. После бурного всплеска демократических настроений в годы перестройки наступил авторитарный откат 1990-х годов, который не остановлен и по сию пору. В стране растет число людей, которые испытывают по отношению к демократии скепсис и разочарование. Об этом свидетельствуют данные исследований, проведенных Институтом социологии РАН в сотрудничестве с Фондом Ф. Эберта. Согласно этим данным, удельный вес демократических ценностей в общественном сознании россиян постепенно падает. Если в 2001 г. 51% респондентов соглашались с утверждением, что демократия очень важна для организации в обществе нормальной жизни, то в 2011 г. их число снизилось до 44%, а численность несогласных увеличилась с 12% до 20% (36% затруднились определить свою позицию)2. Еще хуже показатели восприятия населением практических аспектов демократии: 71% опрошенных считает, что в делах страны ничего не зависит от простых граждан. В итоге, практически половина населения страны (48%) при 24% не определившихся полагает, что Россию нельзя назвать демократической страной3.
Можно утешать себя тем, что Россия не одинока. Девальвация ценностей демократии происходит во всем мире. Конечно, у нас этот процесс накладывается на сложности и противоречия глубокой реформации традиционно авторитарного общества и потому носит особенно острый характер. Но демократия сталкивается с вызовами и угрозами глобального масштаба. Внедрение инновационных технологий и электронные средства коммуникации дают властвующим элитам столь эффективные инструменты манипулирования людьми, что ставится под сомнение сама возможность самостоятельного участия граждан в политическом процессе. Разрушается общественная солидарность, способность общества влиять на политику; верх берут корпоративистские и авторитарные тенденции.
Под воздействием глобализации развертываются информационные, культурные, финансовые, миграционные, криминогенные потоки планетарного масштаба, которые ускользают из-под контроля национальных государств - исторических анклавов демократии. Не лучшим образом обстоят дела и на мировой арене. Раскол мира на «золотой миллиард» и «зону бедности», симптомы конфликта цивилизаций, международный терроризм, новые витки гонки вооружений, ползучее распространение ядерного оружия, рецидивы силовой политики говорят об ослаблении нитей
управляемости миром, о возрастании рисков крупномасштабных конфликтов. Словом, ситуация не благоприятствует продвижению к демократическому мироустройству. Такое положение вещей негативно влияет на внутреннюю жизнь национальных государств, создавая почву для милитаризма, ксенофобии и авторитаризма.
Коренной вопрос демократии: как совместить свободу индивида, необходимую для раскрытия заложенных в нем способностей, с устройством социума, обеспечивающим эту свободу для всех и приводящим в движение великую силу общественной солидарности. Еще Ж.-Ж. Руссо бился над решением задачи - как добиться такого устройства общества, при котором «каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и остается столь же свободным, как и прежде»4.
В сущности, это вопрос о соотношении публичного и частного в жизни общества. Можно рассматривать его в качестве основного вопроса философии политики, вокруг которого вращаются как вся политическая практика, так и политическая наука.
Варианты решений «теоремы Руссо», предлагавшиеся до сих пор, не выглядят достаточно убедительными. Скорее всего, исчерпывающего ответа вообще не существует. Не только потому, что полная гармония между свободой индивида и демократической организацией социума недостижима. Не менее важно, что оптимальные пути приближения к идеалу разнятся на каждом конкретном этапе истории. Всякий раз проблема частного и публичного, свободы индивида и правил общественного устройства возникает как бы заново, и ее нельзя решить по единожды выработанному трафарету. Как подчеркивал русский мыслитель правовед П.И. Новгородцев, демократия «не путь, а только распутье», она сама «создает проблемы» и «сама оказывается задачей»; «осуществление демократической идеи всегда остается очень приблизительным и неточным»5.
Какими могут быть способы доказательства «теоремы Руссо» для нашего времени, сказать трудно. В теоретических представлениях пока доминируют сомнения и неопределенность6.
Управление общими делами не может быть уделом всех ни в одном сложном обществе; оно требует высокой квалификации и профессионализма. Вместе с тем граждане объективно заинтересованы в том, чтобы участвовать в управлении, и вправе добиваться этого. Для решения этого противоречия демократическая практика выработала институт представительства. Граждане выбирают своих представителей в органы власти, передавая им полномочия по управлению общими делами. В этом - смысл представительной де-
мократии, которая до сих пор лежит в основе всех демократических систем. Несмотря на многие недостатки, эта модель долгое время эффективно работала, обеспечивая выявление народной воли в политике. Однако сегодня - все больше признаков глубокого кризиса института представительства. Правящие элиты выходят из-под контроля общества, но при этом сами оказываются в плотной сети зависимостей от неподконтрольных им сил глобализации.
Для того чтобы сохранить демократию как систему народовластия, необходимо выйти за рамки представительной модели. Система правления должна покоиться на более широком основании - демократии как «образе жизни». Такое понимание было предложено американским философом Джоном Дьюи, который видел в демократии основополагающую «социальную идею». «Ясное осознание совместной (communal) жизни во всех ее проявлениях составляет идею демократии», - подчеркивал он7. И еще более четко: «Демократия есть нечто большее, чем форма правления; в первую очередь это способ ассоциативной жизни, коммуникативно закрепленный совместный (conjoint) опыт»8. Превращаясь в «образ жизни», демократия проникает во все поры социума, становится «питательной средой» и основой всеобщей гражданственности, которая, в свою очередь, влияет на сознание и поведение людей, на институты власти и ее персональных носителей. Политики, выполняющие властные функции по профессии или по призванию, находясь постоянно в этой «среде обитания», воспринимают через нее каждодневно, а не только на выборах, запросы, стремления, оценки и волю граждан (народа).
Эти идеи получили теоретическое обоснование в фундаментальной книге известного английского политолога Джона Кина, посвященной судьбе демократии9.
Основная идея этой книги заключается в следующем. Рождается новая форма демократии, которую автор называет «мониторинговой». Суть ее в том, что общество, простые граждане создают плотную сеть наблюдения и контроля над процессом принятия и осуществления властных решений. За последние полвека, отмечает политолог, общество изобрело и научилось применять около ста способов мониторинга и контроля власти (power-monitoring and power-controlling devices). Это - объединенные общественные комиссии, судебные акции, локальные суды, трибуналы на рабочем месте, консенсусные конференции, парламенты меньшинств, гражданские жюри и ассамблеи, общественные расследования, экспертные доклады, мозговые центры, блоги и другие новые формы
медиа-мониторинга. Институты мониторинговой активности призваны вдохнуть новую жизнь в демократию, обуздать высокомерие власти, привить ей культуру скромности и толерантности10.
Эти размышления не плод идиллических фантазий, а отражение глубинных тенденций, уже вошедших в повестку дня политической науки. Тема запланированного на июль 2012 г. XXII Всемирного конгресса МАПН - «Реформатирование власти, сдвигающиеся границы» - ставит в центр предстоящих дебатов назревшую потребность в расширении властного пространства за пределы государственных институтов, вовлечения в него структур гражданского общества, бизнеса и духовного творчества11.
При таком подходе ключевым звеном механизма демократии и формирования общего интереса и общей воли становится публичная сфера - постоянно действующий форум общенациональных дискуссий и обсуждений, арена совместной деятельности граждан, направленной на достижение общих целей. В публичной сфере артикулируется многообразие частных интересов и мнений, из сопоставления, согласования и сопряжения которых вырастают общие интересы и цели, определяющие содержание публичной политики.
Эту разветвленную и вместе с тем целостную систему коммуникативных связей можно трактовать как зарождение по преимуществу сетевой системы политических взаимодействий. Не служит ли это симптомом исчерпания традиционной демократии, ее качественной модификации? Изменения настолько глубоки, что порой, как уже отмечалось, возникают сомнения в самой способности демократии к выживанию. Естественно, возникает вопрос: не назревает ли смена парадигмы политического правления? Не нарождается ли в быстро развивающемся социуме какой-то иной тип политического правления, своего рода «неократия», который кардинально отличается от классических представлений о демократии и автократии?
В каком-то смысле возрождается возможность прямой демократии, прямого влияния постоянно размышляющего общества на процессы принятия и исполнения политических решений; происходит становление более высокой формы народовластия, при которой политическое правление погружено в широкий контекст публичной рефлексии.
Насколько эти поиски актуальны для нашего общества? После 25 лет перипетий российской реформации, чередования этапов романтических надежд и горьких разочарований становится все
более очевидным, что демократический проект общественного устройства для России возможен только как органический сплав идеалов демократии с реалиями российской истории и нынешней общественной практики.
В моменты крутых исторических поворотов - а Россия, несомненно, переживает такой поворот - политикам, оказавшимся на гребне волны, нередко кажется, что все возможно. Надо только разработать идеальный проект преобразований и проявить волю к его реализации. Возникает видимость того, что на руинах старорежимных институтов и ритуалов решительными действиями участников процесса формируются совсем иные институты и ритуалы. Однако вскоре дает о себе знать громадная сила исторической инерции. Казалось, канувшие в лету стереотипы политической культуры, институциональные структуры и социальные практики, вновь прорастают сквозь оболочку демократических нововведений. После демократического «прорыва» советской перестройки к власти в начале 1990-х годов пришли радикал-либералы, которые попытались имитировать западную модель демократии. Эксперимент не удался, дискредитировав и либерализм, и саму идею демократии. Едва возникнув, демократические институты оказались заложниками государственно-бюрократических, олигархических, криминальных структур.
Логическим следствием разрушительных процессов 1990-х годов и своего рода императивным ответом на происшедший тогда подрыв государственности и потерю управляемости страной в России сложился властный режим, представляющий собой разновидность «мягкого авторитаризма». Описывая этот феномен, западные политологи отмечают, что для него характерна концентрация властных полномочий в руках узкого круга правящей элиты в сочетании с относительной свободой деятельности для граждан, которые не ставят под сомнение монополию власти на принятие политических решений12.
Модель «мягкого авторитаризма» внутренне противоречива, она способна как постепенно демократизироваться, так и перерасти в «жесткий авторитаризм». Эта неустойчивая модель и очерчивает тот коридор возможностей, по которому движется российское общество. Вероятность «жесткого авторитаризма» сегодня представляется не очень высокой: уж слишком он расходится с потребностями российского общества и стремлениями людей, уже ощутивших вкус свободы и самостоятельности. Авторитарный дрейф России наталкивается сегодня на целый ряд серьезных препятствий: от-
сутствие у режима монополии на информацию, необходимость создания свободной творческой атмосферы для инновационной модернизации страны, активизация очагов общественной рефлексии в публичной сфере, противодействие со стороны демократической общественности на международном уровне и другие. Конечно, не следует закрывать глаза и на противоположные факторы.
Это значит, что выбор направления движения от «мягкого авторитаризма» далеко не предопределен и будет осуществляться в остром противоборстве разнонаправленных тенденций и стоящих за ними общественных сил.
При взвешивании аргументов pro и contra можно заключить, что шансы на постепенный переход от «мягкого авторитаризма» к более демократичному режиму достаточно высоки, хотя вряд ли можно рассчитывать на быстрые темпы. Этот вывод основывается на том, что намерения и действия верховной власти, олицетворяющей авторитарный режим, определяются не только логикой групповых интересов наиболее мощных слоев правящей элиты, но и давлением объективных обстоятельств, нередко вынуждающим власть вступать в противоречие с этой логикой.
В России все больше симптомов своеобразной «реформаци-онной ситуации» (выделено автором. - Ю. К.), когда в условиях объективно назревшей модернизации всей общественной системы властная элита не способна управлять по-старому. А прессинг на нее увеличивается, потому что альтернатива инновационному обновлению - начавшиеся процессы общественной деградации, уже захватывающие целые регионы страны и сферы социума, о чем свидетельствуют масштабы коррупции и преступности, наркомании и алкоголизма, падения трудовой этики, роста жестокости и отчуждения, депопуляции обширных территорий. Власть бессильна остановить и даже сдержать эти губительные процессы.
«Реформационная ситуация» все сильнее побуждает правящую элиту к поиску более эластичных институциональных механизмов и способов правления взамен утрачивающих эффективность структур административно-властной вертикали. Первый тревожный звонок прозвучал с наступлением экономического кризиса. С того момента сигналы неблагополучия становятся громче. Под давлением невозможности справиться привычными методами с лавиной вызовов авторитарный режим проявляет черты нервозности и политической растерянности. Наряду с усиливающимся прессингом пробуждающегося гражданского общества растет и внутриэлитное давление: между кланами правящей элиты и внут-
ри кланов возникают очаги разногласий и узлы противоречий, смягчающих позицию режима по отношению к демократическим реформам. Как отмечает профессор Кентского университета Адриан Пабст, правящий режим в России «возможно не настолько статичный или монолитный, как считают некоторые. Все это вкупе с различиями взглядов и идеологий можно считать предвестником демократического ренессанса и системной трансформации в рамках существующего конституционного порядка»13.
В политической системе образуются трещины, расширяющие публичную сферу, арену общественной рефлексии вокруг проблем развития российского социума. Эти пока едва наметившиеся тенденции - слабый проблеск возможности постепенной демократической эволюции системы, поэтапной консолидации политической оппозиции и появления новых демократических альтернатив, способных в той или иной мере ослабить авторитарную направленность государственной политики. Между Сциллой окаменелого застоя и Харибдой неуправляемого хаоса пролегает полная опасностей узкая тропа надежды на постепенную демократизацию российского общества.
Практика российской реформации доказывает, что либеральный принцип частной инициативы и предприимчивости нуждается в эффективном противовесе - коммунитарном принципе общего блага, социальной справедливости и общественной солидарности. Острая потребность в сбалансированном сочетании частных и публичных начал ощущается сегодня не только в трансформирующемся российском обществе, но и в развитых либеральных демократиях. Быстрый рост удельного веса социального капитала в современном инновационном развитии обнаруживает исторические границы либеральной модели общественного устройства. По словам испанского социолога М. Кастельса, интересы, ценности, институты, системы представлений, базирующиеся на либеральных принципах, «ограничивают коллективную креативность, конфискуют плоды информационной технологии и отклоняют нашу энергию в русло самоуничтожающей конфронтации»14.
Начавшийся переход человеческого социума к инновационному типу развития создает потребность в такой модели политического устройства, которая способна раскрыть гигантский потенциал «коллективной креативности». Перед российской властью встает дилемма: продолжать ли либеральные реформы в социальной сфере прежними методами, или перейти к социальной политике, отвечающей требованиям современности, т. е. уравновешивающей
публичные и частные начала. Нарушение разумных пропорций формулы равенства/неравенства в пользу тех, у кого богатство и власть, явно отторгается обществом. Демократическое развитие по современным критериям требует изменить вектор социальной политики. Необходим поворот к устранению застойного дисбаланса в распределении богатства и власти, к приоритету публичных начал перед частными и корпоративными, к ограничению роста социального неравенства. Для осуществления этих изменений сама властная система должна демократизироваться.
Вопрос настолько назрел, что сама власть вынуждена ставить его в повестку дня выдвигаемых ею программных требований. В предвыборной статье В. Путина «Россия сосредотачивается - вызовы, на которые мы должны ответить» признается, что стабильность общества предполагает «открытость к переменам и готовность к назревшим, продуманным и просчитанным реформам»15.
На встрече с политологами в рамках мирового политического форума в Ярославле Д. Медведев (будучи Президентом России) говорил о демократизации политической системы в России как неотъемлемой составной части модернизации российского общества. Достаточно обоснованными кажутся доводы об осторожном и пошаговом (step by step) характере изменений в политической сфере во избежание нарушения достигнутого хрупкого равновесия при наличии огромного числа серьезных вызовов. «Конечно, можно ускориться, но тогда в условиях России велик риск того, что наш транспорт, наш автомобиль может занести, как это иногда бывало в нашей истории, и часть людей окажутся отброшенными, просто выброшенными в другом направлении. Все-таки здесь лучше ехать в более спокойном темпе»16.
Идеи постепенной демократизации властной системы в России довольно подробно излагаются в другой предвыборной статье В. Путина «Демократия и качество государства»17.
Настораживает только одно: провозглашаемые властью пошаговые изменения политической системы настолько осторожны, что напоминают больше имитацию изменений. Во всяком случае, эти «шаги» никак не соответствуют размаху и целям программы инновационной модернизации российского общества. В результате эта программа повисает в воздухе, и в практической повестке дня остается лишь «анклавная модернизация», весьма напоминающая искусственное выращивание заморскими специалистами экзотического цветка в специально сооруженном для этого парниковом инкубаторе.
Инновационная модернизация экономики и общества может успешно развертываться не в удушающей атмосфере сословно-разделенного общества, где власть монопольно распоряжается «рентным пирогом», а лишь в атмосфере свободы и творчества, которые рождаются в процессе, пусть «пошаговых», но реальных демократических реформ политической системы. Если этого нет, то у модернизаторов будет постоянно возникать искушение совершить «инновационный прорыв» авторитарно-мобилизационным способом. По сути, речь идет о выборе направления движения в нынешнем коридоре возможностей: пойдет ли оно вспять, к ужесточению авторитаризма, чреватому очередным застоем и утратой шансов на прорыв к постиндустриализму, или вперед - к инновационному типу развития и демократии как образу жизни.
***
Нельзя с уверенностью сказать, какой будет демократия в XXI веке и в более далекой перспективе. Произойдет ли конвергенция политических типов и форм власти, или они диверсифицируются в многомерном «мире миров»? Адаптируется ли демократия к реалиям меняющегося социума, открыв простор для инновационной модернизации, или осуществится смена парадигмы политического правления? Ответы на эти вопросы даст только будущее, но мы можем влиять на него в поисках оптимального варианта сохранения лучших демократических традиций публичной политики.
Примечания
1 Crouch C. Post-Democracy, Cambridge / UK. Polity Press, 2004; Hocking J., Lewis C., Counter-Terrorism and the Post-Democratic State. L.: Edward Elgar, 2008.
2 Двадцать лет реформ глазами россиян: опыт многолетних социологических замеров / Под ред. М. Горшкова, Р. Крумма, В. Петухова. М.: Весь Мир, 2011. С. 184.
3 Там же. С. 185, 187.
4 Руссо Ж.Ж. Об общественном договоре. Трактаты. М., 1998. С. 207.
5 Новгородцев П.И. О своеобразных элементах русской философии права // Соч. М., 1995. С. 389, 400, 402.
6 См. Красин ЮА. Метаморфозы российской реформации. Политологические сюжеты / Ю. Красин. M.: Институт социологии РАН, 2009. Раздел 3. С. 140-190.
7 Dewey J. The Public and its Problems. Athens. 1991 (reprint). P. 149.
8 Dewey J. Democracy and Education: An Introduction to the Philosophy of Education. N.Y., 1966. P. 87.
9 Keane J. The Life and Death of Democracy N.Y.; L., W.W. Norton and Company. 2009.
10 Ibid. P. 26-27.
11 Morlino L. Changes for Democracy. Actors, Structures, Processes. Oxford: Oxford University Press, 2012.
12 Darendorf R. Can We Combine Economic Opportunity with Civil Society and Political Liberty? // The Responsive Community. 1995. Vol. 5. No 3; BellD. A Communitarian Critique of Authoritarianism: The Case of Singapore // Political Theory. 1997. Vol. 25. No 1.
13 Медведев Д. Третий путь // Россия в глобальной политике. 2010. № 5.
14 Кастельс М. Информационная эпоха. М., 2000. С. 513.
15 Известия. 2012. 16 января.
16 Встреча с ведущими российскими и зарубежными политологами в рамках мирового политического форума «Современное государство: стандарты демократии и критерии эффективности». Ярославль. 10 сентября 2010 г. [Электронный ресурс] // Президент России. URL: http://news.kremlin.ru/news/8882
17 Коммерсант. 2012. 6 февраля.
