CC BY
16
ЕВРОПА В ПРОШЛОМ Europe in the Past
П.Н. Лебедев
Мученица в кругу семьи: «Страсти свв. Перпетуи, Фелицитаты и их сомучеников» и римские семейные ценности*
P.N. Lebedev
A Martyr in the Family Circle: The "Passio Sanctarum Perpetuae et Felicitatis" and Roman Family Values
Религиозная ситуация в Римской империи первых веков новой эры неизбежно предполагала возникновение ситуаций, когда в различных социальных группах и даже внутри одной семьи оказывались друг рядом с другом представители разных верований. Распространение христианства по раскинувшемуся по всем берегам Средиземного моря римскому миру отвечало общим тенденциям эпохи и вносило свой вклад в пеструю религиозную палитру, привлекая в свои ряды представителей тех слоев общества, которые особо нуждались в признании, внимании и заботе. Например, для женщин в раннехристианских общинах открывалось много новых возможностей, которые традиционное патриархальное римское общество им не предоставляло. В апостольской проповеди провозглашалась идея равенства полов перед Богом (Гал 3:26-28), и новозаветные авторы, апологеты II-III вв. и античные критики христианства представляют нам картину значительного участия женщин в составе и деятельно-
* Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) в рамках научного проекта «Критическое издание памятника раннехристианской литературы "Страсти свв. Перпетуи, Фелицитаты и их сомучеников": перевод латинской и греческой версий произведения, сопровождаемый подробным научным комментарием, экскурсами в богословскую, историческую, литературоведческую проблематику текстов» (№ 21-011-44147). В статье используются перевод и другие результаты коллективной работы, осуществленной в рамках проекта «Лаборатория ненужных вещей» в Независимом московском университете участниками исследовательского семинара под руководством Н.В. Брагинской и А.И. Шмаиной-Великановой, в котором также принимали участие С.Н. Давидоглу, М.С. Касьян, Т.А. Михайлова, В.В. Степанов, С.В. Федорова, О.И. Ярошевская, f А.Н. Грешных.
сти первых христианских объединений1. Хотя следует согласиться с тем, что часто историк в упомянутых текстах имеет дело с искаженной в условиях активной литературной полемики информацией, она все же не может быть проигнорирована и должна рассматриваться в связи с историческим контекстом и реалиями, нашедшими отражение в других памятниках.
Однако особую ценность для понимания отношений между людьми имеют тексты, позволяющие взглянуть на конкретные жизненные ситуации от первого лица или с позиции современника-очевидца происходивших событий. В настоящей статье мы хотели бы рассмотреть вопрос о том, как могли соединяться роли добродетельной римской матери, послушной дочери и почтенной римской супруги-матроны с активной позицией пророчицы и героической мученицы на примере уникального произведения - одного из наиболее ранних христианских текстов, подробно рассказывающих о смерти мучеников - «Страстей свв. Перпетуи, Фелицитаты и их сомучени-ков» (далее - «Страсти»). Это сложный по композиции, жанровой природе и содержанию памятник, но в рамках данного исследования мы оставим многочисленные вопросы, связанные с отдельными проблемами характеристики источника, за скобками, ограничившись отсылкой к другим опубликованным работам на эту тему2. Для последующего рассуждения принципиальное значение имеет только то, что латинский текст «Страстей» был создан в начале III в. и включает в себя богословские пролог и эпилог, тюремные записи мученицы Перпетуи, запись видения наставника мучеников Сатура, рассказ очевидца казни мучеников на арене и, вероятно, некоторые служебные вставки, сделанные чуть позже неким редактором-составителем.
В записях Перпетуи важную роль играют ее отношения с членами семьи, принадлежавшей, судя по всему, к провинциальной знати Карфагена. Семья Вибиев в полном составе оказывается представлена во 2-й главе «Страстей», где некий рассказчик (вероятно, редактор-составитель) сообщает нам следующее: «Были схвачены молодые катехумены ... среди них и Вибия Перпетуя, знатного происхождения, благородного воспитания, в замужестве - матрона (honeste nata, liberaliter instituta, matronaliter nupta), имела она отца и мать и двух братьев, один из которых катехумен, и маленького сына, еще грудного. И было ей около двадцати двух лет» (Pass. Perp. 2.1-3). Социальный статус отца Перпетуи сложно определить точно, но памятник дает больше оснований предположить, что он принадлежал к привилегированному римскому сословию honestiores («почтенные, благородные») и был декурионом - членом городского совета (курии)3. На это могут указывать приведенные выше слова о благородном происхождении и достойном образовании героини, а также замечание ее отца в попытке убедить дочь отречься на допросе у прокуратора: «Оставь гордыню, не погуби всех нас: никто из
нас не сможет рта раскрыть (libere loquetur), если с тобой что-нибудь сделают» (Pass. Perp. 5.4). Забота о потере статуса из-за вынесенного за принадлежность к христианству смертельного приговора, вне зависимости от того, реальное ли это беспокойство или (что более вероятно) призванный повлиять на решение любимой дочери риторический прием, соответствует образу человека, обладающего достаточно высоким положением в обществе.
В связи с этим вопросом необходим обратить внимание на сцену допроса героини, в которой прокуратор Гилариан реагирует на появление отца героини перед помостом и присоединяется к его обращенному к дочери призыву: «Пощади седины отца своего, пощади малолетство сына, принеси жертву за здравие императоров» (Pass. Perp. 6.3). Когда героиня отказывается и открыто признает себя христианкой, отец не прекращает попыток спасти ее, так что «Гилариан приказал его согнать, и его ударили палкой» (iussus est ab Hilariano proici, et virga percussus est; Pass. Perp. 6.5). В историографии неоднократно высказывалось мнение, что в этой сцене можно увидеть подтверждение низкого социального статуса отца Перпетуи, так как известно, что во времена императора Септимия Севера представителей сословия декурионов запрещалось подвергать телесным наказаниям (Cod. Iust. 2.11.5; Dig. 48.19.28.5)4. Однако, во-первых, было бы наивно считать, что римские законы всегда в точности исполнялись наместниками в провинциях5. Во-вторых, как было замечено Т. Барнсом, характер применяемых по отношению к христианам наказаний существенно варьируется в конкретных случаях и отклоняется от классической схемы: римских граждан и представителей honestiores следовало обезглавливать мечом, в то время как нижестоящих можно было подвергать различным мучительным формам казни (сожжению, распятию, растерзанию зверьми)6. При этом, например, в истории лионских мучеников в 177 г. н. э. вместе с другими христианами проконсул «в угоду черни» (тф ох^Ф xaPlZô^svoç) приговорил к растерзанию зверьми римского гражданина Аттала, изменив свое первоначальное решение предать его казни мечом (Eus. Hist. Eccl. 5.1.43-44, 50). В-третьих, в тексте памятника сказано только то, что прокуратор велел прогнать отца (proici), так что удар палкой мог быть эксцессом исполнителя со стороны выполнявших приказ прислужников. Таким образом, проявленное к отцу героини внимание со стороны прокуратора имеет больший вес для предположения о его достаточно высоком социальном положении (ordo decurionum), чем момент с ударом палкой - о низком.
В историографии также существует дискуссия о том, в каком городе происходили описанные в «Страстях» события и в каком городе занимал определенное положение отец Перпетуи - в Карфагене или в расположенном в 50 километрах к западу значительно меньшем по размеру городе Тубурбоне Малом, на который указывают греческий вариант «Страстей» и поздние латинские «Акты Перпетуи и Фели-
цитаты»7. Поскольку для настоящего исследования этот вопрос не имеет принципиального значения, то мы ограничимся замечанием, что в лучших сохранившихся рукописях в принципе отсутствует упоминание о Тубурбоне, а ряд конкретных обстоятельств истории мучеников указывает, скорее, на развитие событий «Страстей» в обстановке крупного многонаселенного города. Прежде всего, практически невероятным представляется возможность наличия в небольшом поселении начала III в. столь большой христианской общины, чтобы в ней могли возникнуть противоборствующие фракции (Pass. Perp. 13.6), где нашлось бы достаточно христиан, чтобы оказывать действенную помощь задержанным единоверцам и постоянно навещать их (9.1, 16.4). Гораздо больше на эту роль подходит многолюдный и мультикультурный Карфаген, относительно численности населения которого в историографии есть большие расхождения, но в среднем можно остановиться на цифре около 100—150 тыс. человек, среди которых около 1-2 % могли быть христианами8.
Именно принадлежность к этой небольшой общине обусловила центральный конфликт в записях Перпетуи, который разворачивается между ней и ее отцом от ареста до встречи в тюрьме уже после вынесения смертельного приговора. Это драматичное противостояние молодой римской женщины и традиционно обладавшего огромной властью над домочадцами главой римской семьи (pater familias) обычно приковывает к себе пристальное внимание исследователей, изучающих «Страсти» в контексте социальной истории Римской империи рубежа II-III вв. Как считают многие авторы, в данном случае происходит столкновение патриархальной римской семейной модели с новой христианской системой ценностей, в которой на высшее место выходит понимание своего долга перед Богом. Например, Е.В. Сергеева в единственной статье на русском языке, посвященной ценностному конфликту в «Страстях», приходит к выводу, что в случае Перпетуи и в сформировавшемся в дальнейшем топосе женской агиографии «следование родительскому (всегда - отцовскому) авторитету оказывается несовместимым с христианским долгом и с неизбежностью требует отречения женщины от семейной идентич-ности»9. Х. Ри отмечает, для Перпетуи «независимая (христианская) идентичность замещает и даже отрицает традиционную (социальную) идентичность дочери, жены и матери»10. По мнению Я. ван Хентена, «и Перпетуя, и Фелицитата игнорируют традиционные семейные структуры, принимая в тюрьме группу своих собратьев-христиан в качестве новой альтернативной общности»11. Автор одного из наиболее основательных современных критических изданий «Страстей» Т. Хеффернан заключает, что «Перпетуя отбросила все атрибуты знатной римской женщины, управлявшей домашним хозяйством: своего ребенка, семью и богатство... Благодаря новой религиозной общности она начала обретать новую идентичность, которая была связана с обладанием властью и авторитетом»12.
На наш взгляд, выводы процитированных выше и многих других исследователей в отношении идентичности главной героини «Страстей» являются слишком категоричными. В основном они подкрепляются подробным и обстоятельным анализом того, как в памятнике происходит «переворачивание» традиционной для римской семьи структуры власти. Безусловно, записи Перпетуи показывают нам и сцены неконтролируемой ярости отца, и обращенной к дочери униженной мольбы, и его беспомощного отчаяния (Pass. Perp. 3.1-3, 5.15, 9.2). Перпетуя сообщает в записях, что отец, придя к ней в тюрьму перед допросом, «целовал мои руки и падал мне в ноги, и в слезах называл меня уже не дочерью, а госпожою (iam non filiam nominabat, sed dominam)» (Pass. Perp. 5.5). За несколько дней до игр, на которых героиня должна была погибнуть на арене от диких зверей, к ней пришел отец и «принялся рвать на себе бороду и бросать на землю, и падал ниц, и проклинал свои преклонные лета, и говорил такие речи, которые могли потрясти все мироздание» (Pass. Perp. 9.2). Эти потеря самообладания и выход из присущей главе римской семьи позиции власти и авторитета резко контрастируют с непреклонностью уверенно контролирующей свой выбор молодой христианки.
Однако, во-первых, на наш взгляд, чрезмерная концентрация на отказе подчиниться отцовской воле мешает исследователям увидеть героиню «Страстей» в кругу семьи и во многом затмевает ее отношения с матерью, братьями и ребенком, которые менее ярко раскрыты в записях, но явно в них отражены. Во-вторых, анализ конфликта дочери с отцом следует проводить более осторожно, потому что их взаимоотношения представлены в памятнике не столь однозначно, чтобы говорить о разрыве или отрицании связей. Рассуждение о принадлежности к какой-либо общности и социальных связях крайне редко предполагает бинарные конструкции типа «или-или», так как чаще всего мы сталкиваемся со сложным пересечением и переплетением разных идентичностей. В-третьих, рассуждения о нарушении в «Страстях» присущих «традиционной» римской семье патриархальных норм и ценностей в историографии часто основываются на идеальном образе, хорошо представленном нам в сочинениях классических римских авторов-моралистов времен Республики и ранней Империи. На фоне сложившейся в римском обществе многовековой традиции, в которой власть отца семейства над домочадцами была полной и нерушимой, своенравное и независимое поведение Перпетуи, на первый взгляд, выглядит настолько выбивающимся из социокультурной нормы, что в вышедшей недавно статье Э. Мюльбергер это используется как один из аргументов в пользу признания всего памятника литературной фикцией, созданной неким автором-мужчиной, жившим на рубеже IV-V вв.13 В настоящем исследовании мы не будем останавливаться на зияющих исторических, филологических и логических пробелах гипотезы Э. Мюльбергер, отметив только, что в ее работе полностью проигно-
рированы вместе с обширными пластами историографии все вопросы сложной композиции «Страстей» и широкий спектр различий в языке и стиле между разными частями этого памятника. Вместо этого мы попробуем вписать историю Перпетуи в контекст эволюции римских семейных отношений, постараемся увидеть христианскую мученицу в кругу семьи и рассмотреть ее отношения с главой семьи на фоне других конфликтов между отцами и детьми в условиях Римской империи II—III вв. н. э.
Прежде всего следует обратить внимание на то, насколько много места в тюремных записях Перпетуи занимает описание ее отношений с семьей, а также конкретно содержание ее разговоров с отцом, рассказ о их действиях по отношению друг к другу и чувствах, которые они испытывают. В составе фрагмента c 3-й по 10-ю главы, обозначенного в «Страстях» как собственноручные записи Перпетуи, половина общего объема текста посвящена рассказу об отношениях героини с семьей в целом (Pass. Perp. 3.1-4, 6, 8, 9; 5.1—6; 6.2, 5, 7-8; 7.1-10; 8.1—4; 9.2—3), а чуть меньше половины этой части (около четверти от общего объема фрагмента) связано конкретно с отцом (3.1—4; 5.1—6; 6.2, 5, 7—8; 9.2—3). Безусловно, не следует в этом случае преувеличивать точность приблизительных подсчетов при определении соотношения между фрагментами, в которых упоминается отец или ребенок и другие члены семьи. Например, пропорции сильно деформирует описание посмертной участи умершего брата Перпетуи, которому посвящены два подробно описанных видения (всего в записях описываются четыре видения). В любом случае можно заключить, что семья занимает слишком важное место в записях Перпетуи, чтобы говорить об отрицании семейных связей и категоричном разрыве с ролью дочери, сестры и матери.
Многократно при описании столкновений с отцом Перпетуя говорит о сильных чувствах по отношению к нему: «И мне больно было видеть унижение отца, ведь из всех моих родных только он не обрадуется моему мученичеству (Pass. Perp. 5.6); «И больно было мне видеть, что случилось с моим отцом — будто это меня ударили: так ранило меня это унижение в его-то годы!» (6.5); «Когда приблизился день игр, входит ко мне мой отец, раздавленный горем: принялся рвать на себе бороду, бросаться на землю, и падал ниц, и проклинал свои преклонные лета, и говорил такие речи, которые могли потрясти все мироздание» (9.2). Примечательно, что в записях мы видим, как героиня испытывает боль, страдания, тоску, тревогу исключительно по поводу других людей. Об отце и покойном брате она говорит, что ей было больно за них из-за их страданий (dolere — 6.5 (дважды); 7.1, 8; 9.3). Она терзалась из-за ребенка (macerare — 3.6, labor — 3.9, sollicitudo — 6.8), изнывала о матери и брате, когда изнывали они (tabescere — 3.8, sollicitudo — 3.9). Точное выражение боли за другого описывается там, где отца ударили палкой, а она почувствовала этот удар как будто на себе (6.5). За исключением
того случая, когда героиня упоминает о первом впечатлении, произведенном на нее тюрьмой («я испугалась», expavi - 3.5), дальше она говорит от лица всех арестованных мучеников («мы») или безлично замечает о тесноте, жаре, колодках. Только однажды она вспоминает о собственных страданиях и тревогах, чтобы отметить, что их не было («я не терзалась из-за оставленного младенца и боли в груди», 6.8).
С одной стороны, в памятнике мы видим, что Перпетуя отказывается подчиняться воле отца, не соглашается на все его уговоры, проявляет эмоциональную стойкость на фоне теряющего над собой контроль главы семьи. Однако это не отменяет сложности и глубины сохраняющихся между ними отношений, отразившихся в значительной части памятника. В какой-то мере, как отмечают исследователи, эти отношения могли отразиться и косвенно в содержании первого и четвертого видений героини, где в сценах попадания в рай и битвы на арене появляются отеческие божественные фигуры («посредине сидел человек, седой, в пастушьей одежде, величественный. И Он поднял голову, посмотрел на меня и сказал мне: "Добро пожаловать, чадо (tegnon)"», Pass. Perp. 4.8-9; «И Он поцеловал меня и сказал: "Дочь моя (filia), мир с тобою"», 10.13)14. Однако в данной статье мы оставим в стороне вопросы, связанные с анализом этих образов из видений Перпетуи, чтобы не погружаться в особенности психоаналитического подхода к изучению «Страстей» и не углубляться в дискуссию о характере снов героини. Безусловно, выбор она делает в пользу Бога, который дважды в разном облике обращается к ней в видениях как к дочери, но означает ли отказ подчиниться воле земного отца разрыв связи с ним? Нам представляется, что такое заключение было бы некорректным в свете изложенных выше аргументов.
Еще меньше похоже на отказ от семейной идентичности замечание Перпетуи о том, что «из всех моих родных только он [отец - П.Л.] не обрадуется моему мученичеству» (solus de passione mea gavisurus non esset de toto genere meo; Pass. Perp. 5.6). Во 2-й главе было сказано, что один из братьев героини также является катехуме-ном и, вероятно, должен понимать христианский смысл мученичества, чтобы вместо отчаяния от предстоящей сестре позорной смерти от зверей на арене обрадоваться судьбе мученицы, принимающей смерть за Христа. Однако в приведенной выше фразе предполагается, что и мать, и второй брат, и тетя по матери, которую упоминает чуть ранее в своих уговорах отец (Pass. Perp. 5.3), также разделяют отношение героини к происходящим событиям. В данном случае нельзя решить однозначно, можно ли увидеть в этих словах указание на принадлежность членов семьи к христианской общине или только свидетельство высокого авторитета Перпетуи в кругу семьи и ее большого влияния на родственников15. Однако можно уверенно судить как минимум о сочувствии родственников героини ее христианскому выбору и о сохранении близких отношений с членами
семьи даже в условиях ареста, тюремного заключения и предстоящей жестокой казни. Мы узнаем из записей, что родственники приходили к Перпетуе в тюрьму, так что она там «беседовала с матерью, укрепляла брата и препоручала [им] сына» (Pass. Perp. 3.8).
Забота Перпетуи о своем грудном ребенке и в целом образ материнства играют значимую роль в «Страстях»16. Сразу же после сообщения об испуге и первых впечатлениях от попадания в тюрьму («никогда не доводилось мне бывать в таком мрачном месте», Pass. Perp. 3.6) героиня тут же пишет о беспокойстве за ребенка: «Но больше всего я мучилась там тревогой за дитя». Проблема заключалась в том, что ребенок находился на грудном вскармливании у матери (Pass. Perp. 3.8, 6.7-8), а не был передан кормилице, как, судя по активной критике со стороны римских писателей I—II вв., могли часто поступать в знатных римских семьях17. Когда же Перпетуе удалось добиться того, чтобы малыш оставался с ней в тюрьме, в записях появляется один из наиболее ярких и впечатляющих образов: «И темница сразу стала для меня дворцом, так что я предпочла бы это место любому другому» (Pass. Perp. 3.9). Позже после допроса у прокуратора отец героини не позволил снова передать ребенка в тюрьму, что Перпетуя сопровождает следующим комментарием: «... не было на это воли отца. Зато была воля Бога: и [младенец] больше не просил груди, и у меня не сделался жар, так что я не терзалась из-за оставленного младенца и боли в груди» (Pass. Perp. 6.8). Подобное пристальное внимание к теме грудного вскармливания более нигде не встречается в античной литературе за пределами медицинских трактатов. В этом отношении «Страсти» совершенно уникальны, так что это обстоятельство среди многих может рассматриваться как подтверждение аутентичности записей Перпетуи.
Показательно, что после расставания с сыном героиня описывает, как во время молитвы она неожиданно выкрикнула имя Динокра-та, своего умершего от тяжелой болезни в семилетнем возрасте брата. За этим в записях она излагает содержание открывшихся ей двух видений о его посмертной участи (Pass. Perp. 6.1—8.4). Не вдаваясь в подробности этих крайне важных для изучения представлений христиан II—III вв. о загробном мире описаний, отметим, что героиня «Страстей» даже находясь в тюрьме ни на один момент не перестает беспокоиться о своей семье. Увидев сначала, что брат ее мучается от жары и жажды в неком сумрачном месте, она молится за Динократа и улучшает его положение, так что в следующий раз видит брата «чистого телом, в нарядной одежде, блаженствующего», и он может вдоволь напиться из золотого фиала (8.1—3).
Таким образом, героиня «Страстей» в своих тюремных записях не отбрасывает и не отвергает семейную идентичность, глубоко переживает из-за конфликта с отцом, проявляет заботу о ребенке, матери и младших членах семьи. Эта модель поведения, на наш взгляд, не противоречит вполне традиционному нормативному поведению
римской женщины. Важно подчеркнуть, что отказ дочери следовать воле отца и разворачивающийся из-за этого конфликт, на котором часто сосредотачивается все внимание исследователей, возникает в особой ситуации. Перпетуя была арестована римскими властями как христианка в то время, когда установленная принадлежность к этой религии, согласно рескрипту Траяна (Plin. Ep. 10.97), была достаточным основанием для вынесения смертельного приговора. Только в этот решающий момент ей приходится сделать решающий выбор между стойкостью в вере и мученической смертью, связанными с новой христианской идентичностью, и отречением, позволявшим продолжить земную жизнь и сохранить все прежние социальные связи. Но даже этот выбор, как было рассмотрено выше, не перечеркивает сложившихся внутри семьи Вибиев крепких связей и не приводит к радикальному разрыву с прошлым, так что в тюремных записях Перпетуи нашли отражение и христианская, и семейная идентичность.
Однако в «Страстях» все же есть одна связь, которая явно оказалась разорванной и практически не нашла какого-либо раскрытия в тексте. Речь идет о связи супружеской. Во 2-й главе памятника о брачном статусе Перпетуи лишь очень кратко сказано - «в замужестве матрона» (matronaliter nupta), а далее на всем протяжении истории нет ни одного упоминания о муже героини, отце ее грудного ребенка. Даже учитывая то обстоятельство, что в имперский период основной формой заключения брака была та, в рамках которой жена не переходила под власть мужа (sine manu mariti), рожденные в законном браке дети в любом случае должны были считаться собственностью мужа18. После развода ребенок должен был остаться в роду своего отца, если тот, конечно, не отказывался от него. Тот факт, что в «Страстях» именно отец Перпетуи появляется перед судом у прокуратора с ребенком на руках (Pass. Perp. 6.2) и после вынесения смертельного приговора отказывает ей в просьбе передать его в тюрьму (6.8), указывает на то, что муж и его семья своих прав на ребенка почему-то не предъявляли.
Это загадочное обстоятельство породило в историографии большое количество предположений о причинах отсутствия мужа Пер-петуи в событиях мученичества: супруг мог умереть ко времени описываемых событий, мог находиться в далеком путешествии за переделами Африки, развестись с героиней или отказаться и от нее, и от ребенка из-за публичного позора, связанного с последствиями обвинения в принадлежности к христианству и смерти на арене19. Некоторые авторы допускают, что упоминания о супруге могли исчезнуть при дальнейшей обработке памятника: например, редактор-составитель мученичества мог исключить упоминание о супруге, чтобы подчеркнуть независимость и самостоятельность мученицы, или, например, скрыть отступничество супруга, случившееся, возможно, на допросе у прокуратора, или же просто его враждебное от-
ношение к христианству20. Высказывались и совсем малоправдоподобные предположения, что отцом ребенка Перпетуи является кто-либо из других действующих лиц в истории - например, наставник катехуменов Сатур или даже сам отец героини21.
По мнению К. Купер, Перпетуя могла родить ребенка вне законного брака, что могло бы как-то объяснить то обстоятельство, почему он находится во власти отца героини22. Для обоснования данной позиции исследовательнице приходится столкнуться с двумя трудноразрешимыми проблемами. Во-первых, во 2-й главе «Страстей» приводятся прямо противоречащие этому сведения о достойном замужестве Перпетуи; во-вторых, предполагаемый вариант отношений между героиней и отцом ее ребенка - сожительство без заключения брака, конкубинат, считался гораздо менее престижным и не подходил для представителей уважаемых семей, занимавших сколько-нибудь приличное положение в обществе. Первую проблему К. Купер отметает на том основании, что написавший 2-ю главу редактор мог просто поправить показавшуюся ему странной или неправильной ситуацию, когда у достойной христианки в истории есть ребенок, но нет упоминаний о муже. Вторую она решает с помощью предположения о низком социальном статусе семьи Перпетуи (вновь опровергая автора 2-й главы, теперь уже в отношении слов о благородном происхождении), для которой в этом случае вполне приемлемыми оказались бы отношения конкубината.
В начале статьи мы уже останавливались подробнее на социальном статусе семьи Перпетуи и пришли к выводу о вероятной принадлежности отца героини к провинциальной знати - сословию декурионов. К уже высказанным более конкретным аргументам можно добавить еще несколько косвенных соображений. Например, характер взаимодействия Перпетуи с представителями власти больше соответствует представительнице местной аристократии. В той части памятника, которую составляет рассказ очевидца казни мучеников, описывается разговор Перпетуи с трибуном, управлявшим тюрьмой. Героиня непосредственно обращается к старшему офицеру с жалобой на чрезмерно суровое обращение с заключенными христианами: если они выйдут на арену во время игр в самом жалком и бедственном виде, то это может закончиться плохо для ответственного за их содержание. Этот язык и аргументы оказываются понятными тюремному начальству, так что трибун в итоге «испугался и покраснел; и приказал обращаться с ними человечней, так что и братьям ее и другим было позволено приходить и проводить с ними время» (Pass. Perp. 16.4). В видении наставника схваченных катеху-менов Сатура, присоединившегося к своим подопечным в тюрьме, подчеркивается, что Перпетуя разговаривает у врат рая с епископом и пресвитером по-гречески (Pass. Perp. 13.4). Это можно связать со словами из 2-й главы про полученной героиней хорошее образование. Когда уже на арене Перпетую повергла на землю выпущенная
против нее дикая буйволица, мученица заботится о своем внешнем виде - оправляет одежду и закалывает растрепавшиеся волосы (Pass. Perp. 20.4-5). Общее количество маленьких деталей в разных частях «Страстей», в каждой из которых по отдельности можно сомневаться и усматривать в них искажение со стороны самой героини, ее наставника, рассказчика или редактора-составителя, все же, на наш взгляд, в своей совокупности больше соответствует портрету представительницы сословия honestiores, чем брошенной своим партнером конкубины из бедной семьи.
Для представительницы такого социального круга достойный брак, на который указывают слова matronaliter nupta из 2-й главы, должен был означать как минимум равный или даже более высокий статус супруга. Здесь можно вспомнить одну из попыток отца героини спасти свою дочь и найти способ повлиять на ее решение, когда он ссылается на урон репутации семьи из-за ужасного приговора, который ей вынесут (Pass. Perp. 5.4). Еще большим этот урон, вероятно, был бы для представителя высших слоев римского общества.
Хотя имеющейся в источнике информации и недостаточно для того, чтобы решить загадку отсутствующего мужа однозначно, можно изложить имеющуюся на этот счет совместную гипотезу Н.В. Брагинской и автора настоящей статьи. На наш взгляд, мужем героини «Страстей» мог быть представитель знатного семейства Перпетуев из Северной Африки, к которому принадлежал, например, видный политический деятель рубежа II-III вв. и автор императорских жизнеописаний Марий Максим Перпетуй (Lucius Marius Maximus Perpetuus Aurelianus). Это семейство возвысилось вместе с рядом других местных родов при первом императоре африканского происхождения - Септимии Севере23. В 199/200 г. Марий Максим Перпетуй стал консулом-суффектом, а чуть позже эту же высшую римскую магистратуру занимал его брат - Луций Марий Перпетуй. Вышедшая замуж за какого-либо из представителей рода Перпетуев дочь семьи Вибиев могла стать Вибией Перпетуей, как она нам и представлена в «Страстях» (Pass. Perp. 2.2), так как римлянки в имперский период иногда принимали cognomen своего супруга24.
Если принять версию о муже из столь высокопоставленного семейства, это сразу объясняет и слова о достойном замужестве героини, и, вероятно, произошедший по инициативе мужа скорый развод из-за обвинения супруги в принадлежности к христианам и соответствующего урона для репутации. Возможно, во 2-й главе употреблено практически уникальное выражение matronaliter nupta именно по той причине, что редактору требовалось описать уникальную ситуацию Перпетуи, когда важно было отметить, что был заключен достойный брак, но при этом хотелось ретушировать вопрос о том, был ли он действителен во время описываемых событий. В римском законодательстве процедура развода была очень простой, и можно легко представить, что знатный представитель близкого к самому
императору семейства Перпетуев предпочел немедленно отправить жене разводное письмо (repudium) и разорвать в одностороннем порядке какие-либо отношения с ней, ее семьей и грудным ребенком. Отсутствие подробностей на этот счет в источнике может указывать на то, что подобное поведение не было сочтено христианами чем-то необычным или заслуживающим особых комментариев. Впрочем, рассказчик-очевидец, описывая выход мучеников из темницы в амфитеатр, отмечает, что Перпетуя выступала в процессии «как матрона Христова, возлюбленная Бога» (ut matrona Christi, ut Dei delicata Pass; Perp. 18.2), переосмысляя тем самым подобающий уважаемой римлянке статус в категориях христианской веры. Вместо почтенной римской супруги (матроны) перед читателем (или слушателем) предстает следующая за Христом небесная матрона, хозяйка в доме Господнем.
В завершении статьи хотелось бы посмотреть не просто на христианскую мученицу в кругу ее семьи, но хотя бы в общих чертах представить изображенные в «Страстях» семейные отношения в историко-культурном контексте II-III вв. н. э. В период конца поздней Республики и ранней Империи можно в целом наблюдать постепенный рост самостоятельности женщин из высших слоев об-щества25. Особенно важной в контексте настоящей статьи является набирающая силу со времен императоров династии Антонинов тенденция к ограничению отцовской власти по отношению к их детям26.
Приведем для примера только несколько конкретных случаев, позволяющих это проиллюстрировать на материале юридических источников. Римский юрист II века Публий Сальвий Юлиан осторожно заключает, что «отец дочери, (о предстоящем браке которой совершается сговор), всегда признается давшим согласие, если он не выражает ясно своего несогласия» (Dig. 23.1.7.1; пер. А.В. Щего-лева под общ. ред. Л.Л. Кофанова). Ко времени императора Марка Аврелия (161-180 гг.) относится постановление, запрещающее отцу развести состоящую в браке дочь против ее воли (Cod. Iust. 5.17.5). Это вполне соответствует заключению юриста первой половины III в. Юлия Павла, сохранившемуся в составе чуть более позднего сборника «Сентенций Павла», которое гласит следующее: «По закону брак тех, кто состоит под властью отца, без его согласия не заключается, но, будучи заключен, не расторгается: ибо соблюдение общественной пользы предпочитается выгодам частных лиц» (Paul. Sent. 2.19.2; пер. Е.М. Штаерман). В составе Дигест императора Юстиниана сохранился комментарий Юлия Павла к случаю, в котором дочь нарушает обязательство, данное ее отцом, и не желает вступать в брак с назначенным им человеком. В итоге правовед заключает, что никаких санкций (родители жениха и невесты договаривались о выплате штрафа, если кто-то из их детей не захочет вступать в оговоренный ими брак) за это наложено быть не может, так как «считается бесчестным связывать оковами штрафа брак -
как будущий, так и уже заключенный» (Dig. 45.1.134).
Историю конкретного судебного конфликта между отцом и дочерью открывает нам один из оксиринхских папирусов, который датируется 186 г. и содержит пространную петицию к префекту Египта со стороны женщины по имени Дионисия по поводу тяжбы со своим отцом Харемоном (P. Oxy. II. 237). Харемон попытался насильно развести свою дочь, чтобы получить назад ее приданое, ссылаясь при этом на локальные египетские законы. Дионисия в ответ ссылается на историю разрешения подобных споров перед лицом римских магистратов в Египте, откуда мы узнаем, что уже трижды (128 г., 132 г., 133 г.) представители римской власти выносили в похожих случаях решения в пользу дочерей.
На происходившие в сфере семейных отношений существенные изменения, связанные с ростом женской свободы, указывают и обильные сетования римских авторов I—II вв. вроде Сенеки на частоту разводов по инициативе женщины («некоторые знатные и благородные женщины считают свои годы не по числу консулов, а по числу мужей и разводятся, чтобы выйти замуж, а выходят замуж, чтобы развестись», Sen. de Ben. 3.16.2)27. Из «Апологии» Апулея мы узнаем, что вышедшая за него в итоге замуж богатая вдова Эмилия Пудентилла до этого на протяжении 14 лет сопротивлялась желанию отца покойного мужа выдать ее замуж за другого своего сына («заключила брачное соглашение с кем было велено., но с помощью всяческих ухищрений откладывала свадьбу», Apol. 68; пер. С.П. Маркиша). Единственный способ помешать бракосочетанию с Апулеем, который придумали ее мужчины-родственники, заключался в том, чтобы обвинить его в применении колдовства для соблазнения Пудентиллы. Дополнительные аргументы стороны обвинения, связанные с неравным статусом вступающих в брак и заключением брачного договора в сельской местности без свидетелей (Apol. 67), находят отражение в сказочной истории Купидона и Психеи из романа Апулея «Метаморфозы», где аналогичные обвинения против своевольно заключенного сыном брака звучат из уст Венеры (Met. 6.9)28. Однако попытка божественной родительницы воспрепятствовать выбору сына оказывается в сказке столь же бесплодной, сколь и попытки родни Пудентиллы в реальности.
История Апулея и Пудентиллы разворачивается практически в то же время, когда происходит в некоторых чертах сходный конфликт между женой-христианкой и мужем-язычником, описанный во «Второй апологии» Иустина Философа. В Риме в начале 150-х гг. обратившаяся в христианство жена какое-то время терпела распутное поведение мужа, но затем решила в одностороннем порядке разорвать брак, на что тот, «не желая развода, выдвинул обвинение против оставившей его, утверждая, что она христианка» (Iust. II Apol. 2; пер. А.Д. Пантелеева). Существенных юридических аргументов, позволяющих воспрепятствовать решению женщины в от-
ношении своего брака, ни у мужа-язычника, ни у родни Пудентил-лы, не находится, так что они изыскивают способ выдвинуть какие-либо не связанные с семейным правом обвинения.
Да и только ли вмешательство римского государства могло ограничивать власть отца над дочерью в реальной жизни? Яркой иллюстрацией многообразия жизненных ситуаций и возможности обойти отцовскую волю является история третьего замужества дочери Марка Туллия Цицерона, которая произошла еще за два с половиной века до мученичества Перпетуи. Известный римский оратор и политический деятель был с 51 г. до н. э. наместником в Киликии и подыскивал подходящих брачных кандидатов для Туллии, своей единственной дочери, когда вдруг узнал, что она при поддержке супруги Цицерона Теренции уже договорилась о браке с другом Марка Антония и видным сторонником Цезаря — Публием Корнелием Долабеллой. Цицерон пишет, что «уничтожен и сражен глупостью этой несчастнейшей», «пока я всячески возвеличивал Аппия в провинции, я неожиданно стал тестем его обвинителя .менее всего рассчитывал на это я, — который послал к женщинам надежных людей для переговоров насчет Тиберия Нерона, обратившегося ко мне» (Cic. Att. Xl.25.3, VI.6.1; пер. В.О. Горенштейна). Однако в итоге он желает только, «чтобы для меня и моей Туллии ... счастливо сложилось то, что без моего ведома совершили мои» (Cic. Fam. Ш.12.2; пер. В.О. Горенштейна). До ограничительных мер со стороны государства в отношении власти главы римской семьи заключить или расторгнуть брак своих детей еще должны пройти два века, но отец и без этого уступает воле своей любимой дочери.
Подводя итог, можно заключить, что на фоне происходивших в римском обществе имперской эпохи существенных перемен, связанных с постепенным ростом женской самостоятельности и ослаблением отеческой власти, конфликт между Перпетуей и ее отцом в «Страстях свв. Перпетуи, Фелицитаты и их сомучеников» не выглядит столь выбивающимся из историко-культурного контекста, как это часто представляется в историографии. Мученица остается частью современного ей общества и сохраняет глубокую связь с родными людьми даже тогда, когда вынуждена в решительный момент сделать выбор между смертью за веру и отречением от христианства.
Примечания Notes
1 MacDonaldM.Y. Early Christian Women and Pagan Opinion: The Power of the Hysterical. Woman. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 249—258; Волчков А.С. Пророчица, девственница, блудница. Женщина и женское в раннем христианстве // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. 2007. № 14. С. 121—144.
2 Heffernan T.J. The Passion of Perpetua and Felicity. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 60-99; Bremmer J. Maidens, Magic and Martyrs in Early Christianity: Collected Essays I. Tübingen: Mohr Siebeck, 2017. P. 349-386; Лебедев П.Н. «Страсти свв. Перпетуи, Фелицитаты и их сомучеников» как источник по истории раннего христианства // Вестник РГГУ. Серия: Политология. История. Международные отношения. 2022. № 2. С. 32-47.
3 Ameling W. Femina Liberaliter Instituta - Some Thoughts on a Martyr's Liberal Education // Perpetua's Passions. Multidisciplinary Approaches to the Passio Perpetuae et Felicitatis / Ed. by J. N. Bremmer and M. Formisano. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 82-84; Heffernan T.J. The Passion of Perpetua and Felicity. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 24; Bremmer J. Maidens, Magic and Martyrs in Early Christianity: Collected Essays I. Tübingen: Mohr Siebeck, 2017. P. 357.
4 Schöllgen G. Ecclesia sordida? Zur Frage der sozialen Schichtung frühchristlicher Gemeinden am Beispiel Karthagos zur Zeit Tertullians Münster: Aschendorff, 1984. S. 201; Cooper K. A Father, a Daughter, and a Procurator: Authority and Resistance in the Prison Memoir of Perpetua of Carthage // Gender and History. 2011. Vol. 23. P. 694.
5 Vössing K. Schule und Bildung im Nordafrika der römischen Kaiserzeit. Bruxelles: Latomus, 1997. S. 477.
6 Barnes T.D. Tertullian: A Historical and Literary Study. Oxford: Clarendon Press, 1971. P. 146-147.
7 Tabbernee W. Perpetua, Montanism, and Christian Ministry in Carthage C. 203 C.E. // Perspectives in Religious Studies. 2005. Vol. 32. No. 4. P. 424-427; Heffernan T.J. The Legacy of Misidentification: Why the Martyrs in the Passio Sanctarum Perpetuae et Felicitatis were not from Thuburbo Minus // Journal of Early Christian History. 2016. Vol. 6. No. 3. P. 126-151.
8 Heffernan T.J. The Passion of Perpetua and Felicity. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 148, 246; Rebillard E. Christians and Their Many Identities in Late Antiquity, North Africa, 200-450 CE. Ithaca (NY); London: Cornell University Press, 2012. P. 10-11, 100; Kitzler P. From "Passio Perpetuae" to "Acta Perpetuae": Recontextualizing a Martyr Story in the Literature of the Early Church. Berlin; Boston: De Gruyter, 2015. P. 15-16.
9 Сергеева Е.В. Конфликт идентичностей в «Мученичестве свв. Перпетуи и Фелицитаты» // Вестник РГГУ. Серия: История. Филология. Культурология. Востоковедение. 2013. № 17 (118). С. 48.
10 Rhee H. Early Christian Literature: Christ and Culture in the Second and Third Centuries. New York: Routledge, 2005. P. 149.
11 Henten, J.W., van. The Passio Perpetuae and Jewish Martyrdom: The Motif of Motherly Love // Perpetua's Passions: Multidisciplinary Approaches to the Passio Perpetuae et Felicitatis / Ed. by J.N. Bremmer and M. Formisano. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 132.
12 Heffernan T.J. The Passion of Perpetua and Felicity. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 29, 37.
13 Muehlberger E. Perpetual Adjustment: The Passion of Perpetua and
Felicity and the Entailments of Authenticity // Journal of Early Christian Studies. 2022. Vol. 30. No. 3. P. 328-329.
14 Salisbury J.E. Perpetua's Passion: The Death and Memory of a Young Roman Woman. New York: Routledge, 1997. P. 102, 105; Rhee H. Early Christian Literature: Christ and Culture in the Second and Third Centuries. New York: Routledge, 2005. P. 152; Сергеева Е.В. Конфликт идентичностей в «Мученичестве свв. Перпетуи и Фелицитаты» // Вестник РГГУ. Серия: История. Филология. Культурология. Востоковедение. 2013. № 17 (118). С.44-47.
15 Amat J. Commentaire // Passion de Perpétue et de Félicité suivi des Actes / Ed. par J. Amat. Paris: Les éditions du Cerf, 1996. P. 209; Heffernan T.J. The Passion of Perpetua and Felicity. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 191; Сергеева Е.В. Конфликт идентичностей в «Мученичестве свв. Перпетуи и Фелицитаты» // Вестник РГГУ. Серия: История. Филология. Культурология. Востоковедение. 2013. № 17 (118). С. 42-43; Gold B.K. Perpetua: Athlete of God. Oxford: Oxford University Press, 2018. P. 110.
16 Шмаина-Великанова А.И. Материнство и мученичество. Размышление о «Мученичестве свв. Перпетуи, Фелицитаты и с ними скончавшихся» и XIX оде Соломона // Миф. Ритуал. Литература / Под ред. Ю.В. Ивановой, С.Н. Давидоглу. Москва: Изд. дом Высшей школы экономики, 2023. С. 328-346.
17 Plut. Cat. Mai. 20.3; Tac. Germ. 20; Iuv. Sat. 6.9, 592-597; Soran. Gyn. 2.18; Aul. Gell. Noct. Att. 12.1.4-7. Centlivres Challet C.-E. Roman Breastfeeding: Control and Affect // Arethusa. 2017. Vol. 50. No. 3. P. 369-370.
18 GarnseyP., Saller R. The Roman Empire: Economy, Society and Culture. Berkeley; Los Angeles (CA): University of California Press, 1987. P. 130.
19 Heffernan T.J. The Passion of Perpetua and Felicity. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 27, 147, 165.
20 Amat J. Commentaire // Passion de Perpétue et de Félicité suivi des Actes / Ed. par J. Amat. Paris: Les éditions du Cerf, 1996. P. 30-31; Shaw B. The Passion of Perpetua // Studies in Ancient Greek and Roman Society / Ed. by R. Osborne. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 304-305; Butler R. The New Prophecy and "New Visions": Evidence of Montanism in The Passion of Perpetua and Felicitas. Washington (DC): Catholic University of America Press, 2006. P. 162.
21 Osiek C. Perpetua's Husband // Journal of Early Christian Studies. 2002. Vol. 10. No. 2. P. 287-290; Kraemer R.S. Her Share of the Blessings: Women's Religions among Pagans, Jews and Christians in the Greco-Roman World. New York: Oxford University Press, 1992. P. 161.
22 Cooper K. A Father, a Daughter, and a Procurator: Authority and Resistance in the Prison Memoir of Perpetua of Carthage // Gender and History. 2011. Vol. 23. P. 688-690.
23 Mennen I. Power and Status in the Roman Empire, AD 193-284. Leiden; Boston: Brill, 2011. P. 109-112.
24 KajantoI. On the Peculiarities ofWomen's Nomenclature // L'Onomastique latine / Ed. par N. Duval, D. Briquel, M. Hamiaux. Paris: CNRS, 1977. P. 157;
Kajava M. Roman Female Praenomina: Studies in the Nomenclature of Roman Women. Rome: Institutum Romanum Finlandiae, 1994. P. 109; Nuorluoto T. Roman Female Cognomina: Studies in the Nomenclature of Roman Women. Ph.D. thesis. Uppsala: Uppsala University, 2021. P. 12-13.
25 Gardner J.F. Women in Roman Law and Society. Bloomington; Indianapolis (IN): Indiana University Press, 1986. P. 264-265; Winter B.W. Roman Wives, Roman Widows: The Appearance of New Women and the Pauline Communities. Grand Rapids (MI): W.B. Eerdmans, 2003. P. 37-38, 57-58 et pass.; BoatwrightM.T. The Imperial Eomen of Rome: Power, Gender, Context. Oxford; New York: Oxford University Press, 2021. P. 282-288.
26 Смирин В.М. Патриархальные представления и их роль в общественном сознании римлян // Культура Древнего Рима. Т. 2 / Под ред. Е.С. Голубцовой. Москва: Наука, 1985. С. 28-30; Evans Grubbs J. Parent-Child Conflict in the Roman Family: The Evidence of the Code of Justinian // The Roman Family in the Empire. Rome, Italy, and Beyond / Ed. by M. George. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 127-128.
27 Сергеенко М.Е. Жизнь древнего Рима. Санкт-Петербург: Летний Сад; Нева, 2000. С. 197.
28 Лебедев П.Н. Был ли союз Купидона и Психеи matrimonium iustum: представления римлян о браке в «Метаморфозах» Апулея // Аристей. Вестник классической филологии и античной истории. 2014. № 10. С. 159-180.
Автор, аннотация, ключевые слова
Лебедев Павел Николаевич - канд. ист. наук, доцент, Российский государственный гуманитарный университет (Москва)
ORCID ID: 0000-0003-3853-8714
lebedevp235@gmail.com
В статье рассматриваются отношения между христианской мученицей начала III в. Вибией Перпетуей и членами ее семьи, принадлежавшей, судя по всему, к провинциальной знати Карфагена. На протяжении истории главной героини «Страстей свв. Перпетуи, Фелицитаты и их сомуче-ников» от ареста до вынесения смертельного приговора разворачивается драматичный конфликт между молодой римлянкой и ее отцом, на котором обычно концентрируют внимание большинство исследователей, изучающих этот памятник в контексте социальной истории Римской империи рубежа II-III вв. В этом конфликте видят нарушение традиционной для римской фамилии структуры власти, так как отец семейства в попытках спасти дочь теряет над собой контроль, называет ее «госпожой» и униженно молит, а также обнаруживает в итоге беспомощное отчаяние перед лицом непреклонности и твердости в вере дочери-христианки. При этом в исследовательской литературе обычно не учитываются происходившие в римском обществе существенные перемены, связанные с ростом независимости и общим улучшением положения женщин в знатных семьях, на фоне которых поведение Перпетуи не выглядит столь выбивающимся из
социокультурного контекста своей эпохи, как это может показаться на первый взгляд, если брать за образец римские семейные ценности времен Республики. Более того, анализ остающихся в тени центрального конфликта между отцом и дочерью отношений Перпетуи с другими членами семьи позволяет увидеть не столько нарушение римских семейных норм, сколько сохранение прочных внутрисемейных связей. В тюремных записях героини находят отражение и ее христианская, и семейная идентичность, противоречие между которыми обнажается лишь в конкретной ситуации, сложившейся из-за репрессивных действий со стороны римской власти. Выбор Перпетуи в пользу христианской веры и религиозное переосмысление ряда традиционных семейных образов, судя по всему, не означали для нее радикального разрыва с прошлым и не требовали отказа от всех прежних социальных связей.
Римская империя, римское общество, семья, семейные ценности, раннее христианство, мученичество, конфликт, идентичность, Перпетуя, Фе-лицитата.
Author, Abstract, Key words
Pavel N. Lebedev - Candidate of History, Associate Professor, Russian State University for the Humanities (Moscow, Russia)
ORCID ID: 0000-0003-3853-8714
lebedevp235@gmail.com
The article examines the relationship between Vibia Perpetua, the Christian martyr of the beginning of the 3rd century, and the members of her family, who apparently belonged to the provincial nobility of Carthage. Throughout the story of the main heroine of the "Passio Sanctarum Perpetuae et Felicitatis" starting from her arrest to her death sentence, a dramatic conflict unfolds between the young Roman woman and her father, which, as a rule, fixes the attention of most researchers studying this martyrdom in the context of the social history of the Roman Empire at the turn of the 2nd and 3rd centuries. This conflict is viewed as a violation of the power structure traditional for the Roman family, for the father of the family loses control over himself in attempts to save his daughter, calling her "domina" and imploring her, only to discover his helpless despair faced with the firmness and indestructibility of the faith of his Christian daughter. At the same time, the research literature usually fails to reflect the significant changes that took place in Roman society, resulting from the growth of independence and general improvement of the woman's status in noble families, which does not make Perpetua's behavior look so much out of the socio-cultural context of that era, as it may seem at first glance, should the Roman family's values of that time of the Republic be taken as a model. Moreover, the analysis of Perpetua's relations with other family members remaining at the background of the central conflict between the father and the daughter makes it possible to see it as the preservation of strong intra-family ties rather than violation of
Roman family norms. The prison notes of Perpetua reflect both her Christian and family identity, with a contradiction between them being exposed only in a specific situation as a result of repressive actions on the part of the Roman authorities. Perpetua's choice in favor of the Christian faith and the religious reinterpretation of some traditional family images do not appear to mean to her a dramatic break with the past requiring her rejection from all previous social
Roman Empire, Roman society, family, family values, early Christianity, martyrdom, conflict, identity, Perpetua, Felicitate.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Centlivres Challet, C.-E. Roman Breastfeeding: Control and Affect. Arethusa, 2017, vol. 50, no. 3, pp. 369-370. (In English).
2. Cooper, K. A Father, a Daughter, and a Procurator: Authority and Resistance in the Prison Memoir of Perpetua of Carthage. Gender and History, 2011, vol. 23, p. 686-703. (In English).
3. Heffernan, T.J. The Legacy of Misidentification: Why the Martyrs in the Passio Sanctarum Perpetuae et Felicitatis were not from Thuburbo Minus. Journal of Early Christian History, 2016, vol. 6, no. 3, pp. 126-151. (In English).
4. Lebedev, P.N. Byl li soyuz Kupidona i Psikhei matrimonium iustum: predstavleniya rimlyan o brake v "Metamorfozakh" Apuleya [Can We See the Union of Cupid and Psyche as Matrimonium Iustum: Roman View of Marriage in Apuleius's Metamorphoses.]. Aristey. Aristeas: Vestnikklassicheskoy filologii i antichnoy istorii, 2014, no. 10, pp. 159-180. (In Russian).
5. Lebedev, P.N. "Strasti svv. Perpetui, Felitsitaty i ikh somuchenikov" kak istochnik po istorii rannego khristianstva ["Passio Perpetuae et Felicitatis" as a Historical Source on the History of Early Christianity]. VestnikRGGU. Seriya: Politologiya. Istoriya. Mezhdunarodnyye otnosheniya, 2014, no. 10, pp. 159180. (In Russian).
6. Muehlberger, E. Perpetual Adjustment: The Passion of Perpetua and Felicity and the Entailments of Authenticity. Journal of Early Christian Studies, 2022, vol. 30, no. 3, pp. 313-342. (In English).
7. Osiek, C. Perpetua's Husband. Journal of Early Christian Studies, 2002, vol. 10, no. 2, pp. 287-290. (In English).
8. Tabbernee, W. Perpetua, Montanism, and Christian Ministry in Carthage C. 203 C.E. Perspectives in Religious Studies, 2005, vol. 32, no. 4, pp. 421-441. (In English).
9. Sergeyeva, E.V. Konflikt identichnostey v "Muchenichestve svv. Perpetui i Felitsitaty" [The Conflict of Identities in the Martyrium of Saint Perpetua and Felicitas.]. Vestnik RGGU. Seriya: Istoriya. Filologiya. Kulturologiya. Vostokovedeniye, 2013, no. 17 (118), pp. 37-53. (In Russian).
10. Volchkov, A.S. Prorochitsa, devstvennitsa, bludnitsa... Zhenshchina i zhenskoye v rannem khristianstve [Prophetess, Virgin, Harlot. Woman and
Feminine in Early Christianity.]. Adam i Yeva. Almanakh gendernoy istorii, 2007, no. 4, pp. 121-144. (In Russian).
(Essays, Articles, and Papers from Books, Proceedings, and Research Collections)
11. Amat, J. Commentaire. Passion de Perpétue et de Félicité suivi des Actes / Ed. par J. Amat. Paris: Les éditions du Cerf, 1996, pp. 185-262. (In French).
12. Ameling, W. Femina Liberaliter Instituta - Some Thoughts on a Martyr's Liberal Education. Perpetua 's Passions. Multidisciplinary Approaches to the Passio Perpetuae et Felicitatis / Ed. by J. N. Bremmer and M. Formisano. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012, pp. 78-102. (In English).
13. Kajanto, I. On the Peculiarities of Women's Nomenclature. L'Onomastique latine / Ed. par N. Duval, D. Briquel, M. Hamiaux. Paris: CNRS, 1977, pp. 144-158. (In English).
14. Shaw, B. The Passion of Perpetua. Studies in Ancient Greek and Roman Society / Ed. by R. Osborne. Cambridge: Cambridge University Press, 2004, pp. 286-325. (In English).
15. Evans Grubbs J. Parent-Child Conflict in the Roman Family: The Evidence of the Code of Justinian. The Roman Family in the Empire. Rome, Italy, and Beyond / Ed. by M. George. Oxford: Oxford University Press, 2005, pp. 93-128. (In English).
16. Shmaina-Velikanova,A.I. Materinstvo i muchenichestvo. Razmyshleniye o "Muchenichestve svv. Perpetui, Felitsitaty i s nimi skonchavshikhsya" i XIX ode Solomona [Motherhood and Martyrdom: Thoughts on the Passion of Saints Perpetua and Felicity and The 19th Ode of Solomon.]. Mif. Ritual. Literatura [Myth, Ritual, Literature] / Ed. by J.V. Ivanova, S.N. Davidoglu. Moscow, 2023, pp. 328-346. (In Russian).
17. Smirin, V.M. Patriarhalnye predstavleniya i ih rol v obshchestvennom soznanii rimlyan [Patriarchal Ideas and Their Role in the Public Consciousness of the Romans.]. Kultura drevnego Rima [AncientRoman Culture]. Vol. 2 / Ed. by E.S. Golubtsova. Moscow, 1985, pp. 5-78. (In Russian).
18. Van Henten, J.W. The Passio Perpetuae and Jewish Martyrdom: The Motif of Motherly Love. Perpetua 's Passions: Multidisciplinary Approaches to the Passio Perpetuae et Felicitatis / Ed. by J.N. Bremmer and M. Formisano. Oxford: Oxford University Press, 2012, pp. 118-133. (In English).
(Monographs)
19. Barnes, T.D. Tertullian: A Historical and Literary Study. Oxford: Clarendon Press, 1971, 320 p. (In English).
20. Boatwright, M.T. The Imperial Eomen of Rome: Power, Gender, Context. Oxford; New York: Oxford University Press, 2021, 404 p. (In English).
21. Bremmer, J. Maidens, Magic and Martyrs in Early Christianity: Collected Essays I. Tübingen: Mohr Siebeck, 2017, 501 p. (In English).
22. Butler, R. The New Prophecy and "New Visions": Evidence ofMontanism
in The Passion of Perpetua and Felicitas. Washington (DC): Catholic University of America Press, 2006, 211 p. (In English).
23. Gardner, J.F. Women in Roman Law and Society. Bloomington; Indianapolis (IN): Indiana University Press, 1986, 281 p. (In English).
24. Garnsey, P. and Saller, R. The Roman Empire: Economy, Society and Culture. Berkeley; Los Angeles (CA): University of California Press, 1987, 231 p. (In English).
25. Gold, B.K. Perpetua: Athlete of God. Oxford: Oxford University Press, 2018, 261 p. (In English).
26. Heffernan, T.J. The Passion of Perpetua and Felicity. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012, 592 p. (In English).
27. Kajava, M. Roman Female Praenomina: Studies in the Nomenclature of Roman Women. Rome: Institutum Romanum Finlandiae, 1994, 289 p. (In English).
28. Kitzler, P. From "Passio Perpetuae" to "Acta Perpetuae": Recontextualizing a Martyr Story in the Literature of the Early Church. Berlin; Boston: De Gruyter, 2015, 159 p. (In English).
29. Kraemer, R.S. Her Share of the Blessings: Women's Religions among Pagans, Jews and Christians in the Greco-Roman World. New York: Oxford University Press, 1992, 275 p. (In English).
30. MacDonald, M.Y. Early Christian Women and Pagan Opinion: The Power of the Hysterical. Woman. Cambridge: Cambridge University Press, 1996, 276 p. (In English).
31. Mennen, I. Power and Status in the Roman Empire, AD 193-284. Leiden; Boston: Brill, 2011, 305 p. (In English).
32. Nuorluoto, T. Roman Female Cognomina: Studies in the Nomenclature of Roman Women. Ph.D. thesis. Uppsala: Uppsala University, 2021, 334 p. (In English).
33. Rebillard, E. Christians and Their Many Identities in Late Antiquity, North Africa, 200 - 450 CE. Ithaca (NY); London: Cornell University Press, 2012, 134 p. (In English).
34. Rhee, H. Early Christian Literature: Christ and Culture in the Second and Third Centuries. New York: Routledge, 2005, 266 p. (In English).
35. Salisbury, J.E. Perpetua's Passion: The Death and Memory of a Young Roman Woman. New York: Routledge, 1997, 228 p. (In English).
36. Schöllgen, G. Ecclesia sordida? Zur Frage der sozialen Schichtung frühchristlicher Gemeinden am Beispiel Karthagos zur Zeit Tertullians Münster: Aschendorff, 1984. 342 p. (In German).
37. Sergeenko, M.E. Zhizn drevnego Rima [The Life in Ancient Rome.]. St. Petersburg, 2000, 368 p. (In Russian).
38. Winter, B.W. Roman Wives, Roman Widows: The Appearance of New Women and the Pauline Communities. Grand Rapids (MI): W.B. Eerdmans, 2003, 236 p. (In English).
39. Vössing, K. Schule und Bildung im Nordafrika der römischen Kaiserzeit. Bruxelles: Latomus, 1997, 690 p. (In German).
DOI: 10.54770/20729286 2023 1 75
