CC BY
82
УДК 830.091-31
П.В. Маркайтис
МОТИВ ВИНА В ФАНТАСТИЧЕСКИХ ПОВЕСТЯХ Э.Т.А. ГОФМАНА
Мотив вина рассматривается в едином комплексе с мотивами опьянения, безумия, гротескных видений, в контексте излюбленных Гофманом тем духовной слепоты и прозрения, мертвенного филистерства и возвышающего искусства. Сопоставляются функции вина (опьянения) в структуре образа героя-филистера и героя-художника.
The motive of wine is viewed in a single complex with the motives of inebriation, madness and grotesque in the context of E. Hoffman's favorite themes of spiritual blindness and sudden insight, lifeless philistinism and elevating art. The functions of wine (inebriation) in the image structure of the philistine and the artist characters are compared.
Винопитие — устойчивый сюжетообразующий мотив, которому принадлежит значительная роль в художественном мире Э.Т.А. Гофмана. Он предшествует введению таких характерных для Гофмана мотивов, как безумие, искушение, превращение, творческий экстаз.
Наиболее полно образ вина представлен в фантастических повестях, так как помимо семантики поэтического опьянения, связанного с гофмановским героем-художником, вино здесь приобретает функции чудесного напитка или средства искушения, а также может выступать в качестве реалистической мотивировки фантасмагорических событий. Обращаясь к образу вина, Гофман использует огромный потенциал значений, восходящих как к христианской, так и к языческой традиции. Вино предстает одновременно и как напиток, развенчивающий все ложное, дающий знание, наполняющий человека живительной природной силой; и как магический эликсир, с помощью которого дьявол покушается на душу человека; и как дурманящее зелье, рождающее отвратительные видения. Являясь древнейшим культурным символом, вино предполагает бесконечное количество интерпретаций.
В произведениях Э.Т.А. Гофмана вино упоминается так же часто, как и музыка, и всегда наделяется чудесными свойствами. Мы встретим мотив вина и в идиллическом мире бидермейера («Мейстер Мартин-бочар и его подмастерья»), и в фантасмагориях и готических повестях; оно выступает средством характеристики как героя-художника, так и героя-филистера.
Образ художника часто сопровождается мотивом вина, особенно в тех случаях, когда «я-рассказчик» наделяется биографическими чертами. Гофмана интересует образ одержимого творца, томимого невозможностью достижения идеала. Тогда его безумие приравнивается к опьянению. Таковы Дон Жуан, языческие возлияния которого являются тщетными попытками утолить тоску, уловить самое ощущение жизни, таков и Медард, отхлебнувший дьявольский эликсир. Но подобное опьянение мало походит на поэтическое пьянство, то есть символическое опьянение творчеством. Здесь речь идет едва ли не о прямом воздействии алкоголя на сознание художника. В этом случае вино оценивается негативно, как напиток, способный пробудить творческие силы, но требующий взамен душу. В «Песочном человеке», «Эликсирах сатаны», «Церкви иезуитов» и других повестях художник несет бремя греха. Вино способно породить лишь хрупкую иллюзию гармонии, в любой момент готовую рухнуть под натиском обыденного мира. Художник, цепляющийся за эту возможность, либо сознательно бежит от несовершенства мира, либо, подобно Энтузиасту, невольно попадает во власть губительного зелья.
Мотив вина как искусительного напитка интересно проследить в новелле «Приключения в новогоднюю ночь» из 4-го тома «Фантазий в манере Калло». Действие повести происходит в Сильвестрову ночь — пограничное время, когда мир духов вступает во взаимодействие с миром земным, а прошлое встречается с будущим. Герой повести — странствующий Энтузиаст, мало разделяющий мир на внутренний и внешний, — постоянно ощущает воздействие ирреального, будь то стихия природы, музыка либо разгулявшиеся в новогоднюю ночь силы зла. Душа художника, являясь ценной добычей для дьявола, становится полем битвы добра со злом, что возвышает фигуру Энтузиаста до уровня трагического героя, бегущего от порождений собственной фантазии: «Юлия стояла передо мною и подносила мне хрустальный фиал, над которым плясали синие языки пламени. Вдруг кто-то тронул меня за руку. Сзади стоял мой маленький сосед, личико у него было старческое» [1, с. 76]. Здесь Юлия — демоническая сила искусства, способная погубить художника. Она
искушает Энтузиаста пуншем — чудесным напитком , действие которого отрывает его от мира реального, погружая в состояние поэтического экстаза.
Пунш, преображающий мир в романтическом духе, наделяет неземной красотой приятное для глаза, но при этом сознание Энтузиаста не может смириться с уродливыми образами обыденного мира. Энтузиасту открывается новое, духовное зрение. Полуподвальное помещение пивной превращается в арену фантастического действа, на которой герой встречает своих двойников. Один из них — Шлемиль, судьба которого отображает реальное горе Энтузиаста — брак Юлии. Второй собеседник — Эразм Спикер — пленяется чувственной красотой Юлии, в отличие от Энтузиаста, любовь которого эстетизирует Юлию, лишая ее земного. Как и Энтузиаст, Эразм принял из рук Юлии-Джульетты бокал с обжигающим напитком, после чего, будучи не в силах противостоять искушению, стал участником губительной для него оргии. В рассказе Эразма просматривается древний мотив поэтического опьянения, соседствующий в оргии с острым переживанием чувственного: действие вина и любовное томление становятся тождественными.
Веселое бражничество имеет трагическую развязку. Ведь в эту ночь в обычном берлинском кабачке правят законы театрального действа, восходящего к древним ритуальным танцам, в которых человек подчинен экстатической силе (см. об этом: [2, с. 66]). Непринужденная беседа приводит Энтузиаста к подобию катарсиса — мучительному сопереживанию и узнаванию в собеседниках самого себя.
Обращение Энтузиаста к судьбам двойников позволяет ему устоять перед дьявольским искушением. Прикоснувшись к пуншу, он утратил лишь незначительную часть себя — плащ, забытый на вешалке, но не тень и не отражение. Повесть «Приключения в Новогоднюю ночь» открывается христианским мотивом искушения, затем переходит в своеобразную вакханалию и разрешается катарсисом Энтузиаста. Вино здесь
является движущей силой самопознания .
И в этом, и в других случаях у Гофмана герой, познающий себя, отказывается от чувственного восприятия мира ради экстатического состояния, открывающего духовное зрение. Вино погружает сознание в первозданный хаос, развенчивает ложь окружающего мира, возвращая ему природный облик. Вино — инструмент проникновения в глубины духа, средство постижения темных сторон человеческой души и окружающего мира. Проследить это можно и на примере тех произведений Гофмана, где Вакх вторгается в размеренную жизнь филистера.
Комический герой повести «Выбор невесты» — правитель канцелярии Тусман, как и Энтузиаст в Сильвестрову ночь или студент Ансельм в день Вознесения, попадает в ночь под осеннее равноденствие в водоворот фантастических событий. Филистер Тусман, педант и поборник точности во всем, в эту ночь вдруг теряет душевный покой и, пропустив привычный час отхода ко сну, отправляется в питейное заведение. Как уничижительно отмечает Гофман, «господин Тусман был весьма умеренным человеком... единственным развлечением, которое он себе озво.лял, было посидеть часок-другой вечером в кофейне, просматривая за кружкой доброго пива политические листки и газеты. Или же усердно штудируя принесенные с собою книги. Вина он почти не потреблял, разве только по воскресным дням после проповеди заходил в погребок и выпивал стакан малаги, закусывая сухариком. Ночные кутежи его пугали» [1, с. 426]. И вот этот робкий человек, постигающий мир бесплодным изучением печатного слова, доверяющий лишь рассудку, таинственной ночью лишается всего ценимого им: репутации, разума, социального статуса и даже... ног! А все потому, что в погребке с таинственными собеседниками он выпивает более, чем обычно, крепкого вина.
Сама природа ополчается на Тусмана, развенчивая его вульгарный энциклопедизм, демонстрируя чудеса и награждая его безумием — тем безумием, что ведет к перерождению. По словам Н.Я. Берковского [4], мертвенное сознание филистера способно переродиться, если однажды в нем «взыграет Вакх». Вино не наделит человека новыми способностями, но оно может раскрыть способности, изначально заложенные в герое, сделать зримыми фантазии и сокровенные мысли и оставить человека наедине с его собственной душой.
Омертвевшее, заштампованное социальными догмами, сознание филистера воспринимает даруемую вином свободу болезненно, со страшными муками. В разговоре за бутылкой крепкого вина социальный статус перестает быть значимым, но сознание собственной значимости остается, что становится пыткой для героя. Тусману невыносимо, что унижается его чин, его положение в обществе.
Персонаж-филистер сопротивляется высокому безумию вина, превращающему привычный мир в раздробленную реальность, полную видений. Он пытается постичь происходящее с ним узким бытовым сознанием, но вино вскрывает неизвестную обывателю его истинную человеческую сущность. Привычные Энтузиасту чудеса и превращения ужасают Тусмана, но и приоткрывают ему новый таинственный мир, в котором человек еще не утратил связи с тотемным предком: «И в то же мгновение вместо золотых дел мастера на господина Тусмана глянула, скаля зубы, мерзкая лисья морда, и, охваченный беспредельным страхом,
Тусман повалился на стул» [1, с. 434] .
Пережив фантастические приключения, Тусман превращается в носителя истины. По мнению А. Ястребова, безумцы, как и пьяницы, являются носителями некоего знания, которое почитается как истинное и жаждет публичной огласки. Опьяненное сознание жаждет исповеди либо ораторской речи. Как ни оскорбительно для Тусмана произошедшее, утром он спешит поведать о своих злоключениях другу, но. иллюзорное восприятие мира доступно лишь ему одному. Тусман обречен оставаться непонятым.
Вино визуализировало все тайные страхи Тусмана: «Но тут какой-то негодяй, шедший по Кёнигштрассе, поравнявшись со мной, оторвал мне обе ноги, схватил их под мышку и с громким хохотом пустился наутек» [1, с. 449]. Н.Я. Берковский, обращаясь к этому эпизоду, отмечал, что распадение Тусмана на части свидетельствует о его мертвенности, превращении в бездушный автомат, подчиненный социальным законам [4, с. 445]. ужаснейшее, что может произойти с подобным социальным автоматом, — дискредитация его общественного положения. Лишение ног является унижением чина, столь болезненным для героя. Унижает его и появление безмолвного двойника, угрожающего месту правителя канцелярии, по праву занимаемому Тусманом настоящим.
Тема вина как магического напитка интересно раскрывается в «Золотом горшке». Табак, пиво, кофе с ромом и желудочный ликер — исчерпывающий арсенал филистерских удовольствий, которыми не удается насладиться Ансельму. Уютный мир не принимает его, пока в нем живо поэтическое. Безобидные напитки, вызывающие приятные ощущения, предельно заостряют восприятие Ансельма, открывая ему жизнь вещей, оживляя дверной молоток и шнур звонка. Алкоголь действует на героя едва ли не отрезвляюще, предостерегая от опасности существования в мире, где вещи приобретают власть над людьми, запертыми в стеклянные банки, но довольными наличием денег и крепкого пива.
В мире филистеров Ансельм, как и Тусман, наделен болезненной социальной чувствительностью. Но пьянство и безумие, неприемлемые в мире обыденном, стирают все социальные предрассудки, когда дрезденские чиновники, сами того не ведая, прикасаются к огненному напитку Саламандра. Чародей Линдгорст, противотоящий ведьме Рауэрин, повелевающей низменным миром вещей, безмолвно присутствует на протяжении всего повествования то в трубке, то в миске с пуншем, будоража воображение всякого, прикасающегося к этим обыденным вещам, хранящим тайное знание. Он доводит до умоисступления Паульмана и Геербранда, для которых приятный вечер и беседа за пуншем оборачиваются дикой вакханалией. В их диалог постепенно вплетаются бессмысленные, сказанные невпопад фразы, оказывающиеся, однако, истинными Чиновники узнают о фантастической действительности, окружающей их. Паульман пытается образумить несущих вздор товарищей, но невольно сам разражается хвалебным гимном Саламандру — природной стихии, уже завладевшей его рассудком. Героев охватывает карнавальное веселье, позволяющее творить любые безумства, забыв об установлениях общества. Паульман срывает с себя парик, Ансельм и Геербранд подбрасывают в воздух предметы, все трое ревут и кричат, уподобляясь животным. Маски сорваны, и истина становится очевидной: Паульман не кто иной как филин, а посыльный Линдгорста — попугай, надевший очки, чтобы походить на человека. Вновь обретенную связь с природой венчает громких хохот Паульмана и Геербрандта.
Но лишь Ансельм способен расшифровать видения, посылаемые ему винными парами. Девятая глава «Золотого горшка» содержит мотив искушения волшебным напитком, который уже рассматривался выше. Ансельм, принимая из рук Вероники стакан пунша, поддается соблазнам материального мира, из-за чего и оказывается запертым в склянке.
Пробудившись от хмельных паров, Ансельм ненадолго утрачивает способность наслаждаться красотой дивного сада Линдгорста. Герой вынужден понести заслуженное наказание, но зато он обретает понимание того, что не может жить теми же ценностями, что окружающие его люди, которые добровольно существуют в склянках ради грубых чувственных удовольствий. Удел же Паульмана и Геербранда — мучительное похмелье.
Итак, вино, овладевающее сознанием обывателя, не порождает прекрасных образов и не становится источником самопознания. Чудесный напиток позволяет филистеру прикоснуться к неведомому природному миру, но этот процесс становится для него мучительным наказанием. Отрыв от привычной среды ужасен для обывателя, он стремится поскорей вернуться к ней. Под сомнение ставится человеческая сущность филистеров: под действием вина они уподобляются животным. Вино раскрывает тайны душевной жизни, но это пугает филистера, страшащегося дискредитации социальных устоев. Ему доступно лишь чувственное восприятие алкоголя. Вино оказывается неспособным изменить его жизненный уклад. Пережив мистический опыт, обыватель стремится вернуться в тесный, но привычный мир вещей.
Ийр://е1 i Ьгагу. шЛимп1оа<ое1 i Ьгагу_95082к1_83ин770. Мш
,2/3
В жизни героя-художника вино не только играет сюжетную роль, но и выступает в функции медиатора, связывающего внутренний мир героя с окружающей его действительностью. Эта коммуникация мучительна для Энтузиаста, но она способствует познанию себя и мира.
Список литературы
1. Гофман Э.Т.А. Новеллы. Л.: Лениздат, 1990.
2. Ястребов А. Праздник безумства. Дионис и Мельпомена. М.: Аграф, 2000.
3. Beardsley Ch.-M. E.T.A. Hoffmans Tierfiguren im Kontext der Romantik. Bonn: Bovier, 1985.
4. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. СПб.: Азбука, 2001.
Об авторе
П.В. Маркайтис — магистрант, РГПУ им. А.И. Герцена (Москва), [email protected]
Тема чудесных напитков (яд, сонное зелье, любовный настой) в романтической литературе параллельна теме вина (см.: [2, с. 64]). В «Приключениях...», как и в «Эликсирах сатаны», действие волшебного напитка (пунша) приравнивается к действию вина, сохраняя связь с темой забвения, характерной для волшебных напитков. Так, Эразм, попав во власть Юлии, забывает жену и детей. 12!
В литературе не раз отмечался биографический подтекст повести: жена Эразма напоминает кроткую жену Гофмана Михалину Рорер-Тшиньскую. В несчастье Шлемиля — браке Мины и Раскала — прочитывается брак возлюбленной Гофмана Юлии Марк с гамбургским купцом Георгом Грепелем. Знакомство Энтузиаста с мужем Юлии на чайном столе у советника юстиции, напоминает о скандальной истории, произошедшей с Гофманом на пикнике в Поммерсфельдене, где он, разгоряченный вином, набросился с бранью на жениха Юлии Марк.
ш
Об оборотничестве, гротескных образах со смешанными чертами человека и животного у Гофмана см.: [3].
