CC BY
66
ФИЛОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2014. № 1. С. 123-125.
УДК 398.22
И.К. Феоктистова
МОТИВ НЕУЯЗВИМОСТИ В ГОРНОЗАВОДСКИХ ПРЕДАНИЯХ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ (по материалам А. Мисюрёва)
Анализируются предания из сборников Александра Мисюрёва, включающие мифологический мотив неуязвимости. Этот мотив в отдельных случаях связан с темой сверхъестественного возмездия за жестокое обращение с закрепощенными рабочими.
Ключевые слова: народная проза, предание, магия, мотив.
В данной статье мы продолжам анализировать материалы, собранные Александром Мисюрёвым в 1930-е гг. на юге Западной Сибири [1-4]. Уже на стадии подготовки первого издания известный фольклорист М. К. Аза-довский проявил интерес к необычному собранию народной прозы, поскольку впервые были обнародованы устные повествования рабочих горных заводов [5]. После публикации первого сборника появилась благожелательная рецензия Э. Гофман (Э.В. Померанцевой) [6], а затем с 1950-х гг. по настоящее время исследователи в разной степени уделяли внимание жанровой принадлежности отдельных текстов и образам персонажей [7-15].
Больше всего внимание фольклористов привлекали образы «беглецов»
- народных мстителей, заступников, а также Горного Батюшки. Хотелось бы отметить, что работы советского периода обнаруживают некоторую односторонность в подходе к анализу образов беглецов: Криволуцкого, Сороки, братьев Белоусовых и других, поскольку предпочтение отдавалось реалистическим деталям горнозаводской жизни. Некоторые мифологические мотивы выделила В. К. Соколова в книге «Русские исторические предания» [14, с. 143-173], однако это было сделано выборочно, без целостного рассмотрения всех текстов в рамках циклов, посвященных жизни и смерти каждого героя. Этот пробел постепенно восполняется нами в ряде публикаций, где исследованы образы беглецов и других мстителей [16; 17].
Интересно, что Мисюрёву, несмотря на явный социальный заказ со стороны властей, удалось опубликовать в сборниках предания, включающие ярко выраженные мифологические мотивы, хотя тексты повествуют не о могущественном Горном Батюшке, а о бергалах - закрепощенных рабочих.
Именно эти произведения до настоящего времени были обойдены вниманием исследователей, поэтому в данной статье мы продолжаем анализ богатейшего материала, ставшего подлинным памятником духовного наследия закрепощенных рабочих горных заводов Алтая, а также их потомков.
Бесчеловечность горно-военного режима, установленного на заводах края, обусловливала беспрерывное появление мятежников, беглецов, которые действовали иногда в одиночку, иногда вместе с товарищами по несчастью, образуя «шайку» [2, с. 47-67, 88-103]. Однако народная традиция сохранила повествования, герои которых не уходили в бега, не разбойничали, а умели противостоять угнетателям иным образом.
С рабочими обращались крайне жестоко, они подвергались истязаниям за малейшую провинность и за проявление жалости к жертвам произвола:
«Ведут солдаты человека в простой лопотине. Священник сует ему в зубы крест. Обвязали его канатом вокруг пояса, другой конец привязан
© И.К. Феоктистова, 2014
124
И. К. Феоктистова
к деревянному столбу. Сняли с него лопо-тину, солдат сказал:
- А ну, шевелись!
Он:
- Ох!
Пошел вдоль рядов. Тут барабаны играют. Тянут его канатом на восток. Бьем его вершинками по хребтине.
Полтораста раз пробили, тянут его голого, кровь на нем застывает. Жалко! Я свою палочку надломил. Сзади меня по затылку ка-ак брякнут!.. Нарядчики стояли позади строя, глядели. Сейчас же дают мне другую вершину:
- Бей! Не будешь - самого сквозь строй поведем! <...>» [4, с. 29].
Из дальнейшего повествования становится ясно, что безвестного рабочего забили до смерти. Старые бергалы кратко объяснили новичку причину происходящего - «николаевский строй»> (рассказ «Окаянный николаевский строй») [4, с. 30].
В связи с этим большой интерес представляют тексты, являющиеся своеобразным откликом на повсеместную практику порки, герои которых - так называемые «удаляшшие люди», не чувствующие боль. Характерно, что в устной традиции мотив нечувствительности естественным образом сочетается с мотивом неуязвимости: по народным представлениям, нет боли - нет последствий: «<Были удаляшши, сказывал
отец. Такого дерут, а он спичку в землю тычет. Не чуял боли. Сколько раз Павина драли, а ему нет ништо» («Не чуял боли») [2, с. 77]. За воровство Павин, по приговору военного суда, обязан был работать до конца жизни, пока мог передвигаться. Однажды горный генерал, увидев немощного старика, еле «чикающего молотком», воскликнул: ««А, Павин! Ты еще жив!»
В ответ услышал угрозу, замахнулся, но не ударил: ««...плюнул и пошел. Резону не было наказывать - он боли не чуял» [2, с. 77].
В некоторых случаях мотив неуязвимости имеет особый характер, поскольку связан с магией, обеспечивающей «перенос» последствий расправы на другие объекты. Рассмотрим, например, предания «Дерут, а не больно» [2, с. 85] и «В самые первые времена» [2, с. 138]. Их объединяет общий сюжетный ход: инициатор наказания получает своеобразное возмездие.
В первом случае рассказывается о пристрастии немца Зека из управления к разведению лошадей. В стремлении собрать лучший табун он не останавливался ни перед чем: если владелец отказывался продать хорошего коня, то Зек приказывал «увести без денег».
И вот однажды знающий старичок на-грезил (т. е., возможно, сделал неблагоприятный прогноз), за что Зек назначил ему пятьдесят ударов. Против ожидания, старик был совершенно спокоен и не сопротивлялся:
«<Его бьют, он лежит, хворостинкой землю ковыряет, чего-то поет. Не больно ему».
По окончании порки старик посоветовал немцу проверить лошадей. Тот испугался, побежал на конюшню и обнаружил, что ««у самых лучших коней бока ободраны».
В предании выражается мечта о наказании наглого и жестокого управляющего: кони для него представляли самую большую ценность, и именно они сверхъестественным образом оказались искалечены.
Во втором тексте также показано, что рабочий обладает магическими способностями: он не чувствует боли от ударов, при этом повторяется уже известный мотив -««соломинкой землю ковыряет и поет чего-то». После экзекуции он неожиданно объясняет мучителю: «<... ты не меня драл, а мать свою!».
Обезумевший управляющий обнаруживает дома, что «мать лежит на постели изодранная, вся в крови». Непостижимым образом ей уже известно, что муки пришлось принять по вине сына, поэтому она обращается с бессильным укором: ««Ты чо... со мной сделал?» [2, с. 138].
Как мы отметили выше, эти предания в советский период не вызывали интереса исследователей. Возможно, причиной послужил тот факт, что в текстах изображается, как из-за действий потенциальной жертвы страдают другие безвинные существа (животные, люди) либо само наличие в текстах суеверного мотива, аналогичного религиозному. Очевидно, что в основе повествований - устойчивое представление: причиненное другим зло обращается на самого злодея или того/тех, кто ему дороже всего.
В качестве примера можно привести одну из христианских легенд, записанных в Омской области в 1980-е гг., которая была рассмотрена нами ранее, о наказании грешника за работу в праздничные дни [18, с. 84].
В легенде повествуется, как один мужчина во время христианского праздника мастерил из жести терку для картофеля. Ему сделали замечание, но он довел дело до конца. Вскоре его овечка принесла приплод, и оказалось, что у ягненка ««все брюхо в дырочках». В данной легенде мораль получила со стороны исполнителя открытое выражение: ««Как терку пробивал - так ягненку и сделал» [18, с. 84].
Разумеется, было бы некорректным полностью отождествлять мотивы христианской легенды и преданий, поскольку в последних фигурируют люди, владеющие магией. Мы не знаем, что за «песенки» они поют, ковыряя землю хворостинкой, соломинкой, какую функцию выполняют безобидные с виду действия: показывают полное отсутствие боли или служат средством перенесения побоев на другие объекты. Ср.: в
Мотив неуязвимости в горнозаводских преданиях Западной Сибири..
125
рассказе «Не чуял боли» Павин, как и другие «удаляшшие», просто тыкал спичкой в землю, но при этом молчал. Возможно, именно слова песни составляли заклинательную формулу.
Сходство суеверного и христианского мотивов проявляется в характере возмездия. Последний текст осложнен мотивом проклятия, однако оно звучит постфактум: ««Вот он приказанье какое-то не выполнил - драли. Кончили, он встает и говорит управляющему:
- Ну, управитель, будь ты проклят, ты не меня драл, а мать свою».
Складывается своеобразная ситуация: рабочий проклинает управляющего за страдания, который тот причинил своей матери.
Подобная развязка повествований несет в себе огромный нравственно-этический потенциал и показывает всю сложность и многоплановость народной морали, где суеверное начало синкретично связано с христианским, которое по известным политическим обстоятельствам не могло получить открытого выражения.
Анализ мотивов трех небольших преданий позволяет существенно обогатить наши знания об устной традиции потомков горнорабочих и побуждает задуматься о судьбе материалов, не вошедших в состав сборников. На наш взгляд, они должны быть изучены и опубликованы в составе научного издания.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Легенды и были. Сказания алтайских мастеровых / записи, ст. и примеч. А. А. Мисюрёва. Новосибирск : Новосибгиз, 1938. 132 с.
[2] Мисюрёв А. А. Легенды и были: Фольклор старых горнорабочих Южной и Западной Сибири. Новосибирск : Новосибгиз, 1940. 232 с.
[3] Предания и сказы Западной Сибири / записи и комент. А. А. Мисюрёва. Новосибирск : Ново-сиб. кн. изд-во, 1954. 108 с.
[4] Сибирские сказы, предания, легенды / сост. А. А. Мисюрёв. Новосибирск, 1959. 231 с.
[5] Азадовский М. К. Предисловие // Легенды и были. Фольклор старых горнорабочих Южной и
Западной Сибири. Новосибирск : Новосибгиз, 1940. С. 3-7.
[6] Гофман Э. «Легенды и были» // Литературное обозрение. 1939. № 11. С. 30-32.
[7] Азбелев С. Н. О жанровом составе прозаического фольклора русских рабочих // Устная поэзия рабочих России. М. ; Л. : Наука, 1965. С. 111-126.
[8] Азбелев С. Н. Отношение предания, легенды и сказки к действительности (с точки зрения разграничения жанров) // Славянский фольклор и историческая действительность. М. : Наука, 1965. С. 5-25.
[9] Аникин В. П. Русское устное народное творчество: учебник. М. : Высшая школа, 2001. 726 с.
[10] Гельгардт Р. Р. Фантастические образы горняцких сказок и легенд. К типологической характеристике старого рабочего фольклора // Русский фольклор. М. ; Л. : Наука, 1961. Т. VI. С. 193-226.
[11] Гриднева Л. Н. Дореволюционные сказы Урала : дис. ... канд. филол. наук. М., 1966. 277 с.
[12] Лазарев А. И. Предания рабочих Урала как художественное явление. Челябинск : ЮжноУральское кн. изд-во, 1970. 202 с.
[13] Рудак Н. В. Образ Горного Батюшки в легендах
горнорабочих Алтая // Сибирский фольклор: сб. науч. тр. Новосибирск : НГПИ, 1981.
С. 115-122.
[14] Соколова В. К. Русские исторические предания. М. : Наука, 1970. 288 с.
[15] Швабауэр Н. А. Типология фантастических персонажей в фольклоре горнорабочих Западной Европы и России : дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002. 273 с.
[16] Феоктистова И. К. «Легенда о Лиханове» в сборниках А.А. Мисюрёва: мифологические мотивы образа народного заступника // Филология и человек. 2012. № 1. С. 40-52.
[17] Феоктистова И. К. Образ беглеца Криволуц-
кого в устной традиции горняков Западной Сибири (по сборникам А.А. Мисюрёва) // Шестые Лазаревские чтения: «Лики традиционной
культуры в начале XXI столетия» : матер. Ме-ждунар. науч. конф. : в 2 ч. / Челяб. гос. акад. культуры и искусств; сост. Л. Н. Лазарева. Челябинск, 2013. Ч. I. С. 75-78.
[18] Феоктистова И. К. Предания и легенды русских сибиряков // Традиционная культура русских Западной Сибири ХІХ-ХХ веков. Очерки истории и быта. Омск, 2003. С. 74-85, 158-161.
