CC BY
94
Органическая связь устойчивости сказочного повествовании и изменчивости его, создающей варианты сказок на тот или иной сюжетный тип, отражает главное свойство и условие существования фольклорной традиции. Повторных записей сказок А.А. Шелеховой, к сожалению, нет, поэтому не представляется возможным определить степень устойчивости текста в устах одной и той же сказочницы, как складывался текст в каждом из актов исполнения. Все это расширило бы понимание исполнительского искусства сказочницы, соотношения традиции и творческой импровизации.
Принятые сокращения
РО РГБ - Рукописный отдел Российской государственной библиотеки.
СУС - Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. - Л.: Наука, 1979.
Литература
1. Виноградов Г.С. Отчет Г.С. Виноградова о работе в тункинском крае летом 1925 года // Сиб. живая старина. -Иркутск, 1926. - Вып. 1 (V).
2. Матвеева Р.П. Творчество сибирского сказителя Е.И. Сороковикова-Магая. - Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1976.
3. Матвеева Р.П. - Русские волшебные сказки Сибири / сост., вступ. ст. и коммент. Р.П. Матвеевой. - Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1981.
4. Матвеева Р.П. - Русские народные сказки Сибири о чудесном коне / сост., вступит. ст. и коммент. Р.П. Матвеевой. -Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1984.
5. Матвеева Р.П. - Русские волшебные сказки Тункинской долины / сост., предисл. и коммент. Р.П Матвеевой. - Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2001.
6. Ончуков Н. Северные сказки. - СПб., 1908.
7. Шастина Е.И. - Русские сказки Восточной Сибири / подг. текстов, сост., вступ. ст., коммент. Е.И. Шастиной. -Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1985.
8. Элиасов Л.Е, Ярневский И.З., Соловьева Л.А. Русский фольклор Тункинской долины / общая ред. и вступ. статья Л.Е. Элиасова. - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1966.
Матвеева Руфина Прокопьевна, ведущий научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН, доктор филологических наук.
Matveeva Rufma Prokopievna, leading research fellow, department of literature and folklore, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, SB RAS, doctor of philological sciences.
Tel.: (3012)436924, e-mail: rufina1938@mail.ru
УДК 82
© Т.В. Краюшкина
Молитва в свете межличностных отношений персонажей русских народных волшебных сказок Сибири и Дальнего Востока
На материале русских региональных волшебных сказок рассматривается тема молитвы в свете межличностных отношений. Делается вывод о многоплановости отражения народного представления о молитве в сказке.
Ключевые слова: русские народные волшебные сказки, персонажи, молитва, межличностные отношения, Сибирь, Дальний Восток.
T.V. Krayushkina
A prayer in the light of interpersonal relations of characters in the Russian folk fairy tales of Siberia and the Far East
In the article the theme of prayer in the light of interpersonal relations is considered on the material of the Russian regional fairy tales. The conclusion is drawn, which concerns a multipurpose reflection of the national idea of prayer in a fairy tale.
Keywords: the Russian folk fairy tales, characters, prayer, interpersonal relationships, Siberia, the Far East.
Русское устное народное творчество по праву считается транслятором такого сложного явления, как двоеверие. Каждый из жанров в силу своей специфики в том или ином виде отражает его. Не стала исключением и волшебная сказка. Возникшая в языческие времена, развиваясь на протяжении столетий, она органично впитала и элементы Православия, к которым можно отнести православное мировоззрение сказочников (или отчасти усвоенное ими вместе с текстами), модели поведения персонажей, интерпретируемые в свете Православия, и вполне гармоничное внедрение в структуру сказки разнообразных православных мотивов. В данной статье речь пойдет об одном из таких мотивов -
молитве в свете межличностных отношений персонажей. В качестве материала исследования выбраны русские народные волшебные сказки Сибири и Дальнего Востока, зафиксированные в конце XIX-ХХ вв.
Межличностными отношениями принято считать взаимодействие двух или более людей, осуществляющееся во время совместной деятельности; важный компонент обозначенного взаимодействия -субъективные переживания каждого человека, являющегося участником межличностных отношений. Межличностные отношения подразделяют на два типа: первичные (устанавливаются как необходимые сами по себе) и вторичные (появляются во время того или иного взаимодействия людей). Молитва - один из важных элементов православного образа жизни, приписываемых персонажам - может быть классифицирована как вторичный тип межличностных отношений. Обращение к Богу нашло свое отражение и в русской народной волшебной сказке Сибири и Дальнего Востока.
В каких же ситуациях и какие типы персонажей прибегают к молитве? Одна из ситуаций, в которых персонаж молится, следующая: он не может чего-либо достичь самостоятельно и просит Господа даровать это. Во-первых, молятся бездетные персонажи о даровании ребенка (в выявленных нами мотивах молит о даровании детей именно мужчина, имеющий высокий социальный статус). Молитве сопутствуют принятые в Православии действия: служба молебнов и пожертвование (денег в церковь или украшений на иконы), делается акцент на многократности производимого действия. При этом для молящегося не важен пол ребенка, важны функции, которые дитя будет выполнять (они идентичны и для сына, и для дочери). Так, богатый купец «...Бога просит, молебны служит и приклады прикладывает: "Подай, Бог, сына либо дочь - при старости на замену и при бладости на утеху, при смертном часу и на помин души "» (532 Незнайка, 300х Победитель змея и 318 Неверная жена) [Матвеева, Леонова, с. 79]. Другой молящийся персонаж, бездетный царь, трижды прибегает к молитве о даровании ребенка: «Стал он молебны служить.
- Дай Бог мне сына или дочь, при младости - на утеху, при старости - на замену.
Бог дал ему девчонку» (300А Победитель змея) [Матвеева, 1979, с. 261]. Когда дочь исчезает, царь снова прибегает к известному ему способу получения детей: молит Бога о даровании другого ребенка, только в этой сказке во второй раз в молитве упоминается функция, предполагающая в русской традиции рождение сына: «Опять стал царь молитвы служить:
- Дай Бог мне сына или дочь, при младости - на утеху, при старости - на замену. Умру - на царство посажу.
Бог дал ему сына» (300А Победитель змея) [Матвеева, 1979, с. 261]. Также персонаж просит и третьего ребенка, когда и второе дитя не возвращается домой. Впрочем, функции, выполнение которых ожидаются от ребенка, могут и не обозначаться. Важно само появление ребенка на свет, причем в молитве царь просит о рождении ребенка пусть даже и внебрачного, пусть даже и от матери, имеющей низкий социальный статус: «Стал он молиться Богу, чтобы хоть стряпка родила ему сына» (400А Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену и 3021 Смерть Кащея в яйце) [Матвеева, 1981, с. 62]. Так и происходит, но при этом беременеет и царица, в результате рождаются два мальчика.
Материнская молитва со дня моря вынимает, как считают русские. В сказке на сюжет 706 Безручка представлена горячая молитва матери о детях, находящихся в смертельной опасности. В сказке повествуется о калеке, ставшей женой царского сына. Ее муж уезжает на службу, а Безручка в отсутствие супруга рождает двух чудесных сыновей. Именно несоответствие внешнего вида детей существующей норме (у одного во лбу месяц, а у другого - звезды) и становится причиной изгнания матери и ее младенцев из дому. Калека, мучимая жаждой, наклоняется над речкой, и дети, привязанные к ее спине, падают в воду. В безвыходной ситуации Безручка обращается в горячей молитве к Богу (больше помощи ждать не от кого), Господь слышит молитву и сразу же отвечает на нее: «Она говорит: "Ой, Господи, когда б руки были, я б их половила!" Дал ей Бог руки, половила она деток, взяла их за ручки, идут» [Свиридова, 1989, с. 35]. Следует обратить внимание на следующий момент: в молитве героиня просит дать ей только то, чего она лишена - руки. Спасение же детей от смерти мать возлагает не на Бога, а уже на саму себя (это отражено и в просьбе к Богу, и в выполненном затем Безручкой действии). Важно еще вот что: лишенная рук героиня просит их не тогда, когда их ей отрубили за несуществующую вину, не во время знакомства с царским сыном, а именно в тот момент, когда жизни дорогих для нее персонажей, беспомощных, угрожает опасность, и без наличия рук эта ситуация не может быть исправлена. При этом за рамками повествования оказывается благодарение Богу за исполненную просьбу: видимо, согласно представлениям
восточных славян о взаимоотношениях Бога и человека, отраженных в народной волшебной сказке, молитва к Богу никогда не бывает без ответа, всегда получает только положительный результат.
Этот мотив - потеря матерью ребенка - несколько в ином ключе представлен в сказке с контаминацией сюжетов 706С Терпеливая Елена, 709 Мертвая царевна и 707 Чудесные дети. Антагонисты убивают ребенка у заснувшей героини, муж и его родители привязывают тело младенца за спину героини и выгоняют ее из дому. «Вот она идет, идет, пить захотела. Нашла ключ как-то. На коленки встала и попила и говорит:
- Господи, Господи! Вот у меня были бы руки развязаны и глаза развязаны, я бы хошь поела. А то продукты есь, а как?» [Зиновьев, с. 216]. Господь дает больше просимого: Он оживляет того, кто поможет героине получить желаемое, - ее дитя, при этом приводится мнение сказочника о Боге и о промысле Божием о каждом человеке: «Вдруг парнишка за спиной заговорил:
- Ой, мама, и я ись хочу! - Ожил ребенок!
- Ой, сынок, ты чё?
- А я ожил, мама. - Раньше все веровали, что так напрасно Бог смерть человеку не дает» [Зиновьев, с. 216]. Сын помогает матери развязать руки и глаза.
Второй тип молитвы в сказке связан с молитвой как необходимым действием в некой бытовой ситуации, где содержание просимого прочитывается из возникших обстоятельств. К такому типу молитвы в русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока относится молитва, сопутствующая приветствию. Так молится персонаж, вошедший в чужой дом, даже и антагониста: «Иван-царевич Богу помолился, во все стороны поклонился» (313А, С Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 231]. Впрочем, молитва может быть заменена на приветствие, обращенное к Богу и к хозяину дома: «Здравствуйте Богу и хозяину!» (300А Бой на калиновом мосту, 301А, В Три подземных царства и 3021 Смерть Кащея в яйце) [Матвеева, Леонова, с. 63]. В этом случае молитва показывает героя как человека, выполняющего принятые в русской традиции нормы поведения.
Сказка отразила и молитву при отправлении в дорогу, перед началом важного дела, где особо необходимо Божие благословление. Как правило, молятся персонажи, которым предстоит долгое путешествие и/или выполнение трудной задачи. Эта молитва произносится дома. «Помолился Богу, попросил благословления у матери и отправился Ваня на могилку» (300А Победитель змея и 530А Сивко-Бурко) [Матвеева, 1979, с. 149]. В этом случае молитва может быть и совместной: молятся все персонажи, отправляющиеся в дорогу, как, например, богатыри, решившие спасать царских дочерей: «Стали, Богу помолилис, и пашли путём-дарогою искать етих каролевских дачерей» [Азадовский, с. 95] (301А, В Три подземных царства). Молитва перед отъездом персонажей может совершаться не только дома, но и в церкви. Так, семья, уезжая из монастыря, заказывает молебен: «Пошли в монастырь, сослужили молебен и собрались и поехали тогда домой» (300А Победитель змея) [Матвеева, 1979, с. 176].
В русских народных волшебных сказках на сюжет 313А, В, С Чудесное бегство часто используется формула-совет помолиться впавшему в уныние персонажу: к ней должен прибегнуть герой, получивший невыполнимую задачу, совет ему дает помощница. При этом акцентируется внимание на времени молитвы: за каким действием героя она должна следовать и что именно герой обязан сделать после молитвы. Если во всех рассмотренных выше мотивах, связанных с молитвой, инициатива принадлежит самому молящемуся, то в этом случае инициатором является другой персонаж: «Попей квасу, помолись Спасу и ложись спать» [Матвеева, 1981, с. 138]. Этот же совет дает герою и другой тип помощника - старик-молитвенник: «Ну что ж, молись Спасу, завтра я тебе что-нибудь расскажу...» (313А Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 208]. Совет помолиться может исходить и от героя. Он просит мать заказать ему у кузнецов палицу. Мать переживает, что и в этот раз кузнецы не смогут хорошо выполнить работу. «Ничего, матушка, не печальтесь. Молись Спасу да ложись спать. Утро вечера мудренее» (СУС аналогий не дает) [Матвеева, 1979, с. 111]. Впрочем, совет помолиться может быть дан и возгордившемуся персонажу - ради обретения смирения. Герою дают выпить чудесный напиток, прибавляющий силу, и спрашивают, как он себя чувствует. Герой отвечает, что теперь он в состоянии перевернуть землю. Дарительница советует ему: «Но, <...>, не хвались, а Богу молись» (502 Медный лоб) [Матвеева, Леонова, с. 199].
Третий тип молитвы, весьма редкий, связан с молитвой как функцией православного христианина. Этот тип имеет несколько разновидностей. Первая из них репрезентирует молитву как особое делание благочестивого православного христианина-мирянина. Этот тип молитвы приписывается благочестивым персонажам как женского, так и мужского пола, но при этом делается акцент на
зрелом возрасте молящихся. Русская народная волшебная сказка прибегает не только к православным мотивам, но и создает новые разновидности типов персонажей, к каковым можно отнести святых, выступающих в роли помощников героя. В волшебной сказке представлена и молитва матери о взрослом сыне: в тяжелые для него дни испытаний мать поддерживает его своей молитвой, и на помощь сыну является сам свт. Николай Чудотворец. Но до этого события к персонажам чудесным образом попадает икона: герой находит ее на отвале и приносит домой. Делается акцент на бережном отношении к иконе и на продолжительности молитвы: «Мать была старуха религиозна, она икону отмыла - оказался Николай Угодник. Она поставила ее в угол и давай молиться Богу. Все молится. А Сережа все работает» (307 Девушка, встающая из гроба) [Матвеева, Леонова, с. 124]. К ним домой приходит старик, внешне похожий на святого Николая, просится переночевать, его пускают, но говорят, что накормить нечем. И вновь происходит чудо. Святой Николай отвечает: «Бог даст день, Бог даст пишу <...>» (307 Девушка, встающая из гроба) [Матвеева, Леонова, с. 124]. Так и оказывается: вдруг в доме на полочке обнаруживается еда, из которой старуха и готовит ужин. Ситуация еще повторяется дважды.
Образ другого помощника (313А Чудесное бегство) также можно соотнести с образом святого, хотя и остающегося в сказке безымянным. Герой обнаруживает в лесу старичка, живущего под корнем дупла: «Отворяет дверь, там, конечно, стоит седой старичок, как лунь, и усердно Богу молится. Не стал перерывать. Этот ученый человек, он долго продолжал молиться» [Матвеева, 1981, с. 207]. Затем старичок рассказывает герою о себе, обозначая продолжительность своего молитвенного подвига: он тридцать лет в дупле молится. Этот персонаж может быть соотнесен со многими подвижниками Православия, уходившими в безлюдные места для спасения души, к каковым, например, относится и святой прп. Иоанн Рыльский, живший в дупле дерева.
Вторая разновидность молитвы как функции православного христианина - это молитва священника, причем священники могут быть как настоящие, так и мнимые. Для сказок о бегстве героя и его невесты из иного мира на сюжет 313А, В, С Чудесное бегство характерен следующий мотив. Антагонист отправляет за ними погоню, и беглецы трижды меняют свое обличье, таким образом скрываясь от преследователей. Во второй раз они принимают облики, связанные с православием: церкви (старой церкви, часовни) и дряхлого старика (караульщика церковного, монаха, попа, священника). При этом в текстах нет четкого соотнесения между полом персонажа и принимаемым им обликом: в священника или монаха может превращаться и невеста, в церковь может оборотиться и конь персонажей. Обращению иногда предшествует совет невесты, как именно себя должен вести герой: «Я сделаюсь церквой, а ты попом, и ты бери кадилу, и ходи, кади, пой алилую с маслом» (222В Война птиц и зверей и 313В, С Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 190]. В большинстве случаев молитва работает на создание принятого образа: монах, священник молятся, когда появляются преследователи: «Прибежали слуги, забежали в церковь, видят - поп обедню служит да все «аллилуйя» поет» (313А, С Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 234]; «Служба идет на языке непонятном. К священнику прикасаться нельзя, а церковь в карман не положишь» (313А, С Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 238]. Молитва способствует герою игнорировать вопросы антагонистов когда те спрашивают о беглецах, он только лишь произносит: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» (313А, С Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 234]; «Черти подлетели, а в церкви зазвонил колокол, вышел на амвон поп с кадилом и завел свое ... . Окурил их ладаном. Черти еле ноги уволокли» [Свиридова, 1989, с. 48] (313А, В, С Чудесное бегство). Но молитва, вернее, указание на ее продолжительность, может являться и своего рода показателем прошедшего времени. На вопрос преследователей о беглецах герой отвечает: «. как век начался, иду на спасение души, Богу молюсь, больше никого не знаю» (313А, С Чудесное бегство, 553 Ворон-помощник и 314 Чудесное бегство: в бегстве помогает лошадь) [Матвеева, 1981, с. 122].
Подобный мотив используется и в сказке на сюжет 313Н* Бегство от ведьмы с помощью бросания чудесных предметов: Троеножка-бычок помогает герою и его невесте ввести преследователей в заблуждение: «Будь ты, хозяйка, старой церковью, ты, Иван-царевич, будь попом старым, а я стану кадилом. Иван-царевич, ходи по церкви, кади кадилом» (511 Чудесная корова и 313Н* Бегство от ведьмы с помощью бросания чудесных предметов) [Зиновьев, с. 95]. Появляются преследователи, видят следующую картину: «... стоит церковь стара, дряхла, на пороге стоит поп старый, кадилом машет и говорит: "Господи, помилуй, Господи, помилуй!" Погоня спрашиват:
- Таких-то не видели? - А поп ходит и приговариват: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!"» (511 Чудесная корова и 313Н* Бегство от ведьмы с помощью бросания чудесных предметов)
[Зиновьев, с. 96].
Отчасти схож с этим мотивом другой мотив: антагонист дает герою невыполнимую задачу -построить за одну ночь церковь, при этом обозначен и персонаж, который должен там находиться, -это настоящий священник, и действие, которое он должен выполнять: «. чтобы ты сегодни в ночь против моего дворца построил камену церкву и к утру чтоб все было готово, были кумпола и колокола и свяшенник в ей пел» (222В Война птиц и зверей и 313В, С Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 187].
Во всех рассмотренных мотивах, связанных с молитвой, ей всегда приписывалась положительная семантика. Крайне редко в волшебных сказках встречается негативная оценка молитвы. В данном случае она связана с образом священнослужителя, также отрицательно оцениваемого. Такое представление, когда в сказке показана несостоятельность молитвы, в общем-то, не свойственно волшебной сказке. Следует обозначить, что время фиксации сказки приходится на период между 1965 и 1970 гг. и сказочница не скрывала своего атеистического мировоззрения. Так, в сказке на сюжет 700 Мальчик с пальчик (Горошек, Воловье ушко) повествуется о том, что корова проглотила героя, он начал играть на дудочке в коровьем желудке, мать испугалась непонятных звуков, доносящихся из утробы животного, позвали попа. «Нацепил на себя свои рясы, взял свое кадило и идет.
Пришел в сарай, замахал кадилом, загудел свои молитвы. А мальчик слышит: кто-то поет - и давай подыгрывать.
Как услышал поп, что во чреве коровьем что-то играет на мотив "Господи помилуй!" -перепугался, бросил кадило, подобрал рясы - да ходу!» [Свиридова, 1989, с. 32].
Третья разновидность мотива связана с церковной службой, при этом значимым для развития сюжета оказывается не молитва в храме, а нахождение персонажей в обозначенном локусе, хотя при этом вводится в пространственно-временную характеристику упоминание о важных церковных праздниках. Присутствие персонажей в церкви подразумевает и их молитву, сказочник делает акцент на том, что подобное событие (молитва в церкви) имела место в прежние времена, сейчас же, в его настоящем, этого не происходит: «Поехали в церкву молиться Богу (это раньше). Но, приезжают туды, в эту церкву ...» (511 Чудесная корова и 510А Золушка) [Зиновьев, с. 98]. Посещение церкви может быть семейным событием или совершаться в кругу подруг: «И пойдет она с подружками в церковь, приходит из церкви ...» (300А Победитель змея) [Матвеева, 1979, с. 174]. Мотив нахождения в церкви используется персонажем для достижения цели: «Когда все к обедне ушли, он насмолил пол. И когда обедня кончилась, она вышла, наступила на это место - полуботиночек-то остался» (511 Чудесная корова и 510А Золушка) [Зиновьев, с. 99]. Особо важно посещать церковь в великие праздники, эта мысль утверждается в русской народной волшебной сказке. Героиня убегает из дому и нанимается в услужение в богатый дом. «Назавтра Пасха, Христов день. Хозяйка, ета купчиха, говорит:
- Вы вот сможете мне тут печку протопить и там пол подобрать ..., а мы идем в церковь, у нас Христов день» (313Е* Сестра просела и 510В Свиной чехол) [Матвеева, Леонова, с. 215].
Во время молитвы отвлекаться нельзя, но это правило нарушается, причиной становится необычайная красота героини: «Эти (сводные сестры) Богу молятся и смотрят на нее» (511 Чудесная корова и 510А Золушка) [Зиновьев, с. 98]. Героиня надевает красивое платье и тоже отправляется в церковь: «Ну, ... хозяйский сын, ..., не молился Богу, а смотрел только на нее» (313Е* Сестра просела и 510В Свиной чехол) [Матвеева, Леонов, с. 215], затем хозяйский сын говорит матери о девушке-красавице: «Видала, мамаша, какая красавица стояла. Я даже ни одного раза не перекрестился, я только смотрел на нее» (313Е* Сестра просела и 510В Свиной чехол) [Матвеева, Леонов, с. 215]. Церковь - единственное место, где герой может встретиться со своей невестой: «А вот придет она в церковь, так там и можно ее увидеть» (400А Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену и 3021 Смерть Кащея в яйце) [Матвеева, 1981, с. 65].
Иногда особо оговаривается одежда, в которой героиня должна посещать церковь (если одеяние выполняет дополнительную функцию), при этом акцент сделан именно на платье: оно должно вызвать у второй жены зависть и желание купить его. Золовки учат невестку: «Пойдешь когда ... в церковь, надевай это платье. Ни на чего ... не меняй - только на него [на мужа]» (433В Царевич-рак) [Матвеева, Леонова, с. 180]. Третье платье, подарок третьей золовки, оказывается самым красивым, надеть его надо только на праздник в церковь.
Любопытно, что и антагонисты, вернее, только один из представителей обозначенного типа персонажей - Марко Богатый (461 Марко Богатый), тоже ездят по монастырям и тоже молятся Богу,
но при этом их молитве не приписывается такой функции, как у положительных персонажей: присутствует лишь констатация их молитвы, за рамками повествования оказывается ее содержание. По сути, поездка Марко Богатого в монастырь становится причиной того, что он в этом локусе обнаруживает героя, которого, как считает, давно придал смерти. Монах рассказывает ему историю появления героя в монастыре: «... старый Марко приехал в монастырь Богу помолиться, и тут ему монах рассказал, что этого парня [Василия] выловили в реке» [Свиридова, 1986, с. 46] (461 Марко Богатый). Очевидно двойственное поведение у Марко Богатого: он внешне ведет себя как православный христианин, но при этом постоянно предпринимает попытки предать смерти своего будущего - нежеланного - наследника.
В сказке на сюжет 516 Верный слуга представлен редкий для волшебной сказки мотив: убийство собственного ребенка ради оживления другого персонажа: «Приснилось во сне етому человеку во христовскую заутреню: разорвать етого мальчишка, взясть етой крови, обтереть могущего богатыря, воздвигнется, разбудится, оздоровит, станет и пойдет». Так и происходит, при этом подчеркивается связь действия и времени: «Не пожалели оне ребенка, дожидались с часу на час благовес празднику, услыхали звон Божьим храме, раздался колокол по всему городу» (516 Верный слуга) [Матвеева, 1981, с. 47-48]. В это время супруги убивают свое дитя и его кровью оживляют умершего слугу.
В русских народных волшебных сказках упоминаются и заупокойные молитвы. Так, у героя умирает жена. Он увозит гроб с ее телом на остров, оставляет записку: «Кто этот гроб найдет, чтобы эту Александру-царевну схоронили тут и на этом месте построили монастырь и службу служили, Александру-царевну поминали» (300А Победитель змея) [Матвеева, 1979, с. 173]. Спустя много лет герой подплывает к острову и слышит службу, делая соответствующие действительности выводы: «Благостят. Наверно, схоронена. Ишь, служба идет, поминают ее» (300А Победитель змея) [Матвеева, 1979, с. 175].
Все рассмотренное разнообразие мотивов связано с настоящей молитвой. В русских народных волшебных сказках рассматриваемого нами региона встречается и мотив молитвы как представления, при этом имитируется настоящая молитва в ее языческом воплощении. Таковой выступает молитва жены Кощея о его здоровье и о собственном благополучии, функция этого действия - ввести антагониста в заблуждение и выведать важную для героя информацию. Похищенная Красота пытается узнать, где смерть Кощея, он, обманывая ее, говорит, что в голике. «Голик этот озолотили, взяли полтинушну свечу и голик этот под Святы поставили. Как ему прийтить, она засветила свечу и встала середи дворца» (301 А, В Три подземных царства, 3021 Смерть Кащея в яйце, 303 Два брата и 4021 Царь-девица). Кощей застает жену молящейся и спрашивает ее, что она делает, и получает ответ: «Да чего делаю - твою смертушку озолотила, под Святы поставила - на нее и молюсь, чтобы ты меня любил да долго жил, хлебом кормил» (301А, В Три подземных царства, 3021 Смерть Кащея в яйце, 303 Два брата и 4021 Царь-девица) [Матвеева, 1979, с. 54]. Во второй раз Красота золотит рог (именно в нем, по словам Кощея, находится его смерть), ставит перед ним уже рублевую свечу (т.е. происходит увеличение размеров внешней атрибутики молитвы, другие же действия совпадают с действиями первой молитвы). Красота узнает желаемое после второй имитации молитвы. Другая похищенная жена, Руса-Руса, молится вслух, чтобы Кощей сам услышал, чего она якобы просит: «. а как увидала, что Кощей Бессмертный ворочается, стала перед ним на колени и молится:
- Батюшка голичок! Поживи подоле, чтобы Кощей Бессмертный прожил подоле» (400А Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену и 3021 Смерть Кащея в яйце) [Матвеева, 1981, с. 67]. Во второй раз объектом поклонения становится собака, считающаяся грязным животным (впрочем, отрицательная семантика приписывается в традиционной культуре и голику).
Кроме того, в русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока представлены и другие мотивы, связанные с молитвой, скорее, они работают на создание образа персонажей. Герой просит Господа даровать ему смерть, но просьба его остается без ответа. Змея соскальзывает герою на шею. «Иван Петрович понес и молит Богу:
- Хоть бы какой зверь меня съел от этой невежи» (300А Победитель змея и 315В Неверная жена) [Матвеева, 1979, с. 232]. В повествование сказочника как констатация включена молитва к Богу о даровании всем достойной жизни. Герой, прежде бывший обузой матери и отцу, исправился: «Стал сын самый лучший, самый примерный, мать и отца любил, почитал, работал рук не покладая, всем людям добро делал, семью хорошую завел.
Дай Бог каждому так жить» [Свиридова, 1986, с. 55] (325 Хитрая наука).
Молитва в волшебной сказке может быть обещана как дар одного персонажа другому за выполненную просьбу. Мать просит кузнецов сковать палицу для сына попрочнее: «Так уж куйте, куйте крепкую, Богу буду молиться за вас» (СУС аналогий не дает) [Матвеева, 1979, с. 112]. Краткая молитва, где призывается Имя Божье, сопутствует желанию получить некую информацию. Это может быть просьба персонажа, попавшего в беду, узнать свою вину у Господа. Купец, чьи кони завязли, молится: «Господи, чем же я провинился?» (313А, В, С Чудесное бегство) [Матвеева, 1981, с. 239]. Мать не узнает своих детей, вернувшихся домой взрослыми мужчинами: «Боже мой, что это за люди?» (300А Бой на калиновом мосту, 301А, В Три подземных царства и 3021 Смерть Кащея в яйце) [Матвеева, Леонова, с. 61]. Мать из другой сказки радуется добыче сына: «Ой, Господи, сынок! Где это ты?» (706С Терпеливая Елена, 709 Мертвая царевна и 707 Чудесные дети) [Зиновьев, с. 217]. Царская дочь очень хочет получить скатерть, которая принадлежит Бобе-королевичу. Призвав Имя Божие: «Господи, твоя воля!» (707В* Бова-королевич) [Матвеева, 1979, с. 187], она начинает эту скатерть выпрашивать.
Проведенное исследование позволяет сделать ряд выводов. В русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока представлена группа мотивов, связанных с молитвой, работающих и на развитие сюжета, и на создание образов персонажей, при этом она значима для межличностных отношений персонажей (как между собой, так и с Богом). Бог как действующее лицо в проанализированных текстах не фигурирует (это свойственно преимущественно легендарным сказкам), но его присутствие в жизни персонажей осознается через довольно регулярное обращение к Нему и через помощь, оказываемую Им. Молитва, как правило, - личное делание (это очевидно из преобладания индивидуальной молитвы над парной или групповой): непосредственное обращение к Богу ценнее совместной молитвы, но если молитва происходит в церкви, то важна именно ее соборность, которая, впрочем, в волшебной сказке лишь подразумевается. В основном, молятся положительные персонажи, отрицательные персонажи могут присутствовать при их молитве, еще реже - молятся сами. Вне церкви персонажи молятся о себе или о других (впрочем, направленность молитвы в значительной части мотивов не обозначена). В молитве о другом персонаже очевидна любовь к нему (в основном, матери к сыну или к сыновьям), в молитвах о себе - беспокойство за свое будущее существование, которое будет иметь место, преимущественно, в скором времени. Лишь одной группе молитв присущ сильный эмоциональный накал (персонаж в беде молит о помощи, и просьба исполняется Богом незамедлительно), в других же группах молитва лишена такой черты; в некоторых случаях молитва священника (вернее, персонажа, принявшего его облик) выполняет защитительную функцию. В исследованных текстах были выявлены молитвы-просьбы при полном отсутствии молитв-благодарений, что характеризует персонажей в межличностных отношениях с Богом лишь как потребителей благ, даруемых Им. Десятилетия атеизма почти не повлияли на отношение русского народа к молитве, выраженное в народной волшебной сказке, что, возможно, отчасти объясняется спецификой жанра.
Литература
1. Азадовский М.К. Восточнославянские сказки. - СПб.: Тропа Троянова, 2006. (Полное собрание русских сказок. Довоенные собрания. Т. 13).
2. Зиновьев - Русские сказки Забайкалья / сост. В.П. Зиновьев. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1983.
3. Матвеева - Русские волшебные сказки Сибири / сост. Р.П. Матвеева. - Новосибирск: Наука, 1981.
4. Матвеева - Русские народные сказки Сибири о богатырях / сост. Р.П. Матвеева. - Новосибирск: Наука, 1979.
5. Матвеева, Леонова - Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: волшебные и о животных / сост. Р.П. Матвеева, Т.Г. Леонова. - Новосибирск: Наука, Сиб. издат. фирма, 1993 (Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока).
6. Свиридова - У ключика у гремучего: Дальневосточный фольклор / сост. Л. Свиридова. - Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1989.
7. Свиридова - Фольклор Дальнеречья / сост. Л.М. Свиридова. - Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1986.
Краюшкина Татьяна Владимировна, заведующая центром истории культуры и межкультурных коммуникаций Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, доктор филологических наук.
Krayushkina Tatyana Vladmirobna, head of the center of history of culture and intercultural communication, Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB PAS, doctor of philological sciences. Те1.: (423)2264012; e-mail: kvtbp@mai1.ru
