CC BY
287
УДК [391:316.723-053.6]"20"
М. В. Яковлева
Мода в гендерной идентичности молодежи цифровой эпохи
Процессы, проходящие в современной культуре, направлены на преодоление кризиса общественных отношений, обусловленных глобализацией и унификацией. Большая роль в развитии социальной толерантности принадлежит категориям уникальности и идентичности. В статье рассматривается проблематика формирования гендерной идентичности в молодежной среде в цифровую эпоху. Инструментом формирования гендерной идентичности традиционно считаются внешние корреляты - одежда, аксессуары, манеры, фактором развития которых является мода как процесс воплощения духовных идеалов в материальные образцы. Внимание акцентируется на пространстве репрезентации гендерной идентичности - цифровом информационном поле. В частности, формирование и репрезентация многообразия образов «мужественности» и «женственности» рассматриваются в системе социальных сетей. Теоретическое и практическое осмысление принципов гендерной идентичности и их реализация в современной моде являются важным в процессе прогнозирования развития художественных практик.
Ключевые слова: толерантность, гендер, гендерная идентичность, мода XXI в., молодежная мода, образ мужественности, образ женственности, цифровая культура
Mariya V. Yakovleva Fashion in digital age youth gender identity
Processes taking place in modern culture sent to public relations crisis overcoming due to globalization and unification. Big role in tolerance development belongs to category of uniqueness and identity. The article dedicated to problematic of the gender identity formation in youth environment within digital epoch. Tools of the gender identity formation in accordance with a tradition are external correlates such as clothes, accessories, manners, the factor of their development is the fashion as a process of spiritual values embodiment into material samples. Attention emphasizes to space of the gender identity, i. e. digital information field. In particular, formation and representation of diversity «masculinity» and «femininity» images being considered in social networks system. Theoretical and practical comprehension of the gender identity principles and their implementation in the modern fashion are the main ones in a process of artistic practices development forecasting.
Keywords: tolerance, gender, gender identity, 21st century fashion, youth fashion, masculinity images, femininity images, digital culture DOI 10.30725/2619-0303-2019-1-99-102
В современной культуре толерантности, где значимыми характеристиками стали визуализация и виртуализация, проблематика, связанная с индивидуальной идентичностью, приобретает актуальный характер. Одним из факторов, формирующих идентичность, традиционно является гендер как инструмент социализации. Сегодня гендер трактуется как система межличностного взаимодействия, посредством которой создается, подтверждается, воспроизводится представление о «мужском» и «женском» как категориях социального порядка. Гендер рассматривается как социальный конструкт, как категоризация, базирующаяся на объективных и субъективных факторах. К числу первых относятся социальные ожидания и гендерные роли, ко второй группе -самостоятельное конструирование идентичности, инструментом создания которой традиционно являются костюм и мода. Мода выступает как процесс воплощения духовных идеалов
в материальные объекты, а костюм является инструментом репрезентации идентичности. Гендер - системная характеристика, главный вопрос гендерной методологии - вопрос о «ресурсах (источниках) создания тендера» [1, с. 60].
Гендерная идентичность - категория не универсальная, а культурно-детерминированная. Конструирование социально-нормативного субъекта связано с нормами и стереотипами, которые «репрезентируется с помощью внешних знаков и показателей (коррелятов) - одежда, прическа, украшения, особое поведение» [1, с. 61].
В анализе проблематики репрезентации гендера традиционно выделяют три составляющие - биодетерминированную, социодетеми-нированную и культурный аспект. В них гендер выступает как культурная метафора, как элемент символических рядов «мужественности» и «женственности», обусловленных социальными ролями. Социобиологическая концепция гендера
традиционно подразделяет тендерную идентичность на две основные категории - цесгендер-ную (совпадающую с биологическим полом при рождении) и трансгендерную (несовпадающую с биологичесм полом при рождении).
К современным характеристикам общественных отношений в первую очередь относят значимость «толерантности» во всех сферах культуры повседневности. Во многом именно представление о «толерантности», основанное на феминистической борьбе за равноправие, обесценило «женское» и «мужское» в культуре, что спровоцировало формирование многообразия гендерного дисплея (И. Гоффман) как матрицы гендерной идентичности [2, с. 75].
Развитие цифровых технологий и демократизм информационного поля толерантности также явились дополнительными факторами ускорения формирования многообразия «ген-дерной идентичности», которая рассматривается как самоощущение человека, его внутренняя свобода. Так, например, социальная сеть Facebook предлагает для своих пользователей 54 новых варианта гендерной идентичности от традиционных «мужской», «женский» до экспериментальных трансгендерных - «отрицающий половую принадлежность», «недопол» и др. [3]. С позиции социального конструктивизма, к инструментам которого относится мода, данный факт можно определить через отбор социальных условий, определяющих их «главный статус», зависящий от повседневных «реальностей». Одной из современных реалий является размывание границ «норм», что приводит к значительному увеличению роли девиантности в обществе. Критерий нормативности также не универсален в современном обществе - «чтобы определить, что именно является правильным, мы стараемся разузнать, что считают правильным другие, а свое поведение мы считаем правильным только до тех пор, пока наблюдаем его у окружающих» [4]. Пристальное внимание к девиантности со стороны СМИ и виртуального пространства социальных сетей репрезентирует его как «проявление нормативного разнообразия и определяется как заслуживающее внимания» [5, с. 222]. Поэтому именно в молодежной среде, как среде, активно использующей данный вид коммуникации, практика многообразия «гендерной идентичности» получила наибольшее распространение. Особо нужно отметить категорию гендерной идентичности, предлагаемую для регистрации в социальных сетях и разнообразных коммуникаторах, обозначаемую как «другое». В данной рефлексии самоидентификации воплощена бесконечность самоощущения индивида, связанная с равноважностью как основным критерием толе-
рантности. Эта тенденция иллюстрирует понимание множественности культуры проецирующей бесконечность: желания (Ж. Лакан), повторения (Ж. Деррида), текста (Ю. Кристева), языковых игр (Ж. Лиотар) и, соответственно, бесконечность гендерной идентичности.
Динамика образов «мужественности» и «женственности» - критериев идентичности в ХХ в. претерпела ряд изменений. Одной из тенденций стало репрессивное отношение к репрезентации традиционных гендерных образов, что связано с их соотношением с трансформацией социокультурных ролей в обществе. В частности, мужские роли -воин, защитник, добытчик - дискредитированы в культуре из-за таких характеристик, как агрессивность, сексуальность; а женские роли - жена, мать - воспринимаются негативно из-за таких характеристик, как покорность, эмоциональность, капризность. Поэтому выбор гендерной идентичности как инструмента социализации идет по пути принятия ее экспериментальных форм. Данное явление нашло воплощение в развитии моды ХХ в., основной тенденцией которой стал «унисекс». Хотя практика нивелирования половой принадлежности в костюме, заимствований элементов гардероба другого пола существовала на протяжении всей истории человечества. Например, отсутствие «половых» маркеров в византийском костюме, связанное с христианскими догматами о греховности тела, привело к развитию трапециевидных силуэтов, демонстрирующих асексуальность. Для ХХ в. стремление к нейтрализации репрессий по половому признаку стало причиной появления таких стилей в развитии костюма, как, например, стиль «гарсон». Он возник в 1920-х гг. на волне борьбы женщин за свои права как инструмент социализации. Его строгие прямые линии, отсутствие традиционных символов женственности в костюме изменили устоявшиеся представления о субъект-объектных отношениях в культуре гендерных отношений. Еще одним ярким примером может служить «павлинья революция» отражающая идеи феминизации в мужском костюме 1960-х гг., когда победа феминизма позволила табуировать проявления традиционной мужественности, такие как сексуальность и агрессивность. Для XXI в. актуальной стала тенденция «мода на двоих», когда созданные модели не определяются (ни конструктивно, ни стилистически) как женские или мужские, и предполагается их использование обоими полами. Данному направлению способствовали как изменения в определении гендерной идентичности, так и тенденции в дизайне костюма - оверсайз, безразмерность, ставшие традиционными заимствования из гардероба обоих полов, а также устоявшаяся традиция унисекса, в которой нет четких указаний на принадлежность к определенному полу.
Мода в гендерной идентичности молодежи цифровой эпохи
Также репрезентации экспериментальной (трансгендерной) гендерной идентичности способствует эклектичность современной моды, выраженной в стиле «кэжуал». В нем основной акцент ставиться на удобство и практичность, исключая категоризацию по половому признаку, а «случайности» сочетания элементов костюма репрезентирует бесконечность разнообразия образов, в том числе и гендерных. Сегодня эта тенденция также претерпевает трансформацию, актуальность приобретает направление «норм-кор». В нем находит воплощение внегендерная (бесполая) концепция «одежды как одежды», понимаемой как средство укрытия тела, не связанное с «модой», как социокультурной мифологемой. Часто «нормкор» называют модой «для тех, кто устал от моды», а ее каноны определены в так называемом стиле «Стивена Джобса» - свитер, джинсы и кроссовки. Таким образом, мода повседневности нивелирует все признаки, провоцирующие репрессивное отношение к индивиду (такие как пол, раса, возраст, социальное положение) и позволяет реализовать принципы толерантности, выраженные в унификации и обезличивании объекта.
В то же время в цифровом пространстве социальных сетей, которые также являются социальным лифтом, наметилась тенденция превалирования традиционной (цесгендерной) идентичности. Современная культура ориентирована на бытие-под-взглядом, когда одним из критериев успешной социализации является приобретение визуальных атрибутов, присущих приоритетной социальной группе. Машина, одежда, путешествия и другие труднодоступные маркеры успешности приводят к тому, что образы, репрезентируемые в социальных сетях, становятся важнейшим средством на пути к обретению высокого социального статуса. Так в ^адгат, Facebook и других сетях пользователи репрезентируют свою идентичность в рамках традиционных сценариев гендера - «реальные пацаны», «настоящий мачо», «гонщик», «фитоняшки», «стервы», «дерзкие» и др. Традиционные образы «мужественности» и «женственности» здесь выступают как инструменты социально-виртуального лифта. Большинство «лайков» и «репостов» получают те материалы, в которых герои идентифицируют себя в рамках параметров половой привлекательности. Данные параметры также определяются в системе социальных ролей. Женская привлекательность строится по анатомическому принципу с акцентом на грудь, талию и бедра, а мужская - по принципу маркеров социального статуса - трофеи, победы, авторитет. Большое значение в этом процессе приобретают внешность, стиль, экспрессивность - выраженные в понятии «крутая поза» [6, с. 230].
За пределами виртуальной реальности самые «привлекательные» для обоих полов образы определяются как асоциальные. Основной отличительной характеристикой данных иден-тичностей можно считать конструирование на основе сексуальности, подтверждая принцип отбора партнеров: лучшее потомство от лучших производителей. Образы «гонщика», «мачо», основываясь на агрессивности, гиперсексуальности «самца», привлекают внимание как женской половины (желание обладать и укрощать), так и мужской, вызывая зависть и желание соответствовать образу истинной маскулинности. «Хотя этот канон считается дисфункциональным, принося больше неприятностей, чем выгод, его носители продолжают считать себя единственными „настоящими" мужчинами» [4]. Аналогичная тенденция относится и к репрезентации женственности - «стерва», «капризная принцесса» как не отвечающей законам толерантности, социальным ожиданиям и ориентированным на «мужской взгляд».
Важным инструментом в репрезентации традиционной гендерной идентичности является биодетерминированная категория - категория телесности. «Именно психический эффект телесного взгляда человека является одним из сильнейших аффектов субъективной идентификации и именно он чаще всего задействуется в манипуляциях женскими образами в культуре» [7, с. 50]. В современных условиях давления культуры на «мужское» его образы также подвержены манипуляциям. Понимание каноничности мужской роли традиционно определяется через «норму успешности/статуса», «норму физической твердости», «норму умственной и эмоциональной твердости», «норму антиженственности» [8, с. 163].
Репрезентация телесности и сексуальности для моды является важным критерием в процессе возрастной стратификации, декларируя «молодость» как категорию успешности, социальной авторитетности. В условиях толерантности современной моды отмечается тенденция к изменению отношения к «возрастным» показателям. Появление моделей элегантного возраста, дизайн костюма, не учитывающий возрастные особенности (оверсайз, свободный крой и др.), доказывают, что категоризация по возрастному принципу претерпевает изменения. Поэтому «молодежная мода», появившаяся на волне поколения «беби-бума» 1960-х гг. (для которой характерными чертами стали - эксперимент, творческая энергия, поиски идентичности, выраженные в многообразии стилей в костюме), утратила приоритет в среде молодежи. Однако костюм, репрезентирующий традиционный гендер, где одним из критериев выступает
телесность, позволяет репрезентировать подлинную физическую традиционную «молодость». Концепция осознания тела и, соответственно, его демонстрации стала основой развития таких стилей, как «беби дол», «бельевой стиль», которые активно используются блогерами для привлечения внимания со стороны аудитории.
Можно отметить, что в цифровую эпоху с ее характеристиками виртуализации и визуализации динамика гендерных образов развивается по законам «бесконечности гендерной идентичности», репрезентируя основной закон толерантности - равноважность.
В среде молодежи поиски гендерной идентичности - один из важных критериев социализации, выбор которой социодетерминирован. На сегодняшний день можно отметить отсутствие разницы между физической и виртуальной реальностью для молодого поколения и его социализации. В то же время эти два информационных поля предполагают особый выбор гендерной идентичности по принципу реализации социальных ожиданий и запроса.
Так, в пространстве физической реальности молодежь отдает предпочтение экспериментальным гендерным идентичностям, имеющим «внегендерное значение». Данный процесс находит воплощение в таких актуальных тенденциях моды, как кэжуал, унисекс, нормкор, для которых деление костюма по половому признаку на мужской и женский несущественно ни в стилистическом исполнении, ни в конструктивном.
В пространстве социальных сетей в качестве инструмента социализации успешно выступают традиционные гендерные идентичности, для которых телесные практики (в частности «крутая поза» со всеми атрибутами успешности - от одежды и транспорта до способов проведения досуга) имеют основное значение. В то же время традиционные гендерные образы сегодня воспринимаются как устаревшие и дискредитирующие законы толерантности, а значит - асоциальные. Однако нарастающая популярность и востребованность репрезентации по традиционному гендерному типу определяет особенности современной толерантности, как кризисные. Реабилитация традиционных образов мужественности и женственности демонстрирует развитие политики толерантности от принципов «равнозначности» и унификации к принципам уникальности и рациональности.
Список литературы
1. Пушкарева Н. Л. Гендерная методология в истории // Гендерный калейдоскоп. Москва: Akademia, 2002. С.52-76.
2. Словарь терминов межкультурной коммуникации / И. Н. Жукова, М. Г. Лебедько, З. Г. Прошина, Н. Г. Юзефович; под ред. М. Г. Лебедько, З. Г. Прошиной. Москва: Флинта: Наука, 2012. 632 с.
3. Акопян А. Facebook жжот: 54 новых пола: весь список с переводом // Эхо Москвы. 2014. 14 февр. URL: https: // echo. msk. ru (дата обращения: 28.02.2019).
4. Кон И. С. История и теория «мужских исследований». Лекция 2. Маскулинность как история. URL: http:// srinest.com (дата обращения: 28.02.2019).
5. Коэн С. Средства массовой коммуникации, моральная паника и девиантность // Средства массовой коммуникации и социальные проблемы. Казань: Казан. ун-т, 2000. С. 222-246.
6. Месснер М. Маскулинность и профессиональный спорт // Антология гендерной теории. Минск: Пропилеи, 2000. С. 218-236.
7. Жеребкина И. Прочти мое желание. Москва: Идея-пресс, 2000. 256 с.
8. Берн Ш. Гендерная психология. Москва: Олма-пресс, 2001. 320 с.
References
1. Pushkareva N. L. Gender methodology in history. Gender kaleidoscope. Moscow: Akademia, 2002. 52-76 (in Russ.).
2. Zhukova I. N., Lebed'ko M. G., Proshina Z. G., Yuzefovich N. G.; Lebed'ko M. G. (ed.), Proshina Z. G. (ed.) Glossary of intercultural communication. Moscow Flinta: Nauka, 2012. 632 (in Russ.).
3. Akopyan A. Facebook zhzhot: 54 sex: whole list order. Echo of Moscow. 2014. Febr. 14. URL: https: // echo. msk. ru (accessed: Febr. 28. 2019) (in Russ.).
4. Kon I. S. History and theory of «male research». Lecture 2. Masculinity as history. URL: http: // srinest.com (accessed: Febr. 28. 2019) (in Russ.).
5. Cohen S. Mass media, moral panic and deviance. Mass media and social problems. Kazan: Kazan Univ., 2000. 222-246 (in Russ.).
6. Messner M. Masculinity and professional sport. Anthology of gender theory. Minsk: Propilei, 2000. 218-236 (in Russ.).
7. Zherebkina I. Read my wish. Moscow: Ideya-press, 2000. 256 (in Russ.).
8. Burn Sh. M. Social psychology of gender. Moscow: Olma-press, 2001. 320 (in Russ.).
