CC BY
13
Н. Н. Старикова (Москва)
Мировая поэзия в зеркале словенского
художественного сознания (литературный проект «Песнь Орфея»)
В статье анализируется вышедшее в Словении издание «Песнь Орфея. Антология мировой поэзии в подборке словенских поэтов» (1998), составленное действующими национальными авторами и отражающее рецепцию мировой поэзии в современной словенской литературе. Антология дает представление о том, какие произведения «прижились» на словенской почве и оставили свой след в сознании и культуре словенцев в конце ХХ в.
Ключевые слова: мировая поэзия, восприятие стихотворных произведений, проблемы перевода.
Светлой памяти Тоне Павчека посвящается...
В 1998 г. в Словении под редакцией поэта Н. Графенауэра вышла книга «Песнь Орфея. Антология мировой поэзии в подборке словенских поэтов», инициатором создания которой выступил литературный журнал «Нова ревия», учрежденный благодаря усилиям демократически настроенных деятелей науки и культуры в 1982 г., на заре зарождающихся в СФРЮ перемен. Журнал продолжил традицию словенских «вольных» изданий конца 1950-х — начала 1960-х гг. «Ревии 57» и «Перспектив», вокруг которых в годы «оттепели» группировалась либеральная интеллигенция. Несмотря на то, что официально «Нова ревия» имела подзаголовок «культурный ежемесячник», это было издание не столько обращавшееся к проблемам культуры, литературы и искусства, сколько ведущее открытую и яростную полемику по общественно-политическим и национальным вопросам, касающимся как словенского, так и общеюгославского контекста, фактически, сделавшееся в это время органом политической оппозиции. Со страниц журнала в середине 1980-х гг. прозвучали требования демократизации, введения многопартийной системы, установления конфедерации, он стал одним из рычагов влияния на массовое политическое сознание, катализатором общественных перемен. Именно у членов редколлегии «Новой ревии» возникла в середине 1990-х
гг. идея антологической подборки стихотворений всемирно известных лириков, как остроумно выразился один из участников проекта Й. Сной, идея «группового фотопортрета с госпожой Поэзией»1, выполненного лириками словенскими. В число составителей «Песни Орфея» вошли тридцать два на тот момент действующих поэта, представляющие весь почти полувековой «срез» современной словенской поэзии: от участника Второй мировой войны Ивана Минат-ти (р. 1924) до представителя пост-постмодернистской генерации Алеша Штегера (р. 1973). Старшее поколение представляют также три «аксакала» словенского стихосложения, участники легендарного сборника «Стихи четырех» (1953) Ц. Злобец (р. 1925), Т. Павчек (1928-2011) и Я. Менартом (1929-2004). В состав участников вошли представители разных художественных направлений: несколько ведущих поэтов-модернистов — Д. Зайц (1929-2005), В. Тауфер (р. 1933), Н. Графенауэр (р. 1940), Т. Шаламун (р. 1941), приверженцы «открытого» реализма А. Брвар (р. 1945), М. Деклева (р. 1946), А. Медвед (р. 1947), тяготеющие к постмодернизму М. Есих (р. 1950) и А. Дебеляк (р. 1961). В гендерном плане лидерство поэтов-мужчин безоговорочно — в авторский коллектив вошло всего две женщины: И. Симонович (р. 1953) и М. Видмар (р. 1961). Перед участниками была поставлена задача из всей глыбы мировой лирической поэзии отобрать десять «своих» стихотворений и в кратком эссе аргументировать принятое решение. При этом они имели право работать и с оригиналами, и со словенскими переводами и не были обязаны выступать переводчиками выбранных текстов. Такой подход, по мысли составителей, может дать представление о том, какие произведения мировой поэзии «прижились» на словенской почве, оставили свой след в сознании и культуре словенцев. В итоге в книгу объемом свыше 700 страниц вошло 289 стихотворений 137 авторов (в том числе и неизвестных), начиная с отрывков из «Эпоса о Гильгамеше» (XXII в. до н. э.) и заканчивая представителем современной испанской поэзии Хусто Хорхе Падроном (р. 1943), более половины книги составляют стихотворения авторов ХХ в. Чтобы оценить все значение такого для словенцев амбициозного проекта, необходимо вкратце ознакомиться с историей становления национальной переводческой традиции и определить роль перевода в процессе развития словесности.
Строго говоря, профессиональная словенская поэзия началась с перевода «Леноры» (1774) Г. А. Бюргера, к которой подступались и П. А. Катенин, и В. А. Жуковский, и Д. Г. Росетти. Эта баллада была в свое время своеобразным пропуском в мир высокого стихотворче-
ства. Перевести ее на словенский язык попытался в конце XVIII в. вольтерьянец, просветитель и меценат, переводчик-любитель Ж. Цойс, но неудачно. После него остался неуклюжий вариант и запальчивый комментарий, в котором автор утверждал, что словенский язык не обладает необходимой для интерпретации этого произведения легкостью и палитрой. А дальше сработали пушкинские «опыт, гений, случай». В 1824 г. молодой студент-правовед Ф. Прешерн приезжает из Вены в Любляну на каникулы. Знакомые, большинство из которых и не подозревает, что он пишет стихи по-немецки и по-словенски, просят его как человека просвещенного помочь разобрать архив покойного Цойса. В процессе работы Прешерн случайно находит черновики «Леноры» и делает свой, на этот раз блестящий, перевод. Успех подвигает его на создание первой словенской баллады «Водяной», вполне сопоставимой с европейскими образцами жанра. И оказавшись перед выбором: стать одним из немецкоязычных поэтов Австрийской империи или первым словенским поэтом, Прешерн предпочитает последнее. Благодаря его творчеству словенская литература делает колоссальный скачок в своем развитии. А баллада Бюргера в прешерновском переводе по праву включена в антологию «Песнь Орфея» как важнейший для словенской культуры артефакт.
Формирование переводческой традиции началось у словенцев во второй половине XV в. с деятельности протестанта П. Трубара, который перевел на словенский язык несколько богослужебных книг. В период барокко и классицизма речь об адекватном переводе практически не велась — стихотворцы без задней мысли смешивали свой вариант и оригинал. Во второй половине XIX в., когда шло бурное развитие жанров, деятели национального возрождения в целом с опаской относились к иностранным произведениям, подозревали в переводах угрозу для развития национальной литературной традиции. Только на рубеже XIX-ХХ вв. в период модерна в переводах вновь увидели источник обогащения национальной словесности. Подлинного расцвета переводческая деятельность достигает в Словении после Второй мировой войны — в это время перевод становится, наконец, полноценным окном в мировую культуру. Этому во многом способствовала кафедра компаративистики философского факультета Люблянского университета, где в 1945 г. профессор А. Оцвирк начал вести семинар о рецепции зарубежных авторов и их переводах на словенский язык, а также общество словенских литературных переводчиков, учрежденное в 1953 г. Более четырех столетий перевод «отвоевывал» место в национальном художественном пространстве. В 1925 г. теоретик ли-
тературы и литературный критик Й. Видмар сформулировал значение переводов и переводческой деятельности для нации в целом: «Культурное созревание нашего народа порождает каждодневную потребность в собственной постоянно пополняющейся переводной литературе, которая дает нам возможность познакомиться с произведениями других литератур»2. Не ставя под сомнение этот тезис, словенские переводчики-практики послевоенного периода всё же не скрывали опасений по поводу самой возможности адекватного воспроизведения образцов мировой поэзии на словенский язык — язык, как они полагали, заведомо более скромных ресурсов, чем, например, английский, русский, французский или итальянский. Этим объясняется довольно позднее появление в Словении ряда всемирно известных произведений, например, полный перевод «Паризины» Байрона был сделан Я. Менартом лишь в 1963 г.
Даже из этого краткого экскурса очевидно, что идея столь амбициозного проекта, каким является «Песнь Орфея», по объективным причинам ранее просто не могла возникнуть. Во введении к антологии, названном «Голос поэта и время», редактор книги Н. Графе-науэр, опираясь на высказывания Ш. Бодлера, О. Мандельштама и И. Бродского о природе поэзии, попытался сформулировать свое видение основной задачи книги, а именно совмещения двух необходимых для перенесения стиха в другую языковую среду условий: отождествить свое «я» с миропониманием и мироощущением автора — «услышать вещь у истока» (М. Цветаева3) и найти краски ее адекватного звучания на ином — словенском — языке. Прочитав и проанализировав сопутствующие личным подборкам эссе, можно определить два основных подхода участников проекта к материалу: интуитивный и рациональный. Одни, среди которых И. Минатти, Й. Сной, А. Брвар, Борис А. Новак, руководствовались ощущениями, настроениями, музыкой звучания. Другие — Ц. Злобец, Н. Гра-фенауэр, Т. Павчек — исходили из знания материала и выбирали из того, что переводили сами. При этом подавляющее большинство составителей отдали предпочтение посмертной славе — в антологии всего двенадцать имен авторов, здравствовавших на момент ее подготовки к печати. Однако оказалось, что для словенских литераторов конца ХХ в. мировая поэзия — это не только хрестоматийные для истории мировой литературы имена: Софокл, Овидий, Сапфо, Ли Бо, Данте, Петрарка, Шекспир, Байрон, Гёте, Пушкин, Бодлер и знаковые поэтические фигуры ХХ в.: Р. М. Рильке, Ф. Г. Лорка, Б. Пастернак, П. Неруда, Н. Хикмет, Э. Паунд, И. Бродский. В книгу по-
пали, очевидно менее знакомые широкой аудитории, латыш Эдварт Вирза (1870-1940), финн Пааво Хаавикко (1931-2008), канадец Марк Стрэнд (р. 1934) и вообще известная лишь весьма узкому кругу американская поэтесса Флоренс Огава (псевдоним Ал), выпустившая в 1970-е гг. пару сборников эротической поэзии. Помимо названных античных авторов, в сферу эстетических пристрастий составителей попали образцы псалмов из «Ветхого Завета», вагантсткая поэзия из сборника XIII в. «Кармина Бурана», поэтическое наследие Франциска Ассизского, произведения стихотворцев Востока (Имру аль-Кайс, Джалал ад-дин Руми, Ибн аль-Араби, Омар Хайям). Впрочем Европу обойти не удалось: тон задают французская, английская, и русская поэзия, четвертое место делят поэты, пишущие по-немецки и по-итальянски. За ними следуют северные американцы и испано-язычные авторы, включая представителей южноамериканских литератур. Самым предпочтительным для словенцев оказался Рильке — переводы двенадцати его стихотворений встречаются в книге восемнадцать раз. За ним по числу вошедших в антологию стихотворений следуют Т. С. Элиот и О. Мандельштам — десять текстов, замыкает тройку лидеров П. Целан. При этом Пушкин и Ахматова с их соответственно семью и пятью стихотворениями «обошли» Данте, Шекспира и Петрарку. В количественном отношении на первом месте французы — восемнадцать имен (А. Шенье, П. Верлен, А. Рембо, Ш. Бодлер, С. Малларме, П. Элюар и др.), второе заняли английские поэты — тринадцать авторов (У. Блейк, Дж. Китс, У. Вордсворт, Дж. Донн и др.). Русская муза — третья — представлена в книге стихами А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Кольцова, А. Блока, А. Ахматовой, О. Мандельштама, М. Цветаевой, В. Хлебникова, С. Есенина, В. Маяковского, Б. Пастернака, И. Бродского, и она безоговорочно лидирует с точки зрения частоты обращения. Среди других славянских имен, вошедших в антологию, три польских: А. Мицкевич, Ч. Милош, З. Херберт, два сербских: О. Давичо и В. Попа, одно чешское — К. Г. Маха, и одно хорватское — С. Михалич. Представительницы слабого пола, среди которых, помимо вышеупомянутых Сапфо, Ахматовой, Цветаевой и Ал, есть еще две немецкоязычные поэтессы Э. Ласкер-Шюлер и К. Лавант и две американки Э. Э. Диксон и С. Плат, составляют менее 10% персоналий издания.
Позволю себе подробнее остановиться на русском сегменте: он представлен 32 произведениями 12 русских поэтов, причем ХХ в. значительно репрезентативнее ХК-го. Русские поэты чаще встречаются в подборках старшего и среднего поколения словенских поэтов,
реже — у молодых. Двадцать один участник проекта (более половины) включил их стихотворения в свою «десятку». Самым привлекательным оказался Мандельштам, он есть в подборке десяти словенских поэтов, Пушкин только второй, его выбрали семь авторов, но при этом трое из них, знакомые с русской поэзией не понаслышке, — Павчек, Кович и Есих — в качестве лирического эталона мировой литературы представили стихотворение «Я вас любил.», причем в двух вариантах перевода. Это единственный подобный пример в антологии. Стихи Ахматовой привлекли пятерых составителей, Пастернака — трех, Блока и Есенина — двух, Кольцов, Лермонтов, Цветаева, Маяковский, Хлебников, Бродский представлены одним произведением. При этом лермонтовский «Парус» и пастернаков-ский «Гамлет» выбраны дважды. Общая картина представленной в книге русской поэзии такова:
Русский автор Стихотворение Поэт-составитель
А. Пушкин «Я вас любил.» (переводы М. Клопчича и М. Есиха) Т. Павчек, К. Ко-вич, М. Есих
Пророк (перевод О. Жупанчи-ча) Д. Зайц
Зимний вечер (перевод М. Клопчича) Я. Менарт
«Не дай мне Бог сойти с ума» (перевод М. Клопчича) М. Комель
19 октября 1831 («Чем чаще празднует лицей») (перевод Б. Во-душека) М. Кошута
М. Лермонтов Парус (перевод М. Клопчича) Ф. Форстнерич, Й. Сной
А. Кольцов Песня старика (перевод Т. Пав-чека) И. Минатти
А. Блок Пляски смерти II (перевод Т. Павчека) Т. Павчек
«В серебре росы трава» (перевод Т. Павчека) И. Минатти
С. Есенин «До свиданья, друг мой, до свиданья» (перевод Т. Павчека) Т. Павчек
«Зеленая прическа, девическая грудь» (перевод Т. Павчека) А. Ихан
В. Хлебников Я и Россия (перевод Д. Байта) Г. Шаламун
М. Цветаева «Знаю, умру на заре!» (перевод Т. Павчека) Т. Павчек
А. Ахматова Муза (перевод Т. Павчека) Т. Павчек
«Муж хлестал меня узорчатым» (перевод М. Есиха) М. Есих
«Ты письмо мое, милый, не комкай...» (перевод Т. Павчека) И. Симонович
«И целый день, своих пугаясь стонов» (перевод Т. Павчека) М. Видмар
Лотова жена (перевод Т. Павчека) А. Ихан
В. Маяковский Облако в штанах I (перевод Т. Павчека) А. Брвар
О. Мандельштам Век (перевод Д. Байта) В. Тауфер
Нашедший подкову (перевод Д. Байта) Ю. Потокар
От вторника и до субботы (перевод Д. Байта) И. Сной
Петербургские строфы (перевод Д. Байта) А. Брвар
В таверне воровская шайка (перевод Д. Байта) Я. Ферк
«Я слово позабыл, что я хотел сказать» (перевод Д. Байта) А. Дебеляк
Эта ночь непоправима (перевод Д. Байта) Н. Графенауэр
Умывался ночью на дворе (перевод Д. Байта) Д. Зайц
«Уничтожает пламень Сухую жизнь мою» (перевод Д. Байта) М. Видмар
«Образ твой, мучительный и зыбкий» (перевод М. Комеля) М. Комель
Б. Пастернак Гамлет (перевод Т. Павчека) К. Кович, И. Сной
Ветер (перевод Т. Павчека) Т. Павчек
И. Бродский Глаголы (перевод Д. Байта) А. Брвар
Стихотворения даны как в классических переводах словенских поэтов первой половины ХХ в. О. Жупанчича, М. Клопчича, Б. Воду-шека, так и в интерпретации современных переводчиков Т. Павчека, Д. Байта, М. Есиха. Последний, кстати, не довольствуясь каноническим переводом М. Клопчича, предложил свой вариант перевода пушкинской «формулы любви». Приведу для сравнения оба текста:
Перевод М. Клопчича: Ljubil sem vas: mogoce v moji dusi se ni ugasnil ves ljubezni zar; vendar naj nic pokoja vam ne rusi: z nicimer begal vas ne bom nikdar.
Ljubil sem vas molce, brez vsake nade, Poln plahosti in ljubosumja muk; ljubil sem vas z mocjo ljubezni mlade, kot bog daj, da bi ljubil vas kdo drug.
Перевод М. Есиха: Ljubil sem vas: ljubezen se mogoce vsa v moji dusi ugasnila ni, vendar vznemirjati vas nic vec noce, ne maram, da bi zalostni bili.
Ljubil sem vas molce, brez upov skritih, zdaj plah, zdaj strt od ljubosumnih muk, iskreno, nezno znal sem vas ljubiti, kot daj vam Bog, da bi vas ljubil drug.
Представляется, что в попытке сохранить прозрачность и абсолютную выверенность каждого слова пушкинского стиха Есих
в своей попытке обошел мэтра. К слову, в его подборке «Я вас любил.» и ахматовское «Муж хлестал меня узорчатым..» соседствуют с произведениями Леопарди, Гейне, Бодлера, Рильке.
Еще более привязан к русской лирике знакомец А. Ахматовой и И. Бродского Т. Павчек. Одиннадцать включенных в антологию стихотворений русских поэтов опубликованы в его переводах, шесть из десяти выбранных им произведений принадлежат перу русских авторов — это А. Пушкин, А. Блок, С. Есенин, М. Цветаева, Б. Пастернак и А. Ахматова (в компанию к ним, по воле составителя, попали Ш. Бодлер, У. Уитмен, Р. М. Рильке и Ф. Г. Лорка). Следует уточнить, что в переводах Павчека в престижной серии «Лирика» вышли в Словении сборники В. Маяковского (1972), А. Блока (1978), С. Есенина (1984), А. Ахматовой (1989), Б. Пастернака (1991), М. Цветаевой (1993), Н. Заболоцкого (1997); совместно с Д. Байтом им была составлена антология русской поэзии ХХ в. (1990). В своем эссе поэт объясняет такой «крен» не только тем, что «всю жизнь прожил с русской поэзией», переводил ее, но и тем, что стихи русских поэтов из категории тех, которые «открывают тебя. дают новое видение своей темы»4. По сути, Павчек говорит о факторе духовной близости автора и переводчика: перевод создается в поле индивидуального мировосприятия переводчика, выбор произведения, способ его интерпретации и перенесения в другое языковое пространство выявляют этические и эстетические пристрастия переводящего, его опыт, темперамент, вкус, мастерство. Налицо понятие «соизбранности», которое способно фиксировать духовную, порой с трудом поддающуюся объяснению, но явно существующую связь между автором и переводчиком.
Составители антологии по-разному мотивировали свои литературные пристрастия. И, разумеется, их выбор очевидно субъективен. Приведу несколько высказываний тех, кто, в отличие от Павче-ка, никогда профессионально не занимался русской поэзией, но тоже остановил свой выбор на стихах О. Мандельштама и А. Ахматовой. Н. Графенауэра и Я. Ферка привлекла сама трагическая фигура человека, написавшего «Мы живем, под собою не чуя страны», его образ, олицетворяющий извечный конфликт Поэта и власти, обоих потрясла история его гибели «на пересылке во Владивостоке»5. В поисках политических аналогий Ферк даже включает в свое эссе отрывок из стенограммы суда над Бродским в марте 1964 г. и его ставший хрестоматийным ответ на обвинение в тунеядстве: «Я работал, я писал стихи». Для А. Брвара и Ю. Поточника главным импульсом стала
сама ткань мандельштамовских произведений, его индивидуальная манера, олицетворяющая для обоих «классическую форму современной поэзии»6. Выбор И. Симонович («Ты письмо мое, милый, не комкай») отражает восприятие любовной лирики Ахматовой женщиной XXI в. Словенскую поэтессу поразила «завораживающая искренность и одновременно простота выражения, с которыми двадцатитрехлетняя Ахматова подошла к любовной теме»7. По ее мнению, за век мало что изменилось в отношении мужчины к женщине. В лирической героине Ахматовой она видит себя, сорокатрехлетнюю, в «..„сером, будничном платье,//На стоптанных каблуках", написавшую письмо ЕМУ, которое ИМ так и не прочитано. Женщина надеется, что ей нашлось местечко в уголке мужского сердца. Но как только она оказывается вне поля зрения мужчины, то становится „незнакомкой", „чужой на его пути", ведь противоположный пол занимает только то, что. он собственно от женщины сможет получить, а отнюдь не она сама»8. Другой полюс ахматовского творчества оказался близок А. Ихану и М. Видмар, которые остановились на примерах философской лирики. При этом оба руководствовались тем внутренним резонансом, который возникал при погружении в ах-матовскую эпоху и трагический мир ее лирической героини. А. Ихан при отборе колебался между стихами, которые ему интересны сейчас, и теми, что «оставили след в его сознании»9, и выбрал последние, то есть «радиация» (Бродский10) ахматовской поэзии с годами не потеряла для него своей силы. М. Видмар привлекла тема смерти, представленная также в творчестве таких титанов мировой поэзии, как Малларме, Йетс, Рильке, Мандельштам, Лорка11. В этом смысле восьмистишие Ахматовой «И целый день, своих пугаясь стонов», в котором речь идет о том, как молох истории перемалывает человека, женщину, поэта так, что «сердце разорвали пополам», без сомнения, одно из ключевых в мировой поэзии.
Представленная выше антология производит двоякое впечатление. С одной стороны, литературная эрудиция и высокий художественный вкус ее составителей очевидны, большинство выбранных авторов и произведений заслуживают своего места в издании подобного рода. С другой — налицо явные пробелы как в представлении целых национальных сегментов (например, нет представителей венгерской, румынской, болгарской поэзии), так и внутри имеющихся, в том числе русского. Получается, что современной литературной элите Словении ничего не говорят такие великие имена XIX в., как Ф. И. Тютчев, А. А. Фет, А. Н. Некрасов, они не знают творчества
Д. Самойлова, А. Вознесенского, Б. Ахмадуллиной, А. Кушнера. Радует одно — к концу ХХ столетия у словенских литераторов не осталось сомнений в художественных возможностях родного языка. Именно эта уверенность в соединении с переводческим талантом и помогли воплотить в жизнь литературный проект «Песнь Орфея».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Snoj J. Orfejev spev: antologija svetovne poezije v izboru slovenskih pesnikov. Ljubljana, 1998. S. 192.
2 Vidmar J. Prevodi iz ruscine // Kritika (Ljubljana). 1925. № 6. S. 90.
3 Цит. по: Белкина М. Скрещение судеб. М., 2005. С. 160.
4 Pavcek T. Orfejev spev: antologija svetovne poezije v izboru slovenskih pesnikov. Ljubljana, 1998. S. 66.
5 Grafenauer N. Orfejev spev. S. 238.
6 Brvar A. Orfejev spev. S. 293.
7 Simonovic I. Orfejev spev. S. 465.
8 Ibid.
9 Ihan A. Orfejev spev. S. 554.
10 Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. С. 45.
11 VidmarM. Orfejev spev. S. 565.
Starikova N. N. World Poetry in the Mirror of Slovenian Artistic Mentality (a Literary Project of «The Song of Orpheus»)
The article offers the analysis of a Slovenian publication of The Song of Orpheus. An Anthology of World Poetry in the Selection by Slovenian Poets (1998) compiled by national authors and reflecting a reception of world poetry in contemporary Slovenian literature. The anthology gives an idea what compositions enrooted in the Slovenian «soil» and left a trace in the mentality and culture of Slovenians by the end of the 20th century.
Key words: world poetry, perception of compositions in verses, problems of translation.
