CC BY
84
УДК 821.161.1-312
А. И. Смоленцев МИР БОГА
В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ И. А. БУНИНА (РОМАН «ЖИЗНЬ АРСЕНЬЕВА»)
В статье выполнен тематический (выборочный) анализ романа И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева» с целью определить этапы становления духовного мировоззрения главного героя, выявить параметры и значение такой содержательной величины, как «мир Бога», в тексте произведения. Роман «Жизнь Арсеньева» представлен автором статьи как «четыре эпохи» (Л. Н. Толстой) жизни героя, «истории души человеческой», находящейся под наблюдением «ума зрелого над самим собою» (М. Ю. Лермонтов). Каждой из эпох взросления героя, становления личности соответствует свое открытие мира Бога - от младенческого знания Бога и первого чувства разъединенности с Ним к детской приверженности «вещественным началам мира» (Гал. 4:3), за которыми душа умеет видеть «Божественное великолепие», и до отроческого постижения мира Бога как части «жизненного состава» личности. Таким образом, обозначены возможности нового прочтения содержательных смыслов романа в контексте такой «самой дискуссионной» (О. А. Бердникова) в современных исследованиях творчества И. А. Бунина проблемы, как «Бунин и христианская духовная традиция».
The author carries out the aspectual analysis of I. A. Bunin's "The Life of Arseniev" in order to determine the stages of spiritual development of the protagonist, to identify the parameters and the value of the concept "the world of God" in the novel. "The Life of Arseniev" is presented by the author of the article as "four times" (Tolstoy) of the hero's life, "the history of the human soul" under self-observation "of the mature mind" (Lermontov). Each of the stages of the hero's maturation correlates with the specific discovery of the world of God: the infant's knowledge of God and the first feeling of separation from Him; the child's commitment to the "elements of the world" (Gal. 4 3), behind which the soul is able to see the "divine splendor"; the adolescent comprehension of the world of God as part of the "vital structure" of a personality. Thus, the author marks some ways of a new interpretation of the novel in the context of "the most controversial" (O. A. Berdnikovа) problem of contemporary Bunin studies, the issue of Bunin's attitude to Christian spiritual tradition.
Ключевые слова: душа, личность, мир Бога, церковь, жизнь, смерть.
Keywords: soul, personality, the world of God, church, life, death.
Данная статья ставит своей целью доказательно обозначить некоторые особенности проявления такой содержательной величины, как «мир Бога», в художественном мире романа «Жизнь Арсеньева». Принципиально важно для нас суждение самого автора о романе как «вымышленной автобиографии», отсюда мы стремимся исследовать логику становления религиозной со-
© Смоленцев А. И., 2012
ставляющей в жизни личности («вымышленного лица»), основываясь исключительно на том материале, который предоставлен нам текстом произведения - с учетом его содержательной глубины (подтекста, символического пространства).
«История души (здесь и далее акценты текста - «полужирный», «курсив» - принадлежат автору статьи. - А. С.) человеческой... едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она - следствие наблюдений ума зрелого над самим собою» [1]. Обозначенный Лермонтовым художественный принцип «наблюдений ума зрелого над самим собою» является важным элементом формирования художественного мира «Жизни Арсеньева». Мы предполагаем, что предмет «вымышленной автобиографии» не биографическая история героя, но история его души. Наше предположение подкреплено тем, что в тексте «Жизни Арсеньева» очевидны два субъекта взаимодействия: «душа» и «окружающий мир». Важно отметить, что субъекты взаимодействия предложены нам самим текстом романа: «Но грустит ли в тишине, в глуши какой-нибудь сурок, жаворонок? Нет, они ни о чем не спрашивают, ничему не дивятся, не чувствуют той сокровенной души, которая всегда чудится человеческой душе в мире, окружающем ее» [2]. Важно, что человеческая душа чувствует (ей чудится) в окружающем мире не только его реалии, но и «сокровенную душу». Все это имеет самое непосредственное отношение к теме данной статьи.
«Жизнь Арсеньева» на определенном этапе рассуждений может быть представлена как четыре эпохи жизни героя - «автора» «вымышленной автобиографии»: Младенчество, Детство, Отрочество, Юность. Крайне важно при этом, что последняя сохранившаяся рукопись «Детства» Л. Н. Толстого озаглавлена автором «Четыре эпохи жизни. Роман. Воспоминания о нескольких днях...». Первый черновик задуманного романа никак не озаглавлен и прямо начинается с «обращения к другу...» [3].
Каждая из эпох жизни героя (эпох наблюдения) прямо обозначена в тексте «Жизни Арсень-ева»: «Младенчество свое я вспоминаю с тихой печалью»; «Детство стало понемногу связывать меня с жизнью...» (VI, 9-11); «Так начались мои отроческие годы...» (VI, 40); «Это было уже начало юности...» (VI, 92). Движение от одной эпохи жизни к другой характеризуется взаимными изменениями души героя и окружающего героя мира. Точнее, изменяется только душа (состояние души), а изменение окружающего мира есть расширение его границ. Характер взаимодействия «душа - окружающий мир» проявляется следующим образом: душа соприкасается с окружающим миром - в точках этого соприкосновения
(как результат соприкосновения) возникают чувства. Чувства способствуют взрослению души, ее формированию. Став взрослее, душа более полно воспринимает окружающий мир, более сложные его проявления. Результат - новые соприкосновения с окружающим миром, расширившимся до новых границ и - новые чувства, суть -взросление души: «Запутавшийся в колосьях хлебный рыжий жучок. Я освобождаю его... разглядываю... и жук подымается в воздух. теряется в небе, обогащая меня новым чувством: оставляя во мне грусть разлуки» (VI, 10).
История жизни героя начинается с пробуждения души. Во взаимодействие с окружающим миром вступает не младенец, но душа его, которая еще не живет, еще только «грезит жизнью». Что в этих грезах? «Пустынные поля, одинокая усадьба среди них... Зимой безграничное снежное море, летом - море хлебов, трав и цветов... И вечная тишина этих полей, их загадочное молчание...» Окружающий мир представлен миром природы. Какие чувства вызывают в душе эти грезы? Печаль, грусть. Но почему не радость бытия? Душа «всем и всему чуждая», то есть всему земному (окружающему) миру, тому миру, в котором она пребывает. «Почему же остались в моей памяти только минуты полного одиночества»? Оставаясь наедине с собой, душа наиболее свободна от воздействия чуждого ей мира. К чему же стремится она в эти минуты?
«Вот вечереет летний день. Солнце уже за домом, за садом, пустой широкий двор в тени, а я (совсем, совсем один в мире) лежу на его зеленой, холодеющей траве, глядя в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее лоно свое». - Чужой, земной чуждый мир. Но часть этого мира - небо, - воспринимается душой как «отчее лоно», «родные глаза». Небо -родина души? Что находит душа в небе? - «Плывет и, круглясь, медленно меняет очертания, тает в этой вогнутой синей бездне высокое, высокое белое облако... Ах, какая томящая красота! Сесть бы на это облако и плыть, плыть на нем в этой жуткой высоте, в поднебесном просторе, в близости с Богом и белокрылыми ангелами, обитающими где-то там, в этом горнем мире»! Интересно, что Иван Ильин в своей работе «О тьме и просветлении» приводит данную цитату по раннему изданию «Жизни Арсеньева»: «.высокое белое облако... Ах, как все-таки разъединен я с ним! Какая томящая красота!» [4]. Весьма существенное для нас дополнение: «Ах, как все-таки разъединен я с ним»! Разъединен. - С чем? С облаком? К числу бесспорных величин отнесена в исследованиях творчества Бунина точность языка писателя, отсутствие случайного и «лишнего» в его зрелых произведениях.
По нашему предположению, в данном отрывке необходимо воспринимать не только содержание текста, но и интонацию, учитывать грамматические особенности построения предложения, воспринимать на слух, воспринимать как поэтический текст, что применительно к творчеству Бунина вполне естественно. Поэтические повторы - «совсем, совсем», «высокое, высокое», «плыть, плыть» - подтверждают основательность нашего намерения. И тогда движение смысла в русле поэтической (созидающей картину чувства) интонации выглядит следующим образом: лежу на траве, глядя в небо как в отчее лоно (точка); здесь - все сказано, смысловой посыл завершен, поэтому - «точка»; содержание данного предложения что передает? - мысль или чувство? -по нашему предположению, это впечатление души (наблюдение души зрелой над самой собою во младенчестве героя); далее - плывет облако -это то, что герой видит в небе, зрительный ряд (многоточие); почему «многоточие»? - потому что зрительный ряд завершен, но «точки» здесь быть не может, так как от зрительного ряда вновь реализуются (принимаются) в тексте впечатления души - «Ах, как все-таки разъединен я с ним», - с отчим лоном (не с облаком); на облако можно «сесть бы» (не соединиться с облаком, а всего лишь - «сесть») и тогда быть «в близости» (т. е. в соединении) с «Богом и белокрылыми ангелами», быть в горнем мире, быть частью (в соединении) горнего мира. И по смыслу - нельзя быть разъединенным с тем, с чем не был соединен, разъединить можно только соединенное. -Как материнское лоно соединено с младенцем до определенного срока, так «отчее лоно» соединено с душой человека (?). Не менее интересно, что И. Ильину данный отрывок «Жизни Ар-сеньева» дает основания для заключений диаметрально противоположных тем, о которых, по нашему мнению, однозначно свидетельствует текст произведения [5].
По мере знакомства героя с миром предметов и миром людей (эпоха детства) мир природы приобретает для героя все более и более земное значение, сохраняя, однако, свою символическую сущность (мир природы - содержащий и выражающий Бога; как творение есть выражение Творца, произведение - выражение автора). «Я уже заметил, что на свете, помимо лета, есть еще осень, зима, весна...» «Мир все расширялся перед нами, но все еще не люди и не человеческая жизнь, а растительная и животная больше всего влекли к себе наше внимание... Всюду была своя прелесть!» Душа жадно постигает реалии мира природы: «... жаркий полдень, белые облака плывут в синем небе, дует ветер, то теплый, то совсем горячий, несущий солнечный жар и ароматы нагретых хлебов и трав... нашли мы и много-
численные гнезда крупных бархатно-черных с золотом шмелей, присутствие которых под землей мы угадывали по глухому, яростно-грозному жужжанию». Постигая мир природы, душа уже не помнит (забыла), что некогда была родственна ему в Боге. - «О как я уже чувствовал это божественное великолепие мира и Бога, над ним царящего и его создавшего с такой полнотой и силой вещественности!» Знание души уступает место ее чувству, что свидетельствует о ее «приземлении». Мир природы все-таки остается проявлением мира Бога, только детская душа, в отличие от младенческой, воспринимает это не на уровне знания, а на уровне чувства. Восприятие мира природы как мира, символизирующего Бога, отныне занимает свое место в художественном мире «Жизни Арсеньева» именно в таком значении.
Отметим, что восприятие мира природы в эпоху детства, конечно же, в первую очередь чувственное, вещественное. Но иначе и быть не может. В младенчестве - Бог знаемый, в детстве душа уже забыла Бога. Душа способна в этот период лишь чувствовать Бога. Душа чувствовала Бога как «сокровенную душу» в мире природы и во младенчестве. Но вспомним: в детстве герой может «видеть красоту природы уже без боли». Значит, во младенчестве боль была. И выше мы это показали - боль разъединенности с отчим лоном. Детство - новое состояние души. Отсюда и инстинктивность (по Ильину) восприятия мира. Однако с позиции Евангелия это естественная для эпохи детства подчиненность вещественным началам мира. Ср.: «Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира» (Гал. 4:3). (Отметим, что только в том случае, если понимать Ветхий Завет как свидетельство об «эпохе детства» в развитии человечества, можно говорить о «ветхозаветности» подобной традиции.) Следовательно, если и идет речь об инстинкте, то не начало ли здесь того «инстинкта», о котором, применительно к Пушкину, Белинский писал как об «инстинкте истины» [6]? К тому же развитие героя не кончается детством. Душа взрослеет, приходит и новое чувство Бога, и новое знание о Боге.
Рождение чувства веры в Бога подготовлено постижением героем мира интеллектуального. Вера в Бога - это свойство (опыт) души понимающей, то есть уже способной к интеллектуальному восприятию. «"Страшная месть" пробудила в моей душе то высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки, -чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается. Это чувство
есть несомненная жажда Бога, есть вера в Него. В минуту осуществленья Его торжества и Его праведной кары оно повергает человека в сладкий ужас и трепет и разрешается бурей восторга как бы злорадного, который есть на самом деле взрыв нашей высшей любви и к Богу и к ближнему...» (VI, 40). Обратим внимание на начало рассказа о впечатлениях души от творчества Гоголя: «У Гоголя необыкновенное впечатление произвели на меня "Старосветские помещики" и "Страшная месть". Какие незабвенные строки! Как дивно звучат они для меня и до сих пор, с детства войдя в меня без возврата, тоже оказавшись в числе того самого важного, из чего образовался мой, как выражался Гоголь, "жизненный состав"» (VI, 38).
Чувство веры в Бога рождается при соприкосновении личности с миром Бога. Точка этого соприкосновения - Смерть (смерть сестры Нади). Смерть в данном случае - одно из проявлений мира Бога: «...За что именно ее, радость всего дома, избрал Бог?» (VI, 43) Хронологически смерть Нади следует за эпизодом с зеркалом и первой болезнью героя (это важнейшие этапы осознания и становления личности), то есть с миром Бога соприкасается уже осознающая себя личность. «Смерть Нади, первая, которую я видел воочию, надолго лишила меня чувства жизни - жизни, которую я только что узнал. Я вдруг понял, что и я смертен... И моя устрашенная... душа устремилась за помощью, за спасением к Богу» (VI, 29). Устремления личности логичны: если смерть - проявление мира Бога, то и защиты от нее следует искать у Бога. Гибель Сеньки в Провале не отзывается в герое с такой силой. Хотя душа зрелая, наблюдая за самой собой в доличностную эпоху жизни, отмечает: «Когда и как приобрел я веру в Бога, понятие о Нем, ощущение Его? Думаю, что вместе с понятием о смерти. Смерть, увы, была как-то соединена с Ним (и с лампадкой, с черными иконами в серебряных и вызолоченных ризах в спальне матери). Соединено с Ним было и бессмертие. Бог - в небе, в непостижимой высоте и силе, в том непонятном синем, что вверху, над нами, безгранично далеко от земли: это вошло в меня с самых первых дней моих, равно как и то, что, не взирая на смерть, у каждого из нас есть где-то в груди душа и что душа эта бессмертна» (VI, 28). В то время, до личности, душа еще только чувствует смерть, не понимая ее. Поняв же - устрашается.
При этом полноценное чувство веры, веры в Бога, как части «жизненного состава» еще впереди. Ее обретение становится возможным только при слиянии первых детских ощущений и пониманий Бога с духовным и религиозным опытом, сконцентрированным в жизни Церкви. В отроческом восприятии Арсеньева-гимназиста
внешняя, парадная сторона церковной службы все еще занимает значительное место. «Чем ближе собор, тем звучнее, тяжелее, гуще и торжественнее гул соборного колокола. ...Какое многолюдство, какое грузное великолепие залитого сверху донизу золотом иконостаса, золотых риз притча, пылающих свечей... » Однако, в отличие от детского восприятия, в центре храмового действия уже не «я - Арсеньев», а все-таки сама служба. «Для отроческого сердца все это было нелегко: голова мутилась от длительности и пышности службы, от этих чтений, каждений, выходов и выносов, от зычного грома басов и сладких альтовых замирений на клиросе...» (VI, 68) Обратим внимание: нелегко было не телу, а сердцу, то есть речь идет о сложности воссоединения своего чувства веры в Бога с духовным опытом Церкви, воссоединение это должно произойти именно в сердце.
В церковке Воздвиженья во внутреннем мире Арсеньева происходит таинственное превращение. Церковка Воздвижения - это (без сомнения) Церковь в честь Воздвижения Креста Господня, возможно, Крестовоздвиженская. В святоотеческой традиции Крест Христов «представляет нашему зрению тайну нашего спасения» [7]. Крест Христов наряду с Воскресением Христовым - это основа христианства, основа православия, основа веры в Бога. Символична - и для нас это имеет значение - «судьба Креста Христова, Его Обретение и Воздвижение»: «Первоначально Святой Крест не был сохранен христианами, не был достоянием верующих в течение целых трех столетий» [8], то есть Крест был утерян («безвозвратно»), а затем обретен.
Все, что происходит с героем в церковке Воздвижения, имеет самое непосредственное отношение и к символу Креста, и к Его «судьбе» - по нашему предположению. Церковная служба, ранее воспринимавшаяся героем как часть (одно из проявлений в мире людей, предметов) окружающего мира, потом как проявление мира Бога, вдруг осознается Арсеньевым как созвучное устремлениям собственной его души. Более того -выражающее эти устремления: «Как все это волнует меня! Я еще мальчик, подросток, но ведь я родился с чувством всего этого, а за последние годы уже столько раз испытал это ожидание, эту предваряющую службу напряженную тишину, столько раз слышал эти возгласы и непременно за ними следующее, их покрывающее "аминь", что все это стало как бы частью моей души, и она, теперь уже заранее угадывающая каждое слово службы, на все отзывается сугубо, с вящей родственной готовностью... и уже всю службу стою я зачарованный». Произошедшая во внутреннем мире перемена позволяет Арсеньеву воспринимать не внешнюю сторону церковной служ-
бы, но ее сущность, не внешние атрибуты, но созидательное (поэтическое) начало церковной службы. Позволяет осознать и свою религиозную принадлежность: «Нет, это неправда - то, что говорил я о готических соборах, об органах: никогда не плакал я в этих соборах так, как в церковке Воздвиженья в эти темные и глухие вечера, проводив отца с матерью, и войдя истинно как в отчую обитель под ее низкие своды...» (VI, 76).
«Отчая обитель» - то, что младенческая душа находила в небе - «отчее лоно», - то личность нашла на земле. Но «отчее лоно» было безвозвратно утеряно («как все-таки разъединен я с ним!») в младенческом ощущении мира. Речь идет не о внешнем предмете, но о внутреннем состоянии души героя: разъединенность (состояние души) - вновь соединенность (также состояние души). Что, по смыслу, по существу, есть для человека возвращение безвозвратно утерянного? - Воскрешение, Воскресение. Ср.: «и у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твердо знаю теперь, что прекрасней и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле, что, если бы даже и правду говорил Глебочка, утверждающий со слов некоторых плохо бритых учеников из старших классов, что Бога нет, все равно нет ничего в мире лучше того, что я чувствую сейчас». Ср.: «Gefühl ist alles - чувство все. Гете. Действительность - что такое действительность? Только то, что я чувствую. Остальное - вздор» (запись в дневниках 7/20 авг. 23 г. [9]). Это личный опыт.
Именно о такого рода опыте свидетельствует митрополит Антоний Сурожский: «Я сидел, читал и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос... Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут - значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, всё, что о Нем говорят, - правда. Это того же рода логика, как у ранних христиан.» («О встрече») [10]. Возраст героя воспоминаний митрополита Антония - «был мальчиком лет пятнадцати» - сопоставим с возрастом героя «Жизни Арсеньева»: «Я еще мальчик, подросток». Важно, что оба свидетельства независимы друг от друга - личный опыт и в том и другом случае -и совпадают в силу того, что основаны на общей логике.
На службе воскресного дня герой переживает собственное воскресение - воскрешение в домладенческое состояние души (я родился с чувством всего этого): соединенности с Богом
(знания Бога). Именно с этого момента и именно в таком виде вера в Бога - уже не чувство, а именно сама вера в Бога, - и становится частью «жизненного состава» личности Алексея Арсе-ньева.
Итак, Бог Обретенный есть для Арсеньева уже не средство спасения только от страха, но путь спасения души: «...читаются дивные све-тильничные молитвы, выражающие наше скорбное сознание нашей земной слабости, беспомощности и наши домогания наставить нас на пути Божии...» Вера в Бога, став частью «жизненного состава» личности героя, позволяет Ар-сеньеву и Самого Бога воспринимать иначе, чем ранее. С этого момента Бог для Арсеньева -объективная духовная реальность, непосредственно участвующая (осуществляющаяся) в жизненном процессе и, более того, определяющая этот процесс.
Примечания
1. Лермонтов М. Ю. Избранные сочинения: в 2 т. М., 1959. С. 408.
2. Бунин И. А. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 1-9. М., 1965-1967. Т. VI. С. 9. Далее текст романа цитируется по тому же изданию с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской цифрой).
3. Толстой Л. Н. Детство. Отрочество. Юность. М., 1978. С. 512.
4. Белинский В. Г. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 13. М., 1948. Т. 3. С. 37.
5. Ильин И. А. О тьме и просветлении: Книга художественной критики: Бунин, Ремизов, Шмелев. М., 1991. С. 37-39.
6. Белинский В. Г. Указ. соч. С. 37-39.
7. Христос Воскресе! Правда и факты. Свято-Успенская Почаевская лавра. 2007.
8. Там же. С. 239.
9. Бунин И. А. «Окаянные дни» М., 1991. С. 136.
10. Митрополит Сурожский Антоний «О встрече». URL: http://www.gidepark.ru/post/article/index/id/93478
