CC BY
56
УДК 821.161.1-1
А. Н. Губайдуллина
МИНИАТЮРЫ АЛЕКСАНДРА БЕРГЕЛЬСОНА В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
ДЛЯ ДЕТЕЙ1
В литературе для детей, так же как в современной поэзии в целом, заметна тенденция к сокращению высказывания, к укорачиванию стиха. Границы жанра поэтической миниатюры переосмысляются. Изучаются четверостишия Александра Бергельсона (Новосибирск) в сравнении с миниатюрами Григория Остера, Ренаты Мухи, Германа Лукомникова, Бориса Хана. Поэзия Бергельсона обнаруживает диалектичность авторского сознания, тяготение к размыканию текста ради сотворчества с читателем и игровое восприятие реальности.
Ключевые слова: Александр Бергельсон, поэтическая миниатюра, стихотворения для детей, сибирская поэзия, четверостишие, диалектичность, игра.
«Поэтический словарь» А. Квятковского определяет миниатюру как «небольшое прозаическое или стихотворное произведение строго законченной формы» [1, с. 160]. Данная словарная характеристика кажется недостаточной, но более точное определение поэтической миниатюре дать трудно. Представление о малой поэтической форме (как о ее размере, так и об эстетике) не статично, изменяется со временем; маленькое стихотворение как явление литературы до сих пор находится на периферии научного внимания.
В конце ХХ - начале XXI в. тенденция к сжатию, укорачиванию художественного текста привела к переосмыслению того, какой размер для стихотворения является обычным, а что можно считать микростихами. Владимир Губайловский утверждает, что «краткие стихи перестают восприниматься как поэтические миниатюры» [2, с. 76], и объясняет это нарастанием поэтического контекста, плотностью литературного поля, в котором автору приходится высказываться: «Слово поэтического языка резонирует сильнее. Так звук в металле распространяется быстрее, чем в воздухе. В XX в. отдельно взятое четверостишие уже стоит в одном ряду с более длинными стихами. Четверостишия пишут Ахматова, Маршак, многие другие поэты. Но, на мой взгляд, четверостишие в сегодняшней русской поэзии (именно четверостишие) - это своего рода граница. Более короткие стихи уже относятся к пограничному жанру поэтической миниатюры, которая существует по несколько иным законам. Хотя, безусловно, полноценное стихотворение может состоять и из трех строк» [2, с. 76]. Итак, В. Губайловский выдвигает количественный показатель для дефиниции термина. Сравним: А. Квятковский еще относил четверостишия к миниатюрам (упоминая в качестве примеров русские частушки, рубаи Хайяма, японские танка).
Конец ХХ в. предложил русскому читателю несколько твердых поэтических форм, закрепившихся в литературе в большей или меньшей степени, которые содержат менее четырех строк: от одностиший (например, В. Вишневский) до танкеток (автор термина - А. Верницкий). Приверженцы коротких стихотворений говорят о «высказывании на одном дыхании» (А. Верни-ций), о передаче в концентрированном виде либо моментального настроения, либо ироничной сентенции, описывающей характер лирического героя. В то же время, описывая как одностишие, так и законченное четверостишие, критики нередко отмечают в миниатюрном тексте развитие лирического сюжета, движение поэтической мысли. А. Есин пишет, что естественная граница между миниатюрами и не-миниатюрами может быть проведена так: миниатюры обладают двухчастной композицией, тогда как у не-миниатюр (более развернутых текстов) композиция трехчастная [3, с. 9].
По всей видимости, можно согласиться с В. Гу-байловским в восприятии четверостишия как «пограничного» текста. В законченной строфе может проявиться развитие лирического сюжета (вспомним поэзию Ф. Тютчева), а может - лишь статическая «картинка». История русской поэзии дает читателю возможность считать четверостишие как некую норму, привычную конструкцию, в то время как одностишие или двустишие ассоциируются скорее с афоризмом, нежели с поэтическим текстом. «Четверостишие настолько популярная строфа, что оно сразу опознается как поэзия и воспринимается как стихи, а вот если короче, то может начаться размыкание и выход из пространства литературы по эту сторону рампы: на площадь, на рекламный плакат» [2, с. 76].
В данном случае нас интересует, скорее, норма: не только двустишия, но и четверостишия, адресо-
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научного проекта № 15-14-70005 «Творчество сибирских писателей и сибирская тема в литературе ХХ-ХХ1 в. для детей и юношества».
ванные детям, - текст, до сих пор осознаваемый многими как миниатюра и получивший широкое распространение в творчестве современных авторов. В поэзии для детей так же, как и в «большой» литературе, в конце ХХ в. проявилась тяга к лаконичному высказыванию.
Некоторые авторы детских стихов известны как мастера четверостиший (О. Григорьев, П. Синявский) или даже как отдающие предпочтения двустишиям (Р. Муха, Б. Хан, Г. Лукомни-ков). По мнению исследователей, экономная поэтическая форма позволяет авторам расширить семантическое и эмоциональное пространство текста. Так, «минимализация стихотворного пространства обуславливает концентрацию средств поэтического выражения и дает повышенную экспрессивность в самых "простых" стихах Луком-никова-минималиста» [4, с. 79]. Мы обращались ранее к поэзии Германа Лукомникова [5, с. 62], имеющей двойное адресное кодирование и явно рассчитанной на прочтение не только детьми, но и взрослыми. В частности, любопытен диптих Г. Лукомникова: 1) «дыр бул щыл / убещур / скум / вы со бу / р л эз / вот что я вам скажу» [6, с. 72]; 2) «дыр бул щыл / убещур / скум / вы со бу / р л эз / заумь какая-то» [6, с. 73].
Стихотворения-центоны различаются последней строкой. Две последние строки, составленные вместе, могут трактоваться как предложенное высказывание и читательская реакция на него: «вот что я вам скажу» - «заумь какая-то». Исходный текст А. Крученых используется в качестве завлекательной игрушки, абракадабры, любимой детьми, а метатекстовая кода Г. Лукомникова ставит акцент на способах поэтического творчества. Поэт предстает в качестве чудака, говорящего на непонятном языке. Причем поэт осознает сложности коммуникации, предлагая ребенку непривычную концепцию самоценного искусства (что косвенно подтверждается другими стихотворениями Г. Лукомникова: «есть такое слово / хочу» [6, с. 100]; «я человек простой, / как говорил Толстой» [6, с. 113]; «поговорим по душам / как автоответчик с автоответчиком // ах оставьте / ваше сообщение после / звукового сигнала (звуковой сигнал)» [6, с. 85]. Рождается не характерное для детской поэзии состояние - нарушение прямого диалога, авторского влияния на адресата. Писатель пишет не читателю, а как бы самому себе, «вслух», сублимируя внутренние противоречия. Единственное пространство для текстов подобного типа, где возможна опосредованная коммуникация, - это среда искусства.
Обратим внимание, что большинство коротких стихотворений Лукомникова обладают упомянутой выше двухчастной композицией миниатюры и эксплуатируют неожиданность парадоксального суждения. О парадоксе как «стержне» поэтической миниатюры говорили неоднократно и в разных кон-текстах2 [7, с. 65; 8]. Авторы детских стихотворений используют многие игровые и логические приемы (каламбур, апорию и др.), но основой парадоксального мышления в миниатюре становится нарушение когезии. Переход от одной части миниатюры к другой осуществляется скачкообразно; автор вступает в игру с читательским ожиданием. Так случается, например, в стихотворениях Ренаты Мухи: «Поутру меня Дорога / прямо к дому привела, / Полежала у порога, / повернулась и ушла» («Дорога») [9, с. 36]; «Прохожие сутулятся, / И капли на окне. / А я иду по улице, / А дождь идет по мне» («Прогулка») [9, с. 38]. Финальное олицетворение не только воспроизводит детское, одухотворяющее видение мира, но и в концентрированном виде знакомит адресата с языковой многозначностью. Продолжение текста было бы избыточным, поскольку столкновение смыслов состоялось - и автор удовлетворен.
Вопрос о том, почему текст для детей (как поэтический, так и прозаический) становится короче, не имеет однозначного ответа. Иногда редукцию объясняют внелитературными факторами. В частности, спецификой адресата - изменившегося ребенка, демонстрирующего слабое произвольное внимание, «неспособность к самоуглублению, к концентрации на каком-либо занятии, отсутствие заинтересованности делом» [10, с. 256]. Чтобы удержать детский интерес, требуется сообщение более «концентрированное», короткое, но емкое.
Кроме того, визуализация современного искусства приводит к популярности книжек-картинок (мало текста, много изображения). Книжка-картинка давно известна детской литературе, но в настоящее время она предназначается не только малышам, осваивающим технику чтения, но и школьникам и даже подросткам (обратим внимание на зарождение в России подросткового графического романа). В подобных изданиях текст занимает небольшой объем, а основное внимание уделяется окружающему его пространству, фону, формирующему определенное настроение. Книжки-картинки рассчитаны не столько не рефлексию, сколько на эмоциональное переживание литературного события.
Однако существуют книги, состоящие по преимуществу из коротких стихотворений, где изобра-
2 «Таким образом, миниатюра как поэтическая форма, в которую органично вписывается парадокс, наиболее полно позволяет выразить суть дзэнского переживания, а именно единство человека и природы и цельность восприятия Единого» [7, с. 65].
жения не имеют ключевого значения, а лишь сопровождают текст. Сборник новосибирского поэта Александра Бергельсона «Ура для комара» [11] включает 70 стихотворений. Треть из них - это самостоятельные четверостишия. Даже в тех случаях, когда графически текст разделен на большее количество строк, рифма и ритмический рисунок «подсказывают» интонационное деление на четыре фразы.
Все миниатюры сборника можно разделить на две группы в соответствии с особенностями композиции. Первая группа включает стихотворения, в которых две части семантически или интонационно противопоставлены друг другу. «Мы катались на коньках, / только очень мало. / Маша -плюх! Наташа - бах! / Ну и я - упала...» («Коньки») [11, с. 24]. В подобных стихотворениях вторая часть логически продолжает идею первой, но одновременно и опровергает ее. Стихотворение «Коньки» посвящено неудавшемуся действию. Однако субъектом сообщения катание на коньках видится не как фиаско, а как удавшееся, но короткое действие (катались, хотя и «мало»), т. е. отличающееся от принятого, давшее иной результат. Позитивность детского мышления, под которое стилизован текст, связана с отсутствием у ребенка сложившейся классификации плохого / хорошего, успеха / неудачи. Принятие ситуации - очень важный мотив современной детской поэзии, проявленный в творчестве многих авторов. Сравним с миниатюрами современников: «Я вообще-то вумный шибко, / Но в стехах люблю обшибки» (Г. Луком-ников) [6, с. 15]; «Колумб-то, что Америку нашел, / Искал-то - Индию! Прикинь, какой прикол!» (Б. Хан) [6, с. 16]; «- Берегитесь! - я кричу / И машу руками. - / Я-то драться не хочу, / Они дерутся сами!» (Л. Яковлев) [6, с. 98]. Во всех примерах норма оказывается несостоятельной. Отказ от стереотипа может стимулировать творчество, как в двустишии Г. Лукомникова, привести к научному открытию (Б. Хан). В миниатюре «Коньки» несостоявшееся катание становится тем не менее источником сильных впечатлений, что доказывают междометия: «плюх», «бах».
Двухчастная семантическая структура миниатюр Бергельсона подтверждается визуальным делением четверостишия на две строфы, увеличенным промежутком между двустишиями. «Разрешили Леночке / искупаться в пеночке. // И теперь мы в пеночке / не отыщем Леночки» («Леночка и пеночка») [11, с. 12]. Авторское поэтическое мышление диалектично; при этом противоречия становятся способом преодоления статики в лирической ситуации. Время «размыкается», что демонстрирует приведенный выше пример: в первой части речь идет о коротком временном промежутке в прошлом, во второй -о незавершенном периоде будущего (не отыщем во-
обще). Помимо столкновения времен встречаются два субъекта действия (в данном случае: те, которые «разрешили», - условные они - и мы, «отыскивающие» Леночку). Парность отражается в структуре названий многих текстов: «Про Деда и его Короеда», «Хулиганы и диваны», «Компот и бегемот», «Сон и слон», «Мила и крокодил» и так далее. Рифменное удвоение воплощает диалогический принцип письма А. Бергельсона; это метод расчленения и связывания понятий с целью постижения объемной сущности явлений. С другой стороны, парность может быть воспринята как стилистический прием, облегчающий восприятие текста и гарантирующий его запоминаемость.
Присутствие двух субъектов в четверостишии позволяет реализовать принцип развития лирического сюжета за счет совмещения подвижной и фиксированной точек зрения, о чем размышляла Т. И. Сильман: «Назовем эту точку сюжетного развития стихотворения „основной точкой отсчета". . поэт . изображая различные события, предметы, различных людей в настоящем, прошедшем и будущем со своей формально не сдвигаемой, фиксированной точки зрения, проявляет стремление каждый раз после изображения тех или иных фактов или явлений возвращаться к „себе", т. е. к „теперь", к „здесь", к своему собственному „я", к однажды намеченной им для данного стихотворения точке отсчета.
Поэтому, хотя „точка отсчета" для каждого поэта и для каждого стихотворения глубоко индивидуальна, общий принцип подвижного соотношения между различными пространственно-временными планами и фиксированной точкой отсчета все же может считаться для лирики постоянным» [12, с. 8]. В двухчастных стихотворениях Бергельсона также есть переменная единица - некий факт, о котором рассказывается, - и осмысление этого факта либо авторское высказывание о произошедшем: «Целый день ходила Мила / у вольеры крокодила. // Видно, этот крокодил / Чем-то Миле угодил!» («Мила и крокодил») [11, с. 14]. Сравним с двустишием Р. Мухи «Крокодилова улыбка»: «Вчера крокодил улыбнулся так злобно, / Что мне до сих пор за него неудобно» [9, с. 46]. В обоих случаях автор обнаруживает свое внутритекстовое присутствие, но в стихотворении Ренаты Мухи субъектной формой становится лирическое я, тогда как в миниатюре Бергельсона вторая часть представляет собой безличное предположение. Если в двустишии «Крокодилова улыбка» даны действие и эмоционально-оценочная реакция лирического я-наблюдателя на это действие, то Бергельсон выбирает, скорее, загадку и разгадку, причем ситуация не проясняется полностью (так и не известно, чем же угодил крокодил), читатель может поучаствовать в интерпретации нестандартного случая.
Вторая группа миниатюр А. Бергельсона основана на последовательном развитии сюжета: «Каждый маленький ребенок, / появившийся на свет, / должен знать уже с пеленок, / где лежит кулек конфет» («То, что надо знать с пеленок») [11, с. 26] -или же подчеркивает причинно-следственную связь: «Спать слоненку на подушке / по ночам мешают ушки, // и поэтому должны / ночью стоя спать слоны» («Сон и слон») [11, с. 46]. В таких стихотворениях две части менее различимы, поскольку смысловая граница между ними сглажена и противопоставление не столь явно. Но игровой компонент стихотворения сохраняется благодаря вольным интерпретациям логических постулатов и словесной игре.
Стихотворение «То, что надо знать с пеленок» ритмически и интонационно перекликается с текстом Г. Остера «В каждом маленьком ребенке» из детской песенки к мультипликационному сериалу «Обезьянки» [13]. С небольшими изменениями повторяется первая строка: «В каждом маленьком ребенке...» (Остер) / «Каждый маленький ребенок» (Бергельсон). И в том и в другом случае поведенческой доминантой выступает нарушение установленных правил (мешать взрослым, торопиться - Остер; есть много сладостей -Бергельсон). Миниатюра строится по модели «вредных советов» (Г. Остер): узнать, «где лежит кулек конфет» (съедение конфет не описывается, но подразумевается). Стихотворение Остера описывает, «типологизирует» ребенка как такового, а в тексте Бергельсона дается поведенческая рекомендация. Мотив запрещенного действия неоднократно повторяется в поэзии Бергельсона: «Я и лучший друг Василий - / без особенных усилий - // можем скушать на обед / двадцать пять кило конфет» («Обед») [11, с. 44]; «Ну какая здесь охота, / если в доме - так и знай! - / ни слона, ни бегемота, / только кот и попугай!» («На охоту») [11, с. 27]. Текст-перевертыш обращен к ребенку и взрослому [14]. Адресатам транслируется идея о возможности расширения когнитивной и поведенческой стратегий, предлагается посмотреть на жизнь как на эксперимент.
Готовность к эксперименту, эвристичность требуются, по мысли Бергельсона, и при наблюдении за окружающей действительностью. «Динозавры ели завтрак. / Ну и съели целый лес. // А соседний лес - на завтра. / Потому что / он - / не влез!» («Ди-
нозавтрак») [11, с. 41]. Столкновение двух явлений, диалектичность мышления, о которой было сказано выше, дает импульс к возникновению синкретических, гротескных образов: «динозавтрак», «ежадины»... Кроме того, явный или подразумевающийся вопрос, зачастую присутствующий в первой половине текста - «- Где Вы взяли, Мухомор, / головной такой убор?»; «Куда улетают осенние птицы?»; ««Ну какая здесь охота.» - свидетельствует о готовности воспринимающего сознания к феноменологическому переосмыслению мира. Давно знакомые и понятные предметы реальности, попадая в фокус внимания поэта, начинают выглядеть и проявлять себя неочевидно: «В зоопарке сторожа / рассердились на моржа. // Да, усищи у моржей / лучше, чем у сторожей!» («В зоопарке») [11, с. 55]. В последнем случае, отталкиваясь от метонимического сходства и созвучности существительных (моржей / сторожей), автор добивается развития лирической ситуации, однако не «пересказывает» сюжет полностью. Кульминация (что случилось с героями после того, как они «рассердились»?) и развязка остаются нераскрытыми. В четверостишиях Бергельсона всегда остается смысловая неопределенность, лакуна для домысливания истории. Думается, что форма миниатюры необходима автору, чтобы при сохранении сюжетности предусмотреть в тексте потенциал для интеракции. Автор и читатель продуцируют завершенную сказку в сотворчестве, и задача автора -обнаружить неожиданный фокус внимания.
Александр Бергельсон избегает категоричности утверждений, о чем свидетельствуют вводные слова с оттенком вероятности (видно), риторические вопросы: «Два котенка утром рано / долго драли бок дивана. // Как для этих хулиганов / в доме напастись диванов?» («Хулиганы и диваны») [11, с. 37], а также ситуативная незавершенность: «Жил на свете старый Дед, / был у Деда Короед. // Короеду делал Дед / Табуретки на обед» («Про Деда и его Короеда») [11, с. 22]. Его тексты для детей лишены прямой дидактики. Скорее, это «картинки с выставки» многообразной действительности. Миниатюра является удачно выбранной формой для передачи уникальности некоего житейского казуса. Стихотворения новосибирского автора вписываются в парадигму современной детской поэзии, движущейся от просветительства к игре, к многообразию точек зрения.
Список литературы
1. Квятковский А. П. Поэтический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1966. 375 с.
2. Губайловский В. Полоса прибоя (о жанре поэтической миниатюры) // Арион. 2003. № 4. С. 75-80.
3. Есин А. Похвальное слово миниатюре // Русская стихотворная миниатюра: хрестоматия. М.: Флинта, Наука, 2005. С 4-19.
Вестник ТГПУ (TSPUBulletin). 2015. 10 (163)
4. Граф А. В поисках новой выразительности. О творчестве Германа Лукомникова // Ученые записки Казанского ун-та. Сер. Гуманитарные науки. 2011. Т. 153, кн. 2. С. 75-85.
5. Губайдуллина А. «Взрослое слово» в современной поэзии для детей // Вестн. Томского гос. ун-та. Филология. 2012. № 3. С. 59-65.
6. Классики: лучшие стихи современных детских писателей. М.: Дет. лит., 2003. 240 с.
7. Дмитриева Е. В. Дзэнские миниатюры в поэзии И. А. Файнфельда // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2013. № 8 (26), ч. 1. С. 62-65.
8. Крылова М. Н. Новые поэтические формы: «пирожки» и «порошки» // Филология и литературоведение. 2015. № 3. URL: http://philology. snauka.ru/2015/03/1271 (дата обращения: 06.04.2015).
9. Муха Р. Немного про осьминога. М.: ОКТОПУС, 2008. 64 с.
10. Смирнова Е. О., Лаврентьева Т. В. Дошкольник в современном мире. М.: Дрофа. 2008. 272 с.
11. Бергельсон А. Л. Ура для комара. Стихи для детей и их родителей. Томск: Карусель, 2007. 96 с.
12. Сильман Т. И. Семантическая структура лирического стихотворения // Заметки о лирике. Л.: Советский писатель, 1977. С. 5-45.
13. Персональный сайт Григория Остера. URL: http://www.oster-detyam.ru/mylt/obezyan.php (дата обращения: 19.08.2015).
14. Полева Е. А. Педагогические взгляды детского писателя Г. Остера и особенности их выражения // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (TSPU Bulletin). 2013. Вып. 6 (134). С. 86-92
Губайдуллина А. Н., кандидат филологических наук, доцент. Национальный исследовательский Томский государственный университет.
Пр. Ленина, 36, Томск, Россия, 634050. E-mail: [email protected]
Материал поступил в редакцию 23.08.2015.
A. N. Gubaydullina
POETIC MINIATURES OF ALEXANDER BERGELSON IN THE CONTEXT OF CONTEMPORARY RUSSIAN POETRY
FOR CHILDREN
There is a tendency to the shortening of the verse in the literature for children, as well as in modern poetry in general. Researchers rethink the boundaries of the genre of poetic miniature. Poetic miniature usually consists of two parts, and often contains a paradox. The article researches Alexander Bergelson's (Novosibirsk) quatrains in comparison with the miniatures of other authors such as Grigory Oster, Renata Mukha, Herman Lukovnikov, Boris Khan. All texts are divided into two groups. In the first group two parts of the poem are opposed to each other. In the second group there is a poetic story in sequence. The texts of Bergelson expressed the dialectics of author's consciousness, desire to cooperate with the reader and the perception of reality as a game.
Key words: Alexander Bergelson, poetic miniatures, poems for children, Siberian poetry, quatrain, dialectics, poetic game.
References
1. Kvyatkovskiy A. P. Poeticheskiyslovar' [Poetic dictionary]. Moscow, Sovetskaya Entsyklopediya Publ., 1966. 375 p. (in Russian).
2. Gubaylovskiy V. Polosa priboya (o zhanre poeticheskoy miniatyury) [The surf zone (About the genre of poetic miniature)]. Arion, 2003, no. 4, pp. 75-80 (in Russian).
3. Esin A. Pokhval'noye slovo miniatyure [Panegyric for miniature]. Russkaya stikhotvornaya miniatyura: khrestomatiya [Russian poetic miniatures: chrestomathy]. Moscow, Flinta, Nauka Publ., 2005. Pp. 4-19 (in Russian).
4. Graf A. V poiskakh novoy vyrazitel'nosti. O tvorchestve Germana Lukomnikova [In search of a new expression. About Poetry of Herman Lukomnikov]. Uchenye zapiski Kazanskogo universiteta. Seriya Gumanitarnye nauki - Scientific notes of the Kazan University. Humanities, 2011, Vol. 153, book. 2, pp. 75-85 (in Russian).
5. Gubaydullina A. N. "Vzrosloye slovo" v sovremennoy poezii dlya detey ["Adults word" in modern Russian poetry for children]. Vestnik Tomskogo Gosudarstvennogo Universiteta. Filologiya - Tomsk State University Journal. Philology, 2012, no. 3, pp. 59-65 (in Russian).
6. Klassiki: Luchshiye stikhi sovremennykh detskikh pisateley [The best poems of contemporary children's writers]. Moscow, Detskaya literatura Publ., 2003. 240 p. (in Russian).
7. Dmitrieva E. V. Dzenskiye miniatyury v poezii I. A. Faynfel'da [Children miniatures in the poetry of I. A. Fainfeld]. Filologicheskiye nauki. Voprosy teorii i praktiki - Philological sciences. Theory and practice, 2013, no. 8 (26), vol. 2, pp. 62-65 (in Russian).
8. Krylova M. N. Novye poeticheskiye formy: "pirozhki" i "poroshki" [New poetic forms "pirozhki" and "poroshki"]. Filologiya i literaturovedeniye -Philology and Literary Studies, 2015, no. 3. URL: http://philology.snauka.ru/2015/03/1271 (accessed 6 April 2015) (in Russian).
9. Mukha R. Nemnogopro os'minoga [A little about the octopus]. Moscow, OKTOPUS Publ., 2008. 64 p. (in Russian).
10. Smirnova E. O., Lavrent'yeva T. V. Doshkol'nik vsovremennom mire [Preschool children in the modern world]. Moscow, Drofa Publ., 2008. 272 p. (in Russian).
11. Bergel'son A. L. Ura dlya komara. Stikhi dlya detey i ikh roditeley [Hooray for mosquito. Poems for children and their parents]. Tomsk, Karusel' Publ., 2007. 96 p. (in Russian).
12. Sil'man T. I. Semanticheskaya struktura liricheskogo stikhotvoreniya [The semantic structure of lyric poem]. Zametki o lirike [Notes about lyrics]. Leningrad, Sovetskiy pisatel', Leningr. otdeleniye Publ., 1977. Pp. 5-45 (in Russian).
13. Personal'nyy sayt Grigoriya Ostera [Personal site of Grigory Oster]. URL: http://www.oster-detyam.ru/mylt/obezyan.php (accessed 19 July 2015) (in Russian).
14. Poleva E. A. Pedagogicheskiye vzgliady Grigoriya Ostera i osobennosti ih vyrazheniya [Pedagogical views of children's writer G. Oster and pequliarities of their expression]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta - TSPU Bulletin, 2013, no. 6 (134), pp. 86-92 (in Russian).
Gubaydullina A. N.
National Research Tomsk State University.
Pr. Lenina, 36, Tomsk, Russia, 634050.
E-mail: [email protected]
