CC BY
50
3. Крейд В. Георгий Иванов в двадцатые годы // Новый журнал. - 2005. -№ 238. - [Электронный ресурс]: http: // magazines. га
4. Кузнецова О. «Счастливых стран сияющие речи нам не заменят сумрачной Невы...» // Г. Иванов Петербургские зимы. - СПб.: Азбука, 2000.
5. Кузьмина Н. А. Интертекст и его роль в процессе эволюции поэтического языка. - М.: Ком Книга, 2007.
6. Лотман Ю. М. Автокоммуникация: «Я» и «Другой» как адресаты // Ю. М. Лотман. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. - М.: Языки русской культуры, 1999. - С. 23 - 45.
7. Николина Н. А. Поэтика русской автобиографической прозы:учеб. пособие. - М.: Флинта: Наука, 2002.
8. Николина Н. А. Филологический анализ текста: Учеб. пособие. - М.: Академия, 2003.
9. Сыров И. А. Способы реализации категории связности в художественном тексте: автореф. д-ра филол. наук. - М., 2005.
10. Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова: в 4 т. -М.: ОГИЗ, 1935 - 1940.
11. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему) // В. Н. Топоров Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М.: Прогресс - Культура, 1995. - С. 259 - 367.
Т. С. Трифонова
Мифы публицистического печатного дискурса*
В статье исследуется миф как один из способов осуществления стратегии манипуляции. Анализируются основные свойства и функции мифа, рассматривается языковое воплощение мифа-нарратива в печатных изданиях иноязычных СМИ.
Ключевые слова: публицистический дискурс, стратегия манипуляции, миф-нарратив.
Исследование публицистического печатного дискурса, посвященного Южноосетинскому / Грузинскому конфликту 2008 года, выявляет состояние информационной войны, в которую была вовлечена Россия. Информационная война определяется исследователями как всеобъемлющая, целостная коммуникативная стратегия, основанная на использовании искаженной или вымышленной информации, кото-
* Статья выполнена в рамках проекта ФЦП «Научные и научнопедагогические кадры инновационной России на 2009-2013 гг.» (№ П 734). И проекта РГНФ (№ 11-34-00365а2).
380
рая является одним из способов ведения конфликта [4, с. 17]. Изучение избранного типа дискурса выявляет активное использование приемов стратегии манипуляции, которая направлена на скрытое воздействие, изменяющее когнитивные механизмы человеческого сознания, его картину мира и, в итоге, его поведенческие структуры [2]. Сказанное обусловливает изучение мифа как способа речевого манипулирования.
Т. Г. Добросклонская выделяет миф как способ отражения внеязыковой действительности, как отражение несуществующих в реальности событий, целенаправленное конструирование виртуальной реальности [1, с. 88], изменяющее когнитивные категории в сознании адресата. Миф воздействует на читателя таким образом, что под видом рациональной информации на человека обрушивается информация эмоциональная, он не может осмыслить ее и управлять ею. Данное утверждение отражает особенности строения мифа, который объединяет в себе рациональное и эмоционально-оценочное начало. Рациональность определяется учеными как «способность и умение человека логически обозначать наличную физическую и социальную реальность как совокупность причинно-следственных связей, сформированных данным социокультурным контекстом» [8, с. 55]. Обращение к мифу основано на желании осознать ситуацию как рациональную, ценностно-поведенческую конструкцию, что реализуется в кризисных ситуациях, когда человеку не ясны истинные причины происходящего. Миф в этом случае может рассматриваться как компенсация и дополнение недостающей, но очень важной для человека информации. Он объясняет сложные явления действительности, определяет роли участников ситуации, предлагает правила поведения, оправдывает политические действия и социальные установки и способствует поддержанию веры в них. Однако рациональность мифа, как правило, мнимая: иллюзорна логика построения мифа, его причинно-следственные связи, аргументация, подробная детализация и декорации мифа, а также кажущееся отсутствие противоречий и достоверность мифа. Именно благодаря мнимой рациональности миф обладает таким сильным воздействием: читатель начинает принимать его на веру, полагая, что получаемая им информация разумна и логична.
На этом основании современные исследователи политического и публицистического дискурса определяют миф как 1) «объединяющий и побуждающий к действию эмоционально-психологический императив, основывающийся не на знании и детерминистских схемах, а на вере» [8, с.58]; 2) «принимаемые на веру определенные стереотипы
381
массового сознания» [7, с. 177-178], которые впоследствии практически невозможно опровергнуть; 3) как «совокупность различного рода иллюзорных представлений, умышленно применяемых господствующими в обществе силами для воздействия на массы» [8, с. 43-44]. Из перечисленных определений мифа становится ясно, почему идеологи так часто используют миф для конструирования определенной реальности с целью манипуляции: миф способен подчинять, группировать и направлять людей, определять их поведение и приверженность к определенному политическому курсу.
Действительно, миф выстраивает определенную систему ценностей, к которой читатель либо относит себя, либо нет, занимая позицию либо внутри мифа, либо вне его [7, с. 183; 8, с. 34]. Ценностные отношения, в основе которых лежат определенные политические взгляды и идеологические ценности, выстраиваются на противопоставлении нейтральных и маркированных в политико-идеологическом смысле компонентов текста, вследствие чего миф может выступать в качестве средства идеологической ориентации и воздействовать на сознание читателя.
Исходя из определений мифа, можно выделить его основные свойства: это эмотивность, оценочность, мнимая рациональность, ак-сиоматичность, недоказуемость. Благодаря этим свойствам реальность предстает в упрощенном и искаженном виде, миф же воспринимается некритично, как аксиома, не требующая доказательств. Такое восприятие мифа читателем обусловлено особенностями языкового сознания, основанными на базовых механизмах переработки информации человеческим сознанием. Эти механизмы (обобщение, опущение фрагментов знания, произвольные бездоказательные умозаключения, персонализация, дихотомичность мышления, катастрофизация последствий [4, с. 22] и другие) дают когнитивные искажения, которые соотносят поступающую информацию с уже имеющимися в сознании представлениями и влияют на восприятие и дальнейшие действия человека. В результате миф может представлять те реалии, которых на самом деле не существует (так называемые фантомы, которые сознание воспринимает как существующие), или может изменять смысл уже существующих реалий. Действительность в этом случае оценивается читателем с точки зрения определенных мифологем. Мифологема - это вербальный носитель мифа, отличительным признаком которого является фантомный денотат - либо несуществующий, либо неясный и размытый, что создает возможность для вложения в него каких угодно смыслов и для
382
осуществления скрытого воздействия на адресата. Таким образом, исследование мифологемы является ключевым при изучении стратегии манипуляции.
Е. И. Шейгал выделяет различные основания для типологизации мифологем: по соотношению с прецедентными феноменами (прецедентный текст, прецедентное высказывание и прецедентное имя); по типу вербальной единицы-мифоносителя (мифологемы-тексты, мифологемы-высказывания, мифологемы-антропонимы); по характеру референции (общенациональные и групповые) и по некоторым другим основаниям [7].
Одной из сильных в реализации стратегии манипуляции является мифологема-текст, в основе которой находится прецедентный текст как определенная вербальная единица-мифоноситель. Мифологема-текст наиболее близка к классическому пониманию мифа как «сказания» (от греч. «mythos») и соответствует мифу-нарративу, т.е. сюжетно-развернутому повествованию, обладающему элементами легенды, предания, сказки [7, с. 187].
Нарратив в публицистическом печатном дискурсе, посвященном Южноосетинскому/Грузинскому военному конфликту 2008 года, представлен как коллигация действий, связанных друг с другом и имеющих одну центральную тему. Коллигация при этом понимается как конструкт, «объединяющий некое число прошлых и будущих событий в единое целое, которое может дать значение и объяснить любой из составляющих его элементов» [5, с. 438]. Таким образом, если нарратив представляет Россию как мифологему «зла», то все последующие события, освещенные в печати, будут объясняться согласно данному нарративу, вне зависимости от реальной виновности или невиновности России.
В публицистическом дискурсе, являющемся орудием информационной войны, в качестве нарратива могут выступать не только легенды о реальных участниках событий, но и легенды о странах-участницах конфликта. В когнитивную базу носителей западного сознания входят следующие мифы-нарративы: миф о любовных отношениях НАТО/Грузия; миф о дружеских отношениях между странами, поддерживающими Грузию, мифы о различных тоталитарных государствах; миф о Грузии-жертве, обретающей независимость в неравной борьбе; мифы о южных осетинах как о сепаратистах, восставших против режима М. Саакашвили; миф о М. Саакашвили как о воспитанном США ребенке, который снимает вину с Грузии и ее сторонников, так как действия М. Саакашвили-ребенка страна не должна нести
383
ответственность). В качестве защитной стратегии Россией используются, в основном, мифы-нарративы о Южной Осетии как о государстве, пострадавшем от геноцида.
Остановимся на некоторых из мифов-нарративов западного публицистического дискурса, представленного материалами иностранных печатных изданий. В дискурсе западных печатных СМИ можно выделить несколько мифов о различных тоталитарных государствах, характеризующих отношения между странами Россия/Грузия. Нарративные линии при этом сконцентрированы вокруг главной темы -«Россия - тоталитарное государство».
Первая линия - тоталитарные государства 20 века (на самом общем уровне - режим Сталина, Гитлера): Вчера мир не смотрел церемонию открытия Олимпийских игр (китайцы должны быть в ярости на русских). Вместо этого мы увидели образы советских - извините, я имел в виду русских - самолетов, утюжащих территорию Грузии, в то время пока российская бронетехника пересекала Кавказские горы. («New York Post», США, 12/08/2008); С приходом к власти в 2000 году Путин постоянно мечтал о восстановлении могущества и влияния России в ее ближайшем географическом окружении. Он всегда говорил об этом как о желанной цели, и его слова очень напоминают риторику советского и царского российского империализма («The Mail on Sunday», Великобритания,12/08/2008); Не менее очевидны и параллели с «защитой» Гитлером немецкого населения на территории Чехословакии. К чему привел Мюнхенский сговор - хорошо известно. Когда Гитлер взялся «защищать» немцев на территории Польши -было уже поздно («Kalev», Эстония, 15/08/2008).
Вторая линия - политика Советского союза (на более частном уровне - военные действия в Чехии, Афганистане, Чечне): «Это кино мы уже видели в Праге и Будапеште», - сказал Джон Маккейн (John McCain), имея в виду вторжения Советского Союза в Чехословакию в 1968 году и Венгрию в 1956-м. ("The Washington Post", США, 15/08/2008); Но мир изменился с тех пор, как советские танки раскатывали Афганистан на Рождество 29 лет назад. ...Это было то самое оправдание, которое и требовалось Кремлю. Танковые бригады 58-й армии России (мясники из Чечни) пересекли международную границу с Польшей - извините, я имел в виду Грузию. («New York Post», США, 12/08/2008); Очень уместно было бы провести параллели с Чечней, но они настолько очевидны, что на это не хочется даже тратить время. Двойные стандарты в поведении России налицо («Kalev», Эстония, 15/08/2008).
384
Третья линия - политика против Грузии, начатая Российской Империей в начале 20 века: После обретения независимости Грузия быстро оказалась в сфере влияния России, последовали долгие годы экономических страданий с голодом, холодом, нехваткой газа и электричества, ужасной бедностью, природными катастрофами, сотнями, тысячами беженцев из охваченных катастрофами регионов и автономий, на которых, как на органных трубах, играла Россия. Впервые в истории Грузии на улицах можно было увидеть нищенствовавших женщин, детей в домах сирот. По меньшей мере, третья часть жителей Грузии, в основном женщин, отправилась на заработки за границу, чтобы не дать умереть с голоду своим оставшимся в Грузии семьям. («Diem», Латвия, 11/08/2008).
Следует отметить, что в основе данных примеров, как и в основе любых мифологем, лежит не логическое изложение фактов, а создание эмоционального фона, при котором возможно употребление таких нелогичных суждений, как обвинение России за происходящие в Грузии природные катастрофы. Проиллюстрируем примерами миф-нарратив о Грузии-жертве, обретающей независимость в неравной борьбе. Грузия представлена в Иносми как веками угнетаемая нищая страна, которая, наконец, начала бороться за независимость: ...мужественное и изолированное демократическое государство («New York Post», США, 12/08/2008); «Происходит вторжение, оккупация и уничтожение независимой демократической страны» («The Washington Times», США, 13/08/2008); Дипломаты из Европы и Вашингтона считают, что Саакашвили допустил ошибку, направив на прошлой неделе войска в Южную Осетию. Возможно. Но его поистине монументальной ошибкой было то, что он стал президентом маленькой, в основном демократической и решительно прозападной страны, находящейся на границе с путинской Россией («The Washington Post», США, 11/08/2008); В августе 1924 года маленькая страна Грузия, с 1921 года оккупированная Советской Россией, восстала против советской власти. Уже 16 сентября 1924 года лондонская Times писала о воззвании Грузинской Республики к Лиге Наций («The New York Times», США, 11/08/2008). Приведенные фрагменты текстов представляют собой типичный нарратив, создающийся американскими политическими лидерами перед предвыборной кампанией: они происходят из бедной семьи, начинают бороться и достигают высоких результатов, что возможно только в гуманном Западном государстве.
385
Мифы-нарративы о международных отношениях между Россией и западными странами могут также заключать в себе элементы сказки, в которой страны-участницы конфликта представлены как жертва (Грузия), злой герой (Россия), герой-освободитель (США); добрые помощники (Латвия с Литвой) и т.д. [6]. В результате в сознании западного читателя Россия представляется государством, составляющим оппозицию всему миру с его гуманными ценностями. При этом осуществляется метонимический перенос: общечеловеческие ценности выбирает как мировое сообщество, так и Запад, но по этому критерию Запад приравнивается ко всему миру, получая право выражать свою позицию как позицию всего мира. При создающейся оппозиции «Россия - весь мир» происходит резкое разграничение России и мирового сообщества по разным полюсам: Россия - антагонист (оценка - «отрицательно»: чужое, опасное, несправедливое, тоталитарное, злое, направленное на силовое разрешение конфликтов, черное); Запад - протагонист (оценка - «положительно»: наше, безопасное, справедливое, свободное, доброе, направленное на сотрудничество и переговоры, белое) [3]. Таким образом, мир раскладывается на полюса, между которыми не существует оттенков. К сожалению, такая особенность менталитета и вообще человеческого сознания значительно упрощает манипулятивное воздействие дискурса криминальных хроник, так как автору дискурса достаточно убедить читателя склониться к одному из полюсов, и другой уже будет рассматриваться как враждебный.
При создании мифов-нарративов о странах-участницах конфликта адресант дискурса для более успешного воздействия может опираться на базовые ценности, формирующие определенное отношение к событиям. Так, например, западные СМИ опираются на базовую ценность «демократия» - в противоположность тоталитаризму. В действительности же демократия на Западе является «противоречивой системой отношений, ценностей, механизмов» [7, с. 185]. В публицистическом дискурсе данная ценность выступает как фантомный денотат, означаемое, наделенное достаточно размытым смыслом, и зависит от того, что в это понятие вкладывает адресант, поэтому может использоваться в манипулятивных целях.
Выбор западными СМИ иной базовой ценности, например, такой как «принадлежность к христианскому миру», неприменим по отношению к сторонникам западных государств, исповедующим другую веру [4, с. 313-314]. Например, при описании военного конфликта между Грузией и Южной Осетией западные средства массовой ин-
386
формации не могли опереться на базовую ценность «христианство», так как Запад выступил за объединение Грузии, а в одном из сепаратистских районов Грузии, подчинившихся режиму М. Саакашвили (в Аджарии), преобладает мусульманское население.
Следует заметить, что термин «демократия» в манипулятивной функции использовался и ранее. Так, США пользовались им также при описании войны в Ираке: лидер этой страны был представлен как тоталитарный, антидемократический правитель и противопоставлен демократическому Западу, притом, что иракские союзники США также не принадлежали христианской вере.
Россия же, в отличие от западных стран, может опереться на базовую ценность «христианство», обладающую очень сильным воздействием на читателя. В иноязычных СМИ часто пишут о том, что России чужды общечеловеческие ценности, и именно этой причиной западные политические деятели часто объясняют недоверие к России, невозможность ее включения в политические альянсы. В то же время опора на базовую ценность «христианство» переводит войну совершенно в иной план, это уже не личные интересы политических лидеров, не геополитическая борьба, а война христиан с христианами, мировая катастрофа, не позволяющая говорить о чьих-либо меркантильных целях. Переведение войны в «бытийный» план, несомненно, является успешной защитной стратегией России и позиционирует ее как страну, пришедшую на помощь народу, пострадавшему от геноцида, то есть как государство с общечеловеческими ценностями.
Проведенный анализ позволяет сделать ряд выводов.
1. В публицистическом печатном дискурсе, посвященном Южноосетинскому/ Грузинскому конфликту 2008 года, миф используется как эффективный способ речевого манипулирования.
2. Мнимая рациональность мифа и его опора на эмоциональный фон позволяют западной прессе создавать ложные утверждения о том, что Россия является тоталитарным государством, столетиями угнетающим демократическую прозападную Грузию.
3. В сознании западного читателя формируется представление о России как о государстве, составляющем оппозицию всему миру - с его гуманными ценностями. Россия характеризуется как антагонист, Запад - как протагонист, Грузия - как жертва военного конфликта.
4. При создании оппозиции «Россия / цивилизованный мир» западные СМИ опираются на базовую ценность «демократия», определяя действия России как негуманные, не основанные на принципах равенства и свободы граждан.
387
Список литературы
1. Добросклонская Т. Г. Лингвистические способы выражения идеологической модальности в медиатекстах // Вестн. Моск. ун-та. Сер.19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. - 2009.- № 2. - С. 85-94.
2. Желтухина М. Р. Тропологическая суггестивность масс-медиального дискурса: о проблеме речевого воздействия тропов в языке СМИ: Монография. -М.: Ин-т языкознания РАН; Волгоград: Изд-во ВФ МУПК, 2003.
3. Лакофф Дж. Метафора и война: система метафор для оправдания войны в заливе // Современная политическая лингвистика. - Екатеринбург, 2006. -С. 59-71.
4. Почепцов Г. Г. Информационные войны. - М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2000.
5. Почепцов Г. Г. Теория коммуникации. - М. Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2001.
6. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. - М., 2009. - С. 39-80.
7. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса: дис. ... д-ра филол. наук. - Волгоград, 2000.
8. Ульяновский А. В. Мифодизайн: коммерческие и социальные мифы. -СПб.: Питер принт, 2005.
С. В. Фащанова
Языковая игра в радиодискурсе: к вопросу о специфике*
Описаны основные приемы языковой игры в радиодискурсе и способы их языкового воплощения. Выявлены прагматические возможности языковой игры. Анализируются результаты психолингвистического эксперимента, проведенного для верификации выдвинутого предположения о прагматической природе языковой игры.
Ключевые слова: языковая игра, радиодискурс, приемы языковой игры, коммуникативно-прагматический аспект, психолингвистический эксперимент.
Исследование феномена языковой игры в настоящее время является одним из актуальных направлений в лингвистике (см. работы Т.А. Гридиной [1], М. В. Захаровой [2], Б. Ю. Нормана [3, 4], В. З. Санникова [5], В. И. Шаховского [6] и др.). Интерес ученых к данному явлению обусловлен, в первую очередь, особой ролью игры в исследовании и познании окружающего мира, ее влиянием на интеллектуальное развитие личности. Языковая игра в качестве средства
* Исследование выполнено в рамках проекта ФЦП «Научные и научнопедагогические кадры инновационной России на 2009-2013 годы» (№ П734), гранта РГНФ №11-34-00365а2.
388
