CC BY
47
возвращаются мощные пласты национальной культуры. Все это оказывает большое влияние на формирование национального самосознания, способствует развитию духовно-нравственных ценностей» [10].
Начиная с конца 80-х ХХ века и позже, вплоть до нашего времени, северокавказская, проза пошла по перспективнейшему пути развития - по крайней мере, у лучших представителей национальной литературы. Конечно, стремление насытить прозаический текст узнаваемыми деталями, относящимися к традиционно национальному бытийному окружению, имеет место у всех балкарских авторов. В ряде случаев это обуславливает реальное национальное качество - тем более, если фольклорные элементы, устойчивые национальные символы сопряжены с новыми, оригинальными трактовками окружающего мира или внутреннего «я» автора.
И это направление развития стало генеральной линией эволюции национальной прозы, как наиболее соответствующее требованиям современности и в то же время связанное с национальным сознанием и мировосприятием. Это было направление, ориентированное на создание сложных произведений, характеризующихся, прежде всего, своеобразным синтезом нацио-
нальных форм художественного восприятия, мышления с образными рядами общечеловеческого, общекультурного плана.
Библиографический список
1. Бабушкин С.А. Проблема художественного времени и пространства // Пространство и время. - Киев, 1984. - С. 280.
2. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Вопросы литературы и эстетики. - М.: Художественная литература, 1975. - С. 234, 396.
3. Из рукописного наследия В.И. Вернадского // Вопросы философии. - 1966. - N°12. - С. 112.
4. ТеппеевА.М. Мост Сират. - Нальчик: Эльбрус, 2001. - С. 187, 188.
5. Теппеев А.М. Тяжелые жернова. - М.: Советская Россия, 1985. - С. 23.
6. Толгуров З.Х. Белое платье. - Нальчик: Эльбрус, 2005. - С. 63, 146.
7. Толгуров З.Х. Большая медведица. - М.: Современник, 1988. - С. 126.
8. Толгуров З.Х. Голубой типчак. - Нальчик: Эльбрус, 2003. - С. 102, 103.
9. ЭпштейнМ.Н. «Природа, мир, тайник Вселенной. ..»: Система пейзажных образов в русской поэзии. - М.: Высшая школа, 1990. - С. 165.
10. Эфендиев Ф.С. Этнокультура и национальное самосознание. - Нальчик: Эль-Фа, 1998. - С. 5.
А.В. Кожикова
МИФОЛОГИЗАЦИЯ «ИНОГО»
КАК ИНСТРУМЕНТ КРОСС-КУЛЬТУРНЫХ КОММУНИКАЦИЙ (К проблеме «гофмановского» мифа в России)
Преамбула. Статья посвящена вопросу о транснациональных коммуникациях и их влиянию на становление культурной мифологии в России периода романтизма. В основе данной работы лежит история мифа о Гофмане, устойчивость которого на русской почве является главным доказательством его органичности культурному сознанию. Большое внимание уделяется начальному этапу распространения и популяризации творчества Гофмана в России как значимому эпизоду в истории российской культурной мифологизации «иного».
Не смотря на наличие границ, отдельные национальности в Европе не изолированы друг от друга, их связывает единство цивилизации, единство культуры. Неотъемлемой частью культуры любого народа является литература, которую, по мнению М.М. Бахтина, невозможно понять «вне целостного контекста всей культуры данной эпохи» [2, с. 329].
Романтизм задал новую культурную парадигму, в рамках которой принципиальным становит-
ся сам процесс нового типа осмысления «иного» как экзотированного воплощения невыраженного «своего» в актуальный культурный процесс. В этот период идет процесс переосмысления творчества уже известных в России и читаемых европейских писателей конца XVIII века. Формируется принципиально новый, построенный на иных по сравнению с прошедшими десятилетиями принципах отбора, свод образцовых авторов, определяющих философские и эстети-
ческие параметры создания в русской культуре романтической картины мира. Его неотъемлемой частью становятся произведения немецких романтиков, и одним из наиболее востребованных оказывается Э.Т.А. Гофман.
Произведения немецкого романтика становятся популярными за пределами Германии в первой половине XIX века, в первую очередь, во Франции, где его произведения активно переводятся. По признанию современных немецких исследователей именно зарубежье возвело имя Гофмана в ранг мировой литературы.
В 1824 году «Элексиры дьявола» сделали Гофмана известным в Англии. В 1830 году вышло в свет французское издание его сочинений, и еще до середины века его произведения были переведены на русский язык.
В России имя Гофмана приобретает известность уже в 20-е годы XIX века во многом благодаря французским переводам. Известно, что в библиотеке В.Г. Белинского хранился том французского издания Гофмана в переводе Леве-Веймара, что указывает на вероятность прочтения русским критиком произведений немецкого романтика по-французски. Первый же русский перевод произведения Гофмана «Мадемуазель Скудери» появился в 1822 году в Санкт-Петербурге, в год смерти писателя, в приложении к журналу «Сын Отечества», «Библиотеке для чтения» [3], и с тех пор интерес к его творчеству не ослабевал. К 1840 году вышли в свет переводы 62 его рассказов.
Благодаря знакомству с культурной и политической жизнью Германии, которая освещалась русскими путешественниками, образованными людьми, увлеченными немецкой философией и словесностью, была заложена основа восприятия и понимания русскими читателями немецкой литературы. Важную роль в этом процессе сыграли «Письма русского путешественника»
Н.М. Карамзина, в которых, по справедливому замечанию В.В. Розанова, «впервые склонилась, плакала и понимала русская душа чудный мир Западной Европы, тогда как раньше, в течение века, она смотрела на него тусклыми, лишь отражающими предмет, но не отвечающими ему глазами». С этого времени русские читатели беззаветно отдаются чужым влияниям, «с наслаждением переживают в себе настроения Европы», вбирают «в себя капли духовной жизни, выделяемые цветком, который зрел полтора тысячелетия» [18, с. 163].
На этой благодатной почве возникают все условия для распространения литературы немецкого романтизма и творчества Гофмана в России.
Целенаправленные поездки в Германию предпринимал В.А. Жуковский, сам себя называвший родителем «на Руси немецкого романтизма» [5, с. 18] и имевший огромные возможности для знакомства с немецкой литературой во время своего пребывания в Дерпте (1815-1817). Имя Гофмана нередко встречается в дневниковых записях Жуковского, относящихся к его первому путешествию в Германию. Так, 7 ноября 1820 года Жуковский отметил в своем дневнике следующее: «Вечер у графа Грёбена. Гофман...» [7, с. 91].
Запись в дневнике от 13 ноября 1820 года: «Ужин у Грёбена. Hoffmann Triumph der Ironie» [7, с. 92] передаёт впечатление Жуковского от общения с Гофманом. В записи от 15 ноября 1821 года мы находим упоминание о чтении Гофмана на вечере в салоне Марии Клейст, которая дружила с Гофманом. Вероятно, что Жуковский присутствовал при чтении Гофманом отрывка из второго тома «Житейских воззрений кота Мурра», который писатель заканчивал в последние месяцы 1821 года. Гофман упомянут в дневнике Жуковского ещё 2 раза, в записях от 12 ноября 1820 года и от 16 марта 1821 года. Несмотря на то, что эти записи представляют собой краткий перечень имён, встреч и событий, они все-таки подтверждают факт знакомства Жуковского с Гофманом и его творчеством в Берлине в 1820-1821 годах.
И хотя мы не располагаем прямыми доказательствами участия Жуковского в появлении первых переводов произведений Гофмана в России, все же нельзя отвергать его возможной роли в этом. Первые русские переводы новелл Гофмана «Мадемуазель де Скудери» и «Дож и догаресса» не случайно появляются на страницах «Сына отечества». В 1820 году по рекомендации Жуковского в редакцию этого журнала вошел бывший в 1815-1820 годах профессором русского языка и словесности Дерптского университета
А.Ф. Воейков, который тесно общался с Жуковским и его окружением и имел такие же возможности для знакомства с творчеством Гофмана на его родине.
В 1826 году именно Жуковский подскажет издателям только что организованного журнала «Московский телеграф» ту основную линию, которую следует проводить на его страницах. По мнению Жуковского, этому журналу «надобно бы быть про-
сто телеграфом, то есть сообщителем европейских новостей по части литературы» [8, с. 467].
Об этом мы узнаем из письма Жуковского адресованного П.А. Вяземскому, который принимал активное участие в издании этого журнала.
26 декабря 1826 года Жуковский обещает Вяземскому по возвращении из Дрездена оказывать помощь в подборе материала для публикаций, для чего он собирается подписаться в Германии на многие литературные журналы.
Кроме Жуковского поездки в Германию в рассматриваемый период предпринимали А.А. Перовский, В.Ф. Одоевский, Н.И. Греч, Н.А. Мельгу-нов, А.И. Кошелев, братья Киреевские и К. С. Аксаков. В Дерите учился в 1829-1834 годах русский писатель В.А. Соллогуб. Их деятельность была связана с множеством литературно-философских кружков, салонов, московских и петербургских литературных журналов, которые проявляли интерес к творчеству Гофмана, печатали его произведения и критические статьи о нем.
Периодические издания первой половины XIX века играли огромную роль в пропаганде европейской литературы в России. В первую очередь «журналы 20-х годов сильно продвинули вперед дело ознакомления читающей публики с новыми литературными направлениями на Западе» [9, с. 93]. Они пользовались большим успехом, привлекали к себе внимание, имели широкий круг читателей. По мнению А.И. Герцена, «ни в одной стране, исключая Англию, влияние журналов не было так велико. Это действительно лучший способ распространять просвещение в обширной стране» [6, с. 163]. Благодаря оперативности периодических изданий у русских читателей не только в Москве и С-Петербурге, но и в провинции появилась возможность знакомиться с новинками передовой европейской литературы, спустя короткое время после их издания на родине. Журналы определяли и культурную, и литературную моду:
«В горячих журнальных битвах подвергались сомнению и оспаривались разные литературные авторитеты, то одни, то другие писательские имена водружались на пьедесталы и рядом - в журналах противоположной позиции - подвергались уничтожающей критике» [4, с. 38.]. Как правило, издатели русских журналов предлагали вниманию читателей переводы тех художественных произведений, которые обретали в силу каких-либо, зачастую внелитературных, обстоятельств актуальность.
В духе времени очень часто это были переводы, далеко не соответствующие оригиналу, выполненные с языка-посредника, которым, в большинстве случаев, был французский. В ранней статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», напечатанной в 1824 году в «Мнемозине», В.К. Кюхельбекер передает атмосферу увлечения новейшими культурными образцами, которые только что открыли для себя французы: «Ныне благоговеют перед всяким немцем или англичанином, как скоро он переведен на французский язык; ибо французы и по сю пору не перестали быть нашими законодавцами; мы осмелились заглядывать в творения соседей их единственно потому, что они стали читать их» [10, с. 441-442].
В.Ф. Ленц в «Приключениях лифляндца в Петербурге» также указывает на то, что законодателями моды на Гофмана в литературе того времени были французы: «Гофмана фантастические сказки в это самое время были переведены в Париже на французский язык и, благодаря этому обстоятельству, сделались известны в Петербурге. Тут во всем главную роль играл - Париж» [15, с. 341].
Различные по мотивации и очень частые апелляции к Гофману, специфика освоения и интерпретации национальным культурным сознанием иноязычных литературно-философских феноменов, специфика конструирования и реконструирования жизни и творчества Гофмана на русской почве позволяют говорить о включении механизмов культурного мифотворчества и создания гофмановского мифа с очень серьезными для отечественной культуры последствиями.
Мифическое сознание характерно для любой исторической эпохи, оно оказывает определенное влияние на все современные ему формы человеческого познания. Миф составляет важную часть любого типа культуры - как в стадии его становления, так и процессе эволюции характерного для данной культуры мировоззрения. Появление развитых систем рационального знания не приводит к одновременному вытеснению из жизни общества элементов мифологического сознания, которое присутствует в сфере духовно-практического освоения реальности. По справедливому замечанию Г.Н. Оботуровой, мифотворчество как один из элементов мифологического сознания «в виде определенного «уровня», «фрагмента», своеобразных остаточных черт может трансформироваться и проявляться в раз-
личных формах деятельности иных культур» [14, с. 118-119]. В этом смысле мы можем говорить об элементах мифотворчества в освоении наследия Гофмана в России.
Размышляя о природе мифа, А.Ф. Лосев подчеркивал, что это есть «отрешенность от обычного, будничного, повседневного» [12, с. 15]. Именно такая отрешенность привлекала литераторов и читателей первой половины XIX века к фигуре Гофмана: ведь сам писатель был личностью неординарной, не вписывающейся в рамки повседневности. Периодические издания России способствовали формированию и закреплению в широком культурно-литературном пространстве этого образа Гофмана, «публикуя биографические сведения о нем, порой в духе времени заостряя и подчеркивая эксцентрические черты его натуры» [4, с. 16].
При этом, контрастные, яркие, противоречивые отдельные характеристики (подлинно реальные или вымышленные) писателя становятся как раз наиболее привлекательными. Особенно, если они резко выбиваются из норм обывательского поведения. Так, Белинского привлекает в биографии Гофмана то, что он не читал критик, а П.В. Анненков в своем письме из Берлина от 10 января 1841 года описывает, как он «вырвался и прямо побежал в погреб, где пьянствовал Гофман. Там под картиною, изображающею Гофмана в ту минуту, как, устремив масляные глаза на Деври-ента, вынимает он часы и напоминает знаменитому пьянице-трагику о времени идти в театр на работу, а Девриент, как школьник, почесывает в голове и высоко поднимает прощальный бокал, - там уселся я и пил иоганнисберг» [1, с. 10].
Это и другие «Письма из-за границы» Анненкова публиковались в журнале «Отечественные записки» за 1841-1843 годы и заостряли внимание русских читателей именно на этой детали биографии Гофмана. Неслучайно, в обществе бытовало мнение, сформулированное Н.А. Полевым в повести «Живописец», о том, что «лучшие мастера во всяком деле - все пьяницы. Великие художники - это нравственные пьяницы! Мир, люди, обстоятельства иногда их вытрезвли-вают. И тогда, трезвые, они ничего не могут сделать, дивятся сами себе: как они сделали то или другое в чаду головы своей?» [16, с. 195].
Хотя «реальный» Гофман придерживался в этом вопросе противоположного мнения. Как справедливо подчеркивает Ф.П. Федоров, рас-
сматривая эстетические взгляды немецкого романтика: «В финале «Серапионовых братьев» Гофман еще раз повторяет, что в состоянии болезни или опьянения, без «обдуманности» нельзя создать подлинно художественное произведение. Лишь гармония «фантазии» и «обдуманности», разума и чувства является основой творческого процесса, основой высокого искусства» [19, с. 41].
В публиковавшихся в то время беллетричес-ких произведениях о Гофмане, например, в рассказе Ж. Жанена «Гофман и Поганини» [13], немецкий романтик часто представляется читателям восторженным музыкантом, увлеченным игрой знаменитого скрипача.
А.А. Потебня отмечал, что мифический образ - это «не выдумка, не сознательно произвольная комбинация имевшихся в голове данных, а такое их сочетание, которое казалось наиболее верным действительности» [17, с. 483]. Это находит свое отражение в произведениях «документальных» жанров, авторы которых выражают свое личное отношение к предмету описания, наделенному сверхъестественным символом.
Отсюда и предстает Гофман в русской документальной литературе того периода то в образе поэта-философа, то в качестве знатока психологии человека, то в роли художника-эстета, всецело отдавшегося искусству. И образы эти всегда положительны. Здесь выполняется важнейшая функция мифа - создание модели, примера, образца для подражания. Неслучайно у Гофмана появляется столько литературных и еще больше «бытовых» подражателей в этот период.
Сформированный в это время культурный миф, в центре которого оказалась фигура Гофмана, впоследствии будет многократно актуализироваться, войдя составной частью в российский культурный контекст. Как отмечал Д.С. Лихачев: «Культура передается из поколения в поколение, накапливается, при этом память вовсе не механична. Это важнейший процесс: именно процесс и именно творческий. История культуры - это история человеческой памяти, история развития памяти, ее углубления и совершенствования» [11, с. 65].
В каждый период трансформации культурной парадигмы, смены системы культурных ценностей фигура Гофмана, его творчество, гофманов-ский миф будет возникать снова и снова. Так будет в эпоху символизма, период «оттепели», в период обращения к поэтике постмодерна.... Устойчивость, «живучесть» гофмановского мифа -
главное доказательство его органичности культурному сознанию. Тем большего внимания требует начальный этап этого длительного процесса -значимого эпизода в истории российской культурной мифологизации «иного» как ино-культурно-го и в то же время глубоко «своего» феномена.
Библиографический список
1. Анненков П.В. Парижские письма. - М., 1983.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979.
3. «Библиотека для чтения» (СПб.). - 1822. -Кн. 3. - С. 14-50, 51-86, 95-138. Подписано: К.Г. Гофман.
4. Ботникова А.Б. Э.Т.А. Гофман и русская литература (1-я половина XIX в.). К проблеме русско-немецких литературных связей. - Воронеж, 1977.
5. Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». - М., 1999.
6. Герцен А.И. Письма из далека: Избранные лит.-крит. статьи и заметки. - М., 1981.
7. Дневники В.А. Жуковского. С примечаниями И.А. Бычкова. - СПб., 1901.
8. Жуковский В.А. Избранное. - М., 1986.
9. Замотин И.И. Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе. В 2 т. - СПб.; М., 1913. - Т 2.
10. КюхельбекерВ.К. Сочинения. - Л., 1989.
11. Лихачев Д. С. Прошлое - будущему: Статьи и очерки. - Л., 1985.
12. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Философия. Мифология. Культура. - М., 1991.
13. «Московский телеграф». - 1833. - Ч. 50. -№ 8. - Апрель.
14. Оботурова Г.Н. Философия мифа. - Вологда, 1998.
15. Одоевский В.Ф. Последний квартет Бетховена. - М., 1982.
16. Полевой Н.А. Избранные произведения и письма. - Л., 1986.
17. ПотебняА.А. Слово и миф. - М., 1989.
18. РозановВ.В. Сочинения. - М., 1990.
19. Федоров Ф. П. Эстетические взгляды
Э.Т.А. Гофмана. - Рига, 1972.
Т.В. Кулагина
РАССКАЗ И.А. САЛОВА «ПАУК»
В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ ПРОЗЫ 70-80-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
« една литература, не блистающая име-Г"^ нами гениальными; но не богата и литература, в которой все - или произведения гениальные, или произведения бездарные и пошлые. Обыкновенные таланты необходимы для богатства литературы, и чем больше их, тем лучше для литературы»1, - писал В.Г. Белинский.
«Русская литература XIX века богата своими вершинами. Но, покоренные духовной мощью Пушкина и Гоголя, Толстого и Достоевского, не забываем ли мы подчас о многочисленной плеяде писателей второго или третьего ряда, писателей по-своему интересных и талантливых? Их свет действительно меркнет в лучах славы наших классиков. Но без «второстепенных» у нас не было бы и гениев: гениальность не вырастает на пустом месте. Для ее рождения, роста и становления необходима плодотворная культурная почва.
Мы часто и с нарастающей тревогой говорим в последнее время о проблемах экологического равновесия. Понятие это из сферы биологии все
более решительно перемещается в область культурологии и даже литературоведения. Национальная литература - живой организм, внутри которого действует сложная и еще не познанная нами система взаимосвязей, взаимовлияний, взаимозависимостей. Не будем же уподобляться героям известной басни И.А. Крылова «Листы и корни». Любуясь ветвистой кроной нашей отечественной классики, не забудем и о корнях, которые ее питают, о том наследии, которое мы должны беречь и возрождать»2.
«У нас есть огромная литература «второстепенных», которую мы совсем не знаем и которая может дать чувству и мысли значительно больше того, что дают сейчас»3, - говорил А.М. Горький, который постоянно напоминал нам еще и о другом: «...поле наблюдений старых, великих мастеров слова было странно ограниченно, и жизнь огромной страны, богатейшей разнообразным человеческим материалом, не отразилась в книгах классиков с той полнотой, с которой могла бы отразиться»4. Литература «второстепенных» бо-
