CC BY
67
В.Ф. Стенина
Барнаул
Мифология болезни в ранних рассказах А.П.Чехова (1880-1883)
В художественном мире Чехова «болезнь» - одна из центральных категорий. По большей части это объясняется профессиональной деятельностью писателя, который всю свою жизнь был практикующим врачом и знаком с врачеванием и болезнями не понаслышке.
Но, несмотря на это, болезнь в творчестве Чехова представлена не столько как физическое страдание человека, сколько как семиотическая система, а лечение - не столько объективный, сколько знаковый процесс, зачастую сравнимый с обрядом (в частности, с обрядами шаманства). Может быть, поэтому в раннем творчестве писателя «доктор» как носитель знакового, так называемого «обрядового» лечения, принимает черты народного целителя или шамана.
В этой связи вспоминается рассказ «Сельские эскулапы», где фельдшеры, по причине отсутствия доктора, проводят определенную церемонию приема больного, заменяющую лечение: «Первый берет на себя фармацевтическую часть - и идет в аптеку, второй - терапевтическую - и надевает клеенчатый фартук» [1]. Кроме того, методы лечения чеховских врачей характеризует квесалидизм - вера в собственную исключительность, непременно оригинальность и реальность своих теоретических построений [2]. Об этом свидетельствует стремление изъясняться латинскими и медицинскими терминами, за которыми нередко прячется пустота, бессмысленность сказанного: «Дайте ему оіеі гісіпі и аттопіі саизґісі! (касторового масла и нашатырного спирта соответственно)» («Сельские эскулапы», 1, 150), «Кузьма Егоров скромно опускает глазки и храбро прописывает ^аГ ЬісагЬопісі, то есть соды», (1, 152). Собственный, мало понятный остальным людям язык - обязательный атрибут шамана и его сакрального действа, что отсылает к хтоническим, темным существам. «Дать чего-нибудь» на языке Глеба Глебыча значит «дать соды» (1, 151).
Примечательно, что и посетителями земской больницы подчеркивается сакральность как самого лекаря, так и его лечения, после которого необходимо спросить разрешения жениться: «...А к тому, как я животом слаб, и по этой самой причине, с вашего позволения, каждый месяц кровь себе пущаю и травку пью, то можно ли мне в законный брак вступить?» (с.152). Кроме того, «бас» Михайло и сам называет своего лекаря «целителем».
В итоге, лечение в данном контексте прочитывается как один из обрядов инициации, посвящения, где женитьба - традиционное завершение церемонии инициации, свидетельство зрелости юноши [3].
В ранних рассказах методы лечения также несут обрядовую нагрузку, чудесным образом исцеляя больных: «Девочка заговорила ему зубы, и у паука моментально исчез с лица флюс» («Ненужная победа», с. 193); «Топорков
почти ничего не прописывал больным, а занимался одними только постукиваниями, выслушиваниями и выговорами за то, что воздух не чист, компресс поставлен не на месте и не вовремя» («Цветы запоздалые», 1, 354).
Эффективный способ лечения самых разнообразных болезней -поездка на юг: в Крым, Саратов, Южную Францию или на Кубань («Барыня», «Цветы Запоздалые», «Живой товар» и др.). «Юг» в данном контексте прочитывается как неведомые земли, маргинальное место, где тепло и жарко. Примечательно, что в раннем творчестве писателя «жара», «духота» -коррелят тоски, репрезентирующей мертвое, безжизненное пространство, «адское место»: «Душно, жарко. Проклятые комары и мухи толпятся около глаз и ушей... Облака табачного даму, но пахнет не табаком, а соленой рыбой» («Суд», 1, 67); «Земля трескается, и дорога обращается в реку, в которой вместо воды волнуется серая пыль. Ветер, если он и есть, горяч и сушит кожу. Тишина эта наводит на путника тоску» («Ненужная победа», 1, 153); доктор отказывается лечить в душном помещении («Цветы запоздалые», 1, 352).
Интересно, что заболевшего в результате действия заклинания в древних племенах избегают, силой лишают социального статуса и семейного положения, он считается мертвецом, для которого совершаются обряды, чтобы проводить его в царство теней [4]. Таким образом, в данном контексте поездка на юг, как один из способов лечения, может быть интерпретирована как изгнание больного, его социальная смерть, а сам больной представляется коммунитом, изгоем общества.
В этом ключе врач, после лечения которого пациент направляется для дальнейшего излечения (читаем: «умирать») на юг, в царство теней, являет собой носителя хтонического, темного пространства. Тем более, что внешность врачей ранних рассказов Чехова и их поведение чаще всего аналогичны традиционным описаниям черта: « Доктор с озабоченным лицом, подающий надежду на кризис; часто имеет палку с набалдашником и лысину» («Что чаще всего встречается.», 1, 8); «Прощайте, говорит, милый Михей Егорыч! Кланяйтесь, говорит свояку Егору Егорычу! И этак еще глазом сделал. На здоровье... хе-хе-хе» («Петров день», 1, 54); «Пришел доктор, Иван Адольфович, маленький человечек, весь состоящий из очень большой лысины, глупых свиньих глазок и круглого животика» («Цветы запоздалые», 1, 351); «Ей казалось, что из глаз этого благодетеля человечества идут сквозь очки лучи холодные, гордые, презирающие» («Цветы запоздалые», 1, 365).
Обращает на себя внимание то, что врач в ранних произведениях писателя несет семантику болезни или смерти: «А где доктор, там ревматизм от трудов праведных, мигрень, воспаление мозга, уход за раненным на дуэли и неизбежный совет ехать на воды» («Что чаще всего встречается...», 1, 8); «Что такое доктор? Доктор есть предисловие гробокопателя... вот что-с!» («29 июня», 1, 262).
Принадлежность врача к темному, безжизненному пространству репрезентируется автором его причастностью к архетипической ситуации обольщения, причем как в качестве соблазнителя, так и объекта соблазнения.
Статус соблазнителя жены «отставного гвардии корнета Егора Егорыча Обтемперанского» воплощает «молодой доктор» в рассказе «Петров день». Нужно отметить, что в произведении нет имени, описания внешности обольстителя, конкретизируется лишь его возраст и профессия. Таким образом, автор смещает акценты в архетипической ситуации измены, указывая на «молодость» персонажа, символизирующую его состоятельность в искушении, и принадлежность к медицинской профессии. В данном контексте молодость и профессия врача выступают обязательными условиями соблазнения.
Несмотря на то, что реального факта обольщения доктором жены Егора Егорыча не подтверждается в тексте, имеет место быть ревность обманутого супруга: «Он ревнует к вам, доктор! Не езжайте, голубчик! Назло не езжайте! Ревнует, ей-богу ревнует!» (1, 46). Ситуация измены в рассказе обыгрывается при помощи традиционной анекдотической атрибутики: «.Я спрашиваю: куда вы (доктор) едете?.. За клубникой, говорит. Рожки шлифовать. Я, говорит, уж наставил рожки, а теперь шлифовать еду» (1, 54). Символика, постоянно сопровождающая ситуацию супружеской измены в фольклоре, не случайно отсылает к демоническим силам.
Не обозначенная в тексте эксплицитно связь доктора с женой отставного гвардии корнета приобретает к концу рассказа характер сплетни и слухов, что в фольклорно-мифологическом представлении также свойственно инфернальному существу. Комическая развязка: «под жениной кроватью обрел он псаломщика Фортунатова» (1, 56): доктор после глубокого, хмельного сна очнулся в лесу) - приобретает эффект неожиданности. Таким образом, в финале рассказа, с одной стороны, удачливый любовник оборачивается несостоявшимся соблазнителем, с другой - ситуация с неудачным обольстителем репрезентирует в тексте оборотничество доктора, сближая его с хтоническими существами.
В повести «Цветы запоздалые» доктор Топорков выступает в двух ипостасях: соблазнителя и одновременно объекта соблазнения, первая из которых реализована в начале рассказа. Ситуация обольщения Маруси доктором не дается в тексте эксплицитно, а спрятана в деталях и образах. Болезнь Егорушки представлена в данном контексте как исходная точка романа доктора и его пациентки. До «неосложненной пьянственной горячки» Егорушки Топорков присутствовал в тексте виртуально, в воспоминаниях старой княгини как «спица в глазу князей Приклонских». Благодаря горячке молодого князя в доме Приклонских появляется знаменитый доктор Топорков. Примечательно, что после первого визита Топоркова заболевает и сама Маруся, выступающая в этой ситуации объектом соблазнения: «Вечером, по заходе солнца, с изнемогавшей от горя и усталости Марусей приключился вдруг сильный озноб; этот озноб свалил ее в постель. За ознобом последовали сильный жар и боль в боку... И Топорокову... пришлось лечить вместо одного двух» (1, 354). Воспаление легких, которое нашел доктор у Маруси, прочитывается в данном контексте как физическое продолжение душевного состояния влюбленной княгини. Визиты доктора к больной декларируются как свидания влюбленных. «Удивительный человек, всемогущий человек! -
говорила она (Маруся - В.С.). И говорила она, ставя руками и глазами после каждой напыщенной, но искренно сказанной фразы большой восклицательный знак» (1, 356). Статус жениха реализуется в архетипической для любовных романов ситуации неприятия родителями происхождения будущего мужа:
« - Жаль только, что он... он такого низкого происхождения, -сказала княгиня, робко взглянув на дочь. - И ремесло его... не особенно чистое. Вечно в разной разности копается...» (1, 356).
Появление свахи в доме Приклонских также репрезентирует в тексте ситуацию обольщения, реализуя статус жениха и ставя под сомнение состоятельность доктора как соблазнителя: «Топорков не посылал ее
специально к Приклонским. Он послал ее «куда хочешь» к своему браку.он относился безразлично: для него было решительно все одно, куда бы ни пошла сваха.» (1, 369). Это обнаруживает автоматическое участие предполагаемой невесты в любовном треугольнике, количество участников которого расширены до бесконечности. Женитьба доктора на другой обнаруживает недозволенную, с точки зрения христианства, природу чувств Маруси и обрекает их будущую связь на тайну.
Возникновение в тексте фигуры свахи маркирует также смену статуса, происходит своеобразное ситуативное переворачивание: обольститель и соблазняемый меняются местами: «Ему нужны были... шестьдесят тысяч. Шестьдесят тысяч, не менее! Занять же эту сумму было негде, на рассрочку платежа не соглашались. Оставалось только одно: жениться на деньгах, что он и сделал» (1, 369). В результате, искуситель оказывается соблазненным. Это сближает доктора с обитателями демонического пространства по признаку запутывания, одурманивания, любви к деньгам.
Обращает на себя внимание биография доктора Топоркова, объясняющая его быстрый, невероятный профессиональный успех и рос материального благосостояния: «Отец его был крепостным, камердинером покойного князя. Никифор, его дядя по матери до сих пор состоит камердинером при особе князя Егорушки... А теперь он - ну, не глупо ли? -молодой блестящий доктор, живет барином, в чертовски большом доме, ездит на паре, как бы в «пику» Приклонским, которые ходят пешком и долго торгуются при найме экипажа» (1, 346). Если в первой и второй частях повести Топорков ездит «на роскошных санках с пологом и толстым кучером» и «делает визиты от раннего утра до позднего вечера», то в третьей -принимает уже в собственном кабинете. Чудесный подъем Топоркова по социальной лестнице отсылает к фольклорно-мифологической ситуации продажи души, в результате которой герой сверхъестественным образом наделяется разнообразными талантами и материальными благами.
В финале повести доктор Топорков снова реализует статус соблазняемого, обнаруживая участие в любовном треугольнике. В данном контексте недуг Маруси - воспаление легких, развившееся в чахотку, -оказывается непременным условием развития любовных отношений. Прием Топорковым больных в своем кабинете («большинство жаждущих исцеления составляли, разумеется, женщины») - сакральное действо, доведенное до схематизма, обнаруживающее характер мистификации: «Входили к нему по
очереди. Входили с бледными лицами, серьезные, слегка дрожащие, выходили же от него красные, вспотевшие, как после исповеди, точно снявшие с себя какое-то непосильное бремя, осчастливленные. Каждой больной Топорков занимался не более десяти минут...
«Как это все похоже на шарлатанство!»- подумала бы Маруся, если бы не была занята своей думой» (1, 377).
Обращает на себя внимание, что в третье, решающее посещение доктора «утром, Маруся оделась в лучшее платье, завязала волосы розовой ленточкой... Прежде чем выйти из дому, она десять раз взглянула на себя в зеркало» (1, 383). Примечательно, что в славянской фольклорно-
мифологической традиции заплетенные в косу, убранные в хвост волосы -символ замужней женщины. Таким образом, розовая ленточка в волосах и переодевание в лучшее платье прочитываются в данном контексте как бессознательная надежда на будущее и указывают на перевернутое, «наоборотное» предложение (женщиной) своей любви.
На ситуацию соблазнения Топоркова указывают не только переодевание в самое лучшее платье и розовая ленточка, но и болезнь легких, развивающаяся прямо пропорционально визитам Маруси к врачу. В первый раз она идет к Топоркову с воображаемым недугом, уверяя себя в его существовании: «-Кашель, - прошептала Маруся и, как бы в подтверждение своих слов, два раза кашлянула» (1, 377). Во втором посещении: «. звук у верхушки левого легкого оказался сильно притупленным. Ясно слышались трескучие хрипы и жестокое дыхание» (1, 381); он признает ее больной и рекомендовал ехать в Самару; третий визит к доктору обнаруживает, что «притупление на левой стороне захватывало уже область почти всего легкого. Тупой звук слышался и в верхушке правого легкого»; поездка в Самару кажется уже ненужной в силу безнадежности состояния Маруси.
Эти наблюдения позволяют сделать следующий вывод: фигура доктора в данном контексте несет семантику смерти и маркирует реализацию заявленной в рассказе этого периода («29 июня») фразы: «Доктор есть предисловие гробокопателя... вот что-с!» (1, 262).
Примечание:
1. Все тексты произведений А.П. Чехова цитируются по: Чехов А.П. Собр. соч.: В12 т. М., 1960 - 1964. Далее номер тома и страницы указываются в круглых скобках после цитаты. Первая цифра обозначает номер тома, вторая - номер страницы. Здесь: (1, 148).
2. Подробнее об этом см.: Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 2001.
3. Церемония инициации и сопутствующие ее атрибуты раскрывает Фрэзер Д. в книге «Золотая ветвь» (М., 1988).
4. Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 2001. С.171.
