CC BY
121
УДК 398 (=945.32)
ББК 82 (2 Рос.Ком.)
Панюков Анатолий Васильевич
кандидат филологических наук, доцент
сектор фольклора Института языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН
г. Сыктывкар Panyukov Anatoly Vasilievich Candidate of Philology,
Assistant Professor Folklore Section of the Institute of Language, Literature and History Komi Scientific Centre of the Ural Department of the Russian Academy of Sciences
Syktyvkar
Мифологический сюжет о варке сусла в фольклоре коми.
Mythological Plot about the Wort Boiling in Komi Folklore Анализируемый мифологический сюжет получил широкое распространение в коми традиции и обладает рядом признаков автохтонности: это и соотнесенность с устойчивыми представлениями о колдовстве, и культурногероические функции персонажей, и жанровая пестрота бытующих вариантов. Отталкиваясь от языковой структуры сюжета и сопоставляя имеющиеся варианты сюжета, автор показывает его заимствованный характер.
The mythological story under analysis is widely distributed in the Komi tradition and has a number of autochthonous characteristics, such as: it correlates with the notions of witchcraft and cultural-and-heroic functions of characters, genre diversity of prevailing variants. Starting with the linguistic structure of the plot and comparing the available plot variants, the author shows its borrowed character.
Ключевые слова: традиционная культура, коми фольклор, фольклорное заимствование, структура сюжета
Key words: traditional culture, Komi folklore, folk borrowing, plot structure.
С точки зрения поэтики многие прозаические жанры - такие, как мифологический рассказ или предание, по своей формально-смысловой организации близки к разговорной речи. Поэтому заимствованные прозаические фольклорные тексты, как правило, являются точными или близкими переводами на свой язык сюжетного содержания произведения или его отдельных мотивов. Однако и здесь можно обнаружить случаи достаточно жесткой формальной организации сюжета, которая определяет и способ его заимствования. В качестве примера для размышления над этой проблемой рассмотрим широко распространенный в фольклоре коми мифологический сюжет о варке сусла. В наиболее типичной версии: знахарь на берегу варит сусло, по реке идет лодка, с лодки кричат по-русски: «Сусло, стой!». Сусло перестает течь. Тогда знахарь с берега заклинает
тоже по-русски: «Если сусло стой, то и лодка стой». Лодка останавливается и стоит до тех пор, пока знахарь не снимает заклятия.
Приведенный сюжет - один из самых популярных в т.н. коми колдовском эпосе, причем реализуется он в самых разных жанровых видах: как историческое предание, легенда или т.н. быличка - мифологический рассказ о конкретных людях. Об этом можно судить по персонажам: Корт айка и неизвестный колдун [3, с.69]; Корт айка и Фома [2, с. 82]; знахарь из Небдино и неизвестный русский знахарь на барке [3, с. 69-70]; князь из Княжпогоста и Стефан Пермский: князь варит сусло, Стефан проплывает мимо на камне [3, с. 70-71]; богач из Керчомьи варит на берегу сусло к празднику, с проплывающей мимо барки крикнули: «Сусло по стой!»; тот отвечает: «Если ко по наша сусла стой, и ваша лодка по стой!» [3, с.73-74]; вариант: женщины варят на берегу сусло к сенокосу, с проплывающей мимо барки крикнули «Сусло стой»; женщины обращаются за помощью к старику-колдуну, тот отвечает [2, с. 81]; сюжет о Кужбин-ском знахаре Педор Петыре и неизвестном знахаре на лодке [1, с. 34]. В статье «Зырянская легенда о паме Шипиче» В.П. Налимов [6, с. 122-123] приводит близкий сюжет о новгородских разбойниках и паме, в котором появляется дополнительный мотив «лодка разбойников сама поднимается против течения». Данный «техногенный» мотив, при всей своей окказиональности еще больше усиливает колдовскую семантику. Здесь же можно вспомнить образ верхневычегодского колдуна, останавливавшего своим колдовским знанием пароход на реке [11, с. 19]. Кроме того, у вашкинских коми зафиксирован трансформированный вариант этого же сюжета: пахарь пашет поле, кто-то с лодки говорит: «Лошадь стой!»; пахарь отвечает: «Если лошадь стой, то и лодка стой» [5].
На этом фоне обилия вариантов трудно говорить о том, что перед нами заимствованный сюжет, тем более что по имеющимся в нашем распоряжении публикациям русской несказочной прозы нам не удалось найти ни одного подобного текста. Единственный сюжет на эту тему, правда, в другой жанровой версии - в виде магического поверья - был записан в Тотемском уезде Вологодской губернии: Существует поверье, что некоторые крестьяне, не колдуны и не знахари, желая кому-нибудь сделать назло, при входе в избу во время варки
пива могут ”остановить сусло”, сказавши только: "Судно стой и сусло стой” (3 раза). Уверяют, что после этих слов сусло тотчас перестает течь из чана. Когда желают остановить работу при "выжиманьи” масла, то говорят: "Судно стой и масло стой!” Тоже говорят, что после троекратного произнесения этих слов масло не выжимается из семян. (Эти приметы сообщил крестьянин Папа Собанин, д. Монастырихи Бережнослободской вол. Тотемского у.) [10, с. 43].
Этот очевидный парадокс может иметь два объяснения: сюжет возник в какой-то маргинальной, двуязычной среде, откуда и попал в общекоми репертуар, или сюжет не получил такой популярности в самих русских традициях в силу отсутствия тех «катализаторов», о которых речь пойдет ниже.
При первом приближении этот мифологический сюжет может быть сопоставлен с другими вариантами фольклорных контаминаций, бытующих у коми: при создании автохтонного повествования заимствуется сюжетная основа, диалоговая конструкция сохраняется в исходном русскоязычном виде, поскольку диалог на русском языке обыгрывается в ритуально-магическом ключе. Включение в сюжет русскоязычной «вставки» соотносится с появлением мотива заговаривания/ заклинания. Таким образом, сюжет находит соответствующую формально-смысловой организации текста фольклорную «нишу».
На самом деле в русской мифопоэтической традиции этот сюжет связан с совершенно иными механизмами создания мифологической наррации. Он представляет собой особый тип структурно-семантической организации нарратива: ядро сюжета имеет определенное языковое выражение, формальная конструкция которого организует всю его структуру. Эта формально-смысловая организация сюжета не поддается вариациям, поскольку в противном случае он просто «рассыпится». Отмеченная специфика становится очевидной при лингвосемантическом подходе к мифологическому сюжету, обоснованном и опробованном нами в ряде других работ [7-9]. Здесь отметим наиболее общие пункты. Лингвосемантический анализ мифологических рассказов позволяет выделить два нарративных типа взаимодействия данного языка и мифопоэтической картины мира. Первый тип - это собственно мифологические сюжеты, возни-
кающие в результате работы языка «под мифопоэтику». И второй тип нарративов, реализующий обратную связь, - это сюжеты, возникающие в результате взаимодействия языковой системы с уже существующими мифопоэтическими представлениями, фиксирующими определенные фрагменты модели мира в виде словесных текстов. Такой тип нарративов имеет свою языковую прагматику, направленную на закрепление определенных языковых аномалий, возникающих в коммуникативной реальности. Рассматриваемый сюжет относится ко второму типу, его лингвопрагматический смысл можно выразить в виде логической формулы: то, что течет и плывет, может идти, поскольку то, что течет и плывет, может стоять. Первая часть выражает языковую аномалию, актуализируемую в данном сюжете. Собственно она сохраняется и в современном русском языке («корабль идет/ корабль плывет»). Вторая часть - это логическое (= мифологическое) закрепление языковой нормы. Мифологический сюжет обыгрывает коммуникативную ситуацию, используя для этого соответствующий этнографический контекст (сусло течет, лодка плывет). Как фольклорный рефлекс на эту же языковую «ловушку» можно отметить традиционную для русской лирики формулу «речка течет, не шумит - лодка плывет не стоит» [12, с. 138-139, 318].
Приведенный выше вологодский вариант с судном по праву может быть признан первичным, поскольку в нем присутствует дополнительная звукосмысловая связь сусло-судно, которой уже нет в варианте с лодкой, с баркой, с плотом и т.д. Более того, вариант с судном мог быть связан с более глубокой языковой игрой, связанной с этимологией этого слова: судно < судъ (< *БПёъ) 'сосуд, посуда'; первичное значение - 'вместилище, составленное из частей', например бочка, ведро (вначале деревянное) и т.д. Применительно к нашему сюжету: у русских судном называли и чан (кадку) для сусла, вместимостью в 30-50 ведер. Это судно ставили на невысокие подкладки так, чтобы под него свободно входило деревянное корыто. На дне судна имелось отверстие, через которое вытекало готовое сусло. Варили пиво либо на улице, недалеко от избы, либо на берегу реки. У более зажиточных хозяев там стояли поварни, большинство же имели кострища, куда заранее завозили собранные на полях камни [13].
В таком контексте оба мотива - «судно стояло» и «сусло стояло» изначально присутствовали в одном технологическом тексте, что так же могло послужить катализатором для появления сюжета. Таким образом, перед нами возникает исключительно благоприятный ситуативный фон для возникновения мифологического сюжета: подходящий хронотоп (лето, берег реки), подходящий ассоциативный план (судно на реке - судно для сусла на берегу; речка течет - сусло течет). Однако для того, чтобы сюжет нашел свое место в фольклорной картине, этого оказалось недостаточным. Что произошло с этим претекстом в коми традиции?
Прежде всего, отметим, что при заимствовании сюжета соблюдается его исходная формально-смысловая организация. Лексико-семантическое ядро не переводится на коми язык, а сохраняется как «текст в тексте». В результате этого возникает двуязычный сюжет, который в коми традиции приобретает совершенно особую мифопоэтическую проекцию. Сам сюжет начинает обыгрываться как типичная ситуация столкновения двух знахарей: своего (коми) и чужого (русского). Соответственно диалог между ними становится микротемой словесного состязания в магической силе, а говорение на русском языке реализуется как переключение на магический язык. Эта семиотически «сильная» позиция, в которую попадает заимствованный сюжет и приобретает «вторую жизнь», начинает играть роль семантического «притяжателя». Такое типичное для заимствований попадание в «исконную» нишу начинает проявляться в традиции как псевдоархаизация повествовательной традиции. В собственно коми традиции возникают дополнительные мотивы и варианты, усиливающие ритуально-магический «фон» сюжета: персонажи сюжета выступают в роли «хранителей места»; некоторые варианты приобретают календарно-обрядовую привязку, сюжет соотносится с изготовлением ритуального напитка - кануна. Появляются усиливающие магический контекст детали: лодка останавливается на самом быстром течении, останавливается самое быстрое сусло и т.п.
И здесь определенное недоумение вызывают научные обобщения, без особых сомнений ставящие знак равенства не только между абсолютно разными артефактами сусло и чужва (сусло - это фольклорный образ, не имеющий
отношения к этнографическим чужва 'сусло' и сур 'пиво'), но и между фольклорной и этнографической реальностями. Например, в энциклопедической статье о сур'е 'пиве' Н.Д. Конаков констатирует: «Фольклорные данные свидетельствуют, что в прошлом процесс варки сура был сакрализован. В распространенном в коми-зырянском колдовском эпосе сюжете говорится, что дед-колдун и его внук, т. е. уже ритуально чистый и еще ритуально чистый представители мужского пола, варят сур на берегу реки. С проплывающей по реке лодки слышится: “Сусло, стой!” В ответ на происки другого колдуна раздается: “Если сусло стой, то и лодка стой!”. Убедившись в силе друг друга, колдуны снимают заклятья, восстанавливая статус-кво после слов: “Сусло, беги!” и “Если сусло беги, то и лодка беги!”» [4, с. 348] .
Мы не будем подробно анализировать все зафиксированные в коми традициях сюжеты, а вкратце обозначим некоторые крайние точки освоения этого сюжета.
Приведем вариант предания о вишерском Тюве и небдинском знахаре Панько: Оти пораэ Тюве волэм катэ Эжва кузя пыжэн, а Панько волом ошинь улас вочэ сур. Отласясны кык тодысь дай вэнэ воасны, кодніс йонэсь тодэмнас. Тюве дозмас Панько вылэ дай шувас рочен: “У Панькоа сусло стой!”. И сур оз кут вийавны. Панько дозмас дай шувас Тювелы: “УПанькоа (кэ) ли сусло стой и ваша лодка стой!” И Тюве мырсяс чолэй лун, а пыж мес-таись оз ворзьыв. Дай кутас кевмисьны Паньколы: “Вай, лэдз, пежалуйста, менэ! Тэ волэм унджык тодан ме дорысь” [15, с. 332] (Однажды Тюве поднимался по Вычегде на лодке, а Панько под окнами пиво делал. Сошлись два знахаря да и заспорили, кто сильнее знаниями. Тюве обозлится на Панько да и скажет по-русски: “У Панько сусло стой!”. И пиво перестанет течь. Панько обозлится да и скажет Тюве: “Если у Панько «сусло стой», и ваша лодка стой!” И Тюве промучается целый день, а лодка с места не тронулась. Да и стал умолять Панько: “Давай, отпусти, пожалуйста, меня! Ты оказывается больше меня знаешь”).
Вариант отличается тем, что оба персонажа - коми, и переключение на русский язык здесь «узко специализировано» как магический интекст (закля-
тие). Кроме того, этот сюжет выбивается из цикла преданий о Тюве, поскольку здесь он оказывается в роли слабого противника. Исполнитель родом из другого села этого же района, и в его рассказе именно местный персонаж наделяется большей знахарской силой. Стоит обратить внимание на грамматические ошибки в русскоязычных фрагментах, которые связаны с попыткой исполнителя говорить «по-русски».
Далее мы можем привести деформированный вариант, в котором уже нет диалога и мотив «сусло стой» становится формой выражения необычных, гипертрофированных колдовских знаний персонажа: Юркаыс воломке Яг-морт, зэв тодісь, ставсо тшыкодло. Туй Эжва вьівті ке мунэ пыж, сійо шуас: “Сусло, стой! Лодка стой!” - и сувтэ пе (пыжыс). Суслоыд сувтас медвизувыс, и пыжыс сувтас (Юрка был Яг-морт, очень знающий, всех портил-колдовал. Если по Вычегде плыла лодка, он говорил: “Сусло, стой! Лодка стой!” - и (лодка) останавливалась. Сусло останавливалось самое быстрое, и лодка останавливалась) [2, с. 99]. Эта запись сделана в 2003 г., здесь мы видим трансформацию сюжета о местном силаче в магически сильного персонажа, соотносимого с демоническим образом Яг морта (букв. 'Лесного человека'), и сама «отсылка» к сюжету о варке сусла становится интекстуальным вкраплением - магическим заклятием, произносимым Юркой. Отметим, что этот вариант ближе всех к приведенному выше севернорусскому магическому сюжету, хотя в коми традиции он явно вторичен.
Говоря о дальнейшей эволюции заимствованного сюжета, стоит обратить внимание на «инверсированный» вариант: пивовар на берегу заинтересовался проплывающей баркой и крикнул по-русски: «Барка, стой!»; с барки отвечают: «Если барка стой, то и сусло стой!» [2, с. 82]. В этом варианте сохраняется мотив диалога персонажей на русском языке, однако в таком виде теряется сюжетный смысл «свой знахарь на берегу (= хранитель места) оказывается магически сильнее «чужого» в лодке». Более того, в лингвопрагматическом плане инверсия диалога приводит к потере «переключателя» в магический план, поскольку предложение «Лодка, стой!» обладает обыденными значениями и в речевом контексте может означать 'перестаньте грести', 'пристаньте к берегу'. По-
этому как попытка «компенсировать» нарративный «разрыв» возникает поясняющий мотив любопытства.
Более органично подобный сюжет с инверсированной структурой «свой знахарь плывет на лодке, чужой - на берегу варит сусло» вписывается в мифопоэтическую нишу «знахарь - проводник в мир чужих». Например, рассказ о верхневычегодском знахаре Петыр Епиме, выполняющем роль охранителя свадебного поезда: знахарь на лодке сопровождает свадьбу; колдун на берегу варит сусло и останавливает лодку; Петыр Епим заговаривает сусло противника и заставляет колдуна снять заклятие [14, с. 306-307].
Теперь можно посмотреть, что происходит с сюжетом при его переводе в моноязычный план. Т.Е. Уотилой был записан такой переведенный вариант известного сюжета о Кортайке и Стефане Пермском: «Важен овлома Корт айка, сійон и шувоні Корткерэсэн. Корт айкаис волома знакэр. Эжва кузяис некодэс абу лэдзлома мунні. Важен волэма сэтi вор. Сэсся эм Кия ю, а Кия юас волома олысь, сэн олома Сьтепан Перимскэй. Отчыд сійа Сьтепан Перимскэй мунас чери кьійні Кия ю кузяис и усьтисянис кутас катні Эжва кузя. Воас Корт айка олан вэсьтэдзис. Корт айка сур волэм пуэ. Корт айка шуас Сьтепан Перимс^йлі: “Пыж сувт ”. Сьтепан перимскэй шуас: “Пыж кэ сувтас, и чан вийаломись сувтас ”. Сьтепан Перимскэйлэн силаис волома унджик и Корт ай-кас вийема» [15, с. 391-392] (Давно жил Корт айка, поэтому и называют Корт-керос. Корт айка был знахарем. По Вычегде никого не пропускал. Раньше был там лес. Потом есть речка Кия-ю (приток Вычегды), а на речке Кия-ю был житель, там жил Степан Пермский. Однажды этот Степан Пермский отправится ловить рыбу по речке и с устья станет подниматься по Вычегде. Дойдет до жилья Корт айки. Корт айка варил пиво. Корт айка говорит Степану Пермскому: “Лодка остановись!” Степан Пермский говорит: “Если лодка остановится, то и чан течь перестанет!” У Степана Пермского силы больше оказалось и Корт айку убил).
Отметим, что при переводе сюжета в моноязыковой план общее содержание сюжета, вроде бы, сохраняется, но сразу снижается его аксиологическая загруженность: здесь уже нет переключения на иной, «магический» язык, и куль-
турно-героическое противопоставление персонажей не «поддерживается» языковой оппозицией коми (свой)/ русский (чужой). Не случайно, видимо, и Степан Пермский в данном варианте оказывается «местным жителем». Таким образом, перевод всего сюжета как дальнейший вариант освоения заимствованного текста приводит к деформации его сюжетной структуры, благодаря которой этот сюжет обрел свою «вторую жизнь» в коми традиции.
Библиографический список
1. Грибова, Л.С. Полевые дневники Вычегодской этнографической экспедиции за 1977 г. [Текст] / Л.С. Грибова // Научный архив Коми научного центра. Ф.1. Оп.1. Д.39 (г). Л.34. - 55 с.
2. Историческая память в устных преданиях коми: Материалы [Текст] / Сост. и под-гот. текстов М.А. Анкудиновой, В.В. Филипповой; Отв. сост. М.А. Анкудинова. - Сыктывкар, 2005. - 158 с.
3. Коми легенды и предания [Текст] / Сост. Ю.Г. Рочев. - Сыктывкар, 1984. - 176 с.
4. Конаков, Н.Д. Сур [Текст] / Н.Д. Конаков // Мифология коми. Энциклопедия уральских мифологий. - М., 2000. Т.1. - С.347.
5. Лимеров, П.Ф., Шарапов, В.Э. Полевые записи [Текст] / П.Ф. Лимеров, В.Э. Шарапов / Удорский р-н Республики Коми, 1992 г. - 55 с.
6. Налимов, В.П. Зырянская легенда о паме Шипиче [Текст] / В.П. Налимов // Этнографическое обозрение, 1903. №.1. - С.120-124.
7. Панюков, А.В. Актуальные проблемы изучения устной несказочной прозы: проблема мифологического нарратива [Текст] / А.В. Панюков / Учебное пособие по спецкурсу. Сыктывкар, 2002. - 56 с.
8. Панюков, А.В. Семантические модели языкового концепта «водить воду» [Текст] / А.В. Панюков // Фольклор и художественная культура. Современные методологические и технологические проблемы изучения и сохранения традиционной культуры. (Серия «сохранение и возрождение фольклорных традиций». Вып. 13). - М., 2004. - С. 194-200.
9. Панюков, А. В. К проблеме поэтики устных мифологических рассказов: лингвосемантический подход [Текст] / А.В. Панюков // Славянская традиционная культура и современный мир. - Вып. 9. М.: ГРЦРФ, 2006. - С. 86-105.
10. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы "Этнографического бюро" князя В.Н. Тенишева. [Текст] / Т.5. Книга 4. Вологодская губерния. - СПб., 2008. - 521 с.
11. Сидоров, А.С. Знахарство, колдовство и порча у народов коми / А.С. Сидоров. -Л., 1928. - 196 с.
12. Традиционная культура Усть-Цильмы. Лирические песни [Текст] / Научное издание. - М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 2008. - 352 с.
13. Угрюмов, А. Кокшеньга. Крестьянские напитки / А. Угрюмов // [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.booksite.rU/fulltext/kok/she/nga/ugru/mov/4.htm#31. -Дата обращения: 25.06.2010.
14. Уляшев, О.И. Петыр Епим [Текст] / О.И. Уляшев // Мифология коми. Энциклопедия уральских мифологий. - М., 2000. Т.1. - С.306-307.
15. Syrjanische Texte [Текст] / Gesamelt von T. E. Uotila / P. Kokkonen. Helsinki, 1995. Bd.4. - 522 c.
Bibliography
1. Gribova, L.S. Field Diaries of Vychegodsky Ethnographic Expedition for 1977 [Text] / L.S. Gribova / Scientific Archive of The Komi Scientific Center. F.1. Op.1. D.39 (d). S.34. - 55 p.
2. Historical Memory in the Oral Tradition of the Komi: Materials [Text] / Texts Comp. and Preparation by M.A. Ankudinova, V. V. Philippova. - Syktyvkar, 2005. - 158 p.
3. Komi Legends [Text] / Ed. Yu.G. Rochev. - Syktyvkar, 1984. - 176 p.
4. Konakov, N.D. Sur [Text] / N.D. Konakov / / Komi Mythology. Encyclopedia of the Ural Mythologies. - M., 2000. - V.I. - P.347.
5. Limerov, P.F., Sharapov, V.E. Field Notes [Text] / P.F. Limerov, V.E. Sharapov / Udor District of the Komi Republic, 1992. - 55 p.
6. Nalimov, V.P. Zyriansky Legend of Pam Shipich [Text] / V.P. Nalimov / Ethnographic Review. - 1903. - № .1. - P. 120-124.
7. Panyukov, A.V. Topical Problems of the Oral Prose Studying: Problem of the Mythological Narrative [Text] / A.V. Panyukov / Tutorial Lecture Course. - Syktyvkar, 2002. - 56 p.
8. Panyukov, A.V. Semantic Models of the Linguistic Concept "To Move Water" [Text] / A.V. Panyukov / Folklore and Artistic Culture. Modern Methodological and Technological Problems of the Study and Preservation of the Traditional Culture. ( “Preservation and Revival of Folk Traditions” Series. Vol. 13). - M., 2004. - P. 194-200.
9. Panyukov, A.V. The Problem of the Poetics of Oral mythological Stories: Linguo-Semantic Approach [Text] / A.V. Panyukov / / Slavic Traditional Culture and Modern World. - Vol.
9. M.: CRF, 2006. - P. 86-105.
10. Russian Peasants. Life. Household. Manners. "Ethnographic Bureau" Materials of Prince V.N. Tenishev [Text] / V.5. Book 4. Vologda. - SPb., 2008. - 521 p.
11. Sidorov, A.S. Sorcery, Witchcraft and Spoiling Among the Peoples of the Komi / A.S. Sidorov. - L., 1928. - 196 p.
12. Syrjanische Texte [Text] / Gesamelt von T. E. Uotila / P. Kokkonen. Helsinki, 1995. Bd.4. - 522 p.
13. The Traditional Culture of Ust-Tzilma. Lyrical Songs [Text] / Scientific Publication. -M.: State Republican Center of the Russian Folklore, 2008. - 352 p.
14. Ugryumov, A. Kokshenga. Peasant Drinks / A. Ugryumov / / [Electronic Resource]. -Access Mode: http://www.booksite.ru/fulltext/kok/she/nga/ugru/mov/4.htm # 31. - Access Date: 25/06/2010.
15. Ulyashev, O.I. Petyr Epim [Text] / O.I. Uliashev / / Komi Mythology. Encyclopedia of the Ural Mythologies. - M., 2000. - V.I. - P. 306-307.
