CC BY
70Общество: ценности и смыслы
А.В. Жукоцкая
Миф, религия, идеология: о сходстве и различиях
В статье рассматриваются некоторые черты сходства и различия таких форм духовной жизни общества, как миф, религия и идеология. Подчеркивается, что они не являются пассивными формами восприятия мира, а выступают генераторами социального процесса.
Ключевые слова: миф; религия; идеология; символичность; догматизм.
Миф и религия — древнейшие формы духовной жизни общества. Идеология — форма освоения действительности, и не только политической, которая прочно утвердилась в XIX-XX веках и вряд ли отдаст первенство в XXI веке. Очевидно, что мифологическая и религиозная формы восприятия мира тесно связаны, но какое отношение имеет к ним идеология?
Казалось бы, после доктрины «деидеологизации» (Д. Белл), после отказа от «идеологического человека» и самой идеологии, человек общества постмодерна должен был бы обрести желаемую свободу и независимость. Но выяснилось, что в чрезвычайно усложнившихся социальных связях и системах проще следовать устоявшимся религиозным догмам и идеям, сложившимся научным парадигмам, общепринятым доктринам и нормам, чем найти рациональное объяснение социальным силам, механизм действия которых нам неизвестен. В поисках объяснения многих тайн социальной реальности (особенности социальной стратификации, перманентные кризисы демократии, вечно обманутые социальные ожидания и др.) человек вновь обращается к проверенным временем формам — мифу и религии.
Среди различных концепций идеологии есть такие, которые прямо указывают на ее связь с религией. Основанием для таких утверждений является иррациональная сущность религии и идеологии. Эдвард Шилз, Чарльз Сипман, например, утверждают, что идеология, как и религия, — пример положительной и нормативной системы убеждений. Идеологии отличаются «точными
формулировками, желанием сплотить людей вокруг позитивного и нормативного убеждения, необходимостью отделиться от другой (старой или новой) системы убеждений, нетерпимостью, эффективным способом обнародования, привязанностью, которой они требуют, интеграцией с учреждениями, отвечающими за их действенное введение в социальную жизнь» [14: с. 66-67]. Для Э. Шилза религиозная и идеологическая деятельность имеют одну и ту же природу. Т. Парсонс также замечал, что проблема идеологии возникает тогда, когда есть противоречие между тем, чему верят, и тем, что может быть установлено как научный факт.
Немецкий философ Е. Лемберг полагает, что идеология вытекает из элементарной потребности верить. Идеология, по его мнению, покоится на религии, на вере. Точнее, она и есть религия. Подобно религии, она способна обеспечить человека мировоззренческими и ценностными ориентирами, дать мотивацию и установки к действию, поэтому идеология никогда не может быть научной, а уж тем более — наукой [11: с. 232]. Интересен взгляд на идеологию французского философа Л. Альтюссера. Он рассматривает идеологию как иллюзию и аллюзию одновременно. Альтюссер тоже оставляет в арсенале идеологии веру. Так же как мы верим в Бога, в Закон, в Порядок и Справедливость, мы можем верить в некие мировоззренческие доктрины (коммунизм, демократию, мультикультурализм и т. д.), которые конструируются как иллюзии. Но открываются они нашему интерпретирующему сознанию скорее как аллюзии [10: с. 162]. Культурный код общества базируется на доминирующих мировоззренческих формах, которые конструируются не только из научных парадигм, но и из религиозных догм, идеологем и мифологем.
Мифологическое сознание всегда являлось интересным объектом исследования для лингвистов, филологов и философов. С XIX века возникли специальные философские школы, изучающие миф: лингвистическая (А. Кун, В. Манхардт, Ф.И. Буслаев); антропоритуалистическая (Дж. Фрезер, Ф. Корн-форд, С. Хук). Этой проблемой интересовались представители французской социологической школы — Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль. Символическая теория мифа развивалась Э. Кассирером, теория архетипов — К. Юнгом, структуралистская — К. Леви-Стросом. Л. Леви-Строс помимо конкретности и метафоричности видел в мифологическом мышлении и способность к обогащению, классификации, логическому анализу.
В русской культуре исследование мифов было предпринято лингвистами-филологами А.М. Золотарёвым, Ю.П. Францевым, М.И. Шахновичем, М.М. Бахтиным, известным философом А.Ф. Лосевым.
Так в чем же сходство мифа и идеологии? И что общего у них с религией? Во-первых, существенное сходство мифа с идеологией, на наш взгляд, заключается в особенностях освоения мира. Миф и идеология — это в первую очередь формы практически-духовного освоения мира. Несмотря на то, что любая идеология содержит в себе набор теоретических доктрин, ее практи-
ко-социальная функция важнее, чем теоретическая. В конце концов, идеология всегда претендует либо на изменение существующих обстоятельств, либо на их сохранение.
Во-вторых, подобно религии мифология и идеология содержат в себе систему ценностей и ценностных предпосылок, принятых в данном обществе. Но эти типы мышления скорее характеризуют не сущность духовной жизни общества, а ее форму и состояние. Например, маркером для характеристики средневековой Европы является понятие «религиозное сознание», для характеристики Советского Союза — «идеологическое сознание», Древней Греции — «мифологическое сознание».
А.Ф. Лосев отмечал, что для мифического сознания «миф есть наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей степени напряженная реальность» [4: с. 24]. Поэтому в мифе всегда есть своя «мифическая» истинность, «мифическая» достоверность. То же можно сказать об идеологии и религии. В них всегда есть «мифическая» истинность, «мифическая» достоверность. Они также конституируются в обществе как «в высшей степени напряженная реальность».
Вспомним, что христианское «мифическое» сознание боролось с языческим «мифическим» сознанием ради определенной, но всё же «мифической» истины. Тут наверняка не было борьбы за научную истину. Но стоит заметить, что борьба различных идеологических систем XX века, да и века нынешнего — это, как правило, тоже борьба ради «мифических» истин.
Например, метод «социальной инженерии» (постепенных реформ и демократического воздействия на экономику — К. Поппер, Ж.Д. Коль, К. Пэ-теман, Ф. Грин, Д. Гэлбрэйт), противопоставляемый методу революционного насилия, — это не что иное, как «новая» идеологическая доктрина. В ней «мифической» истиной является мысль об устройстве на новых гармонических началах всех человеческих отношений путем разработки «технологии непосредственного улучшения мира» [5: с. 167]. Современных мифов, особенно постмодернистского содержания, можно привести сколь угодно много: от мифов об «ужасах массового сознания» и «общества одиночек» до мифа о «кризисе демократии» или «стратегии энергетической безопасности».
Итак, третье сходство мифологии и идеологии — в наличии мифической истинности, мифической достоверности, ради которой осуществляется борьба. Как замечает Петер Дуприз, когда мы «мыслим в рамках идеологем, мы склонны путать желаемое с действительным. Идеологии имеют правдоподобные решения волнующих нас проблем. При этом идеологи используют особенности мировосприятия, присущие своему времени. Люди должны постоянно чувствовать готовность и способность принять участие в действиях, навязываемых той или иной идеологией»[13: с. 554].
Четвертое сходство мифа и идеологии, на наш взгляд, заключается в символичности. Это не означает, что религиозное сознание свободно от сим-
волов. Религия наполнена символами, но религиозная символика обращена более к сверхъестественному, чем к естественному. В религиозной символике основой является субъект-субъектное взаимодействие, где одним из субъектов выступает либо верующий, либо церковь, а другим — Бог. Миф и идеология символичны всегда и обращены к социальному и природному миру. Они выражают в символической форме субъект-объектную действительность, в основном предстающую как дорефлективное взаимоотношение субъекта и объекта. Например, символы власти Зевса — скипетр и эгида. Стоит ему взмахнуть щитом, тут же поднимается пыльная буря, гремит гром, сверкает молния, или всем знакомы, например, символы Советского государства как «государства рабочих и крестьян» — серп и молот.
Идеологическая символика по сравнению с мифологической находится на более высоком уровне. В ней отражается действительность, уже предстающая как рефлективное взаимодействие субъекта и объекта. Например, наряду с предметами-символами господствуют идеи-символы. Таковыми, например, являются понятия «равенство», «братство», «коммунизм», «свобода», «демократия». В качестве идеи-символа могут выступать и власть, и государство, и народ, и религия, и даже определенный тип организации общества (общественная формация), например, коммунистическая формация. Наконец, сама идеология — не что иное, как великий символ власти в обществе. Заметим, что вокруг этих символов разворачивается не только теоретическая борьба.
Символический аспект весьма существенен в социально-политической жизни любого общества. Порой на политическом поведении людей гораздо сильнее сказываются те значения, которые они придают действиям правительств, политических партий, отдельных личностей, чем реальное содержание этих действий. Важную роль в интерпретации содержания действий играет господствующая в обществе система политической и идеологической символики.
Без символов и знаков вообще невозможно представить себе жизнедеятельность общества — ни материально-практическую, ни духовную. Символы и символическая система играют важную роль в достижении единства и преемственности любого общества, поэтому их исследование выходит на более глубокие проблемы социальной организации и легитимизации.
Символы и знаки, представляя собой орудия, с помощью которых люди взаимодействуют друг с другом, являются средствами регуляции социального поведения. Любая информация предстает перед субъектом в виде совокупности аудиовизуальных символов и знаков. Он расшифровывает информацию в формулах, имеющих для него смысл. Следовательно, он усваивает лишь те из символов и знаков (вместе с их значениями), которые укладываются в систему координат его мировоззрения, его картины мира, его стиля мышления. Например, для американцев до сих пор идеологическим символом являются слова Гектора Сент Джон де Кревекера, сказанные в XVIII веке: «Американец — это новый
человек, который действует по новым принципам; поэтому он должен придерживаться новых идей и вырабатывать новые взгляды» [8: с. 11].
К сожалению, символом экстремизма и терроризма XXI века для представителей иных конфессий стал ислам. Хотя изначально эта мировая религия совершенно иначе трактовала термин «джихад» (араб. «усилие»). Обычно джихад ассоциируется с вооруженной борьбой, однако смысл понятия значительно шире. Это понятие в исламе означает усердие на пути к Аллаху. Джихадом в исламе является борьба со своими духовными или социальными пороками (например, с ложью, обманом, развращенностью общества и т. д.), устранение социальной несправедливости, постоянное усердие в деле распространения ислама, ведение войны с агрессорами, наказание преступников и правонарушителей. Кроме того, в арабском языке слово «джихад» означает любое усилие или усердие, в частности в работе, учебе и т. д. Согласно Корану, каждый мусульманин должен проявлять усердие в утверждении и защите ислама, расходуя для этого свои материальные средства и все свои силы. И только в случае опасности необходимо подниматься на вооруженную борьбу против врагов веры. Джихад как отдача всех сил и возможностей ради распространения и торжества ислама — одна из главных обязанностей мусульманской общины. Но социально-политическая практика в совокупности с идеологией ислама привели к тому, что основное значение понятия«джихад» для немусульман (да и для некоторых мусульман) ассоциируется сейчас только со«священной войной» против неверных. До сих пор многие мусульманские авторы отвергают такую трактовку этого понятия. Итак, символичность — черта, присущая и мифу, и идеологии, и религии.
Еще одно, пятое, сходство мифологии и идеологии заключается в их субъективно-личностной форме. Мифологи считают, что мифы образуются по закону «созидающей их души», а не потому, что в них есть какая-либо нужда. Миф есть бытие личностное, это в равной степени относится и к идеологическим мифам.
Идеологические системы обусловлены не только практическими целями, но и «психической атмосферой» самого человека-создателя. Тоталитарные вожди создают мифы о превосходстве расы, о жидо-масонах, о корпоративном государстве или о мировой революции, во многом исходя из своих личностных, инстинктивных, психологических установок. Религия, на наш взгляд, в разные периоды своего существования, в разных конфессиях и разных странах носила субъективно-личностный характер лишь по форме. Например, конфуцианство (Кун-фу), даосизм (Лаоцзы) в Китае, буддизм (Сид-дхарта Гаутама) в странах Юго-Восточной Азии, европейский протестантизм (М. Лютер, Т. Мюнцер, Ж. Кальвин) и т. д. На самом деле в основе возникновения тех или иных религиозно-идеологических систем лежат глубокие объективные социально-экономические, политические и духовные процессы.
В.В. Розанов, например, полагает, что мифы — утопии Платона, Мора, Кампанеллы — во многом обусловлены потерей ими чувства действительно-
сти, утратой «вкуса к жизни», «уединенностью ума и характера». «Они ушли в пустыню своих созерцаний, где кроме их самих и их идей, никого не было. И не ближе, как на границе этой пустыни, не иначе, как в положении внимательного слушателя — было человечество»[7: с. 118].
Мы упомянули лишь о некоторых чертах сходства мифа, религии и идеологии. На самом деле их значительно больше. Но их глубинный анализ требует несколько другого формата исследования, чем статья.
Помимо сходства, конечно, есть и существенные отличия в специфике мифологического, религиозного и идеологического освоения мира. Во-первых, миф, как правило, выделяет из наличной действительности психологическую сферу, которая интимно и эмоционально чувствуется субъектом. Идеология старается «обслужить», прежде всего, теоретически-духовную сферу и проникает в сознание субъекта прежде всего на рациональном уровне, хотя последствия влияния идеологии на субъекта могут быть иррациональными. Во-вторых, в мифе отбрасывается догматическая сторона и преобладает «живая», метафорическая, поэтическая. Идеология же прочно связана с догматическим, даже вульгаризаторским, «плоским» отражением бытия. Но то, что различает миф и идеологию, объединяет идеологию с религиозным мировоззрением.
Религиозное мировоззрение существует преимущественно в виде верований, представлений, убеждений, догм, не исключая и элементы знания. В эпоху раннего и позднего Средневековья мировоззренческое знание прочно было вплетено в религиозную картину мира. Господствующим был способ аргументации ed verbum, то есть подтверждение мысли через включение ее в авторитетный контекст, соотнесение с догматами Священного Писания или другими авторитетными источниками. Заметим, что любая развитая идеологическая система использует этот же способ аргументации как основной.
Знание в идеологии существует преимущественно в форме комментария к авторитетным книгам и компиляциям. Карл Ясперс заметил, что «тот, кто выбирает для себя мировоззренческую доктрину, должен признаться и сказать: «Я выбираю это потому, что я выбрал веру в это» [12: с. 47].
Догматизм не свойственен мифу, но характерен для теологии и идеологии как системы идей, организованной вокруг некоего центра — бога или, например, справедливости. «Догмат, — замечает А.Ф. Лосев, — система теоретического разума. Чтобы миф превратился в догмат, надо, по крайней мере, отделить, отграничить этот миф от всякого другого мифа, говорящего на ту же тему, и утвердить его как единственно истинный и необходимый» [4: с. 102-103].
Как религиозный, так и идеологический догмат включает в себя оценку и ценность, утверждает существование «вечных истин», абсолютизирует исторические факты и личностное бытие. Догмат в какой-то мере включает принцип разумного осмысления мира, но никогда не содержит в себе полной и окончательной рациональной системы.
Процесс создания религиозных и идеологических догматов носит субъективно-личностный характер. К. Поппер замечает, что у К. Маркса, например, наверняка «было достаточно критического чувства, чтобы видеть слабость всякого догматизма, и что ему не понравился бы тот способ, с помощью которого его теории впоследствии были превращены в догмы» [5: с. 386].
Отметим, что нами выделены лишь некоторые, самые безусловные черты сходства идеологической и религиозной систем. Иногда они оказываются в таком близком родстве, что разница заключается лишь в том, к какой сфере человека они обращаются или каким «голосом» они говорят об одном и том же. «Быть обманываемым в истории, точнее — надеяться в ней и не получать, есть постоянный удел человека на земле» [7: с. 122], — замечает В.В. Розанов. «Утешение должно было выступить именно в религиозной форме, как и все то, что должно было захватывать массы», — писал Энгельс [9: с. 312-313]. «Марксистское учение есть не только учение исторического или экономического материализма... Марксизм есть также учение об избавлении, о мессианском призвании пролетариата, о грядущем совершенном обществе» [1: с. 81] — так отзывался о марксистской теории Н. Бердяев. Марксистское учение возникло как «необходимость дать угнетенным при помощи пророчества утешение, надежду или даже уверенность в их победе» [5: с. 156-157], — как бы подытоживает К. Поп-пер. Авторы всех этих высказываний — носители самых разных идеологических и мировоззренческих взглядов.
Разумеется, речь идет не о прямом отождествлении идеологии с религиозным учением, как полагал в случае с марксизмом А. Тойнби. Речь о единстве принципов — убежденности, надежды и веры. Эти принципы осуществляют чисто идеологическую функцию в человеческом бытии. Они приводят человека в довольно гармоничное состояние. Но дальше человек может совершать такие дела, которые не будут иметь ничего общего с «великими надеждами». «Будущий восход лежит далеко в стороне. Он так же мало входит в раскрывающиеся планы всемирной истории, как мало в Ренессанс входило действительное возвращение к античному миру, в Реформацию — возрождение апостольских времен и сокрушение «Римской блудницы», в революцию — осуществление естественного братства людей. Во всех названных случаях люди надеялись не менее горячо, верили, по-видимому, также основательно.» [3: с. 120].
Претензии на уникальность исторической судьбы той или иной нации, народа, класса можно рассматривать как разновидность идеологического мессианства. Это явление можно назвать «этноидеологией». Артур Шлезингер-младший замечал, что «все нации предаются фантазиям о своем прирожденном превосходстве. Когда они, подобно испанцам в XVI в., французам в XVII в., англичанам в XVIII в., немцам, японцам, русским и американцам в XX в., начинают действовать согласно своим фантазиям, процесс этот имеет тенденцию превращать их в угрозу для других народов. Теория избранной нации, нации-спасительницы, стала почти официальной верой» [8: с. 34].
Итак, существенная близость некоторых черт идеологической теории, мифа и религиозного сознания подтверждает одну из множества гипотез о происхождении идеологии. В ней говорится о том, что идеология могла быть порождена этими формами духовной жизни общества. Важно отметить, что и религия, и миф и идеология — необходимые составляющие общественного сознания. Но функция идеологии не сводится лишь к функции «социального попа». Она — эволюционизирующая, революционизирующая и созидающая часть нашей жизни. Именно на это хотелось бы обратить особое внимание.
«Не учеными, не художниками и не философами основывались новые религии, управляющие миром, громадные империи, которые простирались от одного полушария до другого, великие религиозные и политические революции, которые перевернули Европу, но людьми, достаточно поглощенными известной идеей, чтобы пожертвовать своей жизнью для ее распространения» [3: с. 126-127].
Сильное убеждение — непобедимо, пока оно не встретилось с таким же сильным убеждением. К. Поппер писал: «Я верю в силу идей, причем даже ложных и вредных идей. Я верю в то, что можно назвать войной идей. Войну идей изобрели древние греки. Это было одно из самых важных изобретений в человеческой истории. Действительно, возможность столкнуть идеи вместо того, чтобы скрестить шпаги, является подлинной основой нашей цивилизации... Для того чтобы увидеть, какую мощь приобрели идеи со времен древних греков, достаточно вспомнить о том, что все религиозные войны были войнами идей и что все революции были, прежде всего, революциями идей. Хотя большей частью эти идеи были ложными или вредными» [6: с. 616].
У идеологии и веры нет другого более серьезного врага, чем идеология и вера. Афины и Спарта, Великая Римская империя, теократические государства Средних веков, абсолютные монархии Нового времени, демократические республики XIX столетия, социалистические государства XX века — все были социально-политическим воплощением (институциализацией) каждый раз особого мировоззрения, идеологическим проведением в жизнь особого «смысла», особой веры, особых убеждений, особой «миссии». Наглядным примером институциализирующей функции идеологии является факт крушения всех этих государств, разложившихся духовно и потерявших свой «эйдос», смысл существования, то есть свою идеологию.
Итак, обзор лишь некоторых существенных черт сходства мифа, религии и идеологии указывает на то, что они являются практически-духовным способом освоения мира; содержат в себе систему ценностей и ценностных предпосылок, принятых в данном обществе; обладают специфической мифической истинностью, мифической достоверностью; символичны и субъективно-личностны по форме. Особенно важна, на наш взгляд, для понимания сущности мифа, религии и идеологии та роль, которую они играют в обществе. Как формы идейно-духовного освоения действительности они активно участвуют в генерации
социальной реальности, потому что не существует непредвзятого, не опосредованного идеями и образами, «нерелигиозного», «немифологического», «неидеологического» понимания социального смысла жизни общества. Известный историк и социолог Л. Гумплович еще в XIX веке писал, что «рефлексирующему человеческому духу всегда свойственно стремиться к отысканию таких причин, которые не имеют ничего общего с естественными причинами. Как только человеку встречается факт, он всегда старается дать ему объяснение. Человек по природе — мифолог, поэт; вымышляя для явлений природы поэтические, большей частью антропоморфические объяснения, он делает то же и с общественными фактами» [2: с. 53-55].Что касается объективности социальных исследований, то не следует забывать, что наука — это тоже область множества конкурирующих, в том числе и властных, притязаний.
Литература
1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. 201 с.
2. Гумплович Л. Основания социологии. СПб., 1899 // Западноевропейская социология XIX - начала XX века. Тексты. М.: Изд. Междунар. ун-та бизнеса и управления, 1996. 352 с.
3. Лебон Г. Психология народов и масс // Западноевропейская социология XIX - начала XX века. Тексты. М.: Изд. Междунар. ун-та бизнеса и управления, 1996. 352 с.
4. ЛосевА.Ф. Диалектика мифа. Философия. Мифология. Культура. М.: Изд-во политической литературы, 1991. 525 с.
5. Поппер К. Открытое общество и его враги // Поппер К. Сочинения: в 2-х т. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы: пер. с англ. / Под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс, международный фонд «Культурная инициатива», 1992. 528 с.
6. Поппер К. Предположения и опровержения. Рост научного знания: пер. с англ. / К.Р. Поппер. М.: ООО «Изд-во ACT»: ЗАО НПЛ «Ермак», 2004. 638 с.
7. Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. М.: «Республика», 1992. 399 с.
8. Шлезингер-мл. А. Циклы развития американской истории.: пер. с англ. Закл. ст. В.И. Терехова. М: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992. 688 с.
9. Энгельс Ф. Бруно Бауэр и первоначальное христианство // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 19. М.: Политиздат, 1961. 670 с.
10. AlthusserL. Lenin and Philosophy and Other Essays. Part 2. Monthy Review Press. N.Y., 1971. P. 229.
11. Boudon R. The Analysis of Ideology (Translated by Malcolm Slater) // Polity Press, Cambridge, 1989. P. 241.
12. Cooper D. Existentialism. A Reconstruction, Basil Blackwell, 1990. P-P. 192.
13. Du Preez P. The Politics of Identity. Ideology and Human Image. BasilBlackwell-Oxford, 1980. P-P. 178.
14. Shils E. The Concept and Function of Ideology // International Encyclopedia of the Social Science. Vol. 7. Siepmann Ch. Radio, Television and Society. N.Y., 1960 // America, mass society and mass media / Social Issues. Vol. 16. N.Y., 1960.
Literatura
1. Berdyaev N.A. Istoki i smy'sl russkogo kommunizma. M.: Nauka, 1990. 201 s.
2. Gumplovich L. Osnovaniya sociologii. SPb., 1899 // Zapadnoevropejskaya sociologiya XIX - nachala XX veka. Teksty'. M.: Izd. Mezhdunar. un-ta biznesa i upravleniya, 1996. 352 s.
3. Lebon G. Psixologiya narodov i mass // Zapadnoevropejskaya sociologiya XIX -nachala XX veka. Teksty'. M.: Izd. Mezhdunar. un-ta biznesa i upravleniya, 1996. 352 s.
4. Losev A.F. Dialektika mifa. Filosofiya. Mifologiya. Kul'tura. M.: Izd-vo politicheskoj literatury', 1991. 525 s.
5. Popper K. Otkry'toe obshhestvo i ego vragi // Popper K. Sochineniya: v 2-x t. T. 2: Vremya lzheprorokov: Gegel', Marks i drugie orakuly': per. s angl. / Pod red. V.N. Sadovskogo. M.: Feniks, mezhdunarodny'j fond «Kul'turnaya iniciativa», 1992. 528 s.
6. Popper K. Predpolozheniya i oproverzheniya. Rost nauchnogo znaniya: per. s angl. / K.R. Popper. M.: OOO «Izd-vo ACT»: ZAO NPL «Ermak», 2004. 638 s.
7. Rozanov V.V. Religiya. Filosofiya. Kul'tura. M.: «Respublika», 1992. 399 s.
8. Shlezinger-ml. A. Cikly' razvitiya amerikanskoj istorii.: per. s angl. Zakl. st. V.I. Terexova. M: Izdatel'skaya gruppa «Progress», «Progress-Akademiya», 1992. 688 s.
9. E'ngel's F. Bruno Baue'r i pervonachal'noe xristianstvo // Marks K., E'ngel's F. Sochineniya. 2-e izd. T. 19. M.: Politizdat, 1961. 670 s.
A.V. Zhukotskaya
Myth, Religion, Ideology: About Similarities and Distinctions
The article considers some of the points of similarities and distinctions of such forms of spiritual life of society as myth, religion and ideology. The author emphasizes that they are not passive forms of perceiving the world, but act as generators of the social process. Keywords: myth; religion; ideology; symbolical character; dogmatism.
