CC BY
49
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2013. №1(31)
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 82.0:821.161:821.51:82-1/-9
МЕЖЛИТЕРАТУРНЫЕ ТЕКСТОВЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ: СЕМИОТИКА И ПОЭТИКА
© В.Р.Аминева
На материале произведений А.С.Пушкина, Н.А.Некрасова и Г.Тукая устанавливаются действующие в семиотическом пространстве межлитературных текстовых образований процессы смысло-образования. Выявляются присущие межтекстовым единствам черты дискурсивности.
Ключевые слова: русская литература, татарская литература, диалог, дискурс, идентичность.
В современном литературоведении выявлены структурно-содержательные особенности и закономерности функционирования текстовых образований, генерируемых межлитературными диалогами [1]. Как правило, они имеют центрирующий их единый концепт или манифестирующие его формы - сходные темы, образы, мотивы и т.д. Например, концепты просветительской идеологии объединяют произведения А.С.Пушкина и Г.Тукая в некое общее семантическое пространство, в котором развертываются поэтапно сменяющие друг друга процессы смысло-образования. Вначале вступают в действие конвергентные, динамически развивающиеся семантические связи, определяющие вектор вероятностного ассоциирования и актуализации эстетически сходных компонентов смысла. Они «стягивают» произведения русского и татарского поэтов в некую межлитературную инсталляцию, обладающую концептуально-семантической протяженностью и коммуникативно-смысловой целостностью. Эта целостность существует в воспринимающем сознании «нададресата» и обеспечивается сопрягаемыми идейно-творческими установками авторов - участников межлитературных диалогов.
В художественной концепции мира и А.С.Пушкина, и Г.Тукая господствует представление о законе и закономерностях, которые оба поэта ищут в просветительских теориях и традициях народно-национальной жизни. Г.Халит подчеркивает, что «вольнолюбивые (гражданские) стремления Тукая неотделимы от его гуманистических воззрений, от его исторического оптимизма. Мотивы свободы разума и гражданственности, пламенно выраженные Пушкиным, были ему органически близки. Пушкинская поэзия, восславившая силу разума, утверждавшая его победу над царством тьмы, оплодотворила
"светом правды" гуманистические устремления татарского поэта» [2: 138].
Стихотворение Г.Тукая «Херриятэ» («К свободе», 1907) своими свободолюбивыми мотивами и возвышенно-одическим строем напоминает пушкинскую оду «Вольность» (1817) [3: 117]. Очевидна и близость произведения татарского поэта к стихотворению А.С.Пушкина «Деревня» (1819). Для Г.Тукая, как и для А.С.Пушкина, свобода - высшая ценность бытия, имеющая всеобъемлющий, универсальный смысл: это свобода и политическая, и духовная. Свобода - это двигатель истории, в которой лирический герой Г. Тукая ищет пути к правде, справедливости, равноправию. В стихотворении татарского поэта, как и у А. С. Пушкина, разворачивается картина бедственного положения народа, которое приобретает, по определению Н.Лаисова, «катастрофический» [4: 67] характер: «БYген кыямэт: двреслек кояшы тотылды; / Айлар ярылды, акыллар гаугадан шашып калды. / Инде бердэмлек йолдызлары куктэн щиргэ тYгелде...» [5: 154] («Света конец наступает, и правды светило померкло. / Луны распались, и разум затмился от трубного зова. / Звезды единства низверглись» [6: 105]).
Позиция лирического «я» Г.Тукая, раскрывающего всю остроту противоречий современной ему действительности, поначалу лишена личностных примет. Но глубина отчаяния и боли человека, судьба которого неотделима от судьбы народа, выявляет субъективно-лирическую основу гневных обличений поэта, мысль которого накаляется страстью, его ужас и негодование возрастают с каждым новым разворотом картины. Уровень эмоционального напряжения в стихотворении также продолжает повышаться и с каждым новым циклом в развитии темы. Г.Тукай все называет «своими именами», заключая в этих номинациях огромную взрывную силу. Зло при-
гвождено отточенными обозначениями: «попран закон», «как люди, и вера затоптана в прах», «звероподобные люди, как прежде, господствуют в мире», «злобно на нас нападают», «кровь нашу пьют они жадно», «стоим мы голодной толпою», «связан язык у поэта» и т.д. В конкретно-исторических иллюстрациях своих положений Г.Тукай обращается к примерам из современной ему действительности: «Звбанилар, кы-лыч, туп, казак, мылтык, палачлар белэн / Ьэрьяктан: уц, сул, ас, естэн чолгап алынган-быз» [5: 154] («Ружья, и пушки, и сабли, штыки, палачи и казаки / Справа, и слева, и сзади — кольцом окружают нас / снова» [6: 106]). Кульминационной точкой лирического сюжета являются восклицания, исполненные страстного порыва к идеалу: «Ачыл, азатлык бакчасы! Сандугачларыц сайрасын, - / Миллэтнец килэчэге айлы кичтэн дэ яктырак булсын. / Бар меселманнарны hэр заман вещдан кушканча йерт; / Аякларыбызны багълаган чалма богаула-рыннан азат ит» [5: 155] («Сад распахни свой, свобода! Да будет светлей / полнолунья / Нации нашей грядущее, доля народа родного ! / Совесть буди, пусть не знают оков наши ноги, / Сбей эти
- словно чалмою - обвившие всех нас / оковы» [6: 106]).
Обратимся еще к одному примеру, иллюстрирующему действие художественно-смысловых связей первого типа (конвергентных, сближающих художественные тексты, принадлежащие разным национальным литературам), - к стихотворениям Н.А.Некрасова «Размышления у парадного подъезда» (1858) и Г.Тукая «Кезге ^иллэр» («Осенние ветры», 1911), в которых отражены глубокие раздумья о бедственном положении родины, об угнетенном народе. Тема народных страданий воплощается в лирике этих поэтов в художественной форме песни-плача. Песенная, скорбная поэтическая интонация определяет звучание третьей части стихотворения Н.А.Некрасова «Размышления у парадного подъезда», начинающейся со слов: «Назови мне такую обитель...». Музыкально-эмоциональный тон этих строк передает безысходный трагизм народной жизни и воспроизводит надрывный стон «русского мужика», «сеятеля» и «хранителя». Перечисление, где стонет «русский мужик»,
- по полям, по дорогам, по тюрьмам, по острогам, в рудниках, под овином, под стогом, под телегой, «в собственном бедном домишке», в глухом городишке, у подъездов судов и палат - создает развернуто-пространственную картину «родной земли» и определяет эпическую масштабность изображения. К стону мужика присоединяется песня-стон бурлаков. С темой пере-
полняющих «родную землю» народных страданий соотносится образ Волги: «Волга! Волга!.. Весной многоводной / Ты не так заливаешь поля, / Как великою скорбью народной / Переполнилась наша земля...» [7: 268].
С песенными мотивами и поэтикой, характерной для фольклора, взаимодействует рефлек-тивно-аналитическое начало. Песня-стон завершается вопросом, отражающим напряженно -мучительные раздумья о народной судьбе: «Где народ, там и стон... Эх, сердечный! / Что же значит твой стон бесконечный? / Ты проснешься ль, исполненный сил, /Иль, судеб повинуясь закону, / Все, что мог, ты уже совершил, - / Создал песню, подобную стону, / И духовно навеки почил?..» [7: 268].
В лирике Н.А.Некрасова сознание народа входит в произведение и в своей субъектной непосредственности, и как объект иного сознания -собственно автора, лирического героя, повествователя. У Г.Тукая, как у Н.А.Некрасова, социально мыслящий человек становится предметом художественного изображения. С социально-аналитическим началом в творчестве Г.Тукая связана важная для всей татарской литературы тенденция - разрушение моносубъективности лирической системы.
В стихотворении «Осенние ветры» создается трагический образ «вселенского плача» [8: 162], который развернут в широком пространственно-временном ключе. К плачу осеннего ветра присоединяется стон родного края, плач матери-земли, слезы «нежной, тонкой талии», рыданье ангела смерти Азраила, пророков Авраама и Ис-маила; плач слышится в «такбире» - молитве, прославляющей Бога. Таким образом, плач ставит в один смысловой ряд ветер, землю, «нежную, тонкую талию», Азраила, Авраама, Исмаи-ла, «такбир», выявляя их сопричастность судьбе страдающего народа.
Ю.Г.Нигматуллина прослеживает соотношение символического образа, обозначающего объективное психологическое состояние - настроение голодного люда, его страх, осознание социального неравенства, и чувств лирического героя, лишь частично сливающихся с образом вет-ра-«плача». Раскрывая лирический подтекст каждой строфы стихотворения, который сливается, усиливается, расходится, противостоит образу-символу, Ю.Г.Нигматуллина делает следующий вывод: «Чувства тоски, страха, ужаса преодолены. "Звезда надежды " ярко горит в его душе» [8: 164].
Лирический герой «внутринаходим» (М.М.Бахтин) по отношению к ветру-плачу, что проявляется в ритмико-интонационном строе
стихотворения, и в то же время ценностные экспрессии и интенции образа-символа и лирического «я» не совпадают [7: 162-164]. В стихотворении выделяются следующие субъектные формы: осенний ветер - синкретическая, космически-человеческая стихия, являющаяся носителем родового сознания страдающего и гибнущего в муках трудового люда и вместе с тем внеположной ему силой; мать-земля, Азраил и пророки -субъекты особого типа, понимающие безнадежность положения народа и переживающие острое эмоциональное состояние сострадания его судьбе. Их пассивно-страдательная позиция отличается от активно-творческого отношения к миру, характерного для лирического героя.
За созданной в стихотворении трагической картиной безысходности и отчаяния сквозит другая: за мраком и тьмой - свет («Яктырак йолдыз янадыр, твн кара булган саен; / Ядыма Тзцрем тешз, бзхтем кара булган саен» [9: 211] - «Чем темнее ночь, тем светлее горит звезда. / Чем я становлюсь несчастнее, тем чаще вспоминаю бога» [6: 260]); за социальной несправедливостью и бедствиями, обрушивающимися на народ, - добро и милосердие («Изге, шзфкатъле анабыз -мэрхэмэтле щир щылый» [9: 211] - «мать-земля родная, к нам заботливая...» [6: 260]), страстная заинтересованность в его судьбе («Щан алырга кызганудан анда Газраил щылый»; «Мзркадендз ненки Ибра^м вз Исмзгыйлъ щылый» [9: 211] -«И жалея брать их душу, Азраил в печали плачет» [6: 260]); за старостью и уродливостью -молодость и красота («Куйса монда корткалар тешкзн тешен алтын белзн, / Бер телем икмзк, дип анда назлы ненкз бил щылый!» [9: 211] -«Если здесь кокетке старой ставят зубы золотые, / Там "кусочек хлеба" молит молодая дева, плачет» [6: 260]); за сосредоточенностью на социальной мотивировке гибели людей - вера в величие Бога («hзр ишеткзн щан щыларлык - анда-гы тзкбир щылый» [9: 211] - «Тамошний такбир услышав, всякий горестно заплачет» [6: 260]). Авторское сознание выражается через соотнесенность и взаимодействие разных точек зрения и голосов. Показывая социальную трагедию и понимая ее детерминированность, лирический герой Г.Тукая пытается найти выход из неразрешимых противоречий бытия.
Социальное содержание, становясь источником формообразования, трансформирует лирический текст, обогащая его элементами эпического и драматического родов литературы. Эта закономерность, определяющая, по Б.О.Корману, стилистические и композиционные средства выражения авторского сознания в лирике
Н.А.Некрасова [10: 399-484], проявляется и в творчестве Г. Тукая.
Однако в концептуально-семиотическом пространстве исследуемых межлитературных инсталляций начинают действовать эстетически имманентные факторы самоидентичности вступающих в диалог текстов. Они инициируют художественно-смысловые связи второго типа, которые реализуются на основе дивергентных отношений, характеризующих смыслопорождаю-щую модель присутствия «я» в «мире», - осуществляется раскрытие, углубление, развитие, изменение смысла каждого из находящихся в диалоге текстов. На этом этапе их целостность распадается.
Системообразующими в творчестве Г.Тукая являются мотивы судьбы нации и служения ей -основные идеологемы формирующегося в эти годы национального самосознания. Они стали определяющими в системе ценностного кодекса общественной идеологии, их приоритет перед другими интересами был незыблем. Только в служении нации личность обретала возможность самореализации. Именно эти идеи, воспламеняя сознание поэта на протяжении всего его творческого пути, составили один из нервных узлов его лирического сознания. Они вобрали в себя и мысль о необходимости развития татарского общества на путях приобщения к опыту и достижениям европейской культуры, и осознание значимости национальных традиций, и жестокую правду реальности, и утопические надежды, и исторический опыт.
Тема общеэтнической связи поэта и народа, постигаемая у А.С.Пушкина путем рефлексивного мышления, уступает место в лирике Г.Тукая мотиву эмоциональной, семейно-родовой, лично-человеческой близости лирического «я» и нации. Содержание стихотворения Г.Тукая «Миллэткэ» («К нации», 1906) составляет выражение всепоглощающего чувства любви к своему народу. Для того чтобы передать силу и накал этого чувства, занимающего абсолютно главенствующее место в помыслах лирического героя, поэт широко использует суфийские мотивы потери рассудка, сумасшествия, одержимости любовью, отказа от своего «я», метаморфозы субъекта: «Бар уем кинен-кендезен сезнец хакта, миллзтем; / Саулыгыц - минем саулык, авыруыц - минем авыруым» [9: 48] («Мысли все и днем и ночью о тебе, народ родной! / Я здоров, когда здоров ты, болен ты - и я больной» [6: 85]). Целью каждой мысли и каждого чувствования становится не абсолютный и трансцендентный объект, а родной народ: «Ьиншиксез, hзр хыялдан татлыдыр миллзт хыялы; /Шаша калсам, тик шул хыялдан
гына булыр» [9: 48] («О твоем мечтаю счастье, в мире нет светлей мечты, / Одержим одной я страстью - сердцем быть всегда с тобой» [6: 85]).
В стихотворении Г.Тукая «Осенние ветры» образы, обладающие емким общественным содержанием и обозначающие историю, жизнь народа, - страна, мать-земля - формируют эпические структуры. Впечатление всеобщности и безмерности страдания передается через сложно организованное пространство, которое складывается из двух типов: горизонтального, разомкнутого вширь (образ ветра), и вертикального, направленного вниз (плач пророков под землей) и вверх (молитва, прославляющая Бога). Обращение к традиционному мифологическому образу - ангелу смерти Азраилу - и упоминание пророков придают космически-апокалиптическую перспективу точно обозначенного в тексте стихотворения времени: осень, ночь («кезге тен»). Сходную функцию выполняет символика черного цвета и ночи, обозначающая погружение в небытие. Коранические и апокалиптические мотивы, введенные в стихотворение, организуют соотнесенность реального, фантастического и символического планов, позволяющих автору осмыслить трагический момент современной ему действительности в исторической перспективе, включить его в хронотоп вечности. Высокая степень экспрессивности, созданной поэтом, картины всеобщего плача, трагический пафос, достигающий исключительной эмоциональной напряженности в редифе «плачет», социальные контрасты, использование элементов прямой и замещенной прямой речи, позволяющих строить стихотворение на смене субъектных вариаций одной социальной темы, - все это драматизирует лирический текст, выявляя внутреннюю суть социума, приближающегося к своему апокалиптическому пределу (мотивы страха, голода, смерти, могил, темноты и др.).
В поэтике А.С.Пушкина и Г.Тукая очевиден параллелизм в эстетическом соответствии отдельных тем, образов и мотивов, но некоторые конститутивные моменты их творчества (тип лирического субъекта, складывающийся в произведениях русского и татарского поэтов, особенности организации субъектной сферы) различны. Можно констатировать наличие в лирике Г.Тукая художественно-эстетических феноменов, структурно и функционально близких поэтике Н.А.Некрасова. На фоне этого структурно-
функционального сходства, подтверждающего действенность некрасовской традиции, явственно проступает различие между творчеством русского и татарского поэтов. В лирике Г.Тукая происходит переосмысление и переоценка с позиций иной аксиологической системы тем, идей, образов и мотивов поэзии Н.А.Некрасова.
Различные формы выражения национального самосознания в лирике А.С.Пушкина и Г.Тукая, сюжетно-тематические и стилистико-семанти-ческие средства, которые соответствуют в поэзии Н.А.Некрасова и Г.Тукая социальному содержанию как особому чувству и особому взгляду на человека, будучи рядоположенными, начинают проектировать совместный креативно-рецептивный смысл, который формирует единое пространство интер- или межсубъективности. Сопоставляемые позиции предстают не замкнутыми в себе мирами, а полюсами этого семиотического пространства, заключающего в себе потенциальную возможность генерирования новых смыслов.
Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект № 13-1416002 а(р).
1. Аминева В.Р. М.Ю.Лермонтов и Г.Тукай: к вопросу о структурно--содержательных особенностях межлитературных текстовых образований // Филология и культура. - 2012 - №2 (28). - С. 7 - 10.
2. Халит Г. Тукай и его современники. - Казань: Таткнигоиздат, 1966. - 227 с.
3. Татарская литература начала ХХ века. Очерки. -Казань, 1954. - 385 с.
4. Лаисов Н.Х. Лирика Тукая: вопросы метода и жанра. - Казань: Татар. кн. изд-во, 1976. - 168 с.
5. Тукай Г. Эсэрлэр: 6 т. 1 т. Шигъри эсэрлэр (19041908). - Казан: Татар. кит. нэшр., 2011 - 407 б.
6. Тукай Г. Стихотворения: пер. с татар. - Л.: Сов. писатель, 1988. - 432 с.
7. Некрасов Н.А. Собр. соч.: в 4-х т. Т.1. - М.: Изд-во «Правда», 1979. - 368 с.
8. Нигматуллина Ю.Г. Национальное своеобразие эстетического идеала. - Казань: Изд-во Казан. унта, 1970. - 211 с.
9. Тукай Г. Сайланма эсэрлэр: 2 т. 1 т.: Ширырьлэр, поэмалар. - Казан: Татар. кит. нэшр., 2006. -271 б.
10. Корман Б.О. Избранные труды. История русской литературы. - Ижевск, 2008. - 732 с.
INTERLITERATURE TEXT FORMATIONS: SEMIOTICS AND POETICS
V.R.Amineva
Basing on the works of A.S.Pushkin, N.A.Nekrasov and G.Tukai the article explores the processes of generating meaning in the semiotic space of interliterature text formations. The features of discourse characteristic of intertextual unities are revealed.
Key words: Russian literature, Tatar literature, dialogue, discourse, identity.
Аминева Венера Рудалевна - доктор филологических наук, доцент, заведующий кафедрой теории литературы и компаративистики Института филологии и искусств Казанского федерального университета.
E-mail: amineva1000@lisl.ru
Поступила в редакцию 23.11.2012
