CC BY
171
2012
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Серия 6
Вып. 4
ПОЛИТОЛОГИЯ
УДК 327 В. А. Ачкасов
МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНТЕКСТ ПРОЦЕССОВ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ В ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКИХ СТРАНАХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ: ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ
Важное отличие демократического транзита в посткоммунистических странах многие исследователи видят в международных условиях. С одной стороны, они подчеркивают принципиально иную ситуацию в мире, которая сложилась после крушения коммунизма:
1) разрушение «мировой системы социализма»;
2) окончание эры «биполярного» мира» и утверждение безусловного лидерства США;
3) выдвижение принципиально новых задач интеграции посткоммунистических государств в радикально меняющуюся мировую экономическую и геополитическую систему.
Как отмечает В. Банс, «страны посткоммунистического мира сразу же столкнулись с высокой степенью международной нестабильности и резким обострением (реанимацией) старых этнических и межгосударственных конфликтов». Подчеркивая в связи с этим принципиальные отличия посткомунистического транзита от социальных трансформаций в других регионах «третьей волны» демократизации, американский политолог пишет: «Недавние изменения в Латинской Америке и Южной Европе более корректно следовало бы назвать режимными переходами. Трансформации, произошедшие в Восточной Европе после 1989 г., являются не просто обычным политическим переходом. Скорее это революция, которая охватывает (изменение) идентичности, экономики, социальной структуры и государства» [1, р. 94].
С другой стороны, исследователи указывают на особую роль внешних акторов в посткоммунистических трансформациях. Однако, как представляется, особо важную, можно сказать, решающую роль «внешние» акторы сыграли в процессах социальных и политических трансформаций в европейских посткоммунистических странах. Отмечая это обстоятельство, американский социолог венгерского происхождения Иван Селеньи указывает, что если в Китае капитализм строился «снизу», в России «сверху», то в странах Центральной и Восточной Европы и Балтии имеет место
© В. А. Ачкасов, 2012
65
«капитализм извне». «Капитализм здесь также (как в России. — В. А.) строится сверху, но мы можем говорить о достаточно быстрой приватизации государственного сектора. Но приватизация происходила... в основном, посредством конкурентных торгов. Инвестиции имели транснациональный характер. Можно сказать, что экономический рост (1990-х годов. — В. А.) был обусловлен влиянием иностранного капитала, так например, 75 процентов венгерского рынка — это собственность иностранных инвесторов. Все это сильно глобализовано и зависит от мировых рынков» [2, с. 99-100]. Поэтому уже в 1990-е годы две трети иностранного капитала, поступившего в посткоммунистические государства Европы, приходилось на страны — члены Евросоюза, а постсоветская Россия перестала быть для своих бывших союзников сколько-нибудь притягательной не только в политическом, но и в экономическом отношении. На этом основании еще в 1999 г. Жак Рупник писал о «посткоммунистическом разломе» на демократическую Европу и авторитарную Евразию [3].
В то же время многие аналитики считают, что приглашение стран ЦВЕ «присоединиться» к ЕС было продиктовано скорее политическими соображениями, чем экономической целесообразностью. Ни динамика макроэкономических показателей, ни сравнение уровня развития этих стран со средним уровнем ЕС, ни темпы и результаты экономических и политических реформ не вселяли надежд на то, что они способны к относительно безболезненной интеграции в «единую Европу». Знаменательно в связи с этим суждение И. Селеньи о будущем месте стран региона в Европейском союзе. «Весьма возможно, — отмечает американский социолог, — что эта система станет периферией ЕС, поскольку давление в направлении конвергенции сейчас очень сильно. Можно будет говорить об определенном неоколониализме в долгосрочной перспективе» [2, с. 100].
С начала 1990-х годов, когда многие посткоммунистические государства ЦВЕ поставили перед собой задачу «возвращения в Европу», одним из непременных условий их вступления в Европейский союз и Северо-Атлантическое сообщество стало соблюдение западных демократических стандартов и принятие всего свода норм права ЕС. «В своей деятельности при осуществлении внешнего управления странами ЦВЕ в рамках расширения на восток ЕС использовал два основных механизма. Один получил название "демократическая обусловленность" и касается требований соответствия фундаментальным политическим принципам ЕС, нормам защиты прав человека и либеральной демократии. Стимулом к выполнению условий ЕС были установление институциональных связей в виде ассоциации и вслед за этим начало переговоров о вступлении. После начала переговоров "демократическая обусловленность" уходит на второй план, хотя Комиссия ЕС продолжает проводить мониторинг выполнения условий, и в принципе сохраняется угроза прекращения переговоров, если будут выявлены нарушения.
Другой механизм основан на требовании принятия и выполнения acquis communautaire (свода правовых норм ЕС. — В. А.). .В случае со странами ЦВЕ Евросоюз поставил достижение необходимого уровня в этой сфере условием начала переговоров о вступлении» [4, с. 37-38].
Эти требования вынуждали политические элиты данных стран соблюдать демократические правила игры (или, по крайней мере, имитировать их соблюдение), создавать и укреплять заимствованные экономические и демократические политические институты и как-то бороться с политическими патологиями (экстремизм, непотизм, коррупция, низкий уровень эффективности системы государственного управления и др.).
66
«...Все страны, которые хотели вступить в Союз, — отмечает британский политолог Марк Леонард, — должны были "проглотить" все 80 тысяч страниц европейских законов и переработать собственное законодательство в соответствии с этими законами. При этом вместо того чтобы принять на веру заявления новых кандидатов, к ним была направлена целая армия представителей и контролеров, чтобы проверить, действительно ли соблюдены установленные критерии.
Это было не что иное, как перестройка этих стран до самого основания, а потому изменения носят необратимый характер» [5, с. 71].
Действительно, Европейская комиссия кроме оценки соответствия стран — кандидатов в члены ЕС «копенгагенским критериям» (признание кандидата страной «с действующей рыночной экономикой»; достижение уровня конкурентоспособности страны; способность взять на себя связанные с членством в ЕС обязательства, включая следование единым принципам политического, экономического и валютного союзов) ежегодно проводила оценку и сравнение прогресса стран в принятии «свода правил» ЕС, его имплементации в национальное законодательство и принуждения к их выполнению через соответствующие административные структуры. Одновременно она указывала, в каких областях требуются дальнейшие институциональные преобразования.
Таким образом, Европейский союз стал для стран ЦВЕ целью, основным донором, главным арбитром и контролером успешности их реформирования на принципах рыночной экономики и либеральной западной демократии. Поэтому в ходе подготовки к расширению на Восток Европейский союз получил возможность поистине беспрецедентного влияния на реструктуризацию политических институтов и всей системы государственного управления в странах-кандидатах и разработал механизмы преобразования их политических и экономических систем. Однако скорость масштабных институциональных преобразований, осуществляемых в рекордно короткие сроки, не могла не отразиться на легитимности новых институтов государств региона, что в свою очередь препятствовало их успешному развитию. Сложности, возникшие при применении свода правовых норм ЕС, были обусловлены также тем, «что для стран ЦВЕ весь массив документов ЕС — это иностранные правовые документы, поскольку импортирующие их страны не принимали участие в их разработке. Кроме того, это огромный объем документов. Отличительная черта "импорта" законодательства Евросоюза — возможность использования Брюсселем механизма санкций, направленных против новых членов. Принятие свода правовых норм сопровождалось дополнительным неформальным давлением в целях создания институтов и проведения политики, которые не регулируются на уровне ЕС, но обычно существуют в ("старых") государствах-членах» [4, с. 39]. Выполнение этих жестких требований привело к «усталости законотворчества» (К. Дюпре) и к появлению разрыва между политическим процессом внедрения новых «правил игры» и его результатами. Это стало следствием непонимания или игнорирования того обстоятельства, что успех применения стратегии «демократической обусловленности» и введения свода правовых норм ЕС зависит не только от административного рвения правительств стран региона, но и от способности и желания населения и элит воспринять новые ценности и «правила игры». Так, венгерский политолог А. Шайо отмечает: «.вера общества в правовое государство и приверженность ему непрочны, ибо сама концепция импортирована в Восточную Европу. Она чужда большинству местных культур, которым знакома реальность приоритета выживания на основе взаимных социальных услуг» [6, с. 5].
67
Именно этими обстоятельствами, как представляется, объясняется крайне низкий и постоянно снижающийся уровень политического участия в странах ЦВЕ по сравнению со странами Западной Европы. Так, на референдумах по поводу вступления в Евросоюз во время предыдущих расширений явка избирателей составила в среднем 77,9%, а в государствах ЦВЕ — 59,3%. На выборах Европарламента 2004 г. показатели составили 52,7% в странах «старой Европы» и 31,19% — «новой Европы». Эти цифры показывают невысокое качество демократий, становящихся в ЦВЕ [см.: 4, с. 40]. Выборы Европарламента 2009 г. продемонстрировали устойчивость этой тенденции.
Сегодня уже очевидно нарастание дифференциации стран ЦВЕ. При всех достигнутых ими успехах в укреплении демократии, формировании многопартийной парламентской системы, стабилизации экономики и создании институтов рынка сказываются нарастающие структурные различия. Последние связаны с исторически обусловленным экономическим и политическим наследием, примененными в странах региона различными моделями экономической политики и степенью эффективности их реализации в сфере приватизации собственности, привлечении иностранных инвестиций, производственной специализации и т. д.
В то же время анализ особенностей электорального процесса в странах ЦВЕ показывает, что практически общей практикой остается использование административного ресурса партиями, находящимися у власти, поддержка последних государственными СМИ, манипулирование избирательным законодательством в их интересах, рост в последнее время электоральных успехов правопопулистских партий, выступающих против европейской интеграции и т.д. Следствием этого является недостаточная укорененность политических партий в обществе, низкая степень доверия к элитам и политическим институтам, высокий уровень неустойчивости электората. Однако Еврокомис-сия имеет тенденцию не замечать тех проблем, которые связаны с выборами. Выборы и возможная смена правительства рассматриваются чиновниками Еврокомиссии как неизбежное зло, поскольку Брюссель заинтересован в преемственности власти политических и бюрократических элит, с которыми он достаточно успешно сотрудничает. Увязнув в технических вопросах присоединения, Еврокомиссия стала вообще менее чувствительна к проблемам демократии. Так, по мнению Дж. Придхэма, деятельность ЕС в странах ЦВЕ осуществлялась не в соответствии с глубоко осмысленной либеральной концепцией демократии, а как «бюрократическое расширение, основанное на формальном учете исполнения требований» [7, р. 97]. Так, ЕС не напомнил Эстонии и Латвии о необходимости предоставить политические права русскому меньшинству и даже не упомянул об этом в договорах, подписанных с этими странами. Таким образом, миллионы так называемых русскоязычных в странах Балтии не только не получили права голоса, но и, скорее всего, не будут иметь такой возможности и в дальнейшем. Поэтому можно согласиться с оценкой Дж. Придхэма, который полагает, что деятельность ЕС в области «демократической обусловленности» может считаться «успешной в плане формального применения, а не изменения демократической политики на более глубоком уровне» [8].
Более того, наиболее серьезные достижения в сфере демократизации имели место (согласно данным «Дома Свободы») еще до начала процедуры вступления стран ЦВЕ в Евросоюз. «Проблематичность стратегии и практики Евросоюза в продвижении демократии в странах ЦВЕ связывают, кроме всего прочего, с тем, что ЕС "наградил" эти страны теми дефектами демократии, которые характерны для его собственной системы
68
функционирования». Так, в странах ЦВЕ возникла острая проблема подотчетности, которая «является зеркальным отражением "дефицита демократии" в самой политической системе ЕС. Если правящие элиты подотчетны наднациональной власти, которая навязывает им свой политический выбор, то, как совместить это обстоятельство с подотчетностью своим собственным гражданам?» [4, с. 46].
Следует также отметить, что «не только в государствах Центральной и Восточной Европы, которые сегодня уже стали членами Европейского Союза, но и в стремящихся в "единую Европу": Албании, Боснии и Герцеговине, Крае Косово и отчасти в Македонии западные демократические институты, по существу, были навязаны международным сообществом, вернее Западом. .В Албании в начале 1997 года крах "финансовых пирамид" потряс основы политической системы и правящего режима С. Бериши. Международное сообщество взяло под свой контроль и надзор весь политический процесс, помогая путем реформ, разработанных западными экспертами, восстановить функционирование государства. Босния и Герцеговина и сербская провинция Косово находятся под международным управлением и "де-факто" являются протекторатами. . В результате Албания, Босния и Герцеговина и Край Косово превратились в страны с искусственно насаждаемой демократией» [9, с. 13-14]. Известный британский социолог З. Бауман указывает на еще один, подспудный мотив участия стран НАТО в самом остром на посткоммунистическом пространстве югославском конфликте: «Борясь "с этническими чистильщиками", мы изгоняем наших собственных "внутренних демонов", побуждающих нас запирать в гетто нежелательных "иностранцев", приветствовать ужесточение законов о предоставлении убежища, требовать удаления надоедливых незнакомцев с городских улиц и платить любую цену за убежища, окруженные камерами наблюдения и вооруженной охраной. В югославской войне ставки с обеих сторон были необыкновенно похожи, хотя то, что одна сторона объявляла как цель, другая энергично, хотя и неуклюже, держала в тайне. Сербы хотели изгнать со своей территории непокорное и неудобное албанское меньшинство, в то время как страны НАТО, если можно так выразиться, "отвечали тем же": их военная кампания была вызвана, прежде всего, желанием других европейских держав удержать албанцев в Сербии и таким образом в корне пресечь угрозу их перевоплощения в неудобных и нежелательных мигрантов» [10, с. 213]. Теперь же страны Запада нашли другое решение этой проблемы — косоваров наделили собственной государственностью (сохранив на территории Косова самую крупную в Европе американскую военную базу — «Бандстийл» (6 тыс. военнослужащих)). Лидеры стран Запада надеялись, что это заставит косоваров «вести себя тихо». Однако эксперты прогнозируют нарастание социальных проблем в аграрном и перенаселенном Косово, массовую легальную и нелегальную эмиграцию в страны ЕС (по данным опросов, половина населения Косово готова эмигрировать, а 18% населения уже эмигрировали) и внешнеполитическую экспансию в сторону Македонии, Черногории и Сербии. В связи с этим они предсказывают дальнейшую «албанизацию сопредельных территорий — Македонии и Черногории», что может привести к новому витку напряженности и конфликтов на Балканах [11].
Таким образом, при исследовании процессов социальных и политических трансформаций в посткоммунистическом мире нельзя недооценивать тот идеологический, политический, а зачастую и экономический «прессинг», которому были подвергнуты страны Центральной и Восточной Европы со стороны демократий Запада. «По сути дела, реализация демократических проектов "третьей волны", — отмечает российский исследователь Г. И. Ванштейн, — осуществляется в условиях чрезвычайно активного
69
внешнего давления со стороны «эталонных» демократий, под воздействием неких навязываемых извне стандартов поведения, которые можно было бы назвать «моральным кодексом строителя демократии». В этом, очевидно, проявляется один из аспектов общего процесса глобализации, сужающего самостоятельность отдельных государств не только в экономической сфере, но и в сфере политического развития и подвергающего их давлению западных образцов культуры, западных ценностей» [12, с. 142-143].
Причем бывшие социалистические страны ЦВЕ первоначально только приветствовали стремление западных государств включиться в управление преобразованиями на их территориях, не протестуя и не считая происходящее вмешательством в свои внутренние дела, что имело следствием «размягчение» их суверенитета [см.: 13]. Так, Вацлав Гавел от имени лидеров посткоммунистических стран Центральной Европы не раз обращался к Западу с просьбой не только активизировать свои усилия по формированию нового политического порядка, но и привлекать их к этому процессу, и не только потому, что «мы беспокоимся о собственных безопасности и стабильности или о безопасности и стабильности самого Запада, но и из более глубинных соображений защиты ценностей и принципов, которые попирались коммунизмом и во имя которых мы его свергли» [цит. по: 14, с. 27].
Поэтому «интеллектуальный импорт» западных институтов и готовых схем реформирования и управления был поставлен «на поток». «...В Восточную Европу устремились самолеты, переполненные разочарованными западными профессорами права, везущими с собой свои излюбленные законопроекты, отвергнутые и осмеянные дома. Эти проекты преподносились новым демократическим режимам как неизбежные. Следствием этого явилась передозировка положений о правах человека и принципах правового государства, прописанных в восточно-европейских конституциях и законодательстве на раннем этапе. Возможности стран этого региона непропорциональны поставленным целям. Чисто формальная защита прав человека и принципов правового государства, привнесенная (и с готовностью воспринятая) в условиях институционального вакуума и без необходимой подготовки, оказалась в высшей степени неустойчивой и неэффективной» [15, с. 89]. В результате многие страны региона страдают «болезнями» как незаконченной модернизации, так и либеральной западной демократии одновременно. «Абсолютизация демократизации не учитывала национальные политические культуры, геостратегические соображения, геоэкономическую зависимость и близость зон развития капитализма и демократии (прежде всего Европейского союза)», — признает сегодня британский политолог Р. Саква и указывает «на опасность как сведения разных уровней анализа в одну плоскость, так и наложения моделей общества, разработанных для одного региона, на другой регион, имеющий иные политические традиции и цивилизационные задачи» [16, с. 177].
По мнению американского политолога Эндрю Яноша, преимущество западного проекта перед коммунистическим состояло в том, что идеал, на который он нацелен, более осязаем. Однако его реализация тоже требует все больших жертв и усилий (что уже осознают сегодня граждане постсоциалистических стран, вступивших в 2004 и 2007 гг. в Европейский союз. — В. А) и не всегда ведет к желаемым результатам. До сих пор удавалось поддерживать его легитимность за счет ожиданий лучшего будущего [17]. Но после вступления стран региона в Европейский союз и «после столь значительных жертв в прошлом люди наконец-то хотели бы пользоваться плодами экономического роста» [18, с. 18]. Однако грянул мировой финансовый кризис и сделал еще более проблематичным наступление «лучшего будущего».
70
В результате, если первоначально в странах Центральной и Восточной Европы большинство политических акторов с готовностью восприняли навязываемые извне экономические и политические стандарты, а также институциональные модели западной демократии, то после периода «демократической эйфории» наступило отрезвление, выразившееся прежде всего в осознании того, что формирование Большой Европы — это, по словам болгарского исследователя Е. Гиндева, «масштабная спасательная операция западноевропейских стран для выживания в новых мировых условиях». Страны Центральной и Восточной Европы нужны им как источник резервной рабочей силы, и потому они готовы платить минимум, чтобы не потерять все [19, с. 88].
Кроме того стало ясно, что заимствованные экономические и политические институты не вполне соответствуют окружающей их социо-культурной среде. Как писал «отец-основатель» транзитологии Д. Растоу, «чтобы прийти к демократии, требуется не копирование конституционных законов и парламентской практики некой уже существующей демократии, а способность честно взглянуть на свои специфические конфликты и умение изобрести или позаимствовать эффективные механизмы их разрешения» [20, р. 21]. Представляется, что в странах ЦВЕ на данный момент произошла значительная, но не завершенная адаптация к западным моделям. Причем все бывшие коммунистические страны еще в 90-х годах ХХ в. в той или иной мере столкнулись с невозможностью полностью адаптировать заимствованные политические и экономические институты и системы к условиям окружающей социо-культурной среды, особенно по институциональным причинам. «Провозгласив демократию единственно нормальным состоянием общества и ограничив демократизацию имитацией институтов и практик развитых демократий, новая посткоммунистическая идеология в Центральной Европе совершила сразу два греха, — отмечает сегодня И. Крастев. — Во-первых, она стала слишком упрощенно трактовать напряженность в отношениях между демократией и капитализмом, которая, вообще-то говоря, внутренне присуща и даже необходима всем рыночным демократиям, а это, в свою очередь, способствовало становлению триумфализма, превратившего демократию из добровольно выбираемого типа общества в единственно легитимный образец для всего человечества. Демократия устранила своих критиков, а вместе с ними и часть своего творческого потенциала, не утратив при этом своих противоречий и не избавившись от своих врагов» [21, с. 9-10].
Следствием этого стал перманентный кризис легитимности (связанный с конфликтом между законностью тех или иных решений и действий правительства и их легитимностью в глазах общества), что препятствовало устойчивой и поэтапной трансформации экономической и политической систем по западным рецептам, даже при серьезной помощи или давлении извне. Можно поэтому согласиться с выводом, к которому пришла О. Н. Новикова: «Нельзя сказать, что европейская интеграция в качестве своеобразного инструмента распространения демократии исчерпала свои возможности. Но либо этот инструмент подлежит существенному реформированию с учетом сделанных ошибок, либо сами народы этого региона должны искать и культивировать те инструменты демократизации, которые соответствуют их собственному представлению о методах, формах и темпах демократического развития» [4, с. 55].
Сегодня уже очевидно, что тенденции развития посткоммунистических обществ Центральной и Восточной Европы, наметившиеся в первом десятилетии XXI в., не сулят им простого и легкого решения целого ряда сложнейших экономических и политических проблем. Отнюдь не гарантировано им место в ряду самых экономически
71
развитых стран, по-прежнему невысок уровень жизни большей части населения этих государств и, наоборот, чрезмерно высок уровень социального неравенства, пока рано говорить о появлении в них стабильных консолидированных демократических режимов и эффективных политических институтов.
Тем не менее мрачные прогнозы также вряд ли оправданы, поскольку масштаб происходящих здесь социальных и политических трансформаций столь велик, что для их оценки и даже для определения релевантных критериев такой оценки прошло слишком мало времени.
Литература
1. Bunce V. Comparing East and South // Journal of Democracy. 1995. Vol. 6, N 3.
2. Селеньи И. Строительство капитализма без капиталистов — три пути перехода от социализма к капитализму // Русские чтения. Вып. 3 (январь-июнь 2006 г.). М., 2006.
3. Rupnik J. The Postcommunist Divide // Journal of Democracy. 1999. Vol. 10, N 1.
4. Новикова О. Н. Новая Европа: Трудности реализации интеграционной модели развития демократии // Актуальные проблемы Европы: сб. науч. тр. 2007. № 4: Две Европы: Процесс интеграции / ред. сост. Ю. А. Гусаров. М.: ИНИОН, 2007.
5. Леонард М. XXI век — век Европы. М., 2006.
6. Шайо А. Коррупция, клиентелизм и будущее конституционного государства в Восточной Европе // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 1999. № 1.
7. Dimitrova A., Pridham G. International actors and democracy promotion in Central and Eastern Europe: The integration model and its limits // Democratization. 2004. Vol. 11, N 5.
8 Pridham G. Political elites in Central and Eastern Europe and the E.U.'s democratic conditionality: A case of convergence? URL: http://www.iaw.uni-bremen.de/jtholen/tagungen/papers/Prigham.pdf/
9. Демократическое правовое государство и гражданское общество в странах Центрально-Восточной Европы. М., 2005.
10. Бауман З. Текучая современность. СПб., 2008.
11. Дело. 2008. 18 февраля. С. 4-5; 3 марта. С. 4-5 и др.
12. Ванштейн Г. И. Российский транзит на фоне глобальной демократизации // Демократия и демократизация на рубеже веков. М., 2001.
13. Богатуров А. Д. Понятие мировой политики в теоретическом дискурсе // Мировая политика: проблемы теоретической идентификации и современного развития. Ежегодник. М., 2006.
14. Восточная Европа в современной геополитике: сб. обзоров и рефератов / редкол.: Игриц-кий Ю. И. (отв. ред.) и др. М.: ИНИОН, 2008.
15. Шайо А. Универсальные права, миссионеры, обращенные и «местные дикари» // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 1998. № 2 (23).
16. Саква Р. Сравнительный анализ изменений политических режимов стран постсоветской Евразии // Сравнительное конституционное обозрение. 2006. № 4.
17. Janos A. C. From Eastern Empire to Western Hegemony: East Central Europe under Two International Regimes // East European Politics and Society. 1999. Vol. 15, N 2.
18. Орлов Б. С. Сращивание Западной и Восточной Европы»: Культурно-исторические аспекты проблемы // Актуальные проблемы Европы: сб. науч. тр. 2007. № 4: Две Европы: Процесс интеграции / ред.-сост. Ю. А. Гусаров. М.: ИНИОН, 2007.
19. Гиндев Е. Европейският съюз, Русия и бъдещето на Европа // Ново време. 2008. № 1.
20. Rustow D. Transition to Democracy: Toward a Dynamic Model // Trasition to Democracy / ed. L. Anderson. N.Y., 1999.
21. Крастев И. Парадокс европейской демократии // Pro et Contra. 2012. № 1-2, январь - апрель.
Статья поступила в редакцию 7 июня 2012 г.
72
