CC BY
23
УДК 811.112
Н. И. Рахманова
кандидат филологических наук, доцент,
профессор кафедры грамматики и истории немецкого языка МГЛУ e-mail: [email protected]
МЕТОНИМИЯ КАК ИСТОЧНИК СЕМАНТИЧЕСКИХ ТРАНСФОРМАЦИЙ В ДИАХРОНИИ
Определив сущность метонимии как средства выделения наиболее значимого для коммуникантов явления, признака, качества и т. д., можно предположить, что существуют сферы, где использование метонимии закономерно. Изучение этих сфер оправдано с позиций диахронии, поскольку процесс развития метонимического значения может быть скрыт с точки зрения современного состояния языка и выявлен только при специальном исследовании. Важным аспектом исследования является, наряду с этимологическим и историческим анализом, сопоставление с данными других языков. Значительную роль в процессах метонимизации играют культурный и социальный факторы.
Ключевые слова: метонимия; метонимическая модель; метонимическая деривация; диахрония.
N. I. Rahmanova
Ph.D., Professor at the Department of Grammar
and History of German, MSLU; e-mail: [email protected]
A DIACHRONIC VIEW ON METONYMY AS A SOURCE OF SEMANTIC TRANSFORMATIONS
A view on the essence of metonymy as a means of distinguishing a phenomenon, a feature or a quality most relevant to the interlocutors, gives a reason to suggest that in certain spheres metonymic transferences are predictable. A diachronic approach to these spheres is fully justified as the development of a metonymic meaning can be concealed from the standpoint of the current state of the language and revealed merely through special research. Along with etymological and historical analysis, an important aspect of research is comparison with the data received in other languages. The key role in metonymic processes is played by cultural and social factors.
Key words: metonymy; metonymic model; metonymic derivation; diachrony.
Большинство классических и современных исследований рассматривают метонимию как особого вида смысловой перенос или сдвиг значения, результаты которого являются в большей или меньшей степени регулярными или конвенциализованными. При этом обычно не
делается различий между использованием метонимии в синхронии и диахронии, в центре внимания находятся механизмы переноса и связанные с ними семантические процессы. Не останавливаясь на различных определениях этого явления, выделим в них схожее. В основе этого семантического процесса лежит выделение какого-либо признака предмета или действия (функционального, качественного, количественного, пространственного, причинно-следственного и т. д.), важного для коммуникантов (добавим: в определенный исторический период), и переносе его на другой объект / действие по ассоциации или смежности. Движущей силой этого процесса является экономия средств выражения [12, с. 97; 16, с. 121; 21, с. 16; 20, с. 189] или, как говорит Г. Фритц, семантическая экономия [12, с. 97]. Мышлению присущ синкретизм, процессу коммуникации свойственно выделение какого-либо важного признака.
Едины исследователи и в том, что механизм переноса / сдвига значения может быть описан в виде семантических моделей1, например [16, с. 121]:
• целое ^ часть: Dirndl;
• частью целое: pro Nase, Zweibeiner;
• материал ^ продукт: Brille;
• вместилище ^ содержимое: Teller (aufessen);
• действие ^ результат: Rechnung, Presse и др.
Количество моделей может исчисляться десятками, что объясняется многообразием ассоциаций, обусловливающих перенос наименования. Г. Фритц, например, видит в качестве задач дальнейших исторических исследований выявление новых моделей и факта иноязычного влияния на их наличие и образование [12, с. 101].
Представляется, что процессы метонимической деривации в полном объеме можно постичь лишь в процессе диахронического анализа разнообразных по семантике и морфологической принадлежности пластов лексики, в чем можно убедиться, знакомясь с фрагментами работ Г. Фрит-ца [12] или Р. Келлера и И. Киршбаума [13] по исторической семантике.
Как уже говорилось, традиционный путь описания процессов метонимизации - модели. Но выявление модели возможно лишь на основе большого количества эмпирических данных. Исследования
1 В работах последних лет для их описания часто вводится понятие «фрейм» [12; 16].
в области исторической семантики дают основания полагать, что определенные понятийные (концептуальные) сферы тяготеют к метонимии. Выделяемые в процессе метонимической деривации в качестве релевантных признаки или действия социально, культурно или экзистенциально обусловлены. В одних случаях это лежит на поверхности, в других требуются более подробные изыскания: именования животных (Hahn букв. «певец», ср. лат. canere «петь», русск. петух перв. «крикун, певец» [8, с. 227]), эвфемизмы (свн. ungenande «неизлечимая болезнь», букв. «неназванное») и табу (русск. леший «лесной», медведь, домовой, нем. Kobold «домовой» от Kobel «помещение (для скота)», имена собственные (Friedrich „der Friedensmächtige"), кенинги (ди. baug-broti «ломающий кольца», т. е. конунг1), социальные отношения (нем. Fürst «князь», букв. «первейший»), качества человека (нем. tapfer «смелый» из двн. tapfar «тяжелый, весомый», позднее «уважаемый» и русск. отвага от вага «тяжесть, вес, сила», так же, как и важный, уважить [8, с. 66], сфера (физического) восприятия (перенос с тактильного ощущения на слуховое, например, нем. rau «шершавый» ^ «хриплый, скрипучий» о голосе; аналогично в русском: грубая ткань ^ грубый голос) и др. Как результат мы имеем конвенциализованную метонимию - новое значение в рамках развития полисемии или, как следующий этап в развитии, - новое слово.
В процессе исторического развития языка эти семантические процессы часто затемнены. Приведем несколько примеров.
1. В древне- и средневерхненемецком слово veige отражало архаичные дохристианские мотивы судьбы, определявшей смерть или несчастье человека, и означало, как и в ряде других германских языков, «обреченный на смерть»2. Так, в тексте «Кудрун» находим: der küene veige man [15, 973,1], в поэме «Беовульф»: Wyrd oft nereâ / unfœgne eorl «Судьба часто спасает бесстрашных (точнее, "не обреченных на смерть") князей» [10, с. 572-573]. Обреченность определяла соответствующее поведение воина в битве, что и повлекло за собой формирование значения «трусливый»3. Первоначальное значение в современном языке полностью утрачено при сохранении звуковой формы.
1 См. также об аналогичных образованиях в древнеанглийском [2].
2 Ср. двн. feigi, ди. feigr „dem Tode verfallen", дс. fegi „des Todes", ас. fœgi „dem Tode nahe, bang".
3 См. подробнее [19].
2. Исходная лексическая единица не сохранилась в свободном употреблении, а только в качестве производящей основы: Vormund восходит к утраченному древнегерманскому слову mund «защита», зафиксированному также и в англо-сакс. mund «рука, защита», др.-сев. mund «рука» и предположительно родственному латинскому manus «рука», основа сохранилась в именах собственных, например Sigismund, букв. «рука победы» и в пословице Morgenstunde hat Gold im Munde.
Современное немецкое слово Beispiel «пример» представлено в двн., свн. bíspёl от spel «рассказ», древнегерманская основа, сохранившаяся гот. spill «рассказ о каком-л. событии» и в англ. gospel из godspel «слово Божье»; в свн. означает «поучительный рассказ, притча, пословица» [17]. Ф. Клуге предполагает связь с и.-е. корнем *(s)pel «громко настойчиво, убедительно говорить» и со сферами права или магического заговора [14].
Для получения более полных данных при изучении собственно семантических процессов важно привлечение и других языков: сходство в развитии значения этимологически общей основы в родственных языках, параллельное семантическое развитие неродственных основ в разных языках, влияние заимствования на развитие значения слова.
В качестве примера привлечения материала родственных языков1 приведем некоторые этимологические данные, связанные с вербализацией понятия «знание»2. Немецкий глагол wissen (как и Witz и weise) восходит к древнейшему общеиндоевропейскому лексическому слою, представленному в русском языке глаголами ведать и видеть (ср. вежды «глаза, веки», вещий, вежливый «знающий, опытный» от вежа «знаток» [8]). Этимологический анализ показывает, что его исконное значение связано именно с визуальным восприятием, а форма настоящего времени ich weiß буквально означает «я видел, (поэтому) я знаю» (ср. в готском witan «смотреть, наблюдать»). Другим примером может послужить развитие и.-е. основы *spek- «всматриваться»; в др.-инд. и др.-греч. соответствующие основы зафиксированы с тем же значением [18]; в двн. существовало прилагательное spahi, свн. spwhe, значение которого исторические и этимологические словари определяют как «умный, мудрый; хитрый, ловкий» [14, 17]: в памятнике «Песнь о Хильдебрандте»: du bist dir alter hun, unmet spaher («ты - старый
1 См. [3].
2 См. подробнее [4].
гунн, безмерно лукавый») [9, с. 151], в тексте «Куцрун»: die spwhe kou-fliute («умные / ловкие купцы») [15, 293,4]. В семантике ци. spä («предсказание») [18, с. 984] также есть составляющая «знание будущего». В данном случае можно говорить о метонимическом переносе значения на определенном историческом этапе, затем слово возвращается к исходному значению: совр. нем. spähen «всматриваться».
Второе, на что хотелось бы обратить внимание, - это сходное развитие метонимического значения у этимологически не родственных слов в разных языках.
1. В первом случае речь пойдет о метонимических отношениях, связывающих сферу «постройка, огороженное пространство, укрытие», с одной стороны, и «покой, удобство», «защищенность, безопасность» - с другой.
От глагола двн. mahhon «придавать форму, соединять» [14, с. 254] образовано существительное свн. gemach «комната, жилье» (нн. Gemach «покои»); на древних этапах развития немецкого языка оно имело и абстрактное значение «удобство, покой, отдых; счастье; уход»: daz si hete vil selten /gemach und guote spise. («лишь изредка она могла вкусить покой и достойную трапезу») [15, 1012,3-4]; Nu hat gar ein ende genomen der gemach («приятному времяпрепровождению наступил конец») [11, 2258,2]; отсюда современное значение gemächlich «спокойный, удобный». В русском языке произошел противоположно направленный метонимический перенос: первичное значение слова покои «место для отдыха» [8, с. 350].
А вот развитие семантики слов уют и уютный и немецкого behaglich «приятный, уютный, покойный» шло по образцу «убежище, укрытие» ^ «покой». Первые два образованы от слова ют «крыша, дом» [8, с. 471], (как и приют [8, с. 366] и (при)ютиться [8, с. 522]); behaglich произведено от слова Hag, свн. hac «(колючий) кустарник; изгородь» (ср. также двн. heg(g)an «огораживать (живой) изгородью», свн. hegen «огораживать» и «ухаживать, сохранять», современные значения - «охранять, оберегать, ухаживать».
В разных языках существует огромное количество производных от и.-е. основы *kei- «лежать; стан» и, соответственно, германской основы *hi- со значением «относящийся к дому, семье»1. В данном случае нас интересуют heim и geheuer. Слово heim уже в двн. зна-
1 См. подробнее [14, с. 311] и [1, с. 221].
чило «родина, дом»; прилагательное heimlich имело первоначально прямое значение «относящийся к дому», затем «родной, знакомый» и «скрытый от врагов». Прилагательное geheuer в исконном значении «относящийся к данному поселению» и уже в двн. период gehiure 1 употреблялось в переносном смысле «мягкий, милый», свн. gehiure означало «приятный, уютный». Соответствующие производные от них с отрицательным префиксом un- закрепляют метонимический перенос: двн., свн. ungehiure (si wœren wilde undungehiurre «они были дики и страшны» [15, 115,4], совр. нем. ungeheuer (устар.) «жуткий, зловещий») и unheimlich в свн. «незнакомый, чужой», совр. нем. «внушающий страх». Таким образом, восприятие чего-либо или кого-либо как враждебного, опасного рождается в понятийной сфере «находящийся за пределами дома, жилья».
2. Следующий пример связан с понятием «слово»2. Рассмотрим его метонимическую реализацию в правовой сфере. За словесными формулами, маркированными лексемами «слово», «говорить», «обещать» и подобными, стоят правовые действия - заключение брачного союза, договора между господином и вассалом, клятва в верности и др. Произнесенное слово служит символом, скрепляющим социально значимые поступки: свн. wort geben «дать слово», wort nemen «принять клятву», mit worten unde mit werken «словами и делами», nach gelobtem worte leben («держаться данного слова») и др.3. В русском языке также можно найти: обет от несохранившегося глагола об^тити «обещать», производного посредством приставки об- от в^тити «говорить, советовать», родственного словам завет и вече [8, с. 297]; слово отрок образовано с помощью префикса с отрицательным значением от рок «говорящий», т. е. «неговорящий, не имеющий права говорить (на вече)» [8, с. 319].
Словом в древности скреплялся и брачный союз. Два глагола говорения «принимают участие» в этом обряде. Двн. mahalen «брать в невесты, в жены» и gimâla «нареченная, супруга» (совр. Gemahl, Gemahlin), образованы от двн. mahal «суд» и глагола gimahalen «говорить, обручаться». От loben «клясться, обещать, договариваться»
1 Ср. тж. ас. unhiuri „unheimlich, grauenhaft" от hëore „freundlich, sanftmütig", дс. heore «geheuer»; unhiore / unhyre „nicht geheuer, furchtbar".
2 См. подробнее [5].
3 См. подробнее [5].
произошло совр. нем. Verlobung (перв. «обещание»), а в свн. зафиксированы ze man loben, ze wibe loben: Dem bin ich bevestent: ich lobete in ze einem man («с ним я связана, его я поклялась взять в мужья») [15, 770,1]; ouch lobte si ze wibe der edel künic von Niderlant («благородный король Нидерландов также поклялся взять ее в жены») [11, 615,4]. В русском языке находим целый ряд аналогов: помолвка, нареченный, сговор.
Другая важнейшая функция слова - средство (магического) воздействия. Лексика этой понятийной сферы также отличается характерными метонимическими переносами, например одно из значений свн. beruofen «околдовывать», а у современного нем. besprechen -«заговаривать (болезнь)»; в русском - заговор, врач от вьрати «говорить», т. е. «заговаривающий» [8, с. 95]. Церк.-слав. lekb «лечебное средство» (ср. также производные лекарь, лечить) заимствовано из германского *lekja- «колдун, врач», в гот. lekeis, ди. l&knir, ас. l&ce, двн. lächi, свн. lächenie «заговор, колдовство» [18, с. 658].
К и.-е. основе *ghel- «звать, кричать» восходят двн. bigalan «заговаривать», свн. gёllen «громко звучать, кричать», др.-сев. gala «петь (заклинания)», galdr «песня, заговор», от этой основы образованы нем. gellen «звучать» и galstern «колдовать», совр. диал. «кричать; сбивать с толку» (двн. galster, свн. galster «(колдовское) песнопение» [14, с. 238]).
Двн. jehan «говорить» дал производное свн. giht «заговор, заклинание», следствием которого могла быть болезнь: отсюда нем. Gicht «подагра». Интересная параллель семантического развития обнаруживается в русском языке: прилагательное оголтелый - производное от глагола оголтеть «одуреть», предположительно от несохранивше-гося слова голта «разговор», диал. оголчить «оговорить, испортить заговором, сглазить» [8, с. 303].
3. Архаичное восприятие окружающего мира часто ассоциировалось с опасностью. Бессилие человека перед стихией ярко выражено в русском слове гроза, имевшем первоначальное значение «страх, ужас», в греч. gorgos «страшный», ирл. garg «суровый» [8, с. 115] (ср. тж. угроза, грозный, угражать и т. д.). Гром и громкий звук ассоциируется с гневом, дикостью, жестокостью. Метонимическая деривация основана на причинно-следственной ассоциации: ие. ghrem-«греметь», русск. греметь, гром, греч. „wiehern, knirschen" ^ дс., двн.
grimm «дикий, жестокий» [18, с. 458], grimmig (свн. grimmec, двн. grimmig) «яростный, свирепый, лютый, жестокий» и двн., свн. gram «гневный», ди. gramr «враждебный». Аналогичное развитие можно наблюдать у прилагательного свн. grel «гневный, сильный, резкий» от свн. grelen «громко кричать», совр. нем. grell, от той же основы Groll (свн. grolle) «гнев».
Следующий пример связан с представлением о плохом, опасном, непонятном, ненормальном, поскольку оно является чужим. В этом случае осуществляется ассоциативный перенос с пространственного восприятия на отрицательную оценку состояния человека и объектов, находящихся в нем. Несчастье ждет за границами «своего»: elend первоначально «другая земля», затем «изгнание» и связанные с ним лишения и беды, наконец, совр. нем. Elend «бедственное положение, нищета»1 (ср. совр. швед. eländig «несчастный»2), в русском языке странный букв. «с чужой стороны» [8, с. 428], диво от той же основы, что и дикий [8, с. 125].
Представление о неокультуренном, чужом, враждебном пространстве реализуется в немецком языке и в двух этимологически родственных лексемах wald и wild. В этом смысле показателен пример Wilder Mann «лесовик, леший». Выражение jemanden in den Wald wünschen «проклинать, заколдовать» было известно уже в средневерхненемец-кий период, так, Вальтер фон дер Фогельвайде обратился в одном из своих политических шпрухов к Леопольду Австрийскому со словами:
Herzoge, la mich bi den liuten, wünsche mir ze velde und niht ze walde -...позволь остаться мне среди людей, не отсылай в глушь3.
Wild - «дикий, буйный, яростный, ужасный, необузданный», это значение реализуется и во фразеологизмах wild auf jmdn., etw. sein «быть без ума от чего-л. кого-л.», etw. macht jmdn. wild «что-то бесит кого-л.», halb / nicht so wild «все не так уж страшно». Что касается параллелей в русском языке, отметим, что слово свирепый в др.-рус. имело значение «дикий, некультурный» о растениях [8, с. 403] и прилагательное зверский от существительного зверь «дикое животное» [8, с. 161].
1 См. подробнее [6; 7].
2 Пример подсказан Ю. Б. Григорьевой.
3 Пример взят из: Wackernagel W. In den Wald wünschen // Zeitschrift für deutsches Altertum 2. - 1842. - S. 537-540.
Приведенные случаи - только небольшой фрагмент, на примере которого мы попытались показать, сколь сложен и интересен процесс семантического развития на основе метонимии. Однако системное описание этих явлений - дело будущего. Всестороннее диахроническое исследование не только поможет объяснить развитие полисемии на основе метонимического переноса, но и рассмотреть его в связи с другими видами семантических преобразований. Не менее интересным представляется рассмотрение роли метонии с исторических позиций в таких областях, как словообразование и грамматика.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. - М. : Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1995. - 453 с.
2. Григорьева Ю. Б. Концепция «князь (конунг)» в древнеанглийской эпической поэме «Беовульф» // Когнитивно-функциональные аспекты грамматических исследований англоязычного дискурса. - М. : ИПК МГЛУ «Рема», 2008. - С. 199-209. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та; вып. 545. Сер. Лингвистика).
3. Маркова Е. М. Семантическая эволюция праславянской лексики (на материале имен существительных). - М., 2014. - 312 с.
4. Рахманова Н. И. Историческое развитие лексики ментальной сферы в немецком языке // Альманах современной науки и образования. -№ 4 (71). - Тамбов : Грамота, 2013. - C. 156-161.
5. Рахманова Н. И. Историческая семантика как объект концептуального анализа // Русская германистика : Ежегодник РСГ. - Т. 2. - М. : Языки славянской культуры, 2006. - С. 204-211.
6. Рахманова Н. И., Цветаева Е. Н. Реализация концептуального содержания языковых единиц в диахронии // Дискурсивный потенциал грамматического компонента в различных сферах человеческого общения. - М. : Рема, 2004. - С. 130-150. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та, вып. 482. Сер. Лингвистика).
7. Цветаева Е. Н. Диффузность семантики лексемы // Функциональные проявления современных языков. - M. : ФГБОУ ВПО МГЛУ, 2013. -С. 67-72. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та, вып. 18-1 (678). Сер. Языкознание).
8. Шанский Н. М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь русского языка. - М. : Просвещение, 1971. - 542 с.
9. Althochdeutsche poetische Texte. - Stuttgart, 1992. - 359 S.
10. Beowulf. Das angelsächsische Heldenepos. Umfangreich kommentiert und mit Anmerkungen versehen von Hans-Jürgen Hube. - Wiesbaden : Marixver-lag, 2005. - 508 S.
11. Das Nibelungenlied. Nach der Ausgabe von K. Bartsch / Hrsg. von Helmut de Boor. 21. Auflage. - Wiesbaden: F. A. Brockhaus, 1979. - 390 S.
12. Fritz G. Einführung in die historische Semantik. - Tübingen : Max Niemeyer Verlag, 2005. - 249 S.
13. Keller R., Kirschbaum I. Bedeutungswandel. Eine Einführung. - Berlin - New York : Walter de Gruyter, 2003. - 169 S.
14. Kluge Fr. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. - 18. Auflage. -Berlin, 1960. - 933 S.
15. Kudrun. Mittelhochdeutsch. Neuhochdeutsch / Herausgegeben, übersetzt und kommentiert von Uta Störmer-Caysa. - Stuttgart : Philipp Reclam jun., 2010. -663 S.
16. Nübling D., Dammel A., Duke J., Szczepaniak R. Historische Sprachwissenschaft des Deutschen. Eine Einführung in die Prinzipien des Sprachwandels. -Tübingen : Gunter Narr Verlag, 2006. - 291 S.
17. PaulH. Deutsches Wörterbuch / Bearb. von A. Schirmer. - 7. Auflage. - Halle (Saale) : VEB Max Niemeyer Verlag, 1960. - 782 S.
18. Pokorny J. Indogermanisches Etymologisches Wörterbuch. - I Band. - A. Frank-ke AG Verlag Bern, 1959. - 1183 S.
19. RachmanovaN., Störmer-Caysa U. Implizite Temporalität in der Heldenepik // Опережая время. К 100-летию со дня рождения Ольги Ивановны Мо-скальской. - М. : ИПК МГЛУ «Рема», 2014. - С. 183-196. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та, вып. 4 (690). Сер. Языкознание).
20. Schmidt W. Deutsche Sprachkunde. - Berlin : Volk und Wissen Volkseigener Verlag, 1968. - 356 S.
21. SkirlH., Schwarz-Friesel M. Methaper. - 2. Auflage. - Heidelberg : Universitätsverlag WINTER, 2013. - 100 S.
