CC BY
55
УДК 316.27+340.12
МЕТОДОЛОГИЯ ФИЛОСОФСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ПРАВА:
ТРАДИЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ
© 2013 М.И. Пантыкина, доктор философских наук, профессор кафедры истории и философии
Тольяттинский государственный университет, Тольятти (Россия)
Аннотация: В статье представлен философий анализ методологических оснований познания права. Автором выявлены три методологические стратегии, сложившиеся в теории и философии права: 1) познание права как отражение; 2) познание права как конструирование; 3) познание права как конституирование (смыслообразование). В работе исследуются особенности каждой из методологических стратегий, устанавливаются границ их применения, а также делается вывод о том, что «стратегия конституирования» является наиболее перспективной, соответствующей тенденции развития неклассического типа правопонимания.
Ключевые слова: право, феноменология права, правовая онтология, субъект права, правопонимание.
Проблема методологической обоснованности познания права является одной из наиболее актуальной, определяющей перспективы развития философии права и теоретической юриспруденции. Сущность этой проблемы состоит в том, что, с одной стороны, корпус знаний о праве предстает в достаточной степени структурированным, обладающим собственной догматикой, техникой правоприменения, четко определенными предметными границами и языком. Однако очевидна и «ахиллесова пята» юриспруденции - слабая восприимчивость к новым тенденциям развития философской методологии.
Существенно позже, чем другие отрасли социальногуманитарного знания, в теории права сформировалась потребность в анализе эвристической ценности классической научной рациональности. Приходится признать, что и в философской литературе недостаточно уделяется внимания проблемам методологии познания права. Имеющимся исследованиям свойственно стремление использовать привычные теоретико-методологические подходы или распространить радикальные постмодернистские установки на сферу познания права. Думается, что в изменившихся социокультурных условиях требуется не только переосмысление сложившихся теоретикометодологических представлений о праве, но и создание такой методологической программы, которая позволила бы раскрыть внутреннюю логику изменений правовых норм, ценностей и смыслов права, представить их в контексте разнообразных процессов правовой жизни.
Нерешенность принципиальных методологических вопросов приводит к тому, что в юриспруденции неявно практикуется допущение о том, что право мыслится как объективность данность или, в терминологии Э. Дюркгейма, как «вещь», к которой кем-то и когда-то был открыт непосредственный доступ. А правовой субъект занимает наивную гносеологическую позицию, позволяющую ему пренебрегать помехами, возникающими на пути познания чистой сущности права. Это допущение лежит в основе представления о праве как форме отражения действительности общественным сознанием. Считать эту стратегию познания права единственно верной нельзя, так в истории философии, на основе сложившихся парадигм сознания, можно выделить три стратегии познания права:
1) познание права как отражение;
2) познание права как конструирование;
3) познание права как конституирование (смыслоо-бразование).
Первая стратегия сформировалась в классических теориях познания Нового времени и продолжает развиваться такими современными философскими направлениями, как научный реализм, физикализм, физиологический редукционизм, генетической эпистемологией, прагматизмом и т.д. Несмотря на очевидную специфику составляющих их теорий, их объединяет тезис о том, что знание возникает в результате воздействия объективной реальности на сознание субъекта. Развитие данного тезиса в достаточной степени представлено как в научной, так и в учебной философской литературе, поэтому в
соответствии с тематикой данной статьи, ограничимся выделением следствий, вытекающих из применения основного тезиса «стратегии отражения» применительно к познанию права:
1) право как продукт отражения социально-политических, экономических условий, наличного состояния науки не имеет внутренних источников развития;
2) право - это система «протокольных предложений», фиксирующих актуальное состояние общества, поэтому право не способствует созданию условий для его развития;
3) субъект познания не может охватить своей мыслью все проявления права, поэтому вынужден ориентироваться на включенные в его социальный опыт редуцированные образы или схемы познания и практики;
4) возможна научная вера в существование трансцендентного правового сознания («суперсервер» права: объективный дух, дух народа, правовое государство, верховный законодатель т.д.), который проявляется во все возрастающем усилении влияния права на общественную жизнь.
Эти следствия характеризуют не только господствующую естественную установку классических теорий права, но многие философско-правовые учения - от учения об общественно-правовом идеале Дж. Локка, философии права Гегеля до современной теории справедливости Дж. Роулза, либертарной теории В.С. Нерсесянца и др. Кроме того, все они содержат существенный недостаток: в процессе аргументации основного тезиса происходит потеря исходного допущения или подмена его каким-то другим. Другими словами, провозглашая возможность непосредственного познания сущности права, такие теории постепенно приходят к утверждению пред-заданности его познания предыдущими гносеологическими установками или внешними обстоятельствами.
Вторая гносеологическая стратегия - контруктивист-ская - впервые в развернутом виде была представлена в «Критике чистого разума» И. Канта. Именно он не только отождествил сознание и деятельность, но и ввел новое понимание познания как перерабатывающей деятельности, реализующейся в соединении отражения и спонтанного конструирования категорий-синтезов. Позже, как отмечает В.И. Молчанов, «Шопенгауэр повторяет аргументацию Канта, а аргументацию Шопенгауэра повторяет в свою очередь Хайдеггер. В общем виде она состоит в следующем: субъекту присущи категории как инструменты познания. Однако сама трансцендентальная апперцепция и все другие фундаментальные силы познавательной способности не схватываются с помощью категорий. Отсюда вывод - они онтологичны, ибо «не помещаются» в сфере познания» [і.].
В соответствии с «конструктивисткой стратегией» непосредственный контакт с предметом достигается в акте чувственного созерцания. Заметим, что возникающие в его процессе наглядные представления нельзя считать мышлением до тех пор, пока им не будет задана форма, которая сама же конструируется в акте созерцания априорными формами. Поскольку наглядные
представления характеризуются как непосредственное знание, то столь же непосредственно должны усматриваться как априорные формы, так и все остальные структуры познания. Как видим, здесь обнаруживается явное противоречие, разрешение которого оказывается невозможным в рамках конструктивисткой стратегии. Как, впрочем, недоступно и решение другого вопроса: как отличить полученное знание от структур символических выражений, с помощью которых они обозначаются.
Несмотря на внутренние противоречия, «конструктивистская стратегия» придала новый импульс развития методологии познания права. Во-первых, обнаруженное тождество сознания и деятельности привело к тому, что в неокантианской традиции философии права познание права стало включаться в социальный опыт, а его многообразие и способность к изменению рассматриваться в качестве условий развития социальных структур и институтов.
Во-вторых, утвердилось мнение о том, что процедуры нормообразования - это принципы и формы познания ценностной природы права. Так, например, Г. Радбрух утверждал, что, с одной стороны, строй правовой науки должен соответствовать «природе вещей». Однако с помощью традиционных научных методов в правовых явлениях не удается обнаружить исходный смысл. Его нужно «мысленно прозреть» и представить как ценность, наподобие того, как «в глыбе мрамора Микеланджело мог мысленно прозреть образ Давида, которого он из этой глыбы изваял» [2, с. 18]. Что предполагает обогащение методологии познания права методами категориального созерцания и дескрипции.
В-третьих, поскольку конструктивная познавательная деятельность является сферой воли и творчества, то в этом же ракурсе следует представлять и познание права. В частности, Г. Кельзен писал о том, что норма - это сфера должного, «смысл акта, который предписывает или позволяет и, в особенности, уполномочивает определенное поведение. Следует при этом иметь в виду, что норма как специфический смысл акта, интенционально направленного на поведение других, - это не то же самое, что акт воли, смысл которого она составляет. Ведь норма есть долженствование, а акт воли, смысл которого она составляет - бытие. Поэтому то, что происходит, когда мы имеем дело с таким актом, следует описать так: один человек изъявляет волю (хочет), чтобы другой должен был действовать определенным образом. Первая часть этого высказывания относится, к начальному акту воли; вторая - долженствованию, к норме как к смыслу этого акта» [3, с. 64]. Думается, что подобная трактовка нормы права позволяет рассчитывать, что когда-нибудь законодатели будут разрабатывать такие законы, которые станут проектами будущих правовых отношений и новых правовых объектов, создадут условия для развития вли правового субъекта и общества в целом.
В-четвертых, принципиальная неразличимость структур познания и языка является основанием для интерпретации права как текста, утверждения того, что правовые суждения непосредственно оказывают влияние на правовую практику. При этом в современных герменевтических теориях права уточняется, что нормы права - это первичный текст. Они обретают свою сущность в признании, то есть в реализации субъектами права своих прав и обязанностей на основе интерпретации и понимания правовых текстов. А.В. Поляков справедливо подчеркивает, что «в широком смысле толкование правовых текстов представляет собой социальный процесс, посредством которого происходит конституирова-ние права как такового» [4, с. 416].
В-пятых, одним из следствий конструктивисткой стратегии является распространение вопросов познания на сферу онтологии. В познании права это проявилось в создании ряда теорий, направленных на поиск исходной онтологической конструкции права. Примером подобного рода теорий является учение о базовой норме
Г. Кельзена, систематизировавшее онтогноселогические основания юридического позитивизма ХХ века. Однако непредвзятый логический анализ постулируемой им связи между любой нормой с базисной нормой обнаруживает очевидное противоречие. Так, если допустить, что действенность норм обуславливается действенностью базисной нормой, а действенность базисной нормы («реально существующей конституции») основывается на принципе минимума эффективности, измеряющегося соответствием действительного поведения человека юридическому порядку, то обоснование этого минимума эффективности требует повторного обращения к базисной норме как априорной конструкции. Как видим, в учении Кельзена проявляется основное противоречие конструктивисткой стратегии - одновременное постулирование непосредственности познания права и признание наличия априорных форм.
Этот же недостаток наследуют и современные правовые онтологии конструктивистского толка. Так в активно развиваемых коммуникативных теориях права (А.В. Поляков, А.В. Овчинников, Ю. Хабермас, Ф. Кауфманн, В. Кравиц, Н. Луман, Э. Паттаро и др.) в качестве онтологического основания постулируется коммуникация, которая фиксируется в содержании права дважды. С одной стороны, коммуникация является его субстанциональной основой права, а с другой - все элементы права (правовые субъекты, их права и обязанности, правовые нормы) также определяются как коммуникативные. Данное определение права через «удвоенную» коммуникацию кажется искусственным. Такое впечатление обусловлено не только наличием логической ошибки «круг в определении». В данном определении используется известная юснатуралистическая установка о том, что право изначально разумно, включает в себя априорные формы познания, а проблема заключается лишь в том, чтобы правовые тексты и их понимание также соответствовали требованиям разума.
Основное противоречие «конструктивисткой стратегии» познания проявляется и в частых переходах к «стратегии отражения». Возможность таких переходов связана естественным стремлением теоретиков права придать своим конструкциям статус очевидных и достоверных утверждений, найти им аналог в действительности. Например, в антропологии права А. Кожева всемирная история человечества рассматривается сквозь призмы двух универсальных форм - Права и Справедливости [5, с. 158]. При этом, с одной стороны, А. Кожев стремится описать их как объективные социальные явления, так как они предстают в философском познании права. А с другой показать, что Справедливость и Право изначально содержат в себе схему их интерпретации, задают определенное восприятие действительности. Каковы основания подобного понимания правовых ценностей? Они состоят в том, что Справедливость и Право имеют антропогенное происхождения - желания и желания желаний человека как природного существа. А. Кожев предлагает аргументы и приводит примеры, доказывающие, что в праве преодолевается животное начало в человеке. В своей совокупности аргументы образуют логический каркас тезиса о том, что Право отражает условия выживания человека в разных типах обществ, но при этом опровергают исходный замысел философа рассмотреть право как символическую форму, закрепляющую исторически приемлемые представления о социальном порядке.
За рамками конструктивисткой стратегии познания остаются без решения еще ряд вопросов, которые имеют не только теоретическое, но и практическое значение:
1) Можно ли сконструировать право с помощью интеллектуальных схем?
2) Каковы причины того, что право как символическая форма имеет власть и дисциплинирует общество?
3) Каковы границы воли законодателя?
На исследование субъектной стороны процесса по-
знания направлена следующая гносеологическая стратегия - «стратегия конституирования». Ее авторство принадлежит Э. Гуссерлю. И хотя в его работах отсутствует исследование правовой проблематики, предложенная им теоретико-методологическая программа нашла применение в трудах его последователей - философов и теоретиков права (А. Райнах, Н.Н. Алексеев, К. Кассио, Г. Гуссерль, В. Майхофер и др.).
Философский замысел Гуссерля основывается на тезисе о том, что в акте познания первично не воздействие предмета на сознание, а само сознание, которое направлено на предмет. Это позволяет рассчитывать, что предмет «покажет» свою сущность, а не скроется за внешними по отношению к нему установками. Такое восприятие предмета (интенция) обеспечивает не только непосредственную данность его сущностных характеристик, но и, благодаря инкорпорированной в него рефлексии, непосредственное «обладание» актами самого познания. Гуссерль ставит жесткие условия к организации процесса познания. Сохраняя традиционное требование системности, Гуссерль дополняет его требованиями строгой методологической выверенности и постоянной возгонки рефлексивности. Ориентированные на феноменологию исследователи не имеют права без соответствующих обоснований использовать устоявшиеся научные идеализации, но должны отдавать отчет в том «как они мыслят то, что они мыслят, и какой смысл имеют их мыслительные усилия».
Поскольку акты переживания (феноменологического восприятия) предмета всегда единичны и принадлежат человеку, их описание всегда вызывает определенные сложности. Для их преодоления Гуссерль предлагает пользоваться ясной и непротиворечивой системой методологических процедур, которые, собственно, и составляют основное содержание его учения. Кроме того Гуссерль вводит допущение о том, что ноэтические и но-эматические способы осознания многократно надстраиваются друг над другом и образуют структурную типику или смысловую структуру предмета, «которая остается нерушимой до тех пор, пока предметность осознается как именно таким образом устроенная предметность» [6, с. 124-'25]. Квинтэссенцией же феноменологии является описание познания как процесса конституирования. В отличие от кантианского конструирования, конституи-рование предполагает:
1) вычленение тех элементов опыта, с помощью которых образуются и раскрываются существенные свойства предмета как такового, но без признания определяющего влияния внешних условий;
2) предметный мир и общество не создаются из чистой субъективности (конструирование), а постигаются с учетом их существенных свойств и отношений;
3) методологическую определенность процесса смыслообразования, т.е. актов формирования ясного образа предмета: описание предмета как данности, установление его валидности (значимостных связей, производных от ценности предмета), выявление различий по отношению к другим предметам или между реальным предметом и его предметным значением;
4) определение временных условий синтетической деятельности сознания и описание фактического существования предмета в процессной логике.
Поскольку в формате одной статьи невозможно достигнуть полноты описания теоретико-методологических возможностей конститутивной стратегии познания, обратимся к демонстрации хотя бы некоторых из них применительно к решению вопросов, которые остались без ответа в рамках конструктивной стратегии. Напомним, что первый вопрос формулировался так: «Можно ли сконструировать право с помощью интеллектуальных схем?».
Отрицательный ответ на данный вопрос обосновывается тем, что в контексте феноменологического познания права идеализации являются описаниями непосред-
ственного опыта правосознания. Оно «усматривает» сущность правовых феноменов в их непосредственной данности, а не приписывает им свойства, исходя, из теоретических традиций теории права или исторических типов правопониманий. Вместо бесконечных споров о словарных определениях предлагается описание смысловой структуры права с позиции объективированных и субъективированных измерений. Например, в состав первых могут входить социальный опыт и правовые ценности. А субъективированные измерения могут быть представлены в виде субъекта права и таких его свойств, как правообязанность, правомочие и способность к суждению.
Второй вопрос имеет практическое значение: «Каковы причины того, что право как символическая форма имеет власть и дисциплинирует общество?». Вероятно, что причин может быть несколько. В рамках конститутивной стратегии очевидна одна - это особенности смыслообразования права, обусловленные, свою очередь, спецификой деятельности сознания. В частности, объяснение власти права страхом наказания и пиететом перед справедливостью, законностью следует признать производными от способности правосознания реализовываться через серии идеаций. Одни из них позволяют удерживать целостность Я, другие встраивают это Я в общую временную перспективу. Первые из них артикулируются в суждениях «и так далее», «я могу снова и снова» или «здесь как наше там» [7, с. 132-134], в которых закрепляется устойчивость «своего» мира. Другие идеации гарантируют синхронизацию объективных форм права и смыслового поля сознания индивида и реализуются в, так называемой, правовой «вменяемости» индивида. Последняя предполагает способность индивидуального сознания вырабатывать нормативно определенные смысловые композиции, формы и схемы деятельности. Нарушения феноменологического требования «ясности» временных перспектив, девальвация значимости автономной траектории развития сознания, невнимание к особенностям его внутреннего времени на практике компенсируются созданием социальных технологий «управления временем». Эти технологии, а не право как таковое, практикуются в актах консолидации и синхронизации действий субъектов права календарными сроками, государственными границами и т.д. Введение стандартов измерения времени, нормативов длительности, скорости и ритма процессов, явлений в обществе тотализирует временные перспективы и может быть использовано как одно из действенных средств дисциплинирования общества.
Ответ на последний вопрос (Каковы границы воли законодателя?) может быть предельно кратким: вопрос не имеет смысла. Фигура законодателя является правовой фикцией, такой же, как фигура юридическая лица или государственного представителя. Поэтому данный вопрос целесообразно уточнить с помощью следующих вопросов: «Каковы механизмы законотворчества и признания ценности закона?», «Каково место интереса, воли и усмотрения в законотворчестве?», «Как образуются правовые фикции?». Думается, что поиск ответов на эти вопросы открывает новое поле исследования и нестандартные ракурсы видения методологических проблем познания права.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Молчанов, В.И. Парадигмы сознания и структуры опыта //Логос. 1992. № 2. [Электронный ресурс] URL: http:// www.ruthenia.ru/logos/htisonalia/molchanov/01_paradigm.html
2. Радбрух, Г. Философия права. М.: Международные отношения, 2004. 240 с.
3. Кельзен, Г. Чистое учение о праве М.: ИНИОН АН СССР, 1987. 183 с.
4. Поляков, А.В., Тимошина, Е.В. Общая теория прав: Учебник. СПб.: Изд-во СПбГу, 2005. 472 с.
5. Кожев, А. Источник права: антропогенное желание
признания как исток идеи Справедливости //Вопросы Наука: Ювента, 1998. 160 с.
философии. 2002. № 12. С. 154-166. 7. Щюц, А. Структура повседневного мышления //
6. Гуссерль, Э. Картезианские размышления. СПб: Социологические исследования. 1988. № 2. - С. 129-137.
METHODOLOGY OF PHILOSOPHICAL RESEARCH OF LAW:
TRADITIONS AND PROSPECTS
© 2013
M.I. Pantykina, doctor of philosophical sciences, professor of the department of history and philosophy
Togliatti State University, Togliatti (Russia)
Annotation: The article presents the philosophical analysis of the methodological basis of the knowledge of law. The author identifies three methodological strategies, formed in the theory and philosophy of law: 1) the knowledge of law as reflection; 2) the knowledge of law as construction; 3) the knowledge of law as constitution (sense creation). The work explores the peculiarities of each methodological strategy, establishes the sphere of it application, the conclusion is that «the strategy of constitution» is the most promising corresponding to the tendency of development of the non-classical type of interpretation of law.
Keywords: law, phenomenology of law, legal ontology, the subject of law and interpretation of law.
УДК 519.816
УТОЧНЕНИЕ ВИДА ФУНКЦИИ ПРЕДПОЧТЕНИЯ АЛЬТЕРНАТИВ В МЕТОДЕ
АНАЛИЗА ИЕРАРХИЙ
© 2013
О.Н.Ярыгин, кандидат педагогических наук, доцент кафедры «Менеджмент организации»
М.А. Беляев, магистрант кафедры «Прикладная математика и информатика»
Тольяттинский государственный университет, Тольятти (Россия)
Аннотация: В работе рассматривается способ преодоления недостатка метода оценки согласованности матрицы парных сравнений, состоящий в замене шкалы предпочтения с помощью вероятностного сравнения альтернатив. Предложен метод оценки предпочтения с помощью имитационной модели.
Ключевые слова: метод анализа иерархий, шкала предпочтения, согласованность матрицы парных сравнений, имитационное моделирование.
Принятие решений является основой управленческой деятельности. В экономике и менеджменте часто возникают ситуации, когда приходится принимать решения в условиях неопределенности или неполноты информации о рассматриваемой системе. Структуру решения можно представить иерархией, включающей цель, критерии и подкритерии, действующих лиц с их целям, людей, на которых влияет рассматриваемое решение, и альтернативные варианты решения. Многие возникающие задачи принятия решения оказываются многокритериальными, что требует определения приоритетов критериев для формирования сводного критерия, по которому будет выбираться одна из многих альтернатив.
Метод анализа иерархий [1] позволяет найти лучший из альтернативных вариантов, распределить ресурсы между альтернативами пропорционально их приоритетам, а также может быть использован для сравнения сложных объектов в управлении качеством или в психо-лого-педагогическом тестировании [2,3]. Данный метод основывается на парных сравнениях, в совокупности позволяющих ранжировать альтернативы на основе их попарного сравнения, выполняемого экспертами. Ввиду влияния различных «человеческих факторов» сравнения альтернатив могут оказаться несогласованными друг с другом, ввиду того, что каждое парное сравнение выполняется независимо от другого, возможно в другое время. В результате получаемая матрица парных сравнений оказывается не согласованной, и метод анализа иерархий не позволяет принять обоснованное решение о рангах альтернатив. При этом согласованность матрицы парных сравнений проверяется по мультипликативному признаку, предложенному Т.Саати вместе с фундаментальной шкалой предпочтений.
В работе Т.Саати [1] так описывается согласованность парных сравнений: «В общем случае, под согласованностью подразумевается то, что при наличии основного массива необработанных данных все другие данные логически могут быть получены из них. Для проведения парных сравнений п объектов или действий при условии, что каждый объект или действие представлены в данных по крайней мере один раз, требуется ( п-1
) суждений о парных сравнениях. Из них можно просто вывести все остальные суждения, используя следующее отношение: если объект А1 в 3 раза превосходит объект А2 и в 6 раз превосходит А3, то А=3А2 и А1=6А3. Следовательно, 3А2=6А3, или А2=2А3 и А3=1/2 *А2. Если численное значение суждения в позиции (2, 3) отличается от 2, то матрица будет несогласованной» [1, с.23].
Однако такое правило противоречит организации шкалы предпочтений, используемой в методе анализа иерархий для оценки предпочтения одной альтернативы другой.
Для попарного сравнения факторов автором метода Саати предложена специальная оценочная шкала, состоящая из пяти основных и четырех промежуточных суждений. Оценки шкалы и соответствующие им суждения экспертов представлены в табл. 1
Таблица 1. Основная шкала предпочтений
Степень предпо- чтения Определение Коммент яріш
1 Равна предпочтительность Две альтернативы одинаково предпочтительны с точки зрения цели
3 Средняя степень предпочтения (слабо значимое) Опыт эксперта позволяет считать одну из альтернатив немного предпочтительнее другой
5 Умеренно сильное предпочтение (значимое) Опыт эксперта позволяет считать одну из альтернатив явно предпочтительней другой
7 Очень сильное предпочтение (очень значимое) Опыт эксперта позволяет считать одну из альтернатив гораздо предпочтительней другой
9 Абсолютное предпочтение Очевидно подавляющее предпочтение одной альтернативы другой
Значения 2,4,6,8 соответствуют промежуточным значениям уровня предпочтения.
Для дальнейшего рассмотрения введем обозначения. Пусть значение предпочтения альтернативы а над альтернативой Ь равно р , „Рь, значение предпочтения
альтернативы Ь над альтернативой c равно ц , Ь у с, значение предпочтения альтернативы а над альтернативой c равно г , „ с.
