CC BY
73
УДК 168.522 Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2013. Вып. 3
Л. В. Шиповалова
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИСТОРИИ ОБЪЕКТИВНОСТИ*
Наука и ее универсальные понятия имеют историю1. Это здравомыслие ставит перед исследователем феномена науки проблему определенности метода.
В исторической рефлексии научных понятий можно определить два возможных альтернативных подхода: антикваристский и презентистский. Данные термины были использованы в отечественной эпистемологии при обсуждении проблем историко-на-учного исследования. «Сторонники первого подхода ставят целью восстановить событие в его исторической подлинности и уникальности; сторонники второго оценивают историческое событие науки только с точки зрения современного уровня научного знания <...>. Выход из антиномии состоит в разработке таких понятий, которые позволили бы показать единство устойчивых и вариативных структур научного мышления в процессе истории» [1, с. 8].
Эти подходы могут быть обнаружены и в оправданном внимании к истории понятия объективности. В первом случае мы имеем дело с историей понятия, в которой современный смысл оно приобретает не сразу и имеет принципиальную, сохраняющуюся в современности, многозначность употребления. При этом то или иное значение слова связывается с особенностями эпохи и проясняется в историко-философском и историко-культурном контексте, в который входит и многообразие научных практик. В качестве примера можно указать на работу Л. Дэстон и П. Галисона «Объективность», в которой авторы возражают против распространения одного содержания смысла объективности на всю историю понятия, а также против интерпретации в свете какого-либо смысла понятия объективности иных ценностей, определяющих научное исследование [2, p. 28-35]. Предвидя возражения со стороны исследователей науки, не представляющих ученых без выраженного стремления к объективности, авторы утверждают, что такой подход грешит против исторической правды, предполагая использование термина там, где его не было, и против концептуальной правды, допуская отождествление истории науки с историей объективности как одним из аспектов этой истории.
Сторонники этого подхода настаивают на внимании к слову, которое обладает единством формального смысла (в данном случае объективность есть преодоление субъективности). Именно слово в его семантическом поле, в многообразных практиках его использования оказывается тем, что презентирует историю понятия. Источником этой
1 Серьезность вопроса о связи истории понятий, слов и вещей (феноменов) не позволяет раскрыть его существо в контексте данной статьи. Этому вопросу посвящены исследования, сопровождающие современную историю понятий в Германии (Р. Козеллек, Р. Райхардт и др.), Англии (Г. А. Покок, К. Скиннер), и анализ дискурса во Франции (Ж. Гийому и др.). В данном случае принципиально то, что историчность, ставшая естественным определением науки в настоящее время, не может не быть связана с историчностью понятий, репрезентирующих существо научного исследования и формирующих определенность его практик. К таким понятиям не в последнюю очередь относится понятие объективности.
* Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ. Проект № 12-03-00560.
Шиповалова Лада Владимировна — канд. филос. наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: ladaship@gmail.com
© Л. В. Шиповалова, 2013
31
историчности служит многозначность, раскрывающая себя во времени культуры или в синхронии неслучайных многообразных употреблений в современности. Это внимание к слову является определяющим и в анализе генезиса понятия научной объективности. В этом смысле рассматриваются как значимые те трансформации, которые происходят с соответствующими терминами в средневековой схоластике, в период формирования концептуальных оснований новоевропейского мышления [3].
В противоположность этому возможен так называемый презентистский анализ понятия, в рамках которого взятый за основу современный смысл обнаруживает свое присутствие в традиции. При этом стремление к объективности утверждается и там, где содержание этого стремления еще не обозначено соответствующим словом. Например, в статье, посвященной проблеме объективности в работах Ф. Бэкона, историк философии П. Загорин заявляет, что, несмотря на то что английский философ не использовал слово объективность, будет вполне законно полагать, что он утверждал его смысл. Бэконовская идея объективности должна быть рассмотрена как очищение знания от препятствий в стремлении к истине [4, р. 386]. Его понятие объективности не должно связываться с отсутствием заинтересованности, сознательным подавлением себя, т. е. с теми смыслами, которые вкладывает в употребление этого слова последующая научная традиция. Словарные значения объективности, с которыми работает автор, соотносятся им со словами, обозначающими в прошлом справедливое (сНкаюз), равное по качеству и по праву (aequum). Тенденции же выстраивать непредпосылочное, необходимое, абсолютное и, следовательно, объективное знание можно, по мнению автора, найти в текстах Платона и Аристотеля, а также у греческих и римских историков в их выраженном стремлении к «нерушимой истине» [4, р. 379-380].
Следующий пример презентистского подхода относится к отечественной эпистемологии, которая часто принимает предпосылку объективности как базовой характеристики научного знания, не ставя вопроса о ее исторической определенности, связывая и почти отождествляя объективность с истиной. Так, Е. А. Мамчур, проясняя проблему объективности в квантовой механике, выделяет в качестве основного смысла термина (и соответственно проблемы) объективность — «адекватность теории действительности, ее истинность» [5, с. 27]. Нельзя сказать, что связь понятия истинности и понятия объективности не имеет оснований в истории научных понятий. Однако эта связь не предполагает их отождествления. В. С. Лекторский, совершив краткий экскурс в историю понятий «субъект» и «объект», отметив их позднее происхождение и изменение смысла, делает вывод о несостоятельности попытки «ставить факт наличия проблемы субъекта-объекта в зависимость от факта употребления философом самих терминов». «Если мы договорились, исходя из современного смысла термина, под проблемой субъекта-объекта в теории познания понимать проблему отношения познающего к познаваемому, то и при изучении истории философии мы должны искать эту проблему там, где обнаруживается вопрос о том, что представляет собою познавательное отношение, не обращая внимание на то, в какой терминологии выступает эта проблема у того или иного философа» [6, с. 5].
Такую же предпосылку реконструкции на основании смысла, но не слова можно найти и в текстах активных «борцов» с объективностью научного знания. В частности, Р. Рорти, предлагая заменить в критериях легитимации современных научных исследований ценность объективности ценностью солидарности, определяет первую в контексте репрезентативизма, возникновение которого обнаруживает еще в античности [7, р. 21].
32
Нет сомнения в легитимности второго подхода. Так, П. Загорин утверждает, что в историческом исследовании можно прослеживать не только эволюцию имени, но и, в качестве отдельной задачи, эволюцию смысла, устанавливая родство значения и близость исследовательских интенций в различные эпохи. Так происходит, например, и тогда, когда мы называем наукой исследования, имевшие место в античности и в эпоху Возрождения. Такого рода концептуальные трансляции не могут быть недопустимы. Они могут, выявляя интеллектуальных и терминологических предшественников того или иного понятия выстраивать определенный диалог в традиции. В этом единстве смысла скрыто многообразие возможностей его выражения, находящихся в дополнительности друг к другу, возможностей уже реализованных или еще нет. Однако нельзя не указать и на иную, идеологическую функцию такого методологического жеста.
Гипостазирование смысла объективности может быть связано с наличием выраженной эпистемологической позиции, которая сопровождается не столько однозначной определенностью концептов, сколько приданием им образцового, классического значения. Поиск предшественников, который осуществляет история смысла без привязки к истории имени, утверждает современный смысл в качестве вневременного, связывая его с любым возможным исследовательским жестом, выраженным в любой конкретной языковой форме. Позитивный момент — ясность в отношении собственной позиции, очевидно, сопровождается негативным — возможностью впадения в догматизм и односторонность, неспособностью к критике собственной предпосылочности и к конструктивному сотрудничеству с теми, кто мыслит по-другому. Идеологической эта установка оказывается тогда, когда используется в качестве орудия в «научной войне», в критике иного «необъективного научного исследования», в критике его смысла как бессмысленности.
Итак, методологические основания истории понятия объективность различены. Остается воспроизвести вопрос-задачу о поиске «единства устойчивых и вариативных структур», прозвучавший в начале.
Конечно, нельзя не предположить захваченность современным смыслом проблемы, связанной с понятием, которая инициирует и его историческую реконструкцию. Отрицание этого было бы слепотой по отношению к собственным установкам. В этом существенная методологическая правота презентизма. Цель истории по определению Р. Дж. Коллингвуда — познание самого себя. В этом смысле философское изучение истории понятия всегда предваряет осмысление проблемной ситуации настоящего. Вопрос состоит в том, предполагает ли проблемная ситуация единство (единственность) смысла? Проблемная ситуация традиционно понимается не просто как несогласованность и многообразие смыслов, не просто как проблематичное единство многообразия; она предполагает необходимость поиска единства, поскольку оно определяет идентичность ищущего. В данном случае — идентичность современного ученого, который связывает определенность своего научного опыта с характеристикой объективности. Однако вопрос об идентичности, всегда звучащий из настоящего, может иметь различные способы ответа. Первый — утвердить собственную идентичность, «обнаружив» присутствие в истории одного современного смысла. Второй — найти в истории alter ego. Об этом втором способе как задаче исторического исследования пишет эпистемолог А. Мегилл. Историкам «следовало бы обратить внимание на критическое измерение самой исторической дисциплины. Вместо того чтобы поддерживать идентичности с помощью обращений к прошлому, историки должны выдвинуть на первый план то, что
33
разделяет прошлое и настоящее. Задача здесь в том, чтобы показать не преемственность между прошлым и настоящим, а наоборот, показать, что в прошлом содержатся разнообразный набор альтернатив, неиспользованных возможностей, невыбранных путей» [8, с. 449].
В этом втором способе ответа на вопрос, звучащий из настоящего, — определенная правота антикваристского подхода, который позволяет историческому описанию понятия объективности быть не просто способом подтверждения собственной эпистемологической правоты, но обращением к тому, что «контрфактично», к иной прошлой смысловой возможности. А формальное единство современного и прошлого слова в его семантическом поле — поддерживает возможность поиска дополнительности (но не единства) его смыслов в истории. Любопытно, что контекстом размышления А. Мегил-ла о критической функции исторического описания является идея Л. Фон Ранке о том, что история должна быть объективной, т. е. описывать то, что имело место на самом деле (прошлое событие, прошлое автономное существование понятия). И возможность такой объективности исследования обнаруживается, завязывается именно в настоящем, поскольку проблематичная ситуация есть уже видение своего иного. Нужно только найти нравственные силы, идентифицируя себя с одним смыслом и видя парадоксальное присутствие иного, именно этот иной смысл, в странной предположительной дополнительности к собственному, искать и прояснять в истории.
Именно тогда обнаруживается совместимость двух, казалось бы, альтернативных подходов. Эта совместимость присутствует в качестве исследовательской задачи, предполагающей, с одной стороны, обнаружение в настоящем проблемы, связанной с противоречивым звучанием значимого понятия и, с другой — с поиском исторического базиса и для иного, противоречащего собственному, смысла. И именно тогда философское историческое исследование понятия объективности может претендовать в современности на статус научной объективности.
Литература
1. Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М.: Наука, 1982. 126 с.
2. Daston L., Galison P. Objectivity. N. Y.: Zone books, 2010. 502 p.
3. Dear P. From truth to disinterestedness in seventeenth century // Social Studies of Science. 1992. N 22. P. 619-631.
4. Zagorin P. Francis Bacon's concept of objectivity and the idols of the mind // The British Journal for the History of Science. 2001. N 34. P. 379-393.
5. Мамчур Е. А. Образ науки в современной культуре. М.: Канон +, 2008. 400 с.
6. Лекторский В. А. Проблема субъекта и объекта в классической и современной буржуазной философии. М.: Высшая школа, 1965. 124 с.
7. Rorty R. Objectivity, Relativism and Truth. Cambridge University Press, 1991. 226 p.
8. Мегилл А. Историческая эпистемология. М.: Канон +, 2007. 480 с.
Статья поступила в редакцию 12 марта 2013 г.
34
