CC BY
93
УДК 316.347
Барбашин Максим Юрьевич
кандидат социологических наук, зав. сектором этносо-циологии Южнороссийского филиала Учреждения Российской Академии Наук ИС РАН (ЮРФИС РАН) тел.: (905) 478-93-51
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ И КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ НЕОИНСТИТУЦИОНАЛЬНОГО ПОДХОДА В СОВРЕМЕННЫХ ЭТНОСОЦИАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
В статье анализируются основные методологические и концептуальные возможности, которые предоставляет неоинституционализм для изучения этносоциальных процессов в современном мире. Рассматривая социологическую историю формирования неоинституционализма в социальных науках, автор подчеркивает большой методологический и эвристический потенциал этого подхода в изучении этногенеза и этноконфликтов.
Ключевые слова: этносоциология, методология, этнич-ность, метод, идентичность.
Barbashin Maksim Yurievich
PhD in Sociology, Head of Ethnic Sociology Sector of South Russian Affiliated Branch of the Institute of Sociology of the Russian Academy of Sciences tel.: (905) 478-93-51
METHODOLOGICAL AND CONCEPTUAL OPPORTUNITIES OF NEO-INSTITUTIONAL APPROACH IN CONTEMPORARY ETHNIC SOCIAL STUDIES
In the article the main methodological and conceptual opportunities which the Neo-institutionalism provides for contemporary ethnic social studies in the modern world are analyzed. Considering the sociological history of the Neo-institutionalism formation in social sciences the author emphasizes the main methodological and heuristic potential of the approach in ethnogenesis and ethnic conflict studies.
Key words: ethnic sociology, methodology, ethnicity, method, identity.
Неоинституционализм - это совместное порождение социологической и социальнопсихологической мысли послепарсоновского периода в развитии западных социальных наук и математического аппарата теории игр, адаптированного экономистами в 1930-1950-е гг. для анализа рациональности в обществе.
Неоинституционалисты традиционно подчеркивают роль нематериальных факторов в социальных процессах. Отрицая этику прогрессизма и свободного развития в ценностном плане, это социологическое направление основывается на предположении, что общество состоит из рациональных интеракций, происходящих в институциональном контексте и образующих зоны «локальной уверенности».
В разработке неоинституциональной методологии одним из лидирующих направлений является «Блумингтонская школа» лауреата Нобелевской премии в области экономики за 2009 г. Э. Остром [1, с. 95-96] и ее сотрудников и учеников (М. МакГиннес [2], В. Остром [3, с. 193-202], Э. Поти [4, с. 57-79], А. Соейер [5, с. 230-45], Дж. Уолкер [6, с. 404-17] и др.).
Придерживаясь утилитаристского стремления использовать достижения социальных наук на пользу общества, неоинституционалисты применяют глубинные описательные методы, которые можно назвать социально-статистическими. Используя финансовую поддержку основных американских фондов, Э. Остром и ее коллеги провели большое количество исследований «case study» [7, с. 2624-33].
Проанализировав множество неурегулированных социально-экологических конфликтов в государствах Азии, Африки, Латинской Америки, неоинституционалисты конкретизировали ключевую социальную ситуацию, в которой члены сообщества не могут договориться по поводу эффективного использования общего ресурса: леса, реки, побережья, колодца и т.п. Ее критичность определялась отсутствием социального доверия, слабостью горизонтальных межличностных контактов, неэффективностью внутреннего мониторинга, с одной стороны, и рационализацией ресурсоориентированного поведения социальных агентов, с другой.
Индивидуальный эгоизм социальных агентов и их нежелание и/или неготовность совместно заботиться об имплицитно принадлежащей им собственности сопровождаются деградацией социально-природных систем и ростом социально-психологической аномии. В терминах теории игр результатом становится «равновесие Нэша»: пока единственной мотивацией игроков является эгоизм, они не прекратят экстенсивное использование общих ресурсов до их полного разрушения или истощения [8, с. 1283-308].
Неоинституционалисты отказались от индивидуального солипсизма: поскольку в некоторых сообществах социальные агенты все-таки смогли договориться по поводу охраны, мониторинга и передачи друг другу индивидуальных прав на использование общих ресурсов, проблема заключается не в социальных действиях или эгоистичном отношении отдельных индивидов. Сложности носят структурный характер: необходимые институты или не побуждают социальных агентов сле-
дить за общей собственностью, или вообще отсутствуют, что провоцирует оппортунистское поведение даже у первоначально экологически и альтруистически ориентированных индивидов.
В случае невозможности разграничения прав социальных агентов на общий ресурс очевидным выходом, предлагаемым экономической наукой, является приватизация. Либеральные экономисты исходят из преимущества рынка над любой нерыночной формой организации экономических отношений, и указывают, что необходимо на законодательном уровне определить права собственности [9]. Дальше собственник устанавливает правила использования ресурса для потребителей, находясь под государственным антимонопольным, потребительским, санитарным и техническим контролем.
Собственник должен за счет ренты, извлекаемой из ресурса, обеспечить его сохранность. Однако в традиционных социумах фактически отсутствует доступ к современной правовой, страховой, банковской или финансовой инфраструктуре. Низкая степень монетизированности традиционной экономики, ее социокультурная погруженность в бартерные и неформальные отношения патримониального характера не позволяют четко зафиксировать институты частной собственности в общественных отношениях.
Подчеркивая значимость правил взаимодействия между социальными агентами, неоинституционалисты указывают, во-первых, институты концептуализируются в основном как наборы позитивных (побуждения) и негативных (правил) мотиваций для индивидов, при этом динамику поведения в рамках этих моделей обеспечивает индивидуальная максимизация полезности [10, с. 45].
Во-вторых, как утверждает неоинституционализм, институты, понимаемые как используемые правила, потенциально могут смягчить социальные дилеммы, которые мешают коллективным действиям.... Институты аналогичны правилам игры в конкурирующем командном спорте. То есть, институты состоят из формальных письменных правил, а также наиболее типичных неписьменных кодов поведения, которые поддерживают и дополняют формальные правила [11, с. 89-90].
Э. Остром и ее коллеги сделали следующий вывод: не допустить ситуаций экстенсивного и бесконтрольного использования природных ресурсов и связанных с этим распадов социетальных связей внутри сообщества может определенная конфигурация институциональных отношений. Она включает определенные институты, которые неоинституционалисты [12, с. 137-174] называют правилами входа и выхода, процедурными и информационными правилами, правилами мониторинга с соответствующим наказанием виновных в их несоблюдении.
Только плотная институциональная сеть может не допустить или, как минимум, смягчить негативные социальные и экологические последствия трагедии «общих выпасов». Это понятие означает агрегированную совокупность ситуаций, когда индивидуальное эгоистичное поведение приводит к разрушению самого пространства, в котором индивидуальный эгоизм возможен.
Неоинституционализм стал попыткой отрефлексированного социологического ответа на вопрос - как удержать социальную и экологическую ситуацию в традиционных сообществах в стабильности в условиях общественного неравновесия, не прибегая к дискредитировавшим себя политическим и экономическим инструментам приватизации, монетизации и пр.
Определив рамочную методологическую конструкцию и апробировав ее на социальноэкологических процессах, исследователи постепенно расширили предметное поле неоинституцио-нального интереса. Как «общий ресурс», который для сохранения нуждается в институциональном регулировании, социологи стали анализировать знание [13], глобальные климатические изменения [14, с. 27-36], социальные идеи и артефакты [15, с. 111-45] и пр. Однако методологические возможности по использованию неоинституционального подхода в этносоциальных исследованиях по-прежнему остаются нераскрытыми [16, с. 110-117].
Неоинституциональное понимание этноидентичности подразумевает ее рассмотрение как «общего ресурса», к анализу которого можно применять принципы изоморфизма, сформированные в соответствии с реалистическими моделями социальной экологии и социологии институтов.
Изоморфизм - это исторический результат институциональной адаптации. Правила, которые в ходе многочисленных интерпретаций обретают привычный для общества нормативный вид и культурно одобряемую форму, получают общественную поддержку. Такие правила проще передаются следующим поколениям по сравнению с институтами, противоречащими предыдущему социальному опыту и генерационная трансмиссия которых затруднена.
Институциональный изоморфизм схож с используемым Ж. Делезом [17] понятием «кальки», т.е. воспроизводством одних пространственных паттернов и симметрий в разных социальных структурах. Он означает структурную эквивалентность институциональных элементов, занимающих схожие позиции в социальной структуре, они «схожи в той степени, в какой обладают схожим паттерном отношений с теми, кто занимает другие позиции» [18, с. 183].
Изоморфность не зависит от культурной, политической или исторической специфики общества. В этносоциальной сфере она предполагает, что институты этничности одной этногруппы по-
хожи на институты этничности другой группы больше, чем, к примеру, на институты управления в том же социальном пространстве, в котором действует этнос.
По мнению Ч. Тилли, «репертуар коллективных действий, имеющийся у людей, удивительно ограничен», а институты принимают «четко структурированные формы, знакомые участникам» [19, с. 151]. Новые институты структурируются так, чтобы соответствовать бихевиоральным стандартам привычным для других этногрупп. Во многом выживание этногруппы зависит от ее способности обеспечить институциональный изоморфизм в соответствии с действующим изоморфическим давлением.
Применение неоинституционального подхода в анализе этносоциальных процессов предполагает необходимость использования методологических достижений теории рационального выбора. Эта теория, будучи в целом независимым междисциплинарным направлением, изучает рациональные микрооснования институтов, т.е. процессы «акторной максимизации», представляющие собой «источник дедуктивной силы теории рационального выбора» [20, с. 309-35], посредством которых институты конструируются социальными агентами для поддержания социального равновесия.
Как заметил Дж. Бьюкенен [21], анализ институциональной системы необходимо начинать с предположений, какие социальные стратегии выберут индивиды, которые расчетливы, разумны, логичны, эгоистичны и действия которых носят рациональный характер.
Теория рационального выбора основывается на методологических предпосылках индивидуализма эпохи Просвещения, предполагающих, что индивидуальный агент является «элементарным» кирпичиком. Другие положения теории рационального выбора состоят в том, что индивиды действуют так, чтобы получить максимальную выгоду при минимально затраченных усилиях, постоянно подсчитывая издержки и преимущества, стремясь справиться с проблемой «эндогенных предпочтений» и учитывая «непредвиденные и спонтанные» последствия своих действий. Это так называемый «оптимум социального поведения». Индивиды не обязательно его достигают, но стремятся «занять позицию как репрезентативные участники в последовательности ожидаемых коллективных выборов. Поэтому они могут эгоистично действовать, как если бы выбрали правила для социальной группы» [22, с. 93].
Сторонники теории рационального выбора изучают модели «ситуаций», которые включает в себя социальные институты, поведение, соответствующее правилам, а также «ситуации, в которых наблюдаемое поведение отличается от того, что предсказывает общая теория» [23, с. 374].
Согласно этой теории, этноидентификация - это «репертуарную роль», которую сознательно рассчитали заинтересованные индивиды или группа [24, с. 137]. Она помогает успешно преодолеть «проблему безбилетника», связанную с неучастием людей в массовых движениях и коллективных действиях и подразумевающую отсутствие справедливого и честного распределения внутригрупповых функций.
Источником стратегического безразличия широких слоев населения по отношению к инло-кальному участию является отсутствие «восприятия важных последствий, которые проецируются за пределы людей и ассоциаций, непосредственно создающих их» [25, с. 39].
Общественное безразличие часто вознаграждается. Рациональный индивид предпочитает не нести бремя расходов для поддержания группы даже с благородной целью в обстоятельствах, когда его вклад в результат незначителен, и когда он сможет воспользоваться будущими благами, не прилагая особых усилий. Он будет «зайцем», едущим за счет других [26].
Поскольку в социальных дилеммах велико желание воспользоваться результатами чужого участия, рациональный индивид, удовлетворяющий эгоистические потребности, предпочитает избегать действий с нечетким будущим результатом и «отсроченным вознаграждением», особенно, если они требуют значительных затрат времени и ресурсов.
Преодоление «проблемы безбилетника» обычно связывают с повышением стоимости входа и выхода, созданием институтов простого и привилегированного внутригруппового членства, формальной социализации и легитимного лидерства.
Создавая из социальной ситуации, в которой индивиды действуют независимо друг от друга, ситуацию, в которой они выбирают скоординированные стратегии, чтобы получить общее блага или уменьшают общий вред [27, с. 12], высокая стоимость входа в сообщество обеспечивает позитивную внутригрупповую идентичность. Она отсеивает тех, у кого слабая приверженность общим целям или кто желает бесплатно воспользоваться коллективными благами.
Социальные дилеммы воплощают в себе разрыв между непосредственными и эгоистичными рациональными действиями, которые обеспечивают человеку набор требуемых благ и преимуществ, и стратегическими индивиду с «отложенным вознаграждением», имплементируемыми для сохранения групповой идентичности. Эти дилеммы описывают потенциальный внутригрупповой конфликт между индивидуальным и общим интересом. Они «... возникают тогда, когда люди сталкиваются с альтернативными возможностями действий между краткосрочным выбором в свою пользу и тем, который, если
его выберет большая часть группы, принесет пользу всем» [28, с. 582-600].
Структурная неразрешенность социальных дилемм служит причиной перманентного дизайна и редизайна новых институтов. Институт - это «субъект той самой проблемы побуждений, которую он должен решить» [29, с. 395].
Социальные дилеммы изучаются в рамках теории коллективных действий, которая исходит в методологических основаниях из признания факта значимости «коллективных решений... для определения, принуждения, продолжения, или изменения действий, санкционированных институциональными соглашениями. Как и индивидуальные стратегии, коллективные решения - это планы будущих действий. Но в отличие от индивидуальных стратегий, коллективные решения навязываются на несогласных с ними индивидов» [30, с. 45-46].
Первое поколение теорий коллективных действий, разработанных в 1940-1950-е гг. в рамках структурного функционализма, критиковались американскими социологами за аксиологическую наивность и веру в спонтанное объединение социальных агентов для реализации общих целей. Хотя функционалистские предпосылки не являются абсолютно неправильными, с их помощью можно описать только ограниченное количество этносоциальных процессов. «В центре теорий первого поколения лежат представления о человеке как эгоистичном, атомизированном и полностью рациональном. В реальности люди не живут в атомизированном мире. Многие проблемы коллективных действий встроены в уже существующие сети, организации или другие длительные отношения между людьми. Во-вторых, предпосылка универсального эгоизма постоянно не подтверждалась полевыми и экспериментальными эмпирическими исследованиями ... [поскольку] многие люди принимают во внимание также интересы других» [31, с. 334-52].
В последующих теориях в 1970-1980-е гг. уже подчеркивалась социальная роль и институциональные возможности «общественных предпринимателей». Они стремятся к извлечению «политической прибыли», увеличению собственной дистрибутивной доли и манипулированию существующими правилами в свою пользу. Пересмотр методологических установок «первых» вариаций теорий коллективных действий подразумевает методологическую критику структурализма и постструктурализма, в которых индивидуальный субъект не рассматривается как значимый фактор, а также эссеншиализма, где социальные агенты действуют в соответствии с объективными историческими потребностями и факторами.
Теории коллективных действий второго поколения методологически стали более усложненными, включающими в себя математическую многоуровневость [32, с. 539-46] и шумпетерианский эволюционизм [33, с. 13-29]. Не решенными в них остаются, во-первых, вопросы определения коллективных дилемм и общих ресурсов. Эти понятия стали расширенными. Во-вторых, проблема устойчивости институтов. Во внимание редко принимается тот факт, что институты являются объектом политической и социальной борьбы и соперничества. Третья не решенная проблема - это трансформация институтов и их распад.
В анализе этносоциальных процессов неоинституционализм выглядит перспективным. Однако цели современных неоинституциональных исследований заключены между Сциллой традиционных задач позитивистской науки и Харибдой недостаточности подходов коллективных действий и рационального выбора, встроенных в методологическое поле неоинституционализма. Для неоинституцио-нального поворота в социологическом изучении этносоциальных процессов требуются новые «эпистемологические манифестации», лучше соответствующие современным задачам, а также четкое представление о том, как именно получать институциональное знание и как должен выглядеть желаемый результат, в том числе, какой аудитории и в каком виде он должен быть представлен.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ
1. Aligica P.D. Elinor Ostrom - Nobel prize in Economics 2009 // Economic Affairs. 2010. № 30(1).
2. McGinnis M. Polycentric Games and Institutions: Readings from the Workshop in Political Theory and Policy Analysis. Ann Arbor, 2000.
3. Toonen T. Resilience in Public Administration: the Work of Elinor and Vincent Ostrom // Public Administration Review. 2010. № 70(2).
4. Poteete A. Analyzing the Politics of Natural Resources: From theory of property Rights to Institutional Analysis and Beyond // Environmental Social Sciences: methods and Research Design, ed. Ismael Vaccaro, Eric Smith, and Shankar Aswani. New York, 2010.
5. Sawyer A. Social Capital, Survival Strategies, and Their Potential for Post-Conflict Governance in Liberia // Guha-Khasnobis B., Kanbur R, Ostrom E. Linking the Formal and Informal Economy: Concepts and Policies. Oxford, 2006.
6. Ostrom E, Walker J. and Gardner R. Covenants with and without a Sword: Self-Governance is Possible // American Political Science Review. 1992. № 86(2).
7. Ahn T.K., Ostrom E. and Walker J. A Common-Pool Resource Experiment with Postgraduate Subjects from 41 Countries // Ecological Economics. 2010. № 69(12).
8. Myerson R.B. Nash Equilibrium and the History of Economic Theory // Journal of Political Economy. 1999. № 81.
9. Де Сото Э. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М., 2004.
10. Peters B.G. Institutional Theory in Political Science: The «New Institutionalism». London, 1999.
11. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997.
12. Crawford S.E.S. andE. Ostrom. A Grammar of Institutions // Understanding Institutional Diversity ed. Elinor Ostrom. Princeton, 2005.
13. Hess C. and Ostrom E. eds. Understanding Knowledge as a Commons: From Theory to Practice. MIT Press, 2007.
14. Ostrom E. A Multi-Scale Approach to Coping with Climate Change and other Collective Action problems // Solutions. 2010. № 1(2).
15. Hess C. and Ostrom E. Ideas, Artifacts and Facilities: Information as a Common-Pool Resources // Law and Contemporary Problems. 2003. 66(1&2).
16. Барбашин М.Ю. Неоинституциональная концепция этничности в контексте основных направлений современной этнологии // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 12.
17. Делез Ж. Критика и клиника. СПб., 2002.
18. Powell W.W. Expanding the scope of institutional analysis // The New Institutionalism in Organizational Analysis / ed. by W.W. Powell and P.J. DiMaggio. Chicago, 1991.
19. Tilly C. From Mobilization to Revolution. Reading, MA, 1978.
20. Coleman J. Social Theory, Social Research, and a Theory of Action // American Journal of Sociology. 1986. № 91(1).
21. Buchanan J. Cost and Choice: An Inquiry in Economic Theory. Indianapolis, 1999.
22. Buchanan J. Natural and Artificial Man // Brennan H.G., Tollison R.D. eds. What Should Economists Do? Indianapolis, 1979.
23. Thelen T. Historical institutionalism in comparative politics // American Review of Political Science. 1999. № 2.
24. Скворцов Н.Г. Социальная природа этничности: социологический и социально-антропологический аспекты: дис. ... д-ра социол. наук. СПб., 1997.
25. Dewey J. The Public and its Problems. Chicago, 1946.
26. Олсон М. Логика коллективных действий // Общественные блага и теория групп. М., 1995.
27. Ostrom E. Converting Threats into Opportunities. The 2005 James Madison Award Lecture // PS: Political Science and Politics. 2006. № 39(1).
28. Crawford S.E.S. and Ostrom E. A Grammar of Institutions // American Political Science Review. 1995. № 89, 3.
29. Bates R.H. Contra Contractarianism: Some Reflections on the New Institutionalism // Politics and Society. 1988. № 16.
30. Ostrom E. Governing the Commons: The Evolution of Institutions for Collective Action. Cambridge, 2003.
31. Frey B.S. How Intrinsic Motivation is Crowded Out and In // Rationality and Society. 1994. № 6.
32. Van laerhoven F. Governing Community Forests and the Challenge of Solving Two-level Collective Action Dilemmas -a Large-N Perspective // Global Environmental Change. 2010. № 20(3).
33. Kuhnert S. An Evolutionary Theory of Collective Action: Schumpeterian Entreneurship for the Common Good // Constitutional Political Economy, 2001. № 12.
