CC BY
34
УДК 81’373,4
О. Н. Кондратьева
Кемеровский государственный университет ул. Красная, 6, Кемерово, 650043, Россия E-mail: [email protected]
МЕТОДИКА ОПИСАНИЯ КОНЦЕПТОВ В ДРЕВНИХ ТЕКСТАХ
Концепты являются исторически изменчивыми образованиями. Для того чтобы проследить их эволюцию, необходимо изучать структуру концептов, зафиксированную в древнейших памятниках письменности. Методике подобного описания концептов и посвящена данная статья. Возможности предлагаемой методики демонстрируются в ходе анализа концепта «гнев» в древнерусских текстах.
Concepts are historically changeable mental representations. In order to trace their evolution, it is necessary to study their structure as represented in ancient written monuments. This article looks at one of the methods of such an investigation. Illustrations are selected from ancient Russian texts.
Одной из наиболее ярких особенностей современного языкознания является возникновение и интенсивное развитие новых лингвистических направлений в рамках новой антропоцентрической парадигмы. Безусловным «лидером» в этом плане являются концептуальные исследования, находящиеся на пересечении двух новых лингвистических направлений - когнитивной лингвистики и лингвокультурологии. Именно данной тематике посвящено преобладающее количество последних конференций, организованных лингвистических ассоциаций и научных сообществ, изданных статей, коллективных трудов и монографий. Таким образом, моделирование концептов является одним из наиболее активно развивающихся направлений современной филологии, формируется совершенно особая область научного знания - концептология.
Концептология - это «наука о концептах, их содержании и отношении концептов внутри концептосферы» [Карасик, Стернин, 2005. С. 4]. Объектом исследования становятся универсальные, национальные и индивидуальные концепты в синхронии и диахронии. В России в данный момент существует несколько научных школ, в каждой из которых разрабатываются теоретические и методологические проблемы лингвоконцептологии, осуществляется описание отдельных концептов или групп концептов на разнообразном языковом материале. При определенных различиях в понимании сущности концепта, различии в методах и приемах описания концептов единым
для всех является понимание концепта как единицы сознания, реализующейся в языке, и моделирование структуры концепта посредством анализа языковых репрезентантов концепта, уяснение его национальной специфики. Наиболее активно в русле лингвоконцептоло-гии работают четыре региональные научные школы - Волгоградская, Воронежская, Кемеровская и Краснодарская школы лингвокон-цептологии. Работы представителей названных школ стали основой для уникального издания - «Антологии концептов» [2005].
Основные положения Кемеровской научной школы представлены в серии «Концептуальной исследования», включающей в свой состав сборники трудов, монографии, учебные пособия, редактором которых выступает руководитель школы М. В. Пименова. Одним из основных направлений кемеровской научной школы является исследование концепто-сферы внутреннего мира человека (М. В. Пименова, Е. А. Пименов, О. Н. Кондратьева,
Н. М. Сергеева, С. А. Сергеев, Е. П. Бондарева, Е. А. Мошина и др.).
Настоящая статья посвящена методике описания концептов, отраженных в древних памятниках письменности, в частности в текстах Древней Руси. Задача описания структуры концептов древнейшего периода является одной из основных. Современная линговоконцептология накопила определенную информацию в синхроническом аспекте об отдельных концептах и способах их объективации в различных языках и культурах, диахронический же пласт струк-
ББЫ 1818-7935. Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. Том 4, выпуск 2 © О. Н. Кондратьева, 2006
туры концепта лишь намечен и нуждается в серьезной разработке. Как отмечает
В. В. Колесов, «мы должны понять и т о, ч т о именно и к а к и м о б р а з о м когда-то открывали для себя наши предки, восстановить, хотя бы в общих чертах, картину их познания мира» [Колесов, 2000. С. 8].
Необходимость изучения концептов, зафиксированных в древних текстах, определяется самой сущностью концепта, являющегося исторически изменчивым образованием. Как отметил Ю. С. Степанов, структура концепта включает три основных слоя: этимологический (внутренняя форма), пассивный (исторический) и активный (актуальные признаки). Каждый из слоев формируется у концепта в соответствии с изменением культурно-исторического окружения и сменяет один другой [Степанов, 2001. С. 44]. При этом внутренняя форма и так называемый «пассивный слой» во многом определяют и современное состояние концепта и даже, в некоторой степени, его дальнейшее развитие.
При выявлении и описании структуры концептов была взята за основу с некоторыми дополнениями методика, разработанная М.В. Пименовой [1999], дополненная и апробированная при описании концептов в древнерусских текстах (см.: [Кондратьева, 2004; Пименова, Кондратьева, 2006]). Анализ языкового материала проводился в два этапа - предварительный и собственно исследовательский.
Предварительный этап включает в себя:
1) выявление языковых репрезентантов исследуемых концептов;
2) рассмотрение этимологии ключевого
слова. Источниками являются этимологические словари Н. М. Шанского (1997), М. Фасмера (1969-1973), П. Я. Черных
(1999), а также «Этимологический словарь славянских языков (праславянский лексический фонд)» под редакцией О. Н. Трубачева (1974-1999). Анализ «внутренней формы» является начальной точкой изучения любого концепта, поскольку именно он является первоосновой, из которой возникли и развиваются остальные концептуальные слои. «Внутренняя форма» слова, соприкасаясь с «лексическим значением, создает определенную стереоскопичность словесного представления мира». При этом ассоциации и смысловые оттенки, создаваемые внутренней формой, обладают большим национально-культурным своеобразием, чем ден-
нотативный компонент лексических значений» [Бижева, 1997. С. 59];
3) анализ лексического значения соответствующих лексем в словарях древнерусского языка. Источниками являются «Материалы для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского (1958), «Словарь древнерусского языка ХІ-ХІУ вв.» (1988), «Словарь русского языка ХІ-ХУІІ вв.» (1975), в качестве дополнительного источника также используется «Полный церковнославянский словарь (с внесением в него важнейших древнерусских слов и выражений» (2001).
Собственно исследовательский этап включает в себя:
1) анализ сочетаемости, базовый для проводимого исследования. Большее «число признаков концепта, по сравнению с количеством, взятым из словарей, можно получить с помощью изучения лексической сочетаемости ключевого слова», - отмечают, сопоставляя различные методики концептуального анализа, З. Д. Попова и И. А. Стернин [2002. С. 104]. Показательно, что именно изучение сочетаемости (как правило, метафорической) видится рядом лингвистов основой метода концептуального анализа;
2) выявление концептуальных метафор (способов метафорической концептуализации) изучаемых объектов. Выявленные концептуальные метафоры отождествляются с признаками концепта, формирующими его структуру [Стернин, 2001. С. 62-63];
3) установление признаковой структуры изучаемых концептов. По замечанию
В. В. Колесова, «признак это - всегда образ, история каждого древнего слова и есть сгущение образов - исходных представлений -в законченное понятие о предмете» [Колесов, 2000. С. 11].
Использование указанных приемов дает возможность максимально полно эксплицировать признаковую структуру изучаемого концепта, установить его роль в жизни человека Древней Руси.
В качестве иллюстрации применения данной методики нами будет рассмотрен эмоциональный концепт «гнев». Понятие «гнев» имело особую значимость для древнерусской культуры. По наблюдениям Ю. И. Гамаюновой и Л. И. Шелеповой, в ХІ-ХУІІ вв. «происходит перестройка эмоциональной жизни человека. Доминантой эмоциональной жизни становится гнев - 72,7 % (по сравнению с 18,1 % в индоевропейский и праславян-
ский периоды» [Гамаюнова, Шелепова, 1998.
С. 15]. Это было обусловлено, прежде всего, изменениями в общественной жизни человека. Гнев всегда направлен на раздражителя, в качестве которого в средневековый период выступали иноземные захватчики, социальное положение, политическая и церковная структура. Кроме того, гнев - это непременный атрибут патриотизма и консолидации в условиях угрозы нации.
Основными репрезентантами концепта «гнев» в древнерусских текстах являются лексемы гнев, ярость, бешенство, негодование, возмущение, опала, гроза. Каждая из названных лексем обладает своей этимологией, богатой метафорической сочетаемостью, но в данной статье нами будет рассмотрен только фрагмент концептосферы, представленный основным репрезентантом исследуемого концепта - лексемой гн^въ.
Исходной точкой концептуального анализа является анализ «внутренней формы» концепта «гнев». Н. А. Красавский, рассматривая этимологию названного концепта, отмечает двоякость интерпретаций. Так, многие этимологи отмечают родство суб-стантива гной с глаголом гнить, при этом исходным признается значение «гниль, гной, яд» (Шанский, Фасмер). Ряд этимологов отмечает, что гнев по своему происхождению связан со значением «гореть» (Кор-жинек и Гольб, Фасмер). Первичным значением слова гнев «следует считать, по мнению этимологов, либо конкретное физическое вещество (гниль, гной, яд), либо такое природное явление, как огонь» [Красав-ский, 2001. С. 154]. Данная внутренняя форма определяет частую метафоризацию гнева как болезни либо как огненной стихии.
Структура концепта гнев в древнерусский период представляет собой набор признаков, основными из которых являются морбиальные, стихийные, физиологические, антропоморфные, зооморфные, пространственные, имущественные, артефактные.
1. Морбиальные признаки. Лексема гн^въ сочетается в древнерусских текстах с лексемами, являющимися номинантами болезней, что определяется исходной этимологией слова. Гнев понимается как заболевание, болезненное состояние человека: £ёлика колезнь есть держлти гнев (ММ). Кроме того, гнев воспринимался как состояние опьянения, также являющееся свое-
образным отклонением от нормального, здорового состояния: єгда свАрятся ДВА мужА среде ГРАДА, СТАНИ СМОТрЯ НА НЄЯ НА нею, в соке кез лепоты не можешь зрети, омрАченъ сый И пьян гневом, но еГДА ся очистишь от тоя стрАсти, тогда ПАЧе узриши свое (Пч.).
2. Признаки стихий. Гнев является достаточно сильной эмоцией, это состояние и чувство сильнейшего негодования и возмущения, вызванные кем-либо, чем-либо. Гнев - практически неуправляемая отрицательная психическая реакция. В связи с тем что она является достаточно бурной, в сознании древнего человека эта эмоция очень часто сравнивалась с природной стихией.
Интенсивные эмоции, к числу которых относится гнев, с древнейших времен могли представать в виде вспыхнувшего огня, бушующего пожара. Гнев разгорается в человеке, охватывает его пламенем: Сим же не сицев кысть от рАзжизАЮщегося в нем на люди своя ему пламєнна гневА (ВИТ); Разжєгося гн^вомъ велиемъ и рАзъярися зело о рАзорении московском^ (ЛП); Иже, гн^вомъ палимый ону похитил есть за власы и о землю люто уДАрил есть (СП).
На метафору огня обратил внимание еще Дж. Лакофф, отметивший, что «метафора “гнев есть огонь” является частным случаем метафоры “гнев есть жар”, которая базируется на культурной модели соответствующих физиологических симптомов гнева» (цит. по: [Покровская, 1996. С. 187]).
В нашем случае о сравнении гнева с огнем позволяет говорить наличие в языке таких выражений, как рАзжигАться, рАзгорАться гневом: Еъшьдъши же кси пониче цсрь рАждизАкмъ гн^въмь (УС). Очень ярким является следующий пример: ПовАжениемъ дьАвольмь ют многы злокы и гор#щимь гн^въмь юклеветАЮ къ сестрАмъ тоя ради кес^ды (УС). Здесь уже мы видим явное указание на огонь. ‘Разжечь’ и ‘погасить’ гнев способно слово: Недостойно словом ражди-гати гнва, но укротити и погасити (Пч).
Еще одной разновидностью метафоры «гнев - природная стихия» выступает метафора «гнев - жидкость». Для всех эмоций и эмоциональных состояний универсальным является представление о них как о жидком теле, наполняющем самого человека, его душу и сердце, принимающих форму «сосуда». Этот общий для всех эмоций образ ос-
новывается на том, что «жидкое состояние вещества наиболее подвижно, изменчиво, легко попадает во власть стихии, имеет многобалльную шкалу градаций разных состояний и температур - от штиля до шторма, от ледяной холодности до кипения - и в то же время лишено дискретности» [Арутюнова, 1998. С. 390].
Сравнение гнева с жидкостью также исходит из особого представления о человеке, закрепившемся в менталитете средневекового человека. Человек мыслился как некий сосуд, вместилище, которое может что-то в себя вмещать, чем-то наполняться. Он впитывает в себя гнев, словно жидкое вещество: Се слы-ШАВЪ селинъ испълни СА ГН^ВА И ЯрОсТИ (УС); Цсрь же испълниса гн^въмь пов^л^ ПОуСТИТИ НА Н^ льва стрАШЬНА з^ло (УС); Но вНИДу во угодницу МОЮ ИрОДИАДУ И НАПОЛНЮ ея гн^ва (БОС).
Гнев также ‘разливается’, ‘проливается’, словно жидкое вещество: Но гр^хъ рАДИ НАШИХ КОЖИИ ПревеЛКИИ гн^въ рАЗЛИЯсЯ (ППМГ); И мнози от нихъ оружИЯ своя прАЗДНА при ногах прАвослАвныхъ поверго-ша, кожи я гн^ва пролитие на нь урАзу-М^ША (ВИТ); МНОЖАЁ же всея зёмля, НЁНА-вИДИМЫХ ЦАреМ всех, Я ЖЁ НА ЛЮДИ МОЯ ярость гнёва своего НЁКОгДА ИЗЛИЯ (ВИТ).
3. Физиологические признаки. Гнев уподобляется физиологическим потребностям человека, в частности, голоду и жажде. Уподобление эмоций и страстей голоду и жажде также является достаточно древним, при этом «к духу в большей степени относится понятие жажды, а к телу, плоти - голода» [Арутюнова, 1998. С. 390]. Гнев связан именно с духовной жизнью человека, а не с его физиологическим потребностями. Сравнение гнева с жидкостью очень часто встречается в древнерусских текстах: Еоеже уТОЛИТИ гн^въ ЦАрьсКИН, воспАленъный на окитёль (ПОСМ); Л Твоему неверию о моей силе в^ДОМО ТИ, КОЛИ я гн^в свой велю уТОЛИТИ И МЁМА не велю уДерЖАТИ (ЛПИГ); клуДА ради давид прехвАльный цАрь и пророк на смерТь осуждАЁТся, ащё не КЫ пОКАЯНИЁМ И сЛЁЗАМИ уТОЛИЛ гнев кожий (ПИВ); видиши, господине, яко лю-ковь К сОгреШАЮЩИМ И ЗЛОМ превъзможе уТОЛИТИ гнев кожий (ОТК).
Утолить свой гнев для человека значит усмирить его, прекратить гневаться. Как видно из примеров, гнев можно утолить,
однако он может быть и неутолимым: Ино про то господь когъ разгн^вася НА НИХ НеуТОЛИМЫМ гневом своим святымъ (СИП); Ео всем вь ересь впали, кога рАЗ-гн^вили неутолимым гневом (СИП). Неутолимый гнев, можно предположить, это гнев более сильный, который практически невозможно остановить. Даже само выражение рАзгневАться гневом благодаря своей тавтологичности усиливает интенсивность проявления этой эмоции.
4. Антропоморфные признаки. Для архаичного и средневекового человека эмоции, в том числе и гнев, мыслились как некие реально существующие субстанции или даже существа, что выражается в сочетании лексем, репрезентирующих концепт гнев, с предикатами, характеризующими жизнедеятельность живого существа и человека в частности.
Так, гневу приписывается способность к движению, он ‘приходит’, ‘подступает’ к человеку: Ты не ЗАкуди, в том деле госу-дАревя покреги, штокы на него кожий гнев не пришел за то, да и на всю НАШу землю (ПИВ); Сих ко ради приходить гн^въ Бии НА сны противныя сир^мь НА мнихы ют м^тающа свои юк^ть (СДЯ); Ихъ рАДИ приходить гн^въ кожий НА сыны непоКоривыя (ЖАС); ©гда на тя най-деть гн^въ золъ, не молви зла, ёгда когда кезуменъ нАремешися (ПАП).
Гнев наделяется в сознании средневекового человека признаками и свойствами существа враждебного и злого. Это объясняется тем, что сама эмоция является отрицательной, негативно сказывающейся на человеке, приводящей его к агрессии, и, стало быть, гнев как живое существо совершает отрицательные действия по отношению к человеку.
Так, можно быть ‘гонимым’ гневом, гнев преследует человека, пытающегося укрыться от него: И гонимы гневом кожиим, пок^-гоша от троецКого воиньствА (САП); При-иде на него стрАХ и трепетъ, и, гонимъ гневом кожиимъ, отиде (Хр. 1512 г.); быть одержимым гневом: И подАсть же кмоу ясти ~ЩЁ же гн^въмь ОДьржИМА сущи (УС); ©щё же гн^въмь одьржимА сущи, възложи НА НОЗ^ его жеЛ^ЗА, ТИ ТАКО пО-вел^ ему ХОДИТИ (ЖФП).
Убежать от гнева, неумолимо настигающего человека, невозможно: ащё и тогда в ЦАрьсКАЯ, всяко гн^ва не укежА от не-умытнАго судА ХристовА (ВИТ). Гнев охва-
тывает человека полностью, становится его владельцем: н^тъ уко тамъ рАзсужения, кому гн^въ влад^етъ, хотя кы и кылъ и премудрый, подлинно ся в Д^лАХЪ пом^-ШАетъ (ОПГЦ). При этом гнев начинает мешать человеку в его деятельности: и т^мъ деломъ окъявил то, что гневъ до всякого чину исполнения великою есть помешкою (ОПГЦ). Гнев воспринимается так же, как родоначальник, отец греха и бесовского начала в человеке: утоли гн^в, кесу ко есть отьць, єгда кез меры исходит (Изб. 1076 г.).
Гнев толкает человека на плохие поступки: Гнев много принуждАет створити зло (ММ). Гнев подступает к человеку, разрушает все лучшее в нем и даже убивает: гнев кожий взыде на ня и уки множайша в них (ПИВ). Человек борется с гневом и, в редких случаях, может одолеть его: жизнь живеши предокру, Аще гневу съодолееши (ММ). Только немногие люди способны противится гневу: Такожє и человеци, гневу противиящесь и въздвигАние ярости, велици суть и ХрАкри (Пч.). Противников же в борьбе с гневом божьим вообще не существует: и поидоша въ макидонию на изгнаниє кезкожных турокъ, не судивше, яко гневу кожию никтоже можеть противу стати (Хр. 1512 г.).
Таким образом, гнев можно представить в виде некоего враждебного существа, которое нападает на человека, охватывает его, душит, парализует, однако человек может бороться с гневом и даже, в отдельных случаях, победить его.
5. Зооморфные признаки. Во многих случаях сложно разграничить антропоморфную и зооморфную метафоры, так как многие лексемы активно используются при номинации особенностей поведения как человека, так и животных. Подобная нерасчлененность обусловлена тем, что изначально человек не противопоставлял себя окружающему миру так отчетливо, как это свойственно современному сознанию, а воспринимал все живое как нечто единое по своей природе. Противопоставление человека как существа одухотворенного, мыслящего, остальному миру формируется постепенно: сначала человек осознает разницу между живым и неживым, а затем уже в сфере живого начинает противопоставлять себя другим существам.
Метафора «гнев - это опасное животное» является частным случаем универсальной
метафоры «страсти - это звери внутри людей» и подчеркивает опасность агрессивного поведения для самого человека и окружающих его людей.
Гнев можно напустить на человека для того, чтобы наказать его за что-либо или причинить зло. В данном случае гнев мыслится, скорее всего, как животное, которое можно выпустить на волю: Поущенъ же кысть гн^въ гнь на цср# дения (УС); Тогда господь когъ нашь пусти гн^въ свой нА вся полкы рускыя и покры ихъ тмА (СБНС); Гордым господь когъ противля-ется и неутолимый на них гн^въ пущАет зА непрАвду их (СИП).
Гнев, как животное, может быть ‘неукротимым’: Скорки великия грядут на сестру твою, понеже цАрь неукротимымъ гневом содержимъ (ПБМ), но его можно и ‘укротить’, ‘усмирить': ув^ДАвъ же сие, прииде во хрАм, да слышАнием слова ко-жия гн^въ свой и печАль усмирить (ВЗ).
В качестве средства ‘укрощения’ гнева может выступать слово или, наоборот, молчание: Недостойно словом раждигати
гнва, но укротити и погасити (Пч); такожє и жены умныя творят: єгда мужи гнєваются, - то молчат и укроттят гнев, молчащим же им, тихы прикеседуют и укрочАют, и утешАют их (Пч). ‘Обуздывает’ гнев ум: Лютъ конь уздою въздер-житься, а скоро гн^въ умомъ окузДАеть-ся (Пч). В данном случае гнев уподобляется такому животному, как конь, посредством лексемы ‘обуздаться’. Ложь как средство ‘укрощения’ гнева приводит к отрицательным последствиям: гнев, укроти лъжею, проливАет огнь, а рАть, не до коньца смиренА, проливАет кровь (Пч).
Наличие зооморфных характеристик, таким образом, также является ярким признаком данной эмоции, поскольку человек, охваченный гневом, нередко поступает агрессивно и жестоко, и это основание сравнивать поступки такого человека с поведением животного.
Анализ исследуемого материала показал, что толкование эмоциональных концептов осуществляется путем обращения к таким понятийным сферам, как «человек» (антропоморфные метафоры), «животный мир» (зооморфные метафоры), что объясняется стремлением человека познавать и оценивать мир сквозь призму своего «я».
6. Имущественные признаки. При таком рассмотрении гнев выступает как некое имущество, собственность человека. Имущественные отношения в средневековый период уже вполне сформированы. Данная область достаточно хорошо знакома человеку Древней Руси, что и обусловливает перенос представлений из данной смысловой области в описание скрытого от взгляда внутреннего мира, «... особенности товарноденежных отношений и возникающая в связи с этим система оценок распространяется на другие типы отношений человека в обществе или на его внутренний мир (выделено нами. - О. К.) [Балашова, 1998. С. 34].
Уподобление гнева имуществу, которым владеет человек, проявлялось в сочетаемости лексем-репрезентантов концепта «гнев» с глаголами им^ти, держАти, отдати: Л гн^ва ти, княже, до НовгородА не дьржАти, ни до одиного челов^кА [Срезневский, 1893.
С. 527]; И начаста гн^въ им^ти на Олга, яко не шедшю ему с нима на поганыя (ПВЛ); Лже Онанья лишится посадничьст-ва, язъ вамъ гн^ва отдамъ (СРЯ).
Гнев также можно ‘положить’: Милости у текя св^та прошу, не положи на мя гн^ва своего прАведного цАрского (СРЯ), ‘принять’ от кого-либо, т. е. это еще раз говорит о том, что рассматриваемая нами эмоция по-разному может осмысливаться, толковаться сознанием и в соответствии с этим отражаться в языке, и не только как какое-то состояние человека, но и как вполне определенный объект, которым этот человек оперирует, как имущество.
7. Артефактные признаки. К числу ар-тефактных метафор относятся такие немногочисленные, но довольно яркие примеры, в которых гнев выступает как орудие действия, уподобляясь реальному военному оружию: Секырою оудАривыи гн^въмь свок подружик оукииц# ксть (СДЯ); Но еще и мечь гн^ва всего доныне на м^сто пере-скача, останцы земныя, идеже ке что, изыскуя, поядаєт не престАя (ВИТ). К артефактным относятся метафоры ‘чаша’ и ‘сосуд’ гнева: Занє урАзум^въ, яко фи-ялъ гн^ва ярости господня на нь изли-вашєся (Хр. 1617 г.); Ин же падє грАД Вавилон! зовяше, Паки инъ чАшу гн^ва злым являше (МХ); Яко же листъ уже и цв^ть отпадши, подъять чАшу нерАс-творенного прАведного гн^ва! (ППМГ).
Интересна также метафора ‘палата’ гнева: ЗАтворенА ко к^ въ полат^ гн^ва рАДИ цсревА (УС), которую мы можем отнести и к артефактным метафорам и к метафоре, о которой уже было упомянуто, - гнев как вместилище.
8. Пространственные признаки. Гнев воспринимался в ряде случаев как некое пространство, в котором может находиться человек, т. е. гнев - это определенное вместилище. С древнейших времен представления о пространстве служили основой для осмысления иных форм и объектов бытия. Н. Д. Арутюнова отмечает, что «пространственные отношения ... используются для моделирования невидимых миров» [Арутюнова, 2000. С. 368].
Как писали Дж. Лакофф и М. Джонсон в работе «Метафоры, которыми мы живем», «человек способен мысленно переносить пространственную ориентацию типа “внутри -вне” на окружающие его объекты, ограниченные поверхностями» [1990. С. 412]. Однако эту ориентацию он может переносить не только на физические объекты, но и на различные типы состояний. Гнев как определенное эмоциональное состояние также может осмысляться как некое вместилище, обладающее внутренним пространством и отделенное определенными границами от внешнего мира. Об этом позволяет говорить сочетаемость лексемы гн^въ с предлогом въ: И АШТЁ ТИ прАвьДу ИЗъгЛАвъШОу И въ
гн^въ въплдеши отъ кого люко не сКърки о томь нъ памё оут^шАИ са (Изб. 1076г.); Да не внидем в коли гн^вь господень, не навёдёмъ НА ся КАЗНИ колша окрАщенья (ССВ); И кол'Ъ того меня не разговаривай, и меня в гн^въ и пёмаль не приводи (ППЗК). Иначе говоря, человек входит, впадает в гнев как в некое помещение, где он пребывает какое-то время, а потом выходит из него, освобождается.
В результате проведенного исследования установлено, что концепт «гнев» обладает сложной концептуальной структурой. Ядро концепта, обусловленное его внутренней формой, образуют морбиальные, стихийные и примыкающие к ним физиологические признаки.
Значительный слой образуют антропоморфные и зооморфные признаки, в ряде случаев недифференцированные, характеризующие гнев как биологический организм без его конкретной отнесенности только к человеку либо только к животному. Преоб-
ладание в количественном отношении данных групп признаков обусловлено общей антропоморфной направленностью процесса познания. Человек метафорически концептуализирует разнообразные объекты внешнего и внутреннего мира (в том числе и эмоции) в виде своего подобия, своих физиологических и иных потребностей.
Следующий слой составляют имущественные и артефактные признаки. Мир вещей, предметов и имущества относится ближайшему кругу интересов человека. Артефакты необходимы человеку для выживания и более комфортного существования, он активно использует их в своем повседневном обиходе, что и определяет продуктивность артефактной и имущественной метафоры при концептуализации эмоций.
Особый слой представляют пространственные признаки. Пространство организуется вокруг человека, ставящего себя в центр мироздания, жизнь человека протекает не только в реальном пространстве, но и в пространстве чувств и эмоций, что и определяет возникновение пространственных характеристик в структуре концепта «гнев».
Таким образом, очевидно, что структура концепта «гнев», как и структура целого ряда концептов, имеет слоистую структуру. Вокруг первичного ядра, заданного внутренней формой, развиваются с течением времени новые слои, обусловленные личностью самого человека, окружающей его природой, предметами и артефактами и пространством как таковым. Подобная особенность концепта позволяет метафорически представлять концепт как некое зернышко первосмысла, из которого прорастают все новые и новые смыслы [Колесов, 2002. С. 51], исследование механизма развития которых должно стать объектом особого внимания лингвистической концеп-тологии.
Список литературы
Антология концептов / Под. ред. В. И. Карасика, И. А. Стернина. Волгоград: Парадигма, 2005. Т. 1-2. 348 с.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 385-399.
Арутюнова Н. Д. Два эскиза к «геометрии» Достоевского // Логический анализ языка: языки пространств / Отв. ред.
Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 368-385.
Балашова Л. В. Роль метафоризации в становлении и развитии лексико-
семантической системы (на материале русского языка XI-XIV вв.): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 1998. 42 с.
Бижева З. Х. Культурные концепты в кабардинском языке. Нальчик: , 1997. 140 с.
Гамаюнова Ю. И., Шелепова Л. И. Метафора в историческом развитии названия эмоций // Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты. Бийск, 1998. Т. 1. С. 112-116.
Карасик В. И., Стернин И. А. Предисловие // Антология концептов / Под. ред.
В. И. Карасика, И. А. Стернина. Волгоград: Парадигма, 2005. Т. 1. С. 4-7.
Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб., 2000. 326 с.
Колесов В. В. Философия русского слова. СПб.: Юна, 2002. 448 с.
Кондратьева О. Н. Концепты внутреннего мира человека в русских летописях (на примере концептов душа, сердце, ум): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2004. 24 с.
Красавский Н. А. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокульту-рах. Волгоград, 2001. 495 с.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры / Под ред. Н. Д. Арутюновой, М. А. Жу-ринской. М.: Прогресс, 1990. С. 387-416.
Пименова М. В. Концепты внутреннего мира человека (русско-английские соответствия): Дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2004. 400 с.
Пименова М. В. Этногерменевтика языковой наивной картины внутреннего мира человека: Моногр. Сер. «Этногерменевтика и этнориторика». Кемерово: Кузбассвузиз-дат; Landau: Verlag Empirische Pädagogik, 1999. Вып. 5. 262 c.
Пименова М. В., Кондратьева О. Н. Введение в концептуальные исследования. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2006. 179 с.
Покровская Я. А. Метафора как средство обозначения концепта гнева // Языковая личность. Культурные концепты. Волгоград: Перемена, 1996. С. 183-189.
Попова З. Д., Стернин И. А. Очерки по когнитивной лингвистике. Воронеж: Истоки, 2002. 192 с.
Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1893.
Степанов Ю. С. Константы: словарь русской культуры. М.: Академический проект, 2001. 990 с.
Стернин И. А. Методика исследования структуры концепта // Методологические проблемы когнитивной лингвистики / Под ред. И. А. Стернина. Воронеж, 2001. С. 58-64.
Список источников
БОС - Беседа отца с сыном о женской злобе // Памятники литературы Древней Руси: XVII век. М.: Художественная литература, 1988. Кн. 1. С. 487-498.
ВЗ - Великое Зерцало // Памятники литературы Древней Руси: XVII век. М.: Худож. лит., 1989. Кн. 2. С. 56-85.
ВИТ - Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. 512 с.
ЖАС - Житите Авраамия Смоленского // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Худож. лит., 1981. С. 66-105.
ЖФП - Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси XI - начало
XII в. М.: Худож. лит., 1978. С. 304-309.
Изб. 1076 г. - Изборник Святослава
1076 г. М., 1965. 360 с.
ЛП- Шаховский И. С. Летописная повесть // Памятники литературы Древней Руси: конец XVI - начало XVII в. М.: Худож. лит., 1987. С. 358-427.
ЛПИГ - Легендарная переписка Ивана Грозного с турецким султаном // Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951.
ММ - Мудрость Менадра Мудрого // Мудрое слово Древней Руси. М.: Сов. Россия, 1989. С. 186-195.
МХ - Мардарий Хоников. Стихотворения к Библии Пискатора // Памятники литературы Древней Руси XVII в. М.: Худож. лит., 1994. Кн. 3.С. 191-213.
ОПГЦ - О причинах гибели царств // Памятники литературы Древней Руси: конец
XVI - начало XVIIв. М.: Худож. лит., 1987.
С.464-491.
ОТК - Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого об осуждении еретиков // Памятники литературы Древней Руси: конец XV - первая половина XVI в. М. Худож. лит., 1984. С. 358-363.
ПАП - Повесть об Акире Премудром // Памятники литературы Древней Руси: XII век. М.: Худож. лит., 1980. С. 246-281.
ПБМ - Повесть о боярыне Морозовой // Памятники литературы Древней Руси XVII в. М.: Худож. лит., 1989. Кн. 2. С. 455-484.
ПВЛ - Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси: XI - начало
XII в. М.: Худож. лит., 1978. С. 22-277.
ПИВ - Послания Иосифа Волоцкого.
М.; Л., 1959. 392 с.
ПОСМ - Повесть об осаде Соловецкого монастыря // Памятники литературы Древней Руси: XVII век. М.: Худож. лит., 1988. Кн. 1. С. 155-191.
ППЗК - Повесть о Петре Златых Ключей Повесть о Петре златых ключей // Памятники литературы Древней Руси: XVII век. М.: Худож. лит., 1988. Кн. 1. С. 323-373.
ППМГ - Плач о пленении и о конечном разорении московского государства // Памятники литературы Древней Руси: конец XVI - начало XVII века. М.: Худож. лит., 1987. С. 130-145.
Пч. - Пчела // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М.: Худож. лит., 1981. С. 486-519.
САП - Сказание Авраамия Палицина об осаде Троице-Сергиева монастыря // Памятники литературы Древней Руси: конец
XVI - начало XVII века. М.: Худож. лит., 1987. С. 162-281.
СИП - Сочинения Ивана Семеновича Пересветова // Памятники литературы Древней Руси: конец XV - первая половина
XVI в. М., 1984. С. 596-625.
СП - Стихотворения Симеона Полоцкого // Памятники литературы Древней Руси XVII. М.: Худож. лит., 1994. Кн. 3. С. 53-187.
ССВ - Слова Серапиона Владимирского // Памятники литературы Древней Руси:
XIII век. М.: Худож. лит., 1981. С. 440-455. УС - Успенский сборник XII-XIII вв.
М., 1971. 352 с.
Хр. 1512 - Хронограф 1512 г. // Памятники литературы Древней Руси: конец XV- первая половина XVI в. М., 1984. С. 376-415.
Хр. 1617 - Хронограф 1617 г. // Памятники литературы Древней Руси конец XVI - начало
XVII века М.: Худож. лит., 1987. С. 318-357.
Материал поступил в редколлегию 25.09.2006
