CC BY
132
р.и. Зарипов УДк 81'373.612.2
метафорическое манипулятивное воздействие как элемент информационной войны
В качестве объекта настоящего исследования выступает метафорическое манипулятивное воздействие в политическом дискурсе как один из элементов информационной войны. Политическая речь, реализуя побудительную функцию, оперирует символами в целях связать понятия, часто едва соприкасающиеся между собой. В этом процессе ассоциативного сближения одну из главных ролей играет метафора.
Необходимость создания устойчивых метафор диктуется потребностями коммуникации. В политическом дискурсе использование этого языкового средства особенно актуально, так как оно способно образовать как положительный языковой политический штамп, так и отрицательный образ. Совокупность метафор определенного концептуального поля политического дискурса входят в состав метафорической модели - универсальной эпистемологической категории, которая выражает общую семантику дискурса и формирует у адресата определенные стереотипы мышления.
Статья предназначена для студентов и аспирантов филологического направления, преподавателей языкознания и иностранных языков, научных работников и любителей лингвистики.
Ключевые слова: метафора, метафорическое моделирование, манипуляция, информационная война, информационное воздействие, политический дискурс.
Ruslan I. Zaripov
manipulation impact through metaphors as an element of information warfare
This article deals with metaphorical manipulation influence in political discourse as one of information warfare elements. The lexical-semantic fields which serve as sources of metaphorical images of Russian political reality are revealed. Political speech implementing a motivation function uses symbols in order to tie concepts that are often considerably far from each other. Metaphor plays one of the most principal roles in this process of associative rapprochement.
The need to create stable metaphors is tied with communication necessities. It is very important to use this linguistic means in political discourse as it is able to form a positive stock phrase and a negative figure.The summation of metaphors in a definitive conceptual domaine of political discourse form part of a metaphorical model that is an universal epistemological category expressing general discourse semantics and organizing special mentality stereotypes for a message recipient.
The article is designed for students and post-graduate students specialized in philology, lecturers and professors of linguistics and foreign languages, scientists and amateurs.
Keywords: metaphor, metaphorical modeling, manipulation, information warfare, information influence, political discourse.
Нынешний период развития лингвистики характеризуется повышенным вниманием к проблематике массовой коммуникации и ее воздействия на аудиторию. Это не случайно. Практически весь земной шар сегодня охвачен глобализацией и информатизацией, что влечет за собой «стирание» границ и разрушение национальных информационных систем. Неконтролируемые на первый взгляд информационные потоки оказывают дезорганизующее, деструктивное воздействие на сознание человека и, в конечном счете, на социум в целом.
Цели информационного воздействия достигаются тем, что оно сопровождается подачей значительного объема ненужных сведений. В процессе коммуникации различного рода данных, фактов, суждений оказывается так много, что рядовому реципиенту становится трудно, а иногда и невозможно их осмыслить. Чаще всего он постепенно привыкает их принимать на веру, не утруждая себя их анализом или оценкой. Добавим к сказанному, что многие сведения в потоке новостей не представляются реципиенту достойными какого-то осмысления. Таким образом, в принимаемых им сведениях собственно информация как знание, используемое, согласно логико-семантической теории информации, для самоорганизации и самоуправления, встречается крайне редко, и это обстоятельство негативно сказывается на характере его подхода к получаемым сообщениям [Гаврилов 2013: 143]. Об этом же пишет и М.Г. Делягин: «Качественное снижение эффективности индивидуальной переработки информации и, соответственно, адекватности индивидуального восприятия мира вызвано не столько ускорением увеличения объема и разнородности осваиваемой информации самим по себе, сколько прежде всего внешним... и, что самое главное, хаотичным структурированием, «сгущением» и акцентацией (включая эмоциональную окраску) осваиваемой информации» [Делягин 2008: 167168]. А избыток неструктурированной информации влечет за собой «размывание» самой точки зрения как таковой и разрушение объективной реальности [Там же].
В условиях тотальной информационной перегруженности сознания человека средства массовой информации становятся основным и универсальным оружием в информационной сфере. В тотальную информационную войну, ведение которой против Российской Федерации уже практически ни у кого не вызывает сомнений, вкладываются огромные финансовые средства. Большую часть всей информации, транслируемой в западных СМИ, составляют материалы нескольких агентств, таких как Reuters, Associated Press и Agence France-Presse, а пять ведущих международных медиакорпораций - Time Warner, News Corporation, The Walt Disney Company, Viacom/CBS Corporation и Comcast / NBCUniversal - контролируют 90% национальных и региональных СМИ [Иванов 2012: 24]. Таким образом, обеспечивается тотальный контроль над информацией и реализуется сразу несколько функций:
- создание у населения выгодных для адресанта концептуальных установок и ложных стереотипов мышления;
- изменение системы ценностей реципиентов;
- дезинформация;
- мифотворчество.
Иначе говоря, видимые бесконтрольность и независимость средств массовой информации на деле оказываются системно спланированной деятельностью теневых правительств. Ими предлагается выгодная для них самих интерпретация текущих событий и исторической хроники, в необходимом свете поддерживается репутация объектов «информационной атаки».
В Вооруженных Силах США разработана новая концепция ведения войн, согласно которой «ключевым является информационное пространство, в котором и развертываются операции - как разведывательного, так и военного характера, а также их медийное, дипломатическое, экономическое и техническое обеспечение» [Кулыгина 2013: 1]. В этом информационном пространстве необходимо получить превосходство над противником, причем это превосходство должно трактоваться шире, чем традиционное: «оно включает вопросы формирования негативного образа жертвы в мировых СМИ; блокирование любой информации, несущей военные, репутационные и иные риски агрессору; возможность максимально быстро передавать актуальную информацию внутри структур, в том числе военной составляющей, задействованных в операции...» [Там же: 6].
Основной удар в ходе информационного воздействия наносится по сфере общественного сознания. А воздействие на определенную общность людей, в конечном счете, оказывает влияние на каждого конкретного человека в отдельности [См.: Волкогонов 1984]. В результате такого воздействия его сознание начинает жить в мире информационных фантомов, которые могут нести в себе деструктивное начало, дезинформацию или антиобщественные установки. Американский теоретик в области массовой информации Р. Энтман писал: «В сознании есть уязвимые точки, они находятся в области, связанной с невежеством, неосведомленностью, предрассудками. Выявлять и использовать их в пропаганде - значит управлять поведением таких людей» [ЕПтап 1982: 71]. Иными словами, современное информационное общество подвергается манипулятивному воздействию - одному из видов психологического воздействия, «искусное исполнение которого ведет к скрытому возбуждению у другого человека намерений, не совпадающих с его актуально существующими желаниями» [Доценко 2000: 59].
С лингвистической точки зрения функция манипулятивного воздействия на адресата реализуется через применение различных языковых и речевых единиц, которые выступают инструментами языкового насилия - неаргументированного или недостаточно аргументированного вербального воздействия на реципиента, цель которого - изменение его личностных установок (ментальных, идеологических, оценочных и т. д.) [Копнина 2008: 159]. Подчеркнем, что языковое насилие есть манипулятивное речевое воздействие. Защита населения от такого воздействия -первостепенная задача государства и общества.
Языковое насилие, реализуя мелиоративную и пейоративную функции, предполагает наличие в речи социально-идеологических мифологем, различных языковых штампов, эвфемизмов и дисфемизмов, иронии, высказываний с установкой на прямое оскорбление, создание отрицательного образа, «демонизацию» и т. д. [Там же: 160-168]. Во многом такие приемы применяются с использованием красочных языковых средств, основой которых выступает метафора, так как именно она способна образовать как эвфемизм и положительный языковой политический штамп,
так и дисфемизм, отрицательный или дискредитирующий образ.
Исходим из представления, что в речевом воздействии функционируют неязыковые образы реальной действительности (так называемая объективная реальность и языковые образы) - знания, ассоциированные с телами языковых знаков. При восприятии тел языковых знаков, входящих в речевую цепочку, реципиент, опираясь на свои знания о мире, строит образы реальной действительности, то есть неязыковые образы, которые хранятся в памяти реципиента.
Новая авторская, креативная метафора, появляющаяся в информационном пространстве, способна вызвать у реципиента яркий неязыковой образ, который будет храниться в его сознании достаточно длительный период. Однако затем, с течением времени и растущим числом употреблений этой метафоры в речи, ее «яркость» будет «гаснуть», а образ, созданный на ее основе, исчезать. Поэтому с целью эффективного воздействия на объект в информационном пространстве (чаще всего - это политический дискурс) создаются целые «сети» метафорических словоупотреблений на основе единого исходного концептуального поля. Они образуют в сознании реципиента устойчивые, непрерывные связи между формируемыми неязыковыми образами и действительностью, в которой он находится. Эти связи своевременно поддерживаются появлением в информационном пространстве новых метафор того же исходного концептуального поля. Таким образом, в сознании реципиента возникает тождественное равенство между созданными субъектом воздействия информационными фантомами и фрагментом действительности, к которому относятся метафорические словоупотребления.
Иначе говоря, метафоры единого исходного концептуального поля, порожденные субъектом информационного воздействия, попадают в информационное пространство, искажая в соответствии с его замыслом определенные фрагменты действительности в сознании реципиента. Схематично это выглядит так: Схема 1
Метафорическое моделирование как элемент информационного воздействия на реципиента
В результате информационного воздействия фрагмент действительности в
СУБЪЕКТ ИНФОРМАЦИОННОЮ ВОЗДЕЙСТВИЯ
ИСКАЖЕНИЕ ФРАГМЕНТА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В СОЗНАНИИ РЕЦИПИЕНТА
сознании реципиента подвергается искажению и уже не соответствует реальному. Происходит подмена понятий, изменение ценностных установок и ориентиров.
Например, в ходе подготовки и проведения Олимпийских и Паралимпийских Игр в Сочи французские СМИ сознательно уделяли большое внимание экологической обстановке в районах строительства спортивных и транспортных объектов с целью отвлечь внимание реципиента от собственно спортивных соревнований и преподнести Игры (а значит, и Россию как их организатора) в негативном свете. Вот какое концептуальное тождественное равенство выдвигает редакция газеты Le Parisien: «Les Jeux d'hiver de Sotchi - c'est le saccage environnemental» [Электронный источник: http://www.leparisien.fr/j0-hiver/sotchi-2014-en-direct/fallait-il-boycotter-les-jeux-de-sotchi-06-02-2014-3566611.php]. Перевод: «Зимние Игры в Сочи - это разграбление окружающей среды».
В данном примере приведено образное выражение, которое описывает организацию Игр как комплекс мероприятий, наносящих значительный вред окружающей среде, и основано на криминальной метафоре «разграбление» (saccage). В результате неоднократной подачи информации таким образом (через метафоры криминального концептуального поля) у реципиента складываются негативные представления как о самих Олимпийских Играх в Сочи, проводящихся на месте «неблагоприятной экологической обстановки», так и о России как стране, которая не заботится об экологии и проводит такие масштабные спортивные мероприятия через «разграбление» собственной природной среды.
В нашем сознании образы располагаются не хаотично, а структурированно и взаимосвязанно. Если мы обратим внимание на классическую теорию концептуальной метафоры Лакоффа и Джонсона, то увидим, что концептуальные структуры, через которые осуществляется категоризация действительности, имеют вид тождества или формулы, например: «СПОР - это ВОЙНА». Процесс построения такой концептуальной категории называется метафорическим моделированием. Метафорическая модель представляет собой не единичное словоупотребление, а целый комплекс метафор на основе одного исходного концептуального поля. Это универсальная эпистемологическая категория, выражающая общую семантику дискурса и формирующая у адресата картину мира и определенные стереотипы мышления. Существующая в дискурсе метафорическая картина мира представляет собой не что иное как систему метафорических полей, свойства которой подобны свойствам системы лексико-семантических полей: они обладают иерархическим устройством, полевой организацией и пересекаются между собой.
Так, метафорическая модель с исходной понятийной сферой «Вооружение» может иерархически рассматриваться как часть более широкой модели с исходной семантической сферой «Война». Метафоры из понятийной сферы «Приготовление пищи» могут расцениваться либо как составляющие сферы «Созидание, изготовление», либо как составляющие сферы «Кухня», что говорит о пересекаемости последних [Чудинов 2012: 138-139]. Полевая организация метафорической модели проявляется на примере криминальных метафор: центральными в такой модели будут фреймы «Преступники и жертвы», «Места лишения свободы и их обитатели», а периферическим фреймом может выступить, например, «Милиция и охрана».
По мнению А.П. Чудинова, метафорическая модель - это «существующая и/ или складывающаяся в сознании носителей языка схема связи между понятийными сферами, которую можно представить определенной формулой «X - это Y» [Там же: 131]. Это значит, что переменная X метафорически изображается через единицы исходного концептуального поля переменной Y. Если в политическом дискурсе мы рассматриваем метафорическое моделирование образа России, то все метафорические словоупотребления, относящиеся к нашей стране, в результате максимального обобщения могут быть приведены в единую форму типа: «РОССИЯ - это...» или «РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ - это.».
Например, в российском политическом дискурсе первого десятилетия XXI века «одной из наиболее активных метафорических моделей» была модель «РОССИЯ - это КРИМИНАЛЬНОЕ СООБЩЕСТВО» [Там же: 140-141]. Это значит, что современная российская политическая действительность изображается через уголовные, криминальные концепты и моделируется как преступный мир: «Аграрная фракция - это политические мошенники» (В. Жириновский); «Развал СССР объясняют не тем, что это государственное образование себя полностью изжило, а тем, что Ельцин и его «подельники» перегрелись в беловежской бане, выпили лишнего» (Ю. Черняков); «А. Батурин - член мафиозной семьи Лужкова, его шестерка» (Н. Доренко) [Цит. по: там же: 141-143].
Подобные схемы связи в сознании носителей языка предопределяют их отношение к соответствующему фрагменту действительности. Анализ совокупности метафор иностранного политического дискурса позволяет сделать вывод о картине политической действительности, которую стремятся выстроить политики и средства массовой информации этого государства. С точки зрения внешней политики метафорическая мозаика позволяет сформировать у рядового реципиента определенное отношение к той или иной стране. Необходимость создания устойчивых метафор диктуется потребностями коммуникации. Ведь пока описание какой-либо ситуации, представления, стереотипа и т. п. не превратилось в знак (а национальная метафора функционирует, прежде всего, как знак), оно не может быть понято однозначно всеми членами языкового коллектива. Поэтому целью отечественных средств массовой информации должно быть изменение существующих «формул» в метафорической картине мира носителей иных языков, имея в виду улучшение образа России за рубежом. Пока в сознании членов соответствующих языковых социумов будут безраздельно господствовать только негативные или ложные мани-пулятивные метафорические модели образа России, добиться улучшения имиджа нашей страны за ее пределами будет трудно.
Метафоры образуют яркие и запоминающиеся образы, которые остаются в сознании реципиента и начинают действовать изнутри. Их декодирование требует определенных интеллектуальных усилий, и при частом повторении в СМИ аудитория их усваивает и неосознанно начинает менять свои политические убеждения. С. Кара-Мурза отмечает, что метафора, создающая в воображении реципиента красочный образ, «оказывает на сознание чудодейственный эффект, надолго отшибая здравый смысл. Чем парадоксальнее метафора (т.е. чем она дальше отстоит от реальности), тем она лучше действует» [Кара-Мурза 2001: 442]. Однако в политическом дискурсе всегда присутствуют и архетипичные метафоры (archetypal
metaphors), основанные на образах «природного цикла, света и тьмы, жары и холода, болезни и здоровья, мореплавания и навигации», то есть, универсальных архетипах [Будаев, Чудинов 2008: 49]. Например:
1. Alexeï Navalny est la figure de proue de la contestation (l'opposition) russe [Russie: fleurs et ovation pour l'opposant numéro un à Poutine reçu en héros à Moscou 2013].
Перевод: «Алексей Навальный - ключевая фигура российской оппозиции (протестного движения)».
В ряде источников СМИ употребляется узуальная метафора из концептуальной сферы «Мореплавание». Если в прямом значении la figure de proue - «tête, buste d'une personne, d'un animal à la proue des anciens navires à voile» (скульптурное изображение головы человека или животного на носу старинных парусных кораблей), то в переносном, метафорическом значении - «personnalité majeure d'un mouvement» [Le Petit Robert 2011: 1041] (выдающийся, ведущий, видный деятель, вдохновитель, центральная фигура, лидер).
2. «La corruption est un mal endémique en Russie qui gangrène l'appareil d'État à tous ses échelons, l'armée et la police» [Russie: plus de phrases «pots-de-vin» 2013].
Перевод: «В России коррупция - это эндемическая болезнь, которая разлагает государственный аппарат во всех его звеньях, армию и полицию».
В рамках одного предложения употреблены две взаимосвязанные морбиаль-ные метафоры (сфера-источник «Болезни»). Первая из них, mal endémique, означает: «эндемическая болезнь» [Ганшина 1977: 309], то есть хроническая; вторая, gangrener - «разлагать, поражать гангреной» [Там же: 394].
3. «Le pouvoir s'affaiblit... » [Russie: Moscou brave Poutine 2013].
Перевод: «Власть слабеет...».
Данная предикативная метафора «слабеть, ослабевать» [Гак 2009: 20] входит по смыслу в ряд морбиальных метафор и изображает руководство страны, которое теряет способность управлять государством. Несмотря на то, что метафора «le pouvoir s'affaiblit» является узуальной, а не авторской, ее роль остается весьма значительной. В сочетании с новостными сообщениями о частых и массовых акциях протеста в Москве и других городах данная метафора укрепляет в сознании реципиента образ слабой российской власти, которую свергнуть представляется вполне осуществимым делом.
4. L'acharnement sur l'opposition russe montre la nervosité d'un pouvoir rongé par la corruption» [Naudet 2013].
Перевод: «Ожесточение против оппозиции показывает нервозность российской власти, раздираемой коррупцией».
Автор целенаправленно создает образ руководства страны, которое «раздирает» коррупция (морбиальная метафора). Дополняет картину метафорическое выражение nervosité d'un pouvoir (олицетворение и метафора эмоционального состояния человека).
Приведенные примеры метафорических словоупотреблений легки для восприятия и способствуют политическому воздействию и убеждению. Способность метафорического моделирования оказывать концептуальное воздействие на адресата представляется особенно актуальной для политтехнологов ввиду постоянно
ведущейся политической борьбы. Как отмечает в этой связи И.М. Михалёва, «используя определенную метафорическую модель, говорящий способен выстроить выгодную ему картину мира в сознании слушателя» [Михалёва 2004: 123]. Г.П. Бай-гарина подчеркивает, что «активное использование метафоры с ее способностью воздействовать на восприятие действительности под определенным углом зрения является ярким примером отказа от открытой пропаганды тех или иных идей и перехода к завуалированному манипулированию массовым сознанием» [Байгари-на 2004: 18]. В политическом дискурсе прагматический потенциал метафор сознательно используется для переконцептуализации картины мира адресата. Метафоры определяют и в то же время отражают сознание человека, формируют картину мира реципиента. Их анализ позволяет выявить общую семантику дискурса и субъективную позицию автора.
Таким образом, метафора является одним из главных языковых средств политической и идеологической ориентированности на стилистическом уровне языка. Она является одним из средств реализации персуазивной стратегии в текстах политического дискурса. Здесь проявляется ее свойство суггестивности - способность внушения реципиенту определенных концептуальных установок и стереотипов через эмоционально-психологическое состояние. Еще в начале XX века В.М. Бехтерев писал, что «внушение действует путем непосредственного прививания психологических состояний, то есть идей, чувствований и ощущений, не требуя вообще никаких доказательств и не нуждаясь в логике» [Бехтерев 1908: 2].
Важно подчеркнуть, что применение метафоры в политическом дискурсе является не банальным приемом украшения речи, а естественным способом творческого мышления и именно в этом своем качестве оказывается эффективным способом реализации персуазивной стратегии адресанта. В современном политическом дискурсе частотность метафор высока, и это объясняется тем, что «метафора превратилась в одно из наиболее сильных средств представления политических концепций и воздействия на политическое сознание общества» [Чудинов 2012: 122]. Не случайно в этой связи, что «в политическом дискурсе метафоры оказываются наиболее часто цитируемой составляющей, которая задает не только тему обсуждения, но и ее предварительную оценку» [Баранов 1991: 189].
Участники межгосударственных переговоров обычно не позволяют себе резких, жестких высказываний и определений, стремясь раскрывать даже самые радикальные предложения и оценки в аккуратных, сдержанных выражениях. Этот язык представляет собой разновидность официально-делового стиля, отличается нейтральностью изложения и отсутствием субъективно-оценочных элементов. Он резко контрастирует с языком прессы, освещающей внешнеполитические новости. Как правило, авторы газетных публикаций не отказываются от использования самых жестких определений и оценок, пишут обо всем открыто и предвзято. Именно в этих публикациях с наибольшей силой проявляется истинная позиция того или иного государства. Как справедливо отмечал американский сенатор Р. Драйнан, «язык является не просто средством, пользуясь которым мы говорим о внешней политике, он и есть наша внешняя политика» [Цит. по: Данилова 2011: 6].
Подчеркнем, что в подобного рода материалах, использующих язык публицистического стиля, с наибольшей открытостью выражаются истинные внешнеполитические цели и истинное отношение к событиям в мире. Место от-
точенных, взвешенных формулировок занимают яркие образные выражения, в которых и передается понятный адресату смысл оценок, позиций и отношений. Например, в передовой статье в газете «Le Figaro» президент Российской Федерации назван maître du Kremlin и даже néo-tsar [Thréard 2013]. Подобные определения встречаются довольно часто во французской прессе и предназначаются для того, чтобы выразить истинное отношение французских правящих кругов к современной России, их оценку деятельности российской правящей элиты. Заменяя такие слова, как président russe, chef de l'Etat russe, président de la Fédération de Russie на maître du Kremlin или néo-tsar, субъект речи нарочито выражает свое отношение к главе Российского государства. Во-первых, из использованных выражений естественно вытекает, что российский президент - не демократ, но неоцарь, не глава государства, но хозяин (maître), а Россия - страна с самодержавным строем правления.
Частое употребление во французском политическом тексте концепта «царь» и производных от него синонимов в отношении президента России свидетельствует о том, что в системе образов французского языкового общества важное место занимает монархическая концептуальная метафора «ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ - это ЦАРЬ». А.П. Чудинов подчеркивает, что подобная репрезентация действительности характерна и для американских СМИ, которые называют российского президента President of all Russia («президент всея Руси»), the Russian strongman («русский властитель»), Russian tsar («русский царь») и т.п. [Чудинов 2012: 222].
Рассмотрим метафорические выражения:
«Russie: Vladimir le terrible» [Электронный источник: http://www.rfi.fr/ emission/20130720-une-detroit-cameroun-albert-belgique-syrie-coptes/], «Le tsar système de Vladimir Poutine» [Despic-Popovic 2012].
Перевод: «Россия: Владимир Грозный», «Царская форма правления Владимира Путина».
Игра слов, возникающая при соединении прилагательного terrible с именем Vladimir, подталкивает реципиента к мысленному сравнению Путина с царем Иваном Грозным, имя которого ассоциируется с жестокостью. Обе вышеперечисленные метафоры дают реципиенту следующую концептуальную установку: Россия всегда была и остается страной самодержавной. Безусловно, этому можно найти подтверждение в современной риторике французских политиков. В частности, президента Путина довольно часто характеризуют как человека «сильного»: «L'épreuve de La Russie d'Aujourd'hui c'est de remplacer un homme fort...» [Russie: Moscou brave Poutine 2013]. Такая метафора положительно его характеризует как политика, однако контексты в целом, как в данном случае, в отношении действующей власти несут отрицательную коннотацию (remplacer - «заменить»).
Приведенные выше метафорические словоупотребления в отношении государственного устройства и руководства России находятся в рамках метафорической модели «РОССИЯ - это МОНАРХИЯ», причем абсолютная, а не ограниченная, как в некоторых странах Западной Европы - об этом позволяет говорить контекстуальное использование метафор. Необходимо подчеркнуть, что такая модель восприятия давно укоренилась в сознании западного читателя, у которого история России традиционно ассоциируется с варварством, деспотизмом, ложной цивилизованностью [Гордон 2012: 42].
С помощью указанной метафорической модели формируется оценка всего государственного строя в России как строя недемократического и даже самодержавного. В средствах массовой информации в отношении России сознательно используются концепты абсолютизма, чтобы дать реципиенту следующую установку: в этой стране отсутствуют гражданские свободы и демократия. Пока такая «формула» находится в сознании реципиента, изменить его отношение к форме государственного управления и политической жизни России будет сложно.
Последствием предвзятого освещения жизни в России является ложное восприятие европейским и мировым сообществом реалий российской политической жизни. Э.В. Будаев пишет, что «субъект склонен реагировать не на реальность как таковую, а скорее на собственные когнитивные репрезентации реальности» [Будаев 2007: 23]. Это позволяет сделать вывод, что и «поведение человека непосредственно определяется не столько объективной реальностью, сколько системой репрезентаций человека», которая была ему внушена извне [Там же].
В настоящее время в западных СМИ Владимир Путин и российская власть в целом преподносятся как «темные силы» и абсолютное зло, а освещение российской политической жизни средствами массовой информации Западной Европы происходит «на автопилоте по определенному шаблону» [Сиепо1е, Ryzhakova 2013]. Этот шаблон включает три основные положения:
1. Владимир Путин - диктатор во главе полицейского государства.
2. Всякое движение оппозиции Владимиру Путину - это демократическое движение, и Россия только выиграет от того, что кто-то другой возглавит государство, кем бы этот кто-то ни был.
3. Всякое действие правоохранительных или судебных органов против подобного оппозиционного движения - преследование, а упомянутый оппозиционер - образец добродетели [Там же].
Это в известной мере соответствует внешнеполитическим целям Запада. В этой связи одним из основных направлений деятельности отечественной научной и общественно-политической мысли является анализ образа России в иностранном политическом дискурсе. Улучшение имиджа страны за рубежом является неотъемлемым элементом информационной безопасности государства и признаком его успешной внешней политики, но оно возможно только в случае адекватного понимания и знания текущей конъюнктуры.
Текущие события указывают на необходимость выстраивания стройной и сбалансированной системы национальной безопасности государства, его внешней и внутренней политики. Возрастающая роль информационной сферы в жизни общества требует определенных мер по обеспечению информационной безопасности как составляющей национальной безопасности: «Национальная безопасность Российской Федерации существенным образом зависит от обеспечения информационной безопасности, и в ходе технического прогресса эта зависимость будет возрастать» [Гайдарева 2007: 386].
1. Информационное пространство оказывает на адресата манипулятивное воздействие, в результате которого ему прививаются выгодные адресанту стереотипы мышления и концептуальные установки. Последствием такого воздействия
выводы:
являются подмена ценностных установок и изменение общественного сознания. Задача государства в этих условиях - выстроить сбалансированную систему информационной безопасности.
2. С лингвистической точки зрения манипулятивное речевое воздействие выражается через языковое насилие - неаргументированное или недостаточно аргументированное вербальное воздействие на реципиента, цель которого - изменение его личностных установок. Языковое насилие предполагает использование стилистических средств, основой которых выступает метафора ввиду ее способности формировать положительные и отрицательные образы фрагментов действительности.
3. Метафора является одним из основных языковых средств политического и идеологического воздействия на стилистическом уровне языка, выполняя эпистемологическую, манипулятивную, персуазивную, аксиологическую, эвристическую и др. функции. Использование метафорических выражений в информационном пространстве способствует формированию определенной политической позиции граждан, а с внешнеполитической точки зрения - определенного отношения к той или иной стране.
4. Совокупность политических метафор, характеризующих определенный объект, формируют метафорическую модель, которая является универсальной эпистемологической категорией. Она выражает общую семантику дискурса, формирует у адресата картину мира и определенные стереотипы мышления.
Байгарина Г.П. Оценочность как универсалия публицистического текста // Текст: Проблемы и перспективы. Аспекты изучения в целях преподавания русского языка как национального: Материалы III Международной научно-методической конференции. - М.: Изд-во Московского университета, 2004. - С. 17-19.
Баранов А.Н. Очерк когнитивной теории метафоры // Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. - М., 1991. - С.
Бехтерев В.М. Внушение и его роль в общественной жизни. - СПб: Издание К.Л. Риккера, 1908. - 205 с.
Будаев Э.В. Становление когнитивной теории метафоры // Лингвокультуро-логия. - Вып. 1. - Екатеринбург, 2007. - С. 16-32.
Будаев Э.В., Чудинов А.П. Зарубежная политическая лингвистика: учеб. пособие. - М.: Флинта: Наука, 2008. - 352 с.
Волкогонов Д.А. Психологическая война: Подрывные действия империализма в области общественного сознания. - 2-е изд., доп. - М.: Воениздат, 1984. - 320 с.
Гаврилов Л.А. О семантико-информационном содержании современных газетных текстов // Аксиомы и парадоксы языка: структура, коммуникация, дискурс. Материалы VII Международной научной конференции по актуальным проблемам теории языка и коммуникации. 28 июня 2013 года. (ред. Н.В. Иванов). - М.: ЗАО «Книга и бизнес», 2013. - С. 136-145.
литература
184-193.
Гайдарева И.Н. Информационная составляющая национальной безопасности // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 1: Регионоведе-ние: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология. - 2007. - № 1. - С. 386-392.
ГакВ.Г. Новый французско-русский словарь. - 11-е изд., стереотипное. - М.: Рус. яз.-Медиа, 2006. - XVI, 1160, [8] с.
Ганшина К.А. Французско-русский словарь. 51000 слов. Изд. 7-е, стереотипное. - М.: «Русский язык», 1977. - 912 с.
Гордон А.В. Сквозь лабиринт стереотипов: Три века постижения Другого // Образ современной России во Франции: Опыт междисциплинарного анализа: Сб. ст. / РАН. ИНИОН. Центр научно-информационных исследований глобальных и региональных проблем. Отделение глобальных проблем. - М., 2012. - С. 11-46.
Данилова А.А. Манипулирование словом в средствах массовой информации. 2-е изд. - М.: «Добросвет», «Издательство "КДУ"», 2011. -232 с.
Делягин М.Г. Реванш России. - М.: Яуза, Эксмо, 2008. - 448 с.
Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. -М.: ЧеРо, Юрайт, 2000. - 342 с.
Иванов П.А. Модальности функции воздействия публицистического стиля: на материале французской прессы: дис. ... канд. филол. наук. - М.: 2012. - 172 с.
Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. - 832 с.
КопнинаГ.А. Речевое манипулирование: учеб. пособие. - 2-е изд. - М.: Флинта, 2008. - 176 с.
Кулыгина О. Тени завтрашнего джихада // Независимое военное обозрение. - № 31 (772). - 30 августа - 5 сентября 2013. - С. 1, 6.
Михалёва О.Л. Политический дискурс как сфера реализации манипулятив-ного воздействия: Дис. ... канд. филол. наук. - Иркутск, 2004. - 289 с.
Чудинов А.П. Политическая лингвистика: учеб. пособие. - 4-е изд. - М.: Флинта: Наука, 2012. - 256 с.
A la Une : la banqueroute de Detroit // [Электронный источник: http://www.rfi. fr/emission/20130720-une-detroit-cameroun-albert-belgique-syrie-coptes.
Despic-Popovic H. Le tsar système de Vladimir Poutine // Libération. -06.03.2012.
Entman R. Power, Politics, Media. - N.Y., 1982. - 332 p.
Fallait-il boycotter les jeux de Sotchi? // [Электронный источник: http:// www.leparisien.fr/J0-hiver/sotchi-2014-en-direct/fallait-il-boycotter-les-jeux-de-sotchi-06-02-2014-3566611.php].
Guénolé T., Ryzhakova K. Poutine et l'Europe: gagner la bataille de l'image // La Russie d'aujourdhui. - 28.07.2013.
Le Petit Robert. - P.: Le Robert, 2011. - 2837 p.
Naudet J.-B. RUSSIE. Le pouvoir «tue» politiquement Alexei Navalny // Le Nouvel Observateur. - 18.07.2013.
Russie: fleurs et ovation pour l'opposant numéro un à Poutine reçu en héros à Moscou // France 24. - 20.07.2013.
Russie: Moscou brave Poutine // TV5M0NDE. - 12.06.2013.
Russie: plus de phrases «pots-de-vin» // Le Figaro. - 11.03.2013.
Thréard Y. La mauvaise farce // Le Figaro. - 03.03.2013.
