CC BY
47
Андрей АЛЕЙНИКОВ
МЕТАФИЗИКА РОССИЙСКОЙ КОНФЛИКТНОСТИ: ХОЛОДНАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА ИЛИ СКЛОКА
В статье предпринята попытка выявить и проанализировать системные характеристики и основные составляющие национальной конфликтной модели и стратегии разрешения конфликтов в российском обществе.
The article attempts to identify and analyze system features and main components of the national conflict model and the strategy of conflict resolution in the Russian society.
Ключевые слова:
российские трансформации, власть, конфликтная модель, конфликтный стиль; Russian transformations, power, conflict model, conflict style.
«Социальные структуры отличаются по степени конфликта,
который они могут выдержать». Л.Коузер «Основы конфликтологии»
АЛЕЙНИКОВ
Андрей
Викторович —
д.филос.н,
доцент кафедры
конфликтологии
СПбГУ
av-aleynikov@
yandex.ru
Процессы социальных трансформаций являются многопла -новыми и полиаспектными и представляют собой, говоря словами Р. Коллинза, «запутанный многосторонний про -цесс конфликта на нескольких фронтах»1.
В российской системе координат существенным паттерном, на который нужно обратить внимание, является доведение до совер -шенства технологий создания искусственной политической кон -фликтогенности как социальной нормы. Российские граждане становятся легкой добычей и готовой жертвой политтехнологов, прежде всего, потому, что в России экзистенциальные проблемы не существуют отдельно от экономических, социальных и полити ческих проблем. «Наоборот, среди наших реалий [в] метафизику, в проблемы добра и зла, доброты, искренности, лжи, сокрытия, чело веческого своеволия, самоуправства и в решение этих проблем — внедряешься быстро почти при первой же встрече с милиционером, с органами местного самоуправления»2.
Зашкаливающая взаимная речевая агрессия как на институцио -нальном уровне (власть, оппозиция, СМИ), так и на уровне повсе -дневности имеет не лингвистическую, а социальную основу, для концептуализации которой все чаще употребляется термин «холод ная гражданская война».
В этой связи уместно привести суждения Ч. Тилли: «граждан -ская война — потрясение для любого режима, и, как правило, она обращает вспять все три основных процесса демократизации: она разрывает связи между публичной политикой и сетями доверия, вписывает категориальные неравенства в публичную политику и порождает опасные независимые центры власти, опирающиеся на насилие»3. Безусловно, насилие в этом контексте не отождествля -ется с физическим принуждением «на основе средств телесного воздействия» (Луман), хотя его актуализация вообще есть один из индикаторов «холодной гражданской войны». Фундаментальное
1 Коллинз Р. Четыре социологических традиции. — М.: ИД «Территория будущего», 2009, с.101.
2 Бибихин В.В. Введение в философию права. — М. : ИФ РАН, 2005, с. 50.
3 Тилли Ч. Демократия. — М. : Институт общественного проектирования, 2007, с. 215.
значение имеет структурная и симво лическая форма насилия, применение которого является «также кульминаци онным пунктом конфликта, в котором неизбежно должно выясниться, кто из сторон конфликта одержит победу. При этом выбор той или иной альтернативы в рамках бинарного схематизма ориента ции проистекает из антиципации исхода конфликта»1. При этом особое значение имеет «тот наворот русской жизни, кото рый состоит в том, что русский человек ставит себя в... ситуацию всегда предель ную (!), выход из которой — всегда ради -кальный (или в ту, или в иную сторону)»2.
Исследование истории российских кей сов деконструкции и разрушения социума зачастую ограничивается спекулятивным анализом «элитных интриг, клановых раскладов и иностранных интересов»3. Подобное редуцирование не позволяет выявить такую специфику российского конфликтного взаимодействия, как отсут ствие социальной динамики в движении от «токсичных» видов социальных кон фликтов, не поддающихся институциона -лизации и несущих угрозу существованию общества, в сторону по преимуществу «позитивных», не приводящих к разруше нию социума механизмов неконфликтных изменений и конфликтов, поддающихся институционализации.
Между тем, необходим анализ измене ний, по формуле Т. Парсонса, «институци онализированных стандартов»4 норматив -ной конфликтологической культуры рос -сийского общества и глубинного архетипа «конфликтологического разума» россий -ского народа, влияющего на «токсично -конфликтогенный»5 тип нашего разви -тия6.
Социологические исследования пока
1 Луман Н. Власть. - М. : Праксис, 2001, с. 98.
2 Мамардашвили М. Лекции по античной фило -софии. - М. : Аграф, 1997, с. 29.
3 Дерлугьян Г. Как устроен этот мир. Наброски на макросоциологические темы. — М. : Изд-во Института Гайдара, 2013, с. 196.
4 Парсонс Т. О структуре социального действия.
— М. : Академический проект, 2000, с. 701.
5 В терминологии Дэвида Лэндеса: «Существуют культуры, которые я называю токсичными... они калечат тех, кто держится за них». См.: Culture Counts: Financing, Resources, and the Economics of Culture in Sustainable Development // The World Bank. — Washington, DC, 2000, p. 30.
6 Алейников А.В. Институциональные рос -
сийские конфликты: «трагедия соревнующихся
невозможностей» // Конфликтология, 2012, № 3.
зывают, что в глобальном индексе миро -любия7 (Global Peace Index) Россия зани -мает 153 - е место из 158 — между КНДР и Демократической Республикой Конго. Т. Парсонс утверждал, что именно ценностно - нормативный консенсус в обществе обеспечивает социальный поря -док, а максимальное распространение не находящихся в конфликтных отношениях, потенциально примиряемых базовых цен -ностей и норм, их институционализация обеспечивают стабильность и четкое функ -ционирование общества8. В сравнительном же исследовании ценностей, проведенном В. Магуном и М. Рудневым, зафиксиро -вано, что по параметрам «благожелатель -ность» и «универсализм» (приятие чужого) Россия занимает одно из последних мест и принадлежит к числу европейских стран с низким межиндивидуальным ценностным консенсусом по большинству базовых ценностей. Симптоматично, что разрабо -танная Карлом Шмиттом фундаменталь -ная дихотомия «друг/враг», определяющая суть конфликтной модели, обращена не только внутрь российского социума, но и вовне. По результатам опроса Всемирного экономического форума, который оцени -вал степень дружелюбия к иностранцам, Россия уступает «пальму первенства» по недружелюбию Венесуэле и Боливии и опережает по этому показателю Иран, Пакистан и Саудовскую Аравию9.
Приведем замечательно красноречивую формулировку, прозвучавшую в одном из выступлений на солидной научной конференции: «Мы — страна сбывшейся
7 Глобальный индекс миролюбия определяется агрегированием 23 показателей, объединенных в 3 основные группы: наличие и масштабы внутренних и международных конфликтов, в которых участвует государство; уровень стабильности и безопасности внутри государства; уровень мили таризации государства и оценивается по шкале от
1 (максимальное миролюбие) до 5 (минимальное миролюбие). Для постсоветской России индекс миролюбия в 2012 г. составил 2,938. 1-е место по миролюбию (индекс 1,113) заняла Исландия, а последнее (индекс 3,392) — Сомали. См.: Нисневич Ю.А. Постсоветская Россия: двадцать лет спустя // Полис, 2013, № 1.
8 Парсонс Т. О социальных системах. — М. : Академический проект, 2002.
9 The Travel & Tourism Competitiveness Report 2013. Reducing Barriers to Economic Growth and Job Creation // http://www3.weforum.org/docs/ WEF_TT_Competitiveness_Report_2013.pdf (дата обращения 16.03.2013).
конфликтологии»1. Эту ситуацию очень ясно диагностировал на материалах после революционной России В.П. Булдаков: «Практически не осталось людей, живу щих в гармонии со своим социальным окружением и давлением “внешнего мира”. Противоречия носили настолько сложный, системно парализующий харак тер, что возник синдром “гордиева узла”, который проще разрубить, чем распутать... Эти фрустрационные судороги... сказыва -ются и сегодня»2. Негативная социальная энергия проявляется в антагонистических конфликтах в сферах символических войн в социальных сетях, войнах компроматов, в повседневном быту.
Наглядной иллюстрацией ригидности и централизации российских политиче -ских конфликтов является рассмотрение политическими партиями и обществен ными движениями отхода от позиций как унижения, потери чести, достоинства, авторитета, репутации, власти, что, соот ветственно, увеличивает и интенсивность конфликта3.
Прежде чем приступать к собственно анализу российской конфликтной модели, предложим рабочее операциональное определение. Конфликт — особый вид отношений социальных и политических субъектов друг к другу, символизирующий разновидность активной борьбы между ними и тип мышления об их отношениях между собой, являющийся результатом тематизации негативной коммуникации4, обусловленный неадекватным ответом одного социального субъекта на вызов дру
1 Социокультурные особенности российской модернизации: материалы круглого стола. — М. : Экон- Информ, 2009, с. 98.
2 Булдаков В.П. Утопия, агрессия, власть. Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия,1920-1930 гг. - М. : РОССПЭН, 2012, с. 732.
3 Дейч М., Шикман С. Конфликт: социальнопсихологическая перспектива // Социальный конфликт: современные исследования : рефера тивный сборник. - М. : ИСАН, 1991, с. 70-74.
4 О негативности как сущностной черте конфликтного взаимодействия см.: Стребков А.И., Алдаганов М.М., Газимагомедов Г.Г. Российская конфликтология: между настоящим и прошлым // Вестник СПбГУ, сер. 17. Философия. Кон фликтология. Культурология. Религиоведение,2013, вып. 1, с. 66-76; Стребков А.И, Алдаганов М.М.
Особенности развития и состояние отечествен ной конфликтологии // Вече. Журнал русской философии и культуры, 2011, вып. 23, с. 181-207; Алейников А.В., Стребков А.И. Конфликтология для XXI века // Знание. Понимание. Умение, 2008, № 2, с. 112-120.
гого, находящегося в критической степени дискомфортности, вызванной абсолютной или относительной ресурсной деприва -цией5, и выражающийся в виде определен -ных социальных практик.
Вопрос о национальной конфликтной модели может быть рассмотрен в рамках фокусирования на социальных, психоло -гических, политических механизмах раз решения конфликтов.
1. Критерии упорядоченности социальных полей конфликта. В социуме либо сфор -мированы устойчивые представления о приемлемом уровне конфликта как про дуктивного элемента социального вза -имодействия, позволяющего отрефлекси ровать собственную позицию, оптимизи ровать конфликтную ситуацию, внести в нее необходимые коррективы, либо отри цается продуктивность конфликта, а при знается лишь борьба на уничтожение.
2. Мера антропоцентричности или власте- (иерархо-) центричности. Выражается в способах действий или механизмах раз решения конфликтов. В первой модели данные механизмы определяются инсти туциональной системой «работы» с кон -фликтом, соизмеримой с человеком и ори ентированной на него, в которой решение конфликтных социальных проблем ищут в гражданских сетевых связях, на разных уровнях, в различных точках горизонталь ных коммуникаций. Во второй — коммуникативные конфликтные отношения завязываются на власть, единственным закрепленным в традициях способом действий является жалоба начальству, все неразрешенные конфликты центрируются на вершину управленческой пирамиды, где социальный организм концентрирует кон фликты и куда канализируется конфликт ная социальная энергия, некомпенсиро ванная, неперекрытая и нецивилизован ная. Истина, сила и право в разрешении конфликтов всегда остаются за иерархией, которая является носителем и выразителем идеи целого, всегда стремящегося к сня тию конфликта всеми сдерживающими, репрессивными, силовыми способами. В этой парадигме конфликт зачастую раз -решается или покупается ценой победы иерархии над здравым смыслом.
5 Депривация, в трактовке Л. Бляхера, — возможность/невозможность утвердить перед другим свои ценности, смыслы и т.д. См.: Бляхер Л.Е. Нестабильные социальные состояния. — М. : РОССПЭН, 2005, с. 143.
3. Критерии эстетической оформленности конфликта. Обеспечивает ли стиль разре -шения конфликта, выхода из негативной ситуации психологический комфорт, рож дает ли чувство защищенности?
Отправной точкой описания и анализа конфликтной модели общества может быть выделение 2 основных уровней. Первый -онтологический, типологизирующий кон фликтные ситуации данного типа обще -ства, их особенности и структуру, которые остаются инвариантными. Конфликтные модели обществ разграничены по разным типам взаимосвязей между вызовами и ответами и разными стратегиями преодо ления социального дискомфорта, типов поведения в конфликте. Следовательно, речь идет о наличии или отсутствии (иска женности) в обществе институциональной обеспеченности интегрирующих меха низмов, сочетании условий, позволяю щих компенсировать или нейтрализовать структурные конфликты внутри социума.
Второй - операциональный, т.е. опреде -ленный набор стереотипных сценариев конфликтного поведения, совокупность приемов конфликторазрешения, вырабо танных и используемых в данном обще стве. В данном исследовательском сюжете важно, что в условиях посткоммунистиче ского перехода политический конфликт, логика оппозиций превращается в войну за государство, в технологию создания искусственной политической конфликто генности как социальной нормы.
В истории русской системы1 (а значит, и в истории «конфликтов российских») нет «даже намеков на договоры и взаимоогра ничения», для нее не характерны диалог (по определению А.С. Ахиезера, «в России вместо диалога реализуется совокупность монологов»), взаимные уступки и компро миссы.
1 Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская Система и реформы // Pro et Contra, 1999, т. 4, № 4. Надо отметить, что сам термин «Русская Система», по мнению значительной части науч -ного сообщества, вызывает сомнения насчет его научной достоверности. Хотя бы потому, что Россия по своему менталитету — страна принципиально бессистемная. В ней, по выражению Л.Н. Толстого, еще ничего не сложилось и только начинает складываться. Можно использовать термин «систематическая бессистемность» или «бессистемная свалка». Подробно об этой дискуссии см.: Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов / под общ. ред. И.М. Клямкина. — М. : Новое издательство, 2011, с. 56-117.
Силовые линии социального поля (зоны социального пространства, в которых конфликтное взаимодействие принимает особо интенсивный характер), по которым можно оценивать напряженность социума, в российском (и постсоветском) простран -стве быстро проходят некий пороговый уровень и радикально меняют социально политический ландшафт в считанные дни и даже часы. О том же говорит и Д. Фурман: «Опыт других систем этого “вида” говорит о том, что летальный кризис всегда “подкрадывается незаметно” - его неожидан -ность имманентна системам, в которых нет обратной связи власти общества, где в избытке поступают сигналы об опасностях не реальных, но не поступают сигналы об опасностях реальных»2.
Таким образом, можно отметить, что в России конфликты нередко принимали особенно острый, обвальный, разруши тельный, катастрофический характер, ведущий к быстрому и «неожиданному» (революционному, а не эволюционному) слому институциональной структуры. По выражению Л. Козера, «в крайне поляри зованных социальных системах, где вну тренние конфликты разных типов накла дываются друг на друга, единое прочтение ситуации и общность восприятия событий всеми членами системы вряд ли вообще возможны. В условиях, когда группа или общество раздираемы враждой лагерей вне всякой объединяющей цели, заключе ние мира становится почти невозможным, так как ни одна из внутренних партий не желает принять определение ситуации, предложенное другими»3.
Травматологическая метафора Штомп -ки4 акцентирует внимание на признаках дезинтеграции посткоммунистического общества, его системной конфликтности.
Операционализируя данный концепт, можно предположить, что существует
2 Фурман Д. Движение по спирали. Политическая система России в ряду других систем. — М. : Весь Мир, 2010, с. 154.
3 Козер Л. Функции социального конфликта : реферативный сборник // Социальный конфликт: современные исследования. — М. : ИНИОН АН СССРД991, с. 23.
4 Штомпка П. Социальное изменение как трав -ма // Социс, 2001, № 1, с. 6—17; он же. Культурная травма в посткоммунистическом обществе, ст. 2 // Социс, 2001, № 2, с. 3-12.
два типа конфликтного стиля1 общества. Фокус их изучения перемещается в точку рассмотрения определенной системы институционализации конфликтов. Один путем постоянной реконфигурирации конфликтов, не допуская острых вспы шек, раскручивает спираль социальной реконструкции и приводит к внедрению нового социального комплекса, предо ставляя «обеим сторонам безотлагатель ную возможность для прямого выражения противоречащих друг другу требований... элиминировать источник недовольст ва, . искоренить причины внутреннего разобщения и восстановить социальное единство»2. Данный стиль, при котором между участниками конфликта выстра иваются «коммуникативные мосты», можно, используя концепцию американ ского политического философа Айрис Янг3, назвать «коммуникативной демокра -тией».
В противоположном же стиле «ком муникативного разрыва» выстраивается такая конфигурация разрешения, вернее, подавления конфликтов, при которой она обеспечивается не в результате интериори зации социальных норм, а насильно, путем вмешательства власти.
Данная архитектура конфликторазре шения может положить начало спирали социального разрушения, упадку и полной дезинтеграции общества. По З. Бауману, общество обречено на умирание, на пол ный коллапс социально нормативной системы, если отмирание традицион ных институтов не восполняется новыми институтами неформального общения и социального контроля4. Такой конфликт ный стиль Р. Дарендорф сравнивал со зло качественной опухолью: «Тот, кто умеет справиться с конфликтами путем их при знания и регулирования, тот берет под свой контроль ритм истории. Тот, кто упу
1 Как подметил Р. Бендикс, понятие «стиль» применительно к социальным процессам исполь зовал М. Вебер. См.: Вебер М. Избранное. Образ общества. — М. : Юрист, 1994, с. 567—582.
2 Козер Л. Указ. соч., с. 23.
3 Young I. M. Illusion and Democracy. — Oxford : University Press, 2000;Young I. Justice and Communicative Democracy // Radical Philosophy: Tradition, Counter- Tradition, Politics / ed. by R. Gottlieb. - Philadelphia, Ра : Temple University Press, 1993, p. 123—143.
4 Бауман З. Индивидуализированное общество.
— М. : Логос, 2002.
скает такую возможность, получает этот ритм себе в противники»5.
По - видимому, нет такого социума, где дуалистическое, политическое, экономи ческое и др. пространства (поля) не суще -ствовали бы вообще.
Все зависит от того, каков «националь -ный стиль» развития страны в мироси -стеме, характеризующийся особенностями режимов и грамматик, жестко или нежестко навязываемых миросистемой правил6, какова природа конфликта пост -состояния между воздействием традиций прошлого и их публичным отвержением (Дарендорф).
Бердяев утверждает, что «подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость»7. Перенос им понятия «антиномия» из сферы идей в сферу общества означает обнаруже ние таких противоречивых свойств соци ума, которые, постоянно переходя друг в друга, неустранимы. Бердяевская «кента вичность», противоречивое совмещение прошлого с новыми реалиями, определяет конфликтный стиль России.
При этом существующая институцио -нальная структура разрешения конфлик тов может «загнать» (Дуглас Норт) обще -ство в определенное русло развития.
Причины неудач модернизационн-ных проектов на российском простран стве во многом определены конфигу рацией системы институционального ограничения конфликтов и слабостью «конфликтно позитивных», консенсус ных ценностей и установок.
Конфликтная модель определяется измерениями насилия. Дуглас Норт с соавторами сформулировали адекватный показатель категоризации конфликтных моделей, при котором важно «определить, приводит ли рассеянный контроль над насилием к угрозам его применения, играя центральную роль в социальном порядке, или контроль над насилием консолиди рован и поэтому многие отношения осу ществляются без угрозы насилия. Порядки
5 Darendorf R. Society and Democracy in Germany.
- Garden City, N.Y. : Doubleday,1969, p. 140.
6 Ядов В.А. Современная теоретическая соци -ология как концептуальная база исследования российских трансформаций : курс лекций для студентов магистратуры по социологии. — СПб. : Интерсоцис, 2009, с. 83.
7 Бердяев Н.А. Судьба России. — М. : АСТ, 2010, с. 13.
ограниченного и открытого доступа корен ным образом отличаются друг от друга по отношению к этим измерениям насилия и организации насилия»1. Ключевое зна -чение приобретают механизмы разреше ния конфликтов, определяющие характер социального, политического, экономи ческого и культурного ландшафта, или, иначе говоря, ключевой способ конфлик торазрешения в том или ином обществе.
В российской практике реализуется в основном модель использования наси лия ради достижения групповых интере сов в формате открыто манифестируемой вражды различных социальных групп при осознанном использовании политических технологий интенсификации и эскала -ции конфликтов, в т.ч. с использованием приема поисков внутреннего и внешнего врагов. В контексте этой устойчивой тен денции социального развития, политиче ской традиции и политической культуры возникает эффект преобладания админи стративных методов регулирования кон фликтности и доминирование неформаль ной составляющей институционализации конфликтов2.
Признаки этого процесса в современной действительности многократно описаны -от резкого увеличения штрафов за наруше ния при проведении митингов, появления в законе понятия «иностранные агенты» до угроз проведения массовых несанкцио нированных митингов со стороны оппози ции. Разумеется, было бы непроститель ной самонадеянностью безапелляционно требовать от акторов российской поли тики понимания таких инструментальных возможностей адекватного разрешения политических конфликтов, как, например, честность. Напротив, как писал Луман, используются все возможности «отрицания и сокрытия конфликта ложью, обманом, ложными символами»3. И здесь нет ничего нового - но (!) современная модель искус -
1 Норд Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории челове чества. - М. : Изд-во Института Гайдара, 2011, с. 57.
2 Алейников А.В. Российская модель кон фликтной сопряженности бизнеса и власти // Конфликтология, 2013, № 1, с. 92-116; он же. Конфликтологическое измерение взаимодей ствия бизнеса и власти в современной России // Вестник Санкт Петербургского университета. Сер. 6, 2008, вып. 4, с. 81—88.
3 Луман Н.Социальные системы. Очерк общей
теории. - СПб. : Наука, 2007, с. 492.
ства улаживания конфликтов строится на гештальте или, говоря словами Сократа, понимании и ограничении лжи и криво душия в политике. Наиболее заметным проявлением такого формата отношений является технологичное и компромиссное вскрытие глубоких сущностных проблем, при котором имманентным качеством политической культуры является перевод ранее скрытых конфликтов в открытое публичное пространство, их обнажение. В одной конфликтной модели общества вос приятие конфликта - это не ужас перед вскрытием пережатых каналов коммуни -кации, когда хлынет застоявшееся содер -жимое, а упорядочение коммуникативного хаоса, нацеленного на принципиально новые модели конфликтного поведения.
В рамках другой модели реализация тре -бований заинтересованности всех акторов конфликтного процесса в установлении общих правил игры, признание их взаим ной необходимости и ценности практи чески невозможна. Конфликт, по Луману,
- не прерывание и не прекращение ком муникации, а ее продолжение в опреде -ленной ее форме. Л. Козер считал жесткое очерчивание предмета спора лишь усло -вием соглашения, в котором четко зафик сированы цели противников и оговорен момент будущего исхода борьбы4.
В конфликтном взаимодействии важно не столько «обозначение различий в под ходах», сколько определение того, что Ю.М. Лотман называл «открытым спи -ском разных языков, взаимно необхо димых друг другу в силу неспособности каждого в отдельности выразить мир»5. Политические позиции сторон конфликта, используя лотмановский инструментарий, накладываются друг на друга, по разному отражая одно и то же, располагаются в «одной плоскости», образуя на ней вну тренние границы, превращая культурные и политические антонимы в синонимы.
В контексте данных суждений отчет ливо видна такая черта российской девиа ции конфликтного поведения, как «недо говороспособность», неумение и, главное, нежелание договариваться. «Любой пар тнер, - блестяще подмечает Л. Гудков, -независимо от близости или интимности отношений, значимости или даже харак
4 Козер Л. Указ. соч., с. 190-191.
5 Лотман Ю.М. Культура и взрыв. СПб. : Семиосфера, 2000, с. 13.
тера связей и отношений, по сути своего социального взаимодействия выступает не как партнер, ...а воспринимается заведомо неполноценным, в большей или меньшей степени негативным... враждебным, агрес -сивным, чужим, угрожающим тебе»1.
В России стороны конфликта, как пра -вило, в т.ч. и путем коррекции институциональных правил, готовятся не к ком промиссу, а к максимальной напряжен ности. Луман называет это «проблемой избыточного давления», когда «разочаро -ванных побуждают продемонстрировать, что в своих ожиданиях они придержи ваются своих ожиданий спровоцировать конфликт и, по возможности, настоять на своем. К тому, кто на этом основании дела -ется агрессивным, трудно подступиться, потому что приходится считать, что он сам по себе прав. Однако следствия могут выходить далеко за пределы повода. И то, что предусматривалось в качестве публич ной поддержки и тем самым содейство вало решимости ожидаемого, может стать проблемой общественного возмущения»2. Правила координации и разрешения кон -фликтов всякий раз разные и всякий раз устанавливаются под действием силы, механизмы согласования складываются в основном на неформальном уровне.
В такой системе координат это приво -дит к неизлечимой патологически раз рушительной конфликтности социума, поскольку усиление жестких силовых обертонов в управленческих практи ках, распространение силовых стратегий власти с репрессивным окрасом (запре -щение, предотвращение, уничтожение) минимизируют позитивные возможности конфликта. Здесь необходимо отметить и зафиксированную рядом исследователей (например, С. Каливасом) закономер -ность: лучше других в конфликтах, в т.ч. и жестоких гражданских войнах, выживают те, кому удалось пощадить противника, ибо великодушие создает сильные обязатель -ства и прерывает цикл насилия и мести3.
В России, похоже, на стратегическом уровне политической рефлексии крайние, предельные формы конфликта (мантры
1 Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 гг. — М. : Новое литературное обозрение, ВЦИОМ -А, 2004, с. 282.
2 Луман Н. Указ. соч., с. 439.
3 Дергугьян Г.Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы
к биогафии в миросистемной перспективе. — М. : Территория будущего, 2010, с. 303—304.
об исчерпанности лимита революций или о российском бунте - «бессмысленном и беспощадном») как бы запланированы и только ждут своей реализации при опре -деленных условиях в политической прак тике. Конфликт редуцируется до разно -образных политических и социологических спекуляций об особенностях повседнев ного поведения или политического языка его субъектов. Выдающийся филолог, дво -юродная сестра Бориса Пастернака Ольга Михайловна Фрейденберг, обобщая свой горький житейский опыт, выдвинула кон цепт склоки как методологии нашей поли тической рефлексии, выяснения важней ших социально - политических вопросов на языке фиксирования своих отрицательных эмоций по поводу других субъектов кон -фликта. «Это низкая, мелкая вражда, злоб ная групповщина одних против других, это ультрабессовестное злопыхательство, раз водящее мелочные интриги. Это доносы, клевета, слежка, подсиживанье, тайные кляузы, разжигание низменных страсти шек одних против других. Напряженные до крайности нервы и моральное одича -нье приводят группу людей в остервененье против другой группы людей, или одного человека против другого. Склока - это естественное состояние натравливаемых друг на друга людей, беспомощно озве ревших, загнанных в застенок. Склока -альфа и омега нашей политики. Склока
- наша методология»4. Склока как атри бутивная черта российской политической конфликтности транслируется в нефор мальные социальные механизмы и риту алы, перекрывая каналы и мосты комму никации, загоняя конфликты в «институ циональную ловушку».
В отличие от этой парадигмы, модели рующей динамику конфликтов в закры той системе и стремящейся максимально блокировать диалоговую составляющую, медиативная структура предполагает принцип открытости конфликта, дина мичное взаимодействие в реальном снятии конфликтной оппозиционности. Однако коммуникативная этика - наиболее про дуктивная форма конфликтного процесса
- не является определяющим элементом политического сознания и конфликтной культуры России.
4 Пастернак Б. Пожизненная привязанность.
- М. : АРТ- ФЛЕКС, 2000; http://www.imwerden. тТо/Ье1ошепко/то'_Ра81етак.Ыт (дата обращения 01.03.2013).
