CC BY
117
Шатковская Т.В.
Место обычного права в регулировании земельных отношений в первые годы советской власти (1917-1922 гг.)
Предлагаемое исследование представляет собой попытку обратиться к одному из самых спорных вопросов теории права о влиянии государства на возникновение, формирование и эволюцию обычного права. В России эта проблема имеет глубокие исторические корни. Роль, значение и статус обычного права неоднократно менялись на протяжении российской истории и во многом определялись отношением государства к этому институту. Попытки российских ученых существенно продвинуться в изучении влияния государства на зарождение, развитие и функционирование обычного права наталкиваются на отсутствие конкретно-исторических исследований, посвященных эволюции российского обычного права на различных этапах исторического развития.
В период становления Советское государство допускало действие обычного права в российской юридической практике. Наиболее наглядно отношение большевиков к обычно-правовым институтам прослеживается на примере советского земельного законодательства и проходит следующие этапы: полное воплощение обычно-правовых идеалов в официальных правовых актах, активизация крестьянского правотворчества и оживление социалистического инстинкта мелких землевладельцев (октябрь 1917 - январь 1918 г.); осуществление крестьянских обычно-правовых устремлений социалистическими методами (февраль 1918 - май 1918 г.); вмешательство советской власти в сферу крестьянских правоотношений, игнорирование традиционных правовых принципов, реализация чрезвычайных мер государственного регулирования (лето 1918-1920 гг.); сужение сферы действия обычно-правовых норм путем законодательного ограничения властных полномочий крестьянской общины (1921-1922 гг.).
Эра советского земельного права началась со знаменитого Декрета о земле [1, т. 1, с. 17-20]. Его основная задача сформулирована в докладе В.И. Ленина «О земле» на II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов 20 октября 1917 г., а именно: «успокоить и удовлетворить огромные массы крестьянской бедноты», в частности их желание самим решить все вопросы о земле [2, с. 113]. По сути, Декрет представляет собой манифест, легализовавший крестьянские мечты о «черном переделе», отмене частной собственной на землю и ненавистного помещичьего землевладения, запрет на использование наемного труда, а также основные обычно-правовые принципы (уравнительно-трудового землепользования, приоритета общинных интересов, справедливости). Декрет о земле, фактически, - единственный официальный нормативно-правовой акт, составленный крестьянами. Большевики не внесли ни одной поправки в данный закон, полагая, что «крестьянство само лучше нас сумеет правильно, так, как надо, разрешить вопрос» [2, с. 115]. Большевики придали юридическую силу некоторым актам, появившимся в результате крестьянского правотворчества в период с февраля до октября 1917 г., например, Инструкции о деятельности волостных земельных комитетов, утвержденной на I Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов 23 июня (6 июля) 1917 г. [2, с. 525].
Реакция крестьян на принятие Декрета о земле отличалась значительным разнообразием. Так, в некоторых губерниях после опубликования Декрета начались разгромы помещичьих имений и стихийный «черный передел». По данным советских исследователей, в Орловской губернии за ноябрь - февраль 1918 г. было разгромлено 191 помещичье имение, в Курской губернии в ноябре - декабре 1917 г. разгрому подверглись 53 имения, в Рязанской губернии - 62 имения [3, с. 75-77]. В некоторых волостях крестьяне ничего не знали о принятии нового закона. Ряд обществ решил отправить своих представителей в Совнарком за разъяснениями содержания Декрета о земле. В ответ на запросы крестьян в ноябре 1917 г. В. Ленин заявил, что «все распоряжения волостных земельных комитетов, принятые с согласия уездных Советов крестьянских депутатов, являются законом и должны быть безусловно и немедленно проведены в жизнь» [2, с. 116].
Функции волостных земельных комитетов, призванных проводить аграрную реформу на местах, были сформулированы властью расплывчато и обтекаемо. Так, правотворческая деятельность земельных комитетов определялась как «издание обязательных постановлений, согласуемых с общегосударственными интересами, по предметам ведения данного земельного комитета» (п. «е» ст. 23). Большевики легализовали переход в ведение и распоряжение земельных комитетов «всех земель нетрудовых хозяйств, со всем сельскохозяйственным живым и мертвым инвентарем, а также со всем сельскохозяйственными и жилыми постройками, со всеми запасами сельскохозяйственных продуктов и материалов, воды местного хозяйственного значения и леса» (ст. 21) [4, с. 221-223].
Таким образом, правовая политика первых месяцев советской власти была ориентирована на активизацию самодеятельности народных масс. Большевики полагали, что крестьянство, опираясь на свой социалистический инстинкт, самостоятельно в рамках каждой местности решит аграрный вопрос, что в целом по стране приведет к социальному поравнению деревенских масс. Собственные декреты советские руководители воспринимали как инструкции, зовущие к массовым социалистическим преобразованиям. В одной из речей В. Ленин сказал: «Пусть в этих декретах многое негодно, много такого, что в жизнь не пойдет. Но в них есть материал для практического дела, и задача состоит в том, чтобы научить практическим шагам те сотни, тысячи и миллионы людей, которые прислушиваются к голосу Советской власти. Это - проба практического действия в области социалистического строительства в деревне... Мы не будем смотреть на них, как на абсолютные постановления, которые надо во что бы то ни стало, тотчас же, сразу провести» [2, с. 210].
Декрет о земле подогрел народные страсти и вызвал волну земельных переделов и захватов поместий. Однако движущей силой стихийной земельной реформы стало «жадное стремление приумножить собственное достояние», а не традиционные представления крестьян о справедливости, божественном происхождении земли и равном праве на нее. Захваченные земли считались «завоеванием революции», которым деревня не хотела делиться ни с кем. «Россия, - по словам Л. Литошенко, - была разорвана на тысячи мелких самоуправляющихся кусков. Земельное право творилось сразу в тысяче мест и на тысячу разных ладов. Общее направление стихийного народного правотворчества ни в какой степени не совпадало с социалистическими планами центрального правительства» [5, с. 198].
С начала полевых работ 1918 г. государство отказывается от политики стихийной «советизации» деревни и начинает апробировать чрезвычайные методы управления крестьянскими массами. Предвестником этой политики стал «Основной закон о социализации земли», принятый ВЦИК и опубликованный в «Газете Рабочего и Крестьянского правительства» 19 февраля 1918 г. К разработке законопроекта привлекались представители деревни. Представляет интерес воспоминание Г.М. Иващенко, возглавлявшего одну из секций: «.прочитав проект земельной реформы, крестьяне сказали: "Федот, да не тот", "лохматая социализация". И найдя его лохматым, стали причесывать своими мозолистыми руками» [6, с. 95-96]. Участие представителей крестьянства и эсеров в разработке закона обеспечило соответствие установленных в нем принципов землепользования обычно-правовым основам крестьянской жизни. Всякая собственность на землю отменялась навсегда (ст. 1). Земля без всякого выкупа переходила в пользование всего трудового народа (ст. 2). Обработка земли собственным трудом, без найма рабочей силы, являлась непременным условием новых правил землепользования, создаваемых правотворчеством крестьянских масс. Земельный надел, отводимый каждой хозяйственной единице, должен был соответствовать «трудоспособности наличных сил каждого отдельного хозяйства» и в то же время давать «возможность безбедного существования семье земледельца» (ст. 12). При дополнительной прирезке и перераспределении земли принималось во внимание соотношение в семье едоков и работников, состав и качество угодий, урожайность и вообще все обстоятельства, способные нарушить уравнительность землепользования (§ 16, 17, 22 и 23 Инструкции). Согласно ст. 39 прим. 3 земля, равно как и «недра, воды, леса и живые силы природы», полностью выводилась из частного оборота.
В то же время «Основной закон о социализации» последовательно отстаивал интересы государства в аграрной сфере. При этом нарушались не только мелкособственнические устремления селян, но и основополагающие принципы крестьянского общежития. Так, ст. 22 устанавливает определенную очередность в предоставлении права землепользования: в первую очередь - безземельному и малоземельному местным жителям; во вторую - пришлому земледельческому населению и в третью -неземледельцам. Тем самым закон нарушал сложившуюся веками крестьянскую монополию на занятие сельскохозяйственным трудом и обработку земли. Данная тенденция получила развитие в последующих актах советской власти, например, в декрете Совнаркома «Об организации советских хозяйств учреждениями и объединениями промышленного пролетариата» от 15 февраля 1919 г. [7, с. 50].
Традиционная крестьянская семейная собственность на землю заменялась в законе индивидуальным землепользованием. Право пользования землей прекращалось со смертью пользователя (п. «в» ст. 52). Это значит, что после смерти каждого трудоспособного члена хозяйства общая площадь последнего сокращается на всю величину доли умершего. Декрет ВЦИК «Об отмене наследования» от 27 апреля 1918 г. установил, что «если имущество умершего не превышает десяти тысяч рублей, в частности, состоит из усадьбы, домашней обстановки и средств производства трудового хозяйства в городе или деревне, то оно поступает в непосредственное управление и распоряжение, имеющих налицо супруга и родственников» (ст. 9) [1, т. 2, с. 187-190]. Земельный надел нельзя было передать по наследству. При отсутствии в законе требования периодических переделов земли очевидно, что уравнительность землепользования должно было поддерживать государство. Последнее брало на себя значительные
материальные обязательства по переселению малоземельных крестьян, страхованию «трудового сельского хозяйства» и призрению нетрудоспособных земледельцев (ст. 14-16). Молодому, бесформенному и окруженному врагами Советскому государству такие широкомасштабные преобразования были не по силам и не по карману.
В целом главные принципы земельной реформы, провозглашенной в «Основном законе о социализации», соответствовали народному правосознанию. Центральной идеей закона оставалось уравнительное землепользование, заимствованное из практики русской поземельной общины. Большевики считали, что близкое сердцу крестьян земельное поравнение осуществится властью на местах без вмешательства центра. Поэтому закон ограничивался декларацией принципов социалистической аграрной реформы. Практическое проведение ее в жизнь предоставлялось выборной «власти на местах», отражавшей непосредственные желания населения [5, с. 190]. Однако перенесение центра тяжести земельной реформы на местную инициативу обернулось не «земельным поравнением», а земельной катастрофой.
По данным 863 волостей губерний Центральной России, раздел по едокам произошел в 597 волостях (69,2 %). В 163 (18,6 %) волостях была произведена прирезка земли малоземельным и безземельным. В 69 волостях (8,2 %) земля была разделена по трудовой норме. В 15 из 16 губерний, по сведениям Т.В. Осиповой, земля делилась по едокам. Это были Владимирская, Вологодская, Воронежская, Вятская, Калужская, Казанская, Костромская, Новгородская, Орловская, Рязанская, Симбирская, Смоленская, Тульская, Уфимская и Ярославская губернии [8, с. 293; 9, с. 367-369; 2, с. 298-299; 3, с. 90-91].
Переустройство земельных отношений на основании «Основного закона о социализации» протекало под лозунгом уравнительности, но эта уравнительность ни по объему, ни по содержанию не походила на принцип уравнительного землепользования, закрепленный в законе. Во-первых, из распределительного фонда надельных земель в большинстве случаев были исключены крестьянские земли. Последние, как правило, без учета типа и размера землепользования, попадали в категорию «трудовых хозяйств», что предохраняло их от переделов. В результате основным объектом земельной реформы стали земли нетрудового пользования (помещичьи, бывшие казенные, церковные и т.п.). Во-вторых, реализация закона не затронула институт общинной земельной собственности. Поскольку перераспределение земель в рамках крестьянской общины фактически сводилось к увеличению наделов за счет захваченных частновладельческих имений. И, наконец, предполагаемые результаты уравнительного распределения земель по закону о социализации - такие, как: установление социального равенства в деревне, формирование общенародного земельного фонда и социалистической сознательности у крестьянства на практике обернулись «механическим разделом захваченного» и проявлением «бессознательного собственнического инстинкта человека, предпочитающего погубить культурную ценность, чем мириться с мыслью, что кто-нибудь другой будет ею владеть» [5, с. 196].
В одной из своих речей В. Ленин отмечал: «.крестьяне живут, точно вросшие в землю: крестьяне боятся новшеств, они упорно держатся старины. Мы знали, что крестьяне только тогда поверят в пользу той или иной меры, когда они собственным умом дойдут до понимания, до сознания этой пользы» [2, с. 175]. И, тем не менее, с весны 1918 г. советская власть усиливает государственное вмешательство в аграрную сферу с целью преобразования множества мелких крестьянских хозяйств в крупное общегосударственное производство, «при котором продукты труда переходили бы в равномерное и справедливое пользование всего трудового народа при всеобщей и равномерной трудовой повинности» [2, с. 172]. Принятием серии декретов, усиленным внедрением в крестьянскую среду чрезвычайных органов и использованием карательных методов власть решила заставить крестьян признать свои обязанности по отношению к государству и превратить их в «государственных работников на государственной земле». Например, декрет ВЦИК и СНК «О чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию» от 13 мая 1918 г. предусматривал насилие над крестьянами, владеющими хлебом в количестве свыше необходимого на обсеменение его полей и на продовольствие его семьи до нового урожая [1, т. 2, с. 261-264]. Постановлением Тамбовского губернского исполнительного комитета «Об уборке урожая с бывших частновладельческих земель» от 27 июля 1918 г., в случае необходимости ускорить работу по уборке урожая вводилась трудовая повинность окрестного населения и трудовая мобилизация. «Лица, препятствующие проведению в жизнь сего обязательного постановления, объявляются врагами революции и предаются строжайшему революционному суду, в случае активного сопротивления расстреливаются на месте» [2, с. 187, 202203, 288-289]. Моршанский уездный отдел земледелия своим постановлением от 26 октября 1918 г. предупреждал граждан сел Каменки, Поминайки, деревень Бояровки и Милашки, что «если они не запашут землю в советских хозяйствах к сроку, указанному участковым агрономом.. , то из каждого села и деревни. будут расстреляны по несколько кулаков» [10, с. 367].
Реакция крестьянства на чрезвычайное советское законодательство варьировалась от пассивного неприятия до саботажа и вооруженного сопротивления. Так, в докладе инструктора по продовольствию Потапьевской волости Елатомского уезда Штыркова от 26 ноября 1918 г. сообщалось о нежелании крестьян участвовать в создании комитетов бедноты [10, с. 385]. Либеральная газета «Свобода России» регулярно публиковала сообщения о столкновениях крестьян с советскими карательными отрядами на продовольственной почве [10, с. 342, 349]. В речи на I Всероссийском совещании по партийной работе в деревне 18 ноября 1919 г. В.И. Ленин сетовал: «...крестьяне далеко не все понимают, что свободная торговля хлебом есть государственное преступление. "Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать", - так рассуждает крестьянин, по привычке, по старине... Свободная торговля хлебом означает обогащение благодаря этому хлебу, - это и есть возврат к старому капитализму, этого мы не допустим, тут мы будем вести борьбу во что бы то ни стало» [2, с. 218]. Летом 1918 г. советская власть на местах воспрещала продажу не только хлеба, но и «продуктов первой необходимости» (капуста, картофель, огурцы, мясо, масло и т.д.) [10, с. 354].
Категорически противоречил обычно-правовым представлениям крестьянства «Основной закон о лесах», принятый ВЦИК 27 мая 1918 г. [1, т. 2, с. 313-329]. Основным мерилом ценности любого товара для крестьянина был затраченный труд. Отсюда крайне слабое уважение к праву собственности на природные богатства, применительно к которым затраты труда минимальны. К лесным порубкам, например, крестьяне относились снисходительно (особенно в казенных лесах). Лес для крестьянина был и основным топливом, и практически единственным строительным материалом, и сферой разнообразных сельскохозяйственных и несельскохозяйственных занятий. Закон от 27 мая 1918 г., объявляя все леса в стране национализированными и перешедшими в непосредственное распоряжение государства, существенно сокращал возможности крестьян пользоваться лесом, что не могло не вызвать протест. Более того, ст. 36-42 устанавливали обязанности граждан для содействия лесовозвращению и охране лесов. В частности, ст. 38 предписывала, что лица, не принимавшие участия в работах по организации и улучшению лесного хозяйства, уплачивают лесные сборы, поступающие в распоряжение общенародной казны. Красноречивой иллюстрацией народного возмущения по поводу оплаты за лес может служить письмо крестьянина Г. Ерофеева Костромской губернии. «Где найти ему [крестьянину] такие деньги, вдобавок еще он много отдает бесплатно. И вот в силу необходимости ему приходится воровать лес для ремонта хозяйства. лес по праву принадлежит ему. Пусть Сов. Власть поступит по лозунгу "Всякому по его потребностям" и знайте, что если крестьянину нужен какой материал для хозяйства, но уплатить нечем, он сворует.. , а больше того, что ему нужно, не возьмет» [11, с. 78-79].
Новый земельный кодекс «Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию», утвержденный ВЦИК и опубликованный 14 февраля 1919 г. [7, с. 40-50], законодательно оформил государственную собственность на землю (ст. 1), стремление советской власти создать единое производственное хозяйство, а также привилегированное положение коллективных советских хозяйств и юридическое отделение обобществленных элементов хозяйства от операций, сохраняющих индивидуальный характер (ст. 4, 8, 15). Все виды единоличного землепользования Положение рассматривает как «проходящие и отживающие» (ст. 3). «Переход к общественной обработке» происходит по решению, принятому «простым большинством членов общества, присутствующих на собрании», а при несогласии большинства общество обязано выделить меньшинству по его требованию «соответствующий норме участок к одному месту» (ст. 97).
Попытки государства взять в свои руки регулирование сельскохозяйственного производства, заменить капиталистические стимулы господством монополий и принудительным подчинением крестьян государственной диктатуре не дали эффективных результатов. Масштабность работы не соответствовала возможностям разоренного государства. К тому же эти намерения не находили поддержки у населения. Социалистические преобразования в деревне не изменили пристрастия крестьян к общинной форме землепользования [12, с. 31]. При этом возрастание роли сельского общества в процессе его противостояния внешнему миру сопровождалось «сильнейшей ценностной дезинтеграцией и деструктуризацией от достигших своего апогея после Октября аномии и безвластия» [13, с. 148].
Законодательство 1921-1922 гг. решительно меняет действовавшее до этого земельное право. Оно смягчает и даже уничтожает некоторые формы государственного регулирования, поощряет частнохозяйственную инициативу, допускает (правда, весьма ограниченно) возмездную сдачу земли в аренду и наемный труд в сельскохозяйственном производстве и решительно ломает традиции общинного землепользования. В частности, в первом разделе «Основного закона о трудовом землепользовании», принятом ВЦИК 22 мая 1922 г. и являвшемся частью нового Земельного кодекса, земельным обществам, коллективным хозяйствам предоставлялось право свободного выбора способов землепользования. Последний мог быть общинным, участковым (индивидуальным), товарищеским (сельскохозяйственные коммуны, артели и т.д.) или смешанным (ст. 2). В случае избрания земельным
обществом общинной формы землепользования закон защищает интересы меньшинства, желающего перейти к участковому землепользованию. При полных переделах общинных земель выдела мог требовать каждый двор (ст. 4). В другое время выдел участков производился по требованию 1/5 членов земельной общины или 50 хозяйств в обществах, объединяющих более 250 дворов (даже вопреки желанию большинства членов общины) (ст. 5). Под защитой закона оказывались участковые и «улучшенные трудовые хозяйства», земли которых не допускались к передвижкам, отрезкам или разделам при общих переделах земли.
В стремлении повысить производительность сельского хозяйства советские законодатели решились поступиться ключевым принципом землепользования и землеустройства - принципом уравнительности. Так, декрет ВЦИК и СНК РСФСР от 27 мая 1920 г. «Об увеличении размера землепользования в трудовых хозяйствах» предписывал оставлять в пользовании трудового населения, ведущего интенсивное земледельческое хозяйство, «все то количество земли, которое находится в его фактическом пользовании и обрабатывается силами самого хозяйства без применения наемного труда, хотя бы это количество земли было выше установленных для данного района норм наделения землею» [7, с. 91-92]. Земельный кодекс РСФСР от 30 октября 1922 г. [7, с. 156-179] прекратил «дальнейшее поравнение земель между волостями и селениями» (ст. 142).
Согласимся с Л. Литошенко, что в стремлении разрушить общину советское земельное право 19211922 гг. напоминает правовые акты Столыпинской аграрной реформы [5, с. 478-479]. Однако объем прав, предоставляемых индивидуальному землепользователю в РСФСР, значительно сужается по сравнению с дореволюционной практикой. Земля перестает быть капиталом, объектом частного оборота и стимулом к труду. При этом основные обычно-правовые принципы, такие, как: уравнительное распределение общинных земель, трудовое пользование, запрет на собственность, остались неприкосновенными.
Земельный кодекс РСФСР 1922 г. допускал использование норм обычного права в рамках крестьянских правоотношений (ст. 8). При разрешении земельных дел, согласно ст. 55, общее собрание и другие органы земельного общества руководствуются Земельным кодексом и другими действующими узаконениями, «а также принятым уставом или приговорами общества и местными обычаями, если последние не противоречат закону». В ст. 77, 84 зафиксирован порядок применения обычно-правовых норм при разделах трудовых земледельческих хозяйств.
Таким образом, в период становления Советского государства обычное право сохраняет статус действующего источника права. Апробация большевиками различных способов сосуществования с крестьянством определяла степень воздействия обычно-правовых принципов на содержание советского земельного права. Представленная советской властью крестьянству возможность реализовать обычно-правовые идеалы на практике в конце 1917 - начале 1918 гг. отчетливо продемонстрировала эклектичность крестьянского правосознания и несоответствие мелкособственнических и местничковых устремлений общинников планам молодого социалистического государства. С начала 20-х годов советское законодательство направлено на форсирование процесса разложения общины и уничтожение обычного права, противоречащего «потребностям нового строя и нового правосознания» [14, с. 31].
Литература
1. Декреты советской власти. М., 1959. Т. 1.
2. Аграрная политика советской власти (1917-1918): Документы и материалы. М., 1954.
3. Фулин Ю.В. Осуществление Декрета о земле в Центрально-Земледельческом районе // Ленинский Декрет о земле в действии: Сборник статей. М., 1979.
4. «Положение о земельных комитетах» от 13 (26) декабря 1917 г. // Декреты советской власти. М., 1959. Т. 1.
5. Литошенко Л.Н. Социализация земли в России. Новосибирск, 2001.
6. Кабанов В.В. Разработка Основного закона о социализации земли // Октябрь и советское крестьянство. 1917-1927 гг. М., 1977.
7. Сборник документов по земельному законодательству СССР и РСФСР. 1917-1954 гг. М., 1954.
8. Осипова Т.В. Классовая борьба в деревне в период подготовки и проведения Октябрьской революции. М., 1974.
9. Борьба за советскую власть в Воронежской губернии (1917-1918 гг.). Воронеж, 1957.
10. Крестьянское движение в Тамбовской губернии. 1917-1918 гг.: Документы и материалы. М., 2003.
11. Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. М., 1997.
12. Кретов Ф. Деревня после революции. М., 1925.
13. Телицын В.Л. Октябрь 1917 г. и крестьянство: поведенческий императив и хозяйственная обусловленность // Октябрь 1917 г. в судьбах России и мира. М., 1998.
14. Стучка П.И. Народный суд в вопросах и ответах. М.-Пг., 1918.
