CC BY
74УДК 343.2/.7
Меры уголовно-правового воздействия, не являющиеся наказанием, в уголовном праве России (исторический аспект) © к. Н. карпов *, 2009
В действующем уголовном законодательстве, так же как в законодательстве предшествующих исторических периодов, наряду с наказанием фактически существовали и продолжают существовать иные меры уголовноправового воздействия. Основной тенденцией развития отечественного уголовного законодательства, регламентирующего применение некарательных мер уголовно-правового воздействия, является увеличение их видов.
Ключевые слова: наказание, иные меры уголовно-правового характера, противодействие совершению преступлений, меры безопасности.
Рассмотрение мер уголовно-правового воздействия в контексте их исторического развития позволяет проследить общественные потребности, которые приводили к появлению и изменению данного юридического института, более полно раскрыть его современное состояние и пути дальнейшего развития. Так, С. Г. Келина отмечает, что «история уголовного права свидетельствует, что со временем меняется не только круг деяний, которые
включаются в категорию преступлений, меняются также методы уголовно-правового воздействия — расширяется перечень видов наказаний за совершение преступлений, вырабатываются иные меры, не являющиеся наказанием, но представляющие собой правовые последствия совершения преступления» 1
Необходимость ответной реакции на факт нарушения запрета проявлялась в различные исто-
В нашем журнале публикуется впервые.
*
рические периоды по-разному: в виде кровной мести как одном из средств выживания первобытного общества; денежного выкупа как средстве укрепления авторитета и могущества государства; жестоких телесных наказаний как средстве устрашения членов общества; в настоящее время в большей степени приобретает характер условного осуждения и иных мер уголовно-правового характера как средств специального предупреждения преступлений.
Применение уголовно-правовых мер воздействия, заменяющих либо дополняющих наказание, можно наблюдать начиная с ранних этапов становления Российского государства. Так, активизация борьбы государства с «лихими людьми» в середине XVI в. приводила к расширению средств уголовноправового принуждения. Например, Указ о тать-бенных делах 1555 г., помимо наказания лица — «бития кнутом», допускал возможность, при отсутствии «поруки», «вкинуть его в тюрьму до тех мест, как по нем порука будет» 2, т. е. до тех пор, пока не будет твердой уверенности в том, что данное лицо не совершит повторного преступления. Фактически применение данной меры можно рассматривать как «превентивное заключение» лица, совершившего преступление, т. е. лишение свободы, обоснованное лишь необходимостью защиты общества от преступных посягательств.
В свою очередь, институт «поруки», широко применявшийся как в Европе, так и в России в конце Средних веков и в начале Нового времени, по мнению А. А. Жижиленко, являлся прототипом института условного осуждения 3, получившего широкое распространение намного позже, в XX в. Таким образом, замена реального отбывания наказания порукой либо обязательством соблюдать определенные требования (среди которых основное — не совершать преступлений) уже на ранних этапах становления Российского государства выступало в качестве инструмента противодействия совершению преступлений, не связанного с применением наказания.
Низкая эффективность применения наказания в отношении некоторых категорий правонарушителей становилась причиной появления средств воздействия, основанных на индивидуальных особенностях личности. Так, в XVIII в. в качестве правового последствия совершения преступного деяния было закреплено принудительное лечение психически больных преступников. В 1761 г. по велению Петра III «безумных» следовало «не в монастырь отдавать, но построить на то нарочитый дом, как на то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены долгаузы» 4. В XIX в. процесс поиска уголовно-правовых мер, отличных от наказания, получил дальнейшее развитие. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (1845 г.), а позже и Уголовное Уложение (1903 г.) предусматривали
в качестве правовых последствий совершения преступления: 1) меры воспитательного характера, применяемые к несовершеннолетним (ст. 41 Уложения 1903 г.); 2) меры принудительного лечения в отношении лиц, совершивших преступные деяния, страдающих психическим расстройством (ст. 39 Уложения 1903 г.); 3) специальную конфискацию имущества (ст. 36 Уложения 1903 г.), а также ряд других мер уголовно-правового воздействия, не являющихся наказанием (карой) и не содержащих в себе отрицательной оценки вины лица, совершившего преступное деяние 5. Таким образом, к этому времени уже сложилось понимание того, что наказание не является универсальным средством борьбы с преступностью, а требование воздать лицу по заслугам постепенно отступает на «второй план» относительно требования предупредить совершение преступления.
На важность данного вопроса в свое время указывал Н. С. Таганцев. В «Курсе уголовного права» он подчеркивал, что «серьезным представляется вопрос о мерах, которые государство может и должно принимать против лиц, учинивших преступное деяние в состоянии невменяемости, так как, освобождая их от наказания, государство не может, однако, допустить, чтобы, оставаясь на свободе, они грозили злом и бедой окружающим, и чем более растет число психически больных преступников, тем важнее становится этот вопрос» 6.
Однако понимание необходимости в применении данных мер: лечения, изоляции, воспитания и т. д. — не получило теоретического обоснования необходимости отнесения подобных мер к разряду уголовно-правовых. Что объясняется, по-видимому, «оправданием» таких мер, лишь целесообразностью их применения, а также тем, что их содержание определялось не столько характером и степенью общественной опасности совершенного деяния, сколько особыми свойствами правонарушителя. Так, Н. С. Таганцев относительно применения мер воспитательного воздействия к несовершеннолетним указывал, что для назначения данных мер «факт учинения преступного деяния по большей части является признаком малосущественным» 7. Тем самым подчеркивалось, что подобные меры государственного воздействия должны соответствовать, в первую очередь, особенностям субъекта, в отношении которого они направлены.
Появление вышеуказанных мер было характерным не только для отечественного уголовного законодательства. Постоянный рост преступности в сочетании с низкой эффективностью системы наказаний приводил на рубеже XVШ-XIX вв. к возникновению в законодательстве ряда европейских государств так называемых мер социальной защиты (мер безопасности), т. е. мер государственного принуждения, обоснованных исключительно общественной опасностью лица.
Такие европейские ученые, как А. Принс, Э. Гарсон, Ф. Лист, К. Штос, выступали за необходимость и допустимость применения уголовноправовых мер, направленных на противодействие совершению преступлений (мер безопасности, мер защиты), и предлагали, сохраняя наказание, применять меры безопасности в качестве дополнительного средства борьбы с преступностью 8. Данная идея была воспринята во многих европейских государствах. Так, в начале XX в. меры социальной защиты (меры безопасности) появились в уголовном законодательстве Швеции (1927 г.), Венгрии (1928 г.), Испании (1933 г.), Германии (1933 г.), Бельгии (1930 г.), Финляндии (1932 г.), а также других государств и сохраняются в законодательстве этих стран и сегодня 9. Введение вышеназванных мер способствовало выделению, в рамках уголовного права, самостоятельного института — мер безопасности. Так, Н. Ф. Кузнецова подчеркивает наличие «двухколейности» в уголовном праве Германии. По ее мнению, помимо уголовного права, в классическом представлении также существует «право безопасности», т. е. право применения дополнительных мер государственного принуждения, обоснованных только лишь «опасным состоянием» лица 10 и направленных на устранение данного состояния. В отличие же от европейских государств, в России меры безопасности не получили самостоятельного закрепления в уголовном законодательстве.
В начале XX в. профессором А. А. Жижиленко была предпринята попытка теоретического обоснования уголовно-правовых мер, не связанных с наказанием п. Отводя наказанию центральное место в системе уголовно-правовых средств борьбы с преступностью, автор подчеркивал необходимость сочетания уголовного наказания с другими правоохранительными средствами. К мерам социальной защиты он относил: а) меры изоляции и лечения невменяемых, лиц с уменьшенной вменяемостью, алкоголиков; б) меры принудительного воспитания несовершеннолетних преступников; в) удаление в определенную местность или из определенной местности; г) лишение известных прав; д) опубликование приговора; е) меры трудового перевоспитания нищих и тунеядцев; ж) меры обезвреживания общеопасных рецидивистов 12. Ученый выделял принципиальные отличия наказания от иных уголовно-правовых мер, состоящие в том, что «в наказании заключается оценка преступного деяния и в частности вины его учинителя, а меры защиты вызываются лишь соображением целесообразности, представлением о необходимости предупредить совершение новых преступлений со стороны данного лица» 13.
А. А. Жижиленко определял меры безопасности (защиты) как меры, «которые применяются к лицам, учинившим преступные деяния, и которые, не выражая собой оценки учиненного и счита-
ясь лишь с особыми психическими свойствами этих лиц, направлены на предупреждение учинения ими новых преступных деяний путем воздействия на них посредством вторжения в сферу их правовых благ» 14. Подобное понимание мер безопасности (защиты) позволяло четко отграничивать сферу их применения от области применения наказания, демонстрируя при этом их особую правовую природу, проявлявшуюся в том, что такие меры ориентировались, в первую очередь, на индивидуальные свойства субъекта правонарушения, характер и степень общественной опасности лица, причины возникновения данной опасности, которые нельзя было объяснить только лишь злой волей.
В период, последующий за Октябрьской революцией 1917 г., из соображений целесообразности система мер уголовно-правового воздействия была кардинально изменена. Резко негативное отношение ко всем достижениям «дореволюционной» науки, в том числе и уголовного права, привело в первые годы Советской власти к декларированию отказа от карательной деятельности государства и переходу к некарательным мерам социальной защиты. При этом меры безопасности не исчезли, но, в силу изменившихся потребностей государства, они из правового средства регулирования общественных отношений превратились в политические. Уже при принятии Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г. устанавливалось, что задача защиты государства трудящихся от общественно опасных деяний, подрывающих власть трудящихся или нарушающих установленный ею правопорядок, должна решаться исключительно при помощи мер социальной защиты 15. Причем меры социальной защиты могли назначаться и без совершения лицом преступления, а лишь при наличии у него особых опасных качеств 16.
Законодатель все же выделял в самостоятельную группу (в соответствии со ст. 462 УК РСФСР 1922 г.) другие меры социальной защиты: помещение в учреждения для умственно или морально дефективных, принудительное лечение, воспрещение занимать ту или иную должность или заниматься той или иной деятельностью или промыслом, удаление из определенной местности 17, — тем самым указывая на особый статус других мер, который невозможно было отождествить с наказанием. Советское законодательство даже расширило институт принудительного лечения, добавив, помимо возможности принудительного лечения хронических алкоголиков и наркоманов, совершивших преступление, также лиц, больных венерическими заболеваниями 18.
В послевоенный период, характеризовавшийся критикой мер социальной защиты (мер безопасности) как явления, свойственного только буржуазному уголовному праву, произошел отказ от использования данного термина. В советский период, по верному замечанию Н. Ф. Кузнецовой, отличие
«мер безопасности от наказания игнорировалось не только на законодательном уровне, но и в теории права, что обусловливалось, скорее всего, принадлежностью данного понятия к „буржуазной социологической школе, в особенности итальянской“» 19. Игнорирование на протяжении длительного времени принципиальных различий в правовой природе наказания и иных уголовно-правовых мер привело, по мнению Н. В. Щедрина, к тому, что «если сто лет назад (в начале XX в.) термин „меры безопасности (защиты)“ был понятен каждому российскому юристу, то нынешнему поколению российских правоведов его приходится объяснять» 20.
Сами же уголовно-правовые меры, не связанные с наказанием лица, совершившего преступление, оставались действующим инструментом противодействия совершению преступлений. Высказывались даже отдельные мнения о второстепенной роли наказания по отношению к иным мерам. Так, А. А. Пионтковский писал: «Если признать, что эти меры (принудительного лечения лиц, страдающих алкогольной зависимостью) вполне достигают специально-превентивной цели, то о применении наряду с ними наказания может быть речь лишь в случае признания недостаточности рефлективного общепревентивного действия от их применения» 21. Таким образом, можно было констатировать, что устранение причин совершения преступления вполне соответствовало требованиям уголовноправовой защиты общества. Более того, уголовное законодательство содержало в себе возможность замены наказания иными мерами ответственности (общественной, административной), демонстрируя тем самым, что в некоторых случаях достижение целей защиты общества и предупреждения преступлений вполне осуществимо и без применения наказания.
УК РСФСР 1960 г. не содержал таких понятий, как меры социальной защиты, меры безопасности, даже не упоминал об иных мерах уголовно-правового характера, кроме наказания. При этом в главе 6 данного Кодекса под названием «О принудительных мерах медицинского и воспитательного характера» регламентировалось применение: 1) принудительных мер медицинского характера в отношении душевнобольных (ст. ст. 58-61), алкоголиков и наркоманов (ст. 62), а также 2) принудительных мер воспитательного воздействия в отношении несовершеннолетних (ст. 63). Однако, несмотря на объединение таких мер в одну главу, никаких указаний на их отличие от наказания сделано не было. В устоявшееся в отечественной уголовно-правовой доктрине понимание метода уголовного права исключительно как установление запретов и назначение наказания за их нарушение не вписывались меры, применение которых вызвано не столько виновностью лица в нарушении запрета, сколько необходимостью защиты общества от общественно опасных лиц. В результате чего ни на
теоретическом, ни на практическом уровнях не происходило разграничение наказания и иных мер.
Только в 1950-х гг. в юридической литературе стали появляться отдельные исследования о правовой природе уголовно-правовых мер, отличных от наказания, а такое понятие, как «меры безопасности» (защиты), стало использоваться лишь с середины 60-х гг. XX в. Так, на отличия правовой природы мер медицинского и воспитательного характера от наказания указывал М. Д. Шаргородский. Он считал, что «наказание ставит своей целью покарать, исправить преступника, а меры медицинского характера — излечить больного и защитить общество от опасных действий, допущенных им вследствие своего болезненного состояния» 22. С. Я. Улицкий характеризовал принудительные меры медицинского характера как меры безопасности, а А. Л. Ременсон обозначил их как «специально-предупредительные меры» 23. Позднее В. И. Горобцов, исследуя правовую природу мер медицинского характера, также относил их к мерам безопасности 24. Подобных взглядов на правовую природу иных мер уголовноправового характера придерживались А. Н. Тарба-гаев и А. В. Усс 25. Однако отдельные исследования различных мер уголовно-правового воздействия так и не привели к появлению теории, которая бы обосновывала применение мер безопасности (мер защиты) как самостоятельного института уголовного права и проводила четкое отграничение указанных мер от наказания.
С принятием УК РФ 1996 г. произошло изменение регламентации института мер уголовноправового воздействия. Данный Кодекс, в отличие от УК РСФСР 1960 г., ввел понятие «иные меры уголовно-правового характера» как собирательное, объединяющее в себе все меры, не являющиеся наказанием и выступающие при этом в роли средства защиты общественных отношений. Несмотря на то что исчерпывающий перечень иных мер дан не был, все же впервые на законодательном уровне произошло разграничение наказания и иных мер воздействия.
Данное решение законодателя привело к активизации дискуссии по поводу содержания иных мер. Ряд ученых относили к таким мерам уголовноправового характера условное осуждение (ст. 73), условно-досрочное освобождение (ст. 79), отсрочку отбывания наказания беременным женщинам и женщинам, имеющим малолетних детей (ст. 82) 26, другие — только принудительные меры медицинского характера (ст. ст. 97-104) и принудительные меры воспитательного воздействия (ст. 92) 27. Существовало и противоположное мнение, что принудительные меры медицинского характера и воспитательного воздействия вообще нельзя относить к разряду уголовно-правовых 28. Кроме того, С. Г. Келина предлагает относить к иным мерам некоторые виды дополнительных наказаний (лише-
ние водительских прав, лишение права заниматься определенной деятельностью) 29. Однако в результате дискуссии к единому пониманию правовой природы и содержания иных мер уголовно-правового характера прийти так и не удалось.
Введение в 2006 г. в Уголовный кодекс Российской Федерации самостоятельного раздела «Иные меры уголовно-правового характера», включившего в себя принудительные меры медицинского характера и конфискацию имущества, свидетельствует о попытке выделения мер, не являющихся наказанием, в самостоятельный институт и определения конкретного круга иных мер.
При этом изменения в действующем уголовном законодательстве, а также расширение круга иных мер, использующихся, наряду с наказанием, для защиты общественных отношений и предупреждения преступлений, обусловлены постепенным отказом от жесткой связи «преступление — наказание», провозглашенной классической школой уголовного права еще на рубеже XVШ-XIX вв., и переходом к иной юридической конструкции «общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законом — уголовная ответственность (в различных формах ее реализации) — уголовно-правовое принуждение (воздействие)» 30.
Таким образом, анализ исторического развития иных мер уголовно-правового характера позволяет сделать вывод, что данные меры представляют собой исторически складывающийся метод правового регулирования, отличный от наказания по целям применения и механизму воздействия, возникший из потребности обеспечить безопасность членов общества, в случаях, когда применение наказания объективно не может достичь поставленных перед ним целей уголовно-правовой защиты. Дальнейшее развитие этого института представляется перспективным, поскольку ведет к расширению правовых мер противодействия совершению преступлений, дополняющих либо заменяющих наказание.
1 Келина С. Г. Наказание и иные меры уголовноправового характера // Гос-во и право. — 2007. — № 6. — С. 51.
2 Законодательные акты Российского государства второй половины XVI — первой половины XVII в.: комментарии. — Л., 1987. — С. 26.
3 См.: Жижиленко А. А. Условное осуждение по иностранным законодательствам // Журнал Министерства юстиции. — 1897. — № 5. — С. 28.
4 Цит. по: Спасенников Б. А. Принудительные меры медицинского характера. — М., 2003. — С. 26.
5 См.: Уголовное уложение, высочайше утвержденное 22 марта 1903 г. — Киев-Петербург-Харьков, 1903.
6 Таганцев Н. С. Курс уголовного права: (Часть Общая). — СПб., 1902. — Т. 1. — С. 117.
7 Там же.
8 См. подробнее: Принс А. Защита общества и преобразование уголовного права. — М., 1902; Лист Ф. За-
дачи уголовной политики. — М., 2004; Ансель М. Новая социальная защита. — М., 1970.
9 См.: Щедрин Н. В. Введение в правовую теорию мер безопасности. — Красноярск, 2000. — С. 16.
10 См.: Кузнецова Н. Ф. Уголовное право ФРГ // Избранные труды. — СПб., 2003. — С. 579.
11 См.: Жижиленко А. А. Наказание. Его понятие и отличие от других правоохранительных средств. — Пг., 1914. — С. 248.
12 Там же. — С. 250.
13 Там же. — С. 275.
14 Там же. — С. 249.
15 См.: Постановление ЦИК СССР от 31 октября 1924 г. // Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917-1952 гг. — М., 1953. — С. 199.
16 Например, на основании ст. 22 Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г. лицо, принадлежащее по своим связям к преступной среде, могло быть подвергнуто высылке из определенной местности. Также, на основании ст. 7 УК РСФСР 1926 г., меры социальной защиты применялись к лицам, не совершившим общественно опасного деяния, но «представляющим опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности» (см.: Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917-1952 гг. — М., 1953. — С. 204).
17 См.: Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917-1952 гг. — С. 121.
18 См.: Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. (ст. 50) // Там же. — С. 227.
19 Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность // Избранные труды. — СПб., 2003. — С. 445.
20 Щедрин Н. В. Введение в правовую теорию мер безопасности. — Красноярск, 2000. — С. 41.
21 Пионтковский А. А. Уголовное право РСФСР: (Часть Общая). — М., 1924. — С. 113.
22 Шаргородский М. Д. Вопросы Общей части уголовного права: (законодательство и судебная практика). — Л., 1955. — С. 222.
23 См.: Ременсон А. Л. Теоретические вопросы исполнения лишения свободы и перевоспитания заключенных: дис. ... д-ра юрид. наук. — Томск, 1964. — С. 413.
24 См.: Горобцов В. И. Юридическая природа принудительных мер медицинского характера // Уголовноправовые средства борьбы с преступностью. — Омск, 1983. — С. 36-43.
25 См.: Тарбагаев А. Н, Усс А. В. Правовая природа принудительных мер медицинского характера, применяемых к осужденным // Правоведение. — 1992. — № 3. — С. 115-117.
26 См., напр.: Гришко А. Я. и др. Российское уголовноисполнительное право. — М., 2000. — С. 16.
27 См., напр.: Уголовное право России: (Части Общая и Особенная) / под ред. А. И. Рарога. — М., 2006. — С. 199.
28 См.: Звечаровский И. Понятие мер уголовноправового характера // Законность. — 2007. — № 1. — С. 21.
29 См.: Келина С. Г. Указ. соч. — С. 56.
30 См.: Горобцов В. О перспективах расширения предмета уголовного права // Уголовное право. — 2004. — № 3. — С. 21.
