CC BY
43
Эрнста Кэземана через Альберта Швейцера до рецепции Павла восточным христианством и античностью» (с. 484).
Определенную ценность представляет анализ «мифа о восставших ангелах» с точки зрения истории социальной мысли Лореном Стукенбруком из Мюнхена13. Описанное в енохианском цикле в качестве экспликации Быт 6. 1—4, «ангельское восстание было движением против порядка и организации, приданных Богом космосу, а раса исполинов, которая в природе своей воплотила это восстание, не имела в мире богоданного места и не могла даже пытаться служить Богу» (с. 174). Минуя как мифические, так и мистические интерпретации, автор заключает, что в истории дочерей человеческих зашифровано «грехопадение» Израиля с превосходящими его политическими силами, которое «не может остаться безнаказанным» (с. 175). Этим он объясняет то, что в книге Бытия всю тяжесть наказания за свершившееся несут на себе люди.
Рассматриваемый сборник демонстрирует повышенный интерес к кругу междузаветных источников в современной библеистике. Причины же появления массы внешне солидных, но содержательно беспомощных работ могут быть усмотрены без специальной наукометрики: во-первых, это неестественный рост публикационной активности ученых в ответ на усиление роли количественных показателей успешности в научной среде; во-вторых, бурное развитие электронно-поисковых методов обработки источников, которое увеличивает соблазн их поверхностного «чтения». Обе причины, как думается, представляют собой вызов академическому сообществу, на который многие его представители готовы ответить с честью; по-видимому, от доли таких ответов будет зависеть и честь утрачивающих субъектность институций.
Илья Сергеевич Вевюрко (канд. филос. наук; МГУ, ПСТГУ; vevurka@mail.ru)
Meredith A. Christian Philosophy in the Early Church. London: T&T Clark, 2012. 173 p.
Работа известного специалиста в области патрологии отца Энтони Мередит посвящена далеко не новому, однако вечно актуальному вопросу: «Что общего у Афин и Иерусалима?» Книга «Христианская философия в ранней Церкви», как ясно из названия, ставит перед собой задачу прояснить взаимоотношение философского и религиозного в раннем христианстве. Разработку такой проблемы можно только приветствовать. Ибо не так-то легко понять, сколь многое в христианстве является сугубо философским приобретением, причем «философским» не в широком смысле слова, а вполне определенном — обязанным
13 Stuckenbruck L. T. The Myth of Rebellious Angels: Ethics and Theological Anthropology // Anthropologie und Ethik... P. 163—176.
Meredith A. Christian Philosophy in the Early Church
прежде всего Платону и Аристотелю. Неслучайно имеется традиция писать изображения упомянутых философов в притворах храмов. Да и не только их.
Однако следует ли сегодня говорить о какой-либо рЫ1оБорЫа регепшБ? Ведь едва ли можно найти что-либо, более чуждое духу нынешнего времени, чем вечное. И если Античность уже устарела, если по улицам, за редким исключением, больше не ходят платоники и перипатетики, если мы начали мыслить иначе, то возникает вопрос: не окажется ли такая философия слишком обременительной для веры? И не значит ли это, что нужно искать новую философию, чтобы заново выразить истины веры, чтобы сделать их понятными? К сожалению, автор не ставит таких вопросов, на мой взгляд более чем актуальных сегодня. Зато Мередит обращает внимание на их оборотную сторону, завершая книгу словами известного мыслителя отца Уильяма Инге: «Если Церковь обручится с духом века сего, то через две недели станет вдовой» (с. 155). Ведь в конечном итоге о всякой философии можно сказать, что это лишь «человеческое, слишком человеческое». Как отмечает Мередит: «К сожалению, любая попытка приручить будь то логический позитивизм в англосаксонском мире, или экзистенциализм в континентальной Европе, оказывается много менее подходящей для нужд христианской теологии» (с. 154).
Так что проблема налицо: с одной стороны, имеется опасность устареть, еще при жизни превратиться в музейный экспонат, с другой же, напротив, поддаться ветру перемен и потерять собственную сущность. «Однако никакая попытка освободить теологию от уз "чужой философии", прежде всего от Аристотеля, не может быть вполне успешной» (там же). И даже такие агрессивные авторы, как Тертуллиан, на практике были более философичны, чем в теории (с. 155). Иными словами, философию отвергали теоретически, однако на практике все такие отрицатели все же прибегали к тем или иным философским концепциям. По-видимому, иначе раскрыть истины Откровения было нельзя. Так что отношение философии и религии в христианстве всегда находилось и в определенном согласии, и одновременно в некотором антагонизме. Собственно, разъяснению того, что же это были за отношения такие, и посвящена рецензируемая работа.
Книга Мередит не философский текст, поэтому озвученные вопросы — это скорее то, чего, на мой взгляд, недостает в этой работе, чего автор касается лишь между делом. Вместе с тем это работа патрологическая, поэтому в ней довольно много фактического материала, который хотя и не отвечает на злободневные вопросы, зато показывает, при каких условиях они вообще могут быть корректно поставлены. Ведь прежде всего нужно разобраться, как в действительности философия и вера уживаются вместе, как они относятся друг к другу.
Основное содержание «Христианской философии в ранней Церкви» представляет собой обобщающее, а потому оставляющее в стороне различные тонкости, рассмотрение соотношения религии и философии на протяжении пяти первых веков христианской эры: от Воплощения до блж. Августина (с маленьким послесловием, посвященным Средним векам, с. 157—160). Вообще говоря, книга построена по типичной программе курса патрологии I—V вв.: автор последовательно рассматривает время и обстоятельства возникновения христианства, ту среду (иудаизм и эллинизм), которая дала первоначальный теоретический импульс и
которая значительно повлияла на самосознание ранней Церкви (гл. I); глава II посвящена раннему христианству (I—II вв.): начиная с ап. Павла, последовательно рассматриваются мужи апостольские (Климент Римский, Игнатий Богоносец) и апологеты (Иустин Философ, Татиан, Тертуллиан); глава III посвящена Клименту Александрийскому и Оригену; тема следующей, IV главы, звучит весьма интригующе: «Влияние философии на язык и мысль соборов», где разрабатывается такая тематика, как арианство, единосущие, обожение и христология, вместе с чем автор стремится показать, как вся эта проблематика связана с философскими концепциями; последняя, V глава, полностью посвящена блж. Августину, прежде всего раннему периоду его творчества, а также вопросу о свободе воли.
Надо сказать, что материал распределяется по книге очень неравномерно. Например, некоторое недоумение вызывает III глава, почти полностью посвященная Оригену, фигура, безусловно, крайне важная, однако остается непонятным, почему Клименту Александрийскому уделяется всего пара страниц, учитывая, что у последнего по исследуемому вопросу можно найти едва ли не больше ценного материала. Впрочем, с Климентом дела в научной литературе обстоят намного яснее, чем с Оригеном, т.ч. в предпочтении последнего имеется свой — педагогический — смысл. Равным образом ощущение неполноты оставляет и крайне важная IV глава. Понятно, что уместить IV и V вв. на 30 страницах задача непосильная, поэтому совершенно неудивительно, что повествование зачастую сводится к общеизвестным вещам. Так, например, о столь важном для данной книги авторе, как пс. Дионисий Ареопагит (с. 113—115), Мередит сообщает, что на него оказал влияние неоплатоник Прокл, в подтверждение чему приводятся несколько примеров, а также собор в Халкидоне. И это, по большому счету, фактически все, что автор имеет сказать на эту важную и сложную тему.
Вместе с тем, если в III и V главах речь идет о персоналиях, то в IV — об общих теоретических позициях, что позволяет автору делать весьма интересные наблюдения и обобщения. Например, он пишет о философии языка: «Ранняя Церковь верила в то, что мы бы сочли противоречивым. С одной стороны, они верили в ценность языка для выражения как природы Бога, так и Христа. В этом убеждении они были истинными греками. С другой стороны, они также осознавали ограниченность языка, прежде всего его крайнюю недостаточность пред лицом божественной тайны» (с. 88). На эту противоречивую природу языка стоит обратить внимание уже хотя бы потому, что то и дело возникает конфликт интерпретаций наследия святых Отцов, которое на первый взгляд кажется не вполне согласованным. Различия богословских взглядов могут быть обусловлены различием в исходных установках, в том числе философских. Но при этом Мередит справедливо обращает внимание и на то, что распространенная тенденция связывать еретические воззрения с избыточным влиянием философии, как в случае с зависимостью христологии Аполлинария Лаодикийского от неоплатонизма, зачастую склонна игнорировать существенные различия между реальным богословским поиском и предполагаемыми философскими прототипами. В частности, автор пишет: «... Христос Аполлинария есть Плотиновский человек. Аполлинарий смешал дух, о котором говорит ап. Павел, с Умом Плотина для того, чтобы достичь своей богословской цели — единства и безгрешности Христа. Если, что кажется вероятным,
Перну Р. Хильдегарда Бингенская
Аполлинарий в своей христологии действительно находился под влиянием антропологии Плотина, между ними все же существует важное различие. Аполлинариев Христос — уникален; Плотинов человек — нет» (с. 107).
Судя по всему, рецензируемая книга выросла из спецкурса или каких-то публичных лекций на заявленную тему. Это чувствуется и по стилю изложения, и по делению материала, и по библиографическому аппарату, который не содержит ссылок на оригинальные тексты. Так что можно сказать, что это скорее популярная работа, которая будет полезна широкому кругу читателей, но при этом она посвящена весьма конкретной теме, ввиду чего может оказаться достаточно интересной и для специалиста.
Алексей Михайлович Гагинский (ИФ РАН, ПСТГУ; algaginsky@gmail.com)
Перну Р. Хильдегарда Бингенская. М.: Издательство Францисканцев, 2014. 133 с.
Хильдегарда Бингенская (1098—1179) — немецкая монахиня, основательница монастыря в долине Рейна, оставившая после себя до сих пор малоизученное наследие, состоящее из поэм, музыкальных гимнов, иллюстраций, естественнонаучных, медицинских и мистических трактатов. В 2005 г. папа Римский Бенедикт XVI провозгласил ее Учителем Церкви вместе с Иоанном Авильским. Этого титула в Римо-Католической Церкви удостоились самые значимые церковные писатели — всего 35 человек, из которых четыре женщины: Тереза Авильская, Екатерина Сиенская, Тереза из Лизье и Хильдегарда Бингенская. Последняя практически неизвестна в России, и лишь с начала XXI в. интерес к ней неимоверно возрос, о чем свидетельствуют ряд публикаций, статей и монографий, посвященных ей1, художественный фильм, повествующий о ее жизни2, и даже музыкальный альбом, созданный шведской группой "Garmarna", в основе которого лежит переработка мелодий Хильдегарды (альбом носит название "Hildegard von Bingen", 2001 г.).
«Издательство Францисканцев» осуществило перевод книги известного французского автора Режин Перну, посвященную этой уникальной и во многом
1 См., например: Silvas A. Jutta and Hildegard: The Biographical Sources. University Park (PA), 1998; Flanagan S. Hildegard of Bingen. A visionary life. L.; N. Y., 199 82; Maddocks F. Hildegard of Bingen. The Woman of Her Age. N. Y., L., 2001; StühlmeyerB. Die Gesänge der Hildegard von Bingen. Eine musikologische, theologische und kulturhistorische Untersuchung. Hildesheim, 2003; Wel-zel P. Hildegards Lied: Hildegard von Bingen — Der Roman ihres Lebens. Frankfurt am Main, 2005; Moulinier L. Conception et corps féminin selon Hildegarde de Bingen // Storia delle Donne. 2005. Vol. 1. P.139—157; Sweet V. Rooted in the Earth, Rooted in the Sky: Hildegard of Bingen and Premodern Medicine. N. Y., 2006; Kluge H. Die Kräuterheilkunde der Hildegard von Bingen. Stuttgart, 2006; A companion to Hildegard von Bingen / B. Kienzle, G. Ferzoco, D. Stoudt, eds. Leiden, 2014.
2 Фильм режиссера Маргарет фон Тротта «Видения — из жизни Хильдегарды фон Бин-ген» (нем.: «Vision — Aus dem Leben der Hildegard von Bingen») (2009 г.), в главной роли — Барбара Зукова.
