CC BY
234
Rois de France par dessus tous les autres, et des causes d'icelles. P., 1610.
11. Callières F. de.De la manière de négocier avec les souverains, de l'utilité des négociations, du choix des ambassadeurs et des envoyés, et des qualités nécessaires pour réussir dans ces emplois. Amsterdam, 1716.
12. Bulteau Ch. De la préséance des rois de France sur les rois d'Espagne. Paris, 1674.
13.Письмо Генриха IV его послу в Риме г-ну де Бреву цит. по: BulteauCh. Op. cit.
14. Коммюнике г-на де Ту, французского посла от 12.08.1657 цит. по: BulteauCh. Op. cit.
15. Recueil des insructions données aux ambassadeurs et ministres de France depuis les traités de Westphalie jusqu'à la Révolution française (1648 - 1789). XXIV. Angleterre. Paris, 1929. T.1.
16. ŒuvresdeLouisXIV. P., 1806.
Об авторе
Шикуло М.И. - Шикуло М.И. - аспирант кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки исторического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, shikulo.max.ru@mail.ru
УДК 947.02+340
МЕНТАЛИТЕТ И ПРАВО В ДРЕВНЕЙ РУСИ: К ИНТЕРПРЕТАЦИИ СОБЫТИЙ 1071 ГОДА1
Е.А. Шинаков
В 1071г. в северной части Древнерусского государства (Ростовской земле) произошло крестьянское восстание, явившееся завершающим аккордом кризисного периода 1067 - 1071 годов. Восставшие - так называемые «смерды» - двигались вдоль Волги и других рек этого региона от Ярославля до Белоозера (города на Белом озере, упоминаемом в скандинавских сагах как «Алаборг»). Языческие жрецы, стоявшие во главе восстания, вызванного неурожаем и голодом, совершали ритуальные убийства «лучших жен», которые (по словам «волхвов») были виноваты в этом бедствии. Восстание было подавлено боярином князя Святослава Яном Вышатичем, который собирал дань в пользу князя в окрестностях Белоозера. 12 профессиональных дружинников Яна без труда разбили 300 крестьян, но поймать их главарей в густых лесах было для них невыполнимой задачей. Ян использовал специфичные черты русского менталитета и права, чтобы заставить жителей Белоозера поймать мятежников. После этого возникла еще одна проблема - отсутствие в русском законодательстве права смертной казни. После расследования, сопровождавшегося религиозным диспутом, Ян приказал родственникам замученных женщин воспользоваться правом «кровной мести». Само восстание, его подавление, методы следствия и наказания ярко отражают специфические черты русского образа жизни, языческого и христианского мировосприятия, правового сознания в период перехода от языческого иро-доплеменного общества к социуму, основанному на христианских ценностях и государственности.
Ключевые слова: восстание, менталитет, «обычное право», языческая религия, ритуал, христианство, сбор дани, неурожай, отражение событий в общественном сознании.
В начале последней трети XI в. на Руси завершается процесс создания институтов «ранней» (по уровню развития) [45], унитарно-федеративной по форме [49]государственности с формой правления «родовая монархия» («власть», «сюзеренитет») [15; 24; 40. С. 226 - 227; 41.С. 23,25; 53]. Последним актом, символизировавшим завершение создания единых институтов и функций власти, стал полный переход права в руки государства [17. С.160 -162]. Этим актом стало принятие в 1072 г. «Правды Ярославичей». Она окончательно отменяла пережитки обычного права эпохи родоплеменного строя, или мононорматики [52], в частности - кровную месть за убийство.
Однако даже в «Правде Ярославичей» сфера ее правоприменения была весьма ограниченной. Она защищала высокими вирами разные категории людей князя и разные виды его собственности, вплоть до охотничьих угодий, но о самих князьях не говорилось ничего. С другой стороны, «Правда» почти не проникалав н у т р ьобщины - верви, ограничиваясь ее отношениями с окружающим миром, включая частные княжеские владения с их населением, и случаями убийства на ее территории (даже в этом случае по желанию общинников убийцу могут не искать, если вервь согласится заплатить коллективную, «дикую» виру). В итоге в обществе оставались большие сферы, внутри которых отношения регулировались не писаным правом, а традициями, обычаями, нормами морали. Говоря современным языком, значительная часть общества жила не по «праву», а по своим «понятиям» о справедливости и «правде».
Впрочем, в те времена последняя как раз и означала закон, причем писаный. Само же слово «закон» означало Божественное вероучение, например, в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона - иудейское [11]
«Правда» же была в определенной степени синоним «права», как и глаголы «судить» и «рядить» «были схожи по значению», что следует из текста «варяжской легенды» в разных редакциях Повести временных лет и Начального свода. Именно отсутствие «правды» между «родами» (по ПВЛ) или «градами» (по НПЛ) заставило представителей «Словен, Кривичей, Мери, Чуди» пригласить Рюрика, чтобы он «владел» ими и «судил» («рядил») по «праву». Именно наличие правды - права было одним из главных приоритетов жителей еще даже не
'Статья является расширенным вариантом доклада на международной конференции "LawandDisputingmtheMiddleAges"(академия Карлсберг, Копенгаген, Дания, май 2012), подготовленного на средства гранта БГУ№76 за 2012г.
сложившейся Руси, во всяком случае, ее северной («Циркумбалтийской») части.
Однако, как уже говорилось, право не могло охватывать все сферы и явления русской жизни, тем более, что носило ярко выраженный прецедентный, а не «превентивный» характер. В этой связи новые явления в социальной жизни и связанные с ними новые типы преступлений ставили в тупик княжескую судебную администрацию. Но та достойно выходила из ситуаций, подбирая уже существующие нормы права к своим понятиям о справедливости.
Эти особенности русского менталитета и отношения к праву ярко отразилась в событиях 1071 г. Этот год явился завершающим для семилетнего внутреннего кризиса, начавшегося еще в 1064 г. с борьбы князей за Тмутаракань и с междоусобной войны («рати»), развязанной полоцким князем - «волхвом» Всеславом Брячиславичем, дополненного «нашествием поганых». Глубинной причиной этих событий, по мнению летописца, отражавшего взгляды религиозной верхушки христианизирующегося русского общества, явились «грехи наши» и Божье наказание за них.
Кризис был практически всесторонним, и Бог, как пишет летописец, давал людям многочисленные предостерегающие «знамения не добры» [30. Л. 55, например, но не только]. Знаменья начались в 1063 г. - «Волхов потек вспять», но главным была «звезда кровава на Западе» (комета Галлея), появление которой в разных сводах помещено под 1064 - 1065 гг. На самом делекомета Галлея максимально приближалась к Земле 27 марта 1066 г. [27. С. 114], однако летописец либо из-за особенностей календаря (на Руси было три счета лет: сентябрьский, мартовский, ультрамартовский), либо из «назидательных» соображений, поместил это событие несколько раньше. Но даже «звезда в образе копейном» [31. Л. 95 об.], предвещавшая уже конкретно кровавую войну, междуусобицу, не отвратила от нее князей, наоборот, в 1066 г. (по Радзивилловской) или в 1067 г. (по Лаврентьевской и Ипатьевской летописям) начался «пик» междоусобий: Всеслав Полоцкий занял и пожег при отступлении Новгород, три старших Ярославича пошли на него войной, а затем обманом, нарушив крестное целование, заточили Всеслава в «поруб». Как тут не вспомнить слова «пока гром не грянет, русский мужик не перекрестится». И гром грянул в 1068 г. в виде нашествия половцев (второго, но в таких масштабах, с подходом к столице Руси - первого), народного восстания в Киеве, изгнания из него потерпевших поражение от «поганых» трех старших Яро-славичей (причем главный - Изяслав - бежал даже в Польшу, к родственникам жены) и восшествием на престол волею народа («людья») «высеченного» из «поруба» Всеслава.
Однако не только русские не внимали Божьим предостережениям - осенью 1066 г. в Англии произошли две кровопролитные битвы (Стамфордбридж и Гастингс), погибли два короля (норвежский и английский), норманны начали захват Англии. «Причина»( по идеологии того времени)- «гордыня» правителей - двух Гаральдов, норвежского и английского (а до этого - и нарушение «слова», данного герцогу Вильгельму Нормандскому). В 1067 - 1068 гг. начались напасти и в сильнейшем до этого государстве Европы - православной Византии. Турки (туркмены)-Сельджуки перешли восточную границу империи ромеев в Армении и начали ее завоевание. В южной Италии норманн Роберт Гвискар начал осаду византийских владений в этом регионе - г. Бари [9. С. 91]. Несчастным для христиан 1066 год стал и в славянских землях. В результате спровоцированного языческими жрецами и племенной аристократией антихристианского восстания в землях ободритов князь- креститель этого, самого западного из всех славян, народа, перебиты все миссионеры и неофиты [34.С.123 -124]. В дальнейшем эти события трагически сказались на судьбах полабских и поморских славян-их «прозябание» в язычестве дало повод немцам объявить крестовый поход на их земли и поработить их в середине XII в.
Кстати, период обращения кометы Галлея вокруг Солнца из-за действия притяжения Юпитера и Сатурна неравномерен и колеблется от 68,2 года до 79,3 лет [14. С. 416], последний раз наиболее близко к Солнцу (в перигелии) она находилась в 1986 г. [14. С. 417].
Впрочем, также оценка причинно-следственной связи событий была характерна лишь для части средневекового, особенно еще только христианизирующегося, русского и скандинавского общества - а именно для его религиозной интеллигенции. Мотивация действий даже светской элиты - князей - была совершенно иной. Так, Всеволод Полоцкий выступил против Киева по политическим и экономическим мотивам. По новой системе престолонаследия полоцкая (а также с 1052 г. - галицкая) ветви Рюриковичей исключались из их родового права наследия великокняжеского киевского престола, что подогревало их сепаратистские настроения. Что же касается Новгорода Великого, то он издавна был соперником Полоцка на пути с Балтики на Восток и в Византию.
Так что определить особенности менталитета полоцкого князя, вызванные отчасти правом престолонаследия, можно как «практицизм» (зачем отдавать в Киев часть дани, если там не будешь править?) и меркантилизм. Колдовские же способности («князь-волхв») были явно приписаны Всеславу народом, наделившим сакральными свойствами, харизмой своего избранника (см., например, былину о Волхе Всеславьевиче).
Крайний меркантилизм некоторых князей и их приближенных, неудачи в борьбе с «погаными», вызывали негативную реакцию не только у «людей», но даже у лиц духовного звания, в частности, автора «Введения» к Начальному своду, написанному в 1093 г. или 1095 г. [об этом: 43]. Летописец в данном случае выступает в качестве «образованного» рупора общественного мнения по отношению к источникам обеспечения аппарата власти в его военно-дружинной форме. «Како [какими] быша древние князи и мужие [дружинники] их, и како отбараху [оборонили] Руские земле, и ины страны придаху под ся [нее]; те ибо князи не збираху многа имения, ни творимых вир, ни продаж вскладаху [на] люди, но оже будяше правая вира, а ту возьмя, дааше дружине на оружье. А дружина его кормяхуся, воюющее ины страны и бьющееся и ркуще: «братие, потягнем [постараемся] по [за] своем князе и
по Руской земли»... «Они бо не вскладаху на своя жены златых обручей, но хожаху жены их в сребряных, и роспло-дили [приумножели] были землю Руськую. За наше несытство [жадность] навел Бог на ны поганыя... а мы своих злых дел не оставляем. Пишет бо ся: богатство, неправдою сбираемо, извеется» [26. С. 104].
Мораль этой фразы в том, что богатство собирать надо, но по «правде», «праву», не увлекаясь финансовой составляющей правосудия, а доходы от него власть должна пускать на оборону страны и вооружение дружины, содержать же последнюю за счет «иных стран».
На другом полюсе «общественного мнения» Древней Руси в XI в. находились поднимаемые народные восстания или движения, часто возглавляемые религиозными идеологами, однако не христианскими, а языческими - волхвами. Это «мнение», во-первых, было выражено не в литературе, а в действиях, а, во-вторых, его выражали абсолютно новые слои населения - смерды, т.е. закабаляемые крестьяне-изгои из общины, либо посаженные на землю пленные с самими консервативными представителями социума - языческим жречеством. Такое сочетание участников характерно, правда, для описания только одного из восстаний - 1071 г.
В ходе этого движения также проявились особенности русской ментальности, соотношение роли «права» и «понятий», подробно, хотя, естественно, и в иных терминах, изложенное летописцем.
Само описание восстания 1071 г. в Ростовской земле обширно и одинаковоизложено во всех летописных сводах - с небольшими отличиями в «Летописце русских царей» - и распадается на три части - само восстание; его подавление; следствие и наказание. В каждой части отражены несколько разные особенности русского менталитета, права, обычаев и, соответственно, разные комплексы исторических, этнологических, культурологических, юридических данных. Рассмотрим их последовательно, с последующим комментарием. «Бывше бо единою ску-дити [недород] в Ростовской области. Встаста два волхва от Ярославля, глаголюща, яко ве свеве [они знают], кто обилье держит. И поидоста по Волзе, кде [где] придут в погосте туже нарицаху лучшие жены, глаголюща яко си жито держит, а си рыбу, а си скору [другие летописи добавляют также «мед»]. И привожаху к нима сестры своя, матери и жены своя. Она же в мечте прорезавшее за плечом, вынимаста любо жито, любо рыбу и убивашета многы жены [и] именье их отимашета собе. И придоста на Белоозеро и бе у нее людей ин[ых] 300» [29. Л. 59].
Религиозно-идеологический и ритуальный аспект данных событий тщательно рассмотрен как в части крупных монографий, специально посвященных народным движениям [39. С. 123, хотя в остальном эта книга рассматривает социальные вопросы; 42. С. 101 - 115], так и в отдельных тематических статьях [13; 10; 3].
Значительное место религиозно-мистической, сакрально-ритуальной интерпретации событий 1071 г. уделено и в специальных трудах по мифологии и культовой практике восточных славян [2. С. 394 - 395; 5. С. 66, 75, 104, 135; 28. С. 207 - 208, 210, 212].
Высказанные в этих работах идеи о том, что расправы с «лучшими женами» в ходе восстания смердов-волхвов носили магический характер, призванный ликвидировать последствия неурожая - т.к. знать у многих народов считалась мистически ответственной зав с ё, в т.ч. и за урожай, а женщины к тому же считались в этом аспекте «вредоносными» -у автора сомнений не вызывает.
Впрочем, вопрос об избиении восставшими исключительно женщин может быть снят, если верить словам «белозерцев» Яну Вышатичу - «у нас два кудесника много жен им у ж е йпогубиша», сказанных, впрочем ими с понятной целью - «и дани не на ком взяти» [32. Л. 506 об.]. Перед этим же и в «Летописце русских царей» подробно описывалось только «добрых жен честных» [32. Л. 506 об.].
Следует добавить к списку кровавые обряды ацтеков - не только ритуальные жертвоприношения пленных, но и добровольные кровавые увечья правителей ради дождя и урожая.
Объясняется этот факт своеобразием менталитета определенного этапа государствогенеза, переходного от вождества к раннему государству. В потестарно - политических образованиях данного этапа, в частности, в Западной Африке «народ верил, что не он сам, а «оба» [правитель Бенина - Е.Ш.] обеспечивает спокойствие в обществе, б о г а т ы еу р о ж а и, успехи в войнах, используя свои сверхъестественные свойства» [4. С. 156]. У некоторых племен Африки право на власть ассоциировалось вообще только с одним свойством - обеспечением урожая - например, у алуров оно принадлежало «вызывателям» дождя, обладавшим соответствущей мистической способностью -«кер» [16. С. 87 - 88]. И эти примеры можно умножать: у разных племен эти сверхъестественные способности носителей власти считались чуть ли не материальной субстанцией и носили разные названия - уже упомянутая «кер», взаимодополняющие «свем» и «тсав», а также «нам», «махано» в Африке, «мана» - в Океании, наследственное «счастье» и личная «удача» - в Скандинавии.
Впрочем, «положение обязывает» - и те, кому много дано, в глазах народа и за многое отвечают, в т.ч. своими жизнями, ибо власть, харизма, этого этапа государствогенеза обладала свойством амбивалентности - не только власть имела монополию на руководство, но и народ считал, что обладает правом на личность ее носителя. Последнийотвечал за все несчастья в обществе далеко не только своим положением - так, из 17 обожествленных правителей одного из городов-государств африканского народа йоруба - Ойо -15 или были убиты, или вынуждены покончить жизнь самоубийством ради благополучия подданных [16. С.].Ярко и образно это отражено в эпосе соседей Руси - скандинавов, в частности, «Саге об Инглингах»: «. и к нему [Олаву Лесорубу] стеклось там много народу, что земля не могла всех прокормить. Случился неурожай, и начался голод. Люди сочли, что виноват в этом конунг - причина как урожая, так и неурожая. Олав конунг пренебрегал жертвоприношениями. Это не нравилось шведам, и они сочли, что отсюда и неурожай. Они собрали войско, отправившись
в поход против Олава конунга, окружили его дом и сожгли его в доме, отдавая его Одину и принося его в жертву за урожай» [38. С. 34]. До этого по той же причине та же участь постигла и другого конунга - «неудачника» -Домальди, принесенного в жертву за урожай на алтаре [38. С. 18].
Благополучие народа, в т.ч. и урожаи, зависели от почти материальной субстанции - «удачи», которая может возрастать, уменьшаться и вообще исчезать, и зависит это не только от личного «везения», но и от наследственного «счастья», которого больше у аристократических, знатных родов [8. С. 60 - 61].
Убив знатного неудачника, можно вернуть «удачу» тому обществу, которое он возглавлял. Это, скорее всего, и имело место в процессе восстания, потому сами члены того или иного «лучшего» рода отдавали в жертву волхвам тех его представителей, которые по каким-то приметам были носителями «неудачи», «несчастья», не выполняя своих обязательств перед людьми и богами. Почему убивали только женщин (если только не учиты-ватьч а с т ьданных «Летописца русских царей»)?
«Лучшие женщины, как замужние, так и незамужние, матери, жены и дочери знати по представлению людей того времени, были носительницами злого духа - ведьмами. Они «держали гобино» и «пущали голод» [23. С. 35 - 36]». Здесь налицо уже иное объяснение убийств знатных («лучших», «добрых») женщин, исходящее не столько из исчезновения их способности благоприятно повлиять на хороший урожай, сколько в сознательной вредоносности, вызванной «демоническим характером» [2. С. 392]. Объяснение это ближе к славянскому, чем к скандинавскому фольклору и отраженному в нем гендерному менталитету.
Впрочем, сам ритуал, контаминированный с убийством, еще П.И. Мельников-Печерский отмечал не у славян, а у финно-угров (мордвы) в 60-е гг.Х1Х в., хотя и не в связи с ритуальным убийством ради урожая, а при сборе различных припасов для общих жертвоприношений богам и празднеств [24. С. 439 - 440]. По мнению И.Я. Фроя-нова, летописец просто совместил этот обряд с «практикой ритуальных убийств женщин, подозреваемых в пагубном влиянии на урожай» [42. С.106]. И славяне, и финно-угры, и (в меньшей степени) скандинавы, в XI в. участвовали в формировании древнерусской народности и ее менталитета на севере Древнерусского государства.
Употребляемый в тексте тип населенных пунктов - «погосты» -позволяет объяснить, почему именно здесь мятежники искали якобы утаенное «гобино» и «обилье».
При всех разногласиях в определении конкретной соединительной роли погостов на разных этапах их развития, начиная с их первого упоминания в середине X в., возникают они как опорные пункты центральной («федерального уровня») княжеской власти, центры государственного освоения окраин, часто неславянских по этническому облику.
Уже при первом упоминании («и устави [Ольга] по Мсте погосты и дани» [31. Л. 31]) они контаминиро-вались с «данью» и являлись местами ее концентрации перед отправкой «выше» - в города - центры земель -княжений и частично - в Киев. Дань - своеобразная форма государственного налога, собираемая в итоге со свободных «людей» - крестьян-общинников, членов вервей, и некоторых слоев городского населения.
Она отделена от «оброка» - дохода с частных владений того или иного князя или всего рода Рюриковичей. «Оброки» выплачивали, скорее всего, уже не «люди», а частновладельческие (первоначально - только княжеские) крестьяне-смерды, и различные категории временно зависимого населения. В этническом плане «погосты» часто являлись «инородным телом» в местной среде, в них жили «внешние», ч у ж и е эксплуататоры, в т.ч. представители княжеской дружины - «лучшие мужи», охранявшие собранную дань до приезда княжеского «вирника» и его «отроками» и «мечником» (тем, кто «отмечал» размер собранной дани и судебных штрафов - вир).
Как на Руси, так и в Скандинавии, припасами, складами всегда ведали женщины. О чем говорят ключи исключительно в женских захоронениях.
Такое понимание объектов нападения и нелюбви местных жителей - волхвов-смердов и «людей» - вполне объясняет выбор этих объектов («лучшие жены») и с «материальной» и с «ментальной» точек зрения. В этой связи противоречие между «социологизирующими», «приземляющими», взглядами многочисленных, начиная с Н.Н. Воронина [6], исследователей народных движений XI в. (А.В. Арциховского и С.В. Киселева [1], В.В. Мав-родина [20]), с «сакрализирующей» эти движения точкой зрения И.Я. Фроянова - только кажущаяся. В менталитете людей (и, прежде всего, «людей» в узком, юридическом значении слова) того времени практицизм и мистицизм сливались воедино. «Национальный» же вопрос в любом случае не был главным, даже если смерды -волхвы и ведомые ими «люди» были финно-уграми.
А вот был ли юридизм сознания? Об этом говорят последующие фрагменты описания подавления восстания.
Этот отрывок дадим по Радзивилловской летописи: «В се же время приключися приити от Святослава (тогда - князя черниговского, хотя есть мнение, что событие произошло, когда он был уже князем киевским и «Всея Руси» - [33. С. 144 - 145; 18. С. 67 - 68; 19. С. 64; 42. С. 104]) дань емлющю Яневи, сыну вышатину. Поведаша ему белозерци, яко 2 кудесника избила уже многы жены по Волзе и по Шексне и пришла еста семо. Янь же, испытав, чья еста смерда, и уведав, яко своего князя, и послав к ним, иже около ею суть, и рече им: «Выдаита волхва та семо [сюда], яко смерди есть [«еста» в Лаврентьевскойи Ипатьевской летописях] моего князя». Они же сего не послушаша. Янь же сам поиде без оружия. И рекоша ему отроци его: «Не ходи безо оружия, исоромоти(ть) [осоромят - в ЛЛ и ИЛ] тя имут». Он же повеле взятии оружия отроком, бяста отроков 12 с ним, и поиде с ним к лесу. Они же сташа, исполчишася, противу. Яневи же идущю с топорцем, и выступиша от них 10 [3 - по ЛЛ и ИЛ] муж и приидоша ко Яневи, рекущи ему: «Видя смерть ищеши, не ходи». Оному же повелевшю бити я [их], ко прочим же поииди. Они же сунушася на Яне, един грешися Яня топором. Янь жь,
воротя топор, и удари тыльем, повеле отроком сечи я [их]. Они же бежаша в лес и убиша ту попа Янева. Янь же, вшед в град к белозерцем, рече: «Аще не имете [поймаете] волхву сею, не иду от васза лето». Белозерци шедшее и яша их, и приведоша ко Яневи» [31. Л. 103, 103 об.].
Во-первых, детали: в трех остальных летописях, кроме РЛ, говорится о трех, а не десяти «переговорщиках». Кроме того, в ее текст, наиболее поздний, вкралась описка - вместо слова «еста» (двоичное число) вкралось «есть» (единственное число), что для количества подлежащих поимке смердов явно неверно.
Бросается в глаза также явное (до определенного момента) нежелание обеих сторон применять оружие, ибо в «Правде Ярослава» на этот счет имеется ряд соответствующих статей. Вопрос о степени знания смердами и «людьми» норм «Правды Ярослава», конечно, сложный. Хотя смерды, жившие в княжеских вотчинах, с учетом степени грамотности (в т.ч. правовой) в Древней Руси, в принципе могли быть с ними знакомы.
Второй аспект - военно-психологический, связанный с дружинным менталитетом, уже отчасти рассмотрен автором [44. С. 14 - 15]. Здесь же рассмотрим то, на что раньше не обращали внимание - степень военной организации мятежников. Они действовали по плану, подчиняясь руководству 2-х - 3-х смердов, которые в РЛ даже названы «мужами» [31. Л. 103].
Это, скорее всего, оговорка, ибо в Древней Руси этот термин был применим только к свободным, причем отнюдь не низкого положения, часто в сочетании «княжьи мужи» - дружинники. Однако оговорка примечательная, говорящая (косвенно) о каком-то отношении смердовХ1 в. к военному делу. Об этом свидетельствует и то, что при приближении отряда Яна Вышатича они построили («сташа, исполчашася») «людей» в воинский порядок. Другое дело, что после расправы с их предводителями эти «люди» (которых «Летописец русских царей» называет «глупыми» [32. Л. 506 об.]) побежали при первом натиске профессионалов Яна, успев убить, правда, отрядного священника (вероятно, кроме фискальных и судебно-регулятивных функций подобные отряды выполняли и религиозные обряды (для христиан), и проповедовали новую веру (для язычников)).
Смердыл и ч н озависели от конкретного князя, значит были частновладельческими. Князь защищал их, о чем говорит статья 33 «Правды Ярославичей»: «Или смерд умучать, а без княжьего слова, за обиду [лично пострадавшему - Е.Ш.] 3 гривны; а в огнищанине, и в тивунце, и в мечници 12 гривне» [35. С. 13]. Вира за «мучения» (пытки, истязания) смерда, правда, в 4 раза меньше, чем за высших лиц княжеской администрации, но это все же отличие количественное, а не качественное. С другой стороны, эта же статья предполагает, что князь имеетп р а в осам подвергнуть смердов, как своих слуг, этой процедуре, что для свободных «людей» или «мужей» не предусмотрено.
Об этом же свидетельствует и первый вопрос Яна белозерцам: «чья еста смерда?» и последующее после пленения их требования «стати пред Святославом» [31. Л. 103, 104]. Смерд имеет коня «с пятном» [тавром], за кражу которого положена вира лишь чуть меньше, чем за княжеского - 2 и 3 гривны [35. Ст. 28. С. 13]. Кони смердов, судя по этой статье, выпасались или стояли в стойлах рядом с княжескими, но были если не в собственности, то пользовании смердов и в этой связи вряд ли являлись «ролейными» [пахотными], а скорее, верховыми или даже боевыми.
В этой связи интересна мысль Б.А. Рыбакова о том, что в XI в. смерды были самыми «младшими» воинами конной княжеской дружины, военнообязанными зависимыми крестьянами [37. С. 47].
В Ростовской земле проходила граница Руси с еще не покоренными финно-угорскими территориями, и наличие здесь своеобразных военных поселенцев, крестьян-пограничников, типа византийских акритов, или - более поздних русских казаков, или - кабальерос-вильянос Испании эпохи реконкисты [12. С. 182], вполне возможно. Однако в отличие от всех них, смерды изначально находились в личной зависимости (хотя и под защитой) князя, и в этом аспекте еще более напоминали таких московских «боевых холопов» XVI - XVII вв., как И. Болотников, хотя и сами, судя по статье 26 «Правды Ярославичей» Краткой редакции [35. С. 13] и статье 16 - Пространной [35.С.15] могли иметь холопов, обрабатывавших землю во время их службы князю. Впрочем, текст статей «а в смердеи холопе 5 гривен» звучит двояко и понимается исследователями в зависимости от их взглядов на статус смердов.
Практически все советские ученые, изучавшие события 1071 г. с социальной точки зрения, считали смердов либо свободными, но закрепощаемыми крестьянами-общинниками, либо уже крестьянами феодально-зависимыми.
В связи с ходом военного конфликта точка зрения Б.А. Рыбакова, хотяпока и мало кем разделяемая, представляется нам более объясняющей как их организаторские способности, так и то, как они уверенно держались в начале следствия, явно не как забитые крестьяне.
То, что они, судя по совершаемым ритуалам и тем «диспутам», которые вели во время следствия, были финно-уграми, ничего не меняет: великокняжеская дружина была «интернациональна» по происхождению. Что же касается частных владений князя (вотчин, сел) то в силу господства еще прочной общины - верви - заселяться они могли либо рабами (челядь, холопы), либо изгоями из общины (чуть более поздние наймиты, закупы, рядовичи), либо военнопленными, в т.ч. и из финно-угорских племен. Судя по данным археологии, состав населения княжеских, а позднее и боярских сел был весьма разноэтничен и гетерогенен [для Подесенья см.:46;48;50;51], но «люди» в «селах» не жили. «Села» упоминаются отдельно от «людей» (статья 77 «Пространной редакции» Русской правды - «кде же не будет ни села, нилюдии» [35. С. 21]).
Кроме смердов - волхвов (последний термин, возможно, отражаетне профессию, а склад ума, специфику менталитета и способностей, отразившуюся в практических ритуально-мистифицирующих действиях (слова «в мечте» [воображении, «представлении»] «аки скомраси»[скоморохи] - явно не случайны)),в восстании участвовали и «люди»«глу-пые», ведомые волхвами -«мужами прелестними», [от слова «прельшати»], сравниваемыми в ЛРЦ со скоморохами [32.
Л. 506 об.].«Люди» - свободные, охранялись высокой вирой в 40 гривен («княжий муж» - 80, что, конечно, больше, но не «качественно»), входили в «вервь», сплоченную круговой порукой (статья 8 «Пространной редакции» Русской правды о «дикой вире», например [35. С. 15]). Социальная психология у них уже иная, чем хотя и у зависимых, но более «пассионарных», активных, «смысленых» смердов. Это - толпа, которая верит во все, что ей говорят «златоусты» -волхвы, но и разбегается сразу, встретив вооруженный отпор численно гораздо меньшего противника (12 против 300). Аналогичная ситуация произошла в 1071 г. и в другом городе северной Руси - Новгороде. Во время религиозного «диспута» между волхвом и епископом в начале «людие вси идоша за волхва», но как только князь Глеб ударом топора успешно для «веры христианской» завершил дискуссию, «людие разидошася» [31. Л. 105 об.].
В этом же событии и последующем «гонении следа» - поиске разбежавшихся мятежников - отразилось правовое сознание, определенные стороны ментальностии представителя верховной власти - Яна Вышатича, и горожан Белоозера. Стараясь действовать исключительно по праву, которое распространялось и на власть предержащих, в определенный момент (угроза оружием) он не постеснялся применить и силу.
Когда сила стала бесполезной - ловить по лесам разбежавшихся мятежников, располагая несколькими дружинниками, было делом бессмысленным - Ян использовал отчасти правовой, отчасти меркантильно-психологический механизм.
Он заставил ловить смердов и ведомых ими «людей» местных жителей - белозерцев. Позднее, в «Пространной редакции» Русской правды, появится статья 77 о «гонении следа», предусматривающая участие в поиске преступников местных жителей - «чюжих людей» «с послухи [свидетели]» [35. С. 21]. Однако в то время данной статьи еще не было, и Ян не мог заставить белозерцев помочь ему по «Правде». Но он ловко вышел из положения, используя уже существующие нормы, в частности, «покон вирный» (статья 42), созданный после «Правды Ярослава», но до «Правды Ярославичей», т.е. в любом случае действовавший де-факто в 1071 г.
«Асе покон вирный: вирнику [в данном случае им и был Ян Вышатич] взятии 7 ведер солоду на неделю, тъже овен любо полот [половина говяжьей туши], или две ногате; а в среду резану въже сыры, а в пятницу тако же; а хлеба по кольку могут ясти, и пшена; а кур по двое на день; коне 4 поставити и сути им на рот, колько могут зобати; а вирнику 60 гривен и 10 резан и 12 веверици, а переде гривна; или ся пригоди в говение [пост] рыбами, то взятии за рыбы 7 резан; тъ всех кун 15 кун на неделю; а борошна [ржаная мука] колько могут изъясти; до недели же виру сберут вирници. То ти урок Ярославль» [35. С .14].
На сколько человек предназначены эти «суточные», выплачиваемые и предоставляемые местным населением? Косвенно об этом «говорят» 4 коня, а также статья 41 «Краткой редакции» и 74 «Пространной редакции» Русской правды, где упоминаются «вирник» («сам»), «мечник» или «писец», «емец» и «отрок» (младший дружинник) - четыре человека. Но в статье 74 говорится «а самому ехати со отроком на дву коню» [35. С. 20], что может подразумевать и то, что на каждого приходилось 2 коня - верховой и вьючный, а тогда «типовой» отряд сокращается до 2-х человек. В любом случае, отряд Яна Вышатича или в 4, или в 6 раз превышал норматив «покона вирного», а это значит и значительное (за исключением платы самому вирнику) увеличение того бремени по содержанию его отряда, которое ложилось на местное население. Это по закону. Но Ян поступил и по «понятиям», пообещав белозерцам, что он останется у них не на неделю (по «покону вирному»), а до тех пор, пока они не поймают «волхвов», «хотя и на все лето [год]». Дальнейшие уговоры сталиизлишни.
Следствие, по летописному тексту, состояло из простого допроса, религиозного диспута, «допроса с пристрастием» («мук») и угрозы смертью. Сама религиозная «дискуссия», содержавшая изложение космогонических представлений и язычников, и христиан (с соответствующими выводами) проанализирована неоднократно в специальных работах, причем с разных позиций [13; 10; 3], и к повседневному менталитету и праву имеет весьма косвенное отношение. Остальное процитируем еще раз, по Ипатьевской летописи: «И реч [Янь] има: что ради погубисте толико члвкъ. Онима же рекшима, яко си держат гобину, да аще истребиве, избиеви всих, и будет обилье. Аще ли хощеши, то пред тобою выемлеве жито или рыбу или ино» [30. Л. 65 об.]. Этот мотив преступления, изложенный обвиняемыми, по-разному объясняется историками и этнологами. На одном полюсе находятся Н.Н. Воронин [6] и В.В. Мавродин [21], которые дали абсолютно материалистическое объяснение. В частности, В.В. Мавродин (уже «по следам»археолога архитектуры Н.Н. Воронина), со ссылкой на новгородское летописание, писал, что волхвы избивали «большух гобиньих домов» (хозяек богатых домов). В их руках сосредотачивались запасы продуктов, в которых нуждалсяголодающий сельский люд» [21. С. 259].
Такая мотивация объясняет вторую часть преступного действия - «имения их имаша собе» [30. Л. 65], но не первую - «убиваша их» [30] И.Я. Фроянов, наделяя вслед за Н.М. Мартыновым [23. С. 35 - 36], «лучших жен» в 1071 г. свойствами ведьм, обосновывает присвоение имущества убитых «жен» и м е н н о волхвами, не меркантильными, а мистическими причинами. «По убеждению язычников, в вещах, принадлежащих человеку, была заключена частица самого владельца этих вещей... «Именье» убитых «жен» могло стать безопасным только в результате очищения, пройдя через руки волхвов». «Они поступали так потому, что на имуществе этом лежала печать действия злых сил, ведовства» [42. С. 109].
Н.Н. Велецкая, также объясняя действия волхвов сакральной мотивацией, придает ритуалу иной смысл.На тот свет отправляли не вредоносных ведьм, а «наиболее достойных представителей старшего поколения», «посланников» к богам с просьбой о предотвращении или прекращении голода [5. С. 70 - 71]. То, что отправляли только женщин, а не как при событиях 1024 г., всю «старую чадь» [30. Л. 55 об.] в целом, она объясняет «большей
стойкостью ритуалов в женской среде» [5. С. 68]. Кроме того, она считает, что умерщвляли именно пожилых людей, т.к. «угроза» «благосостоянию общины» состояла и в том, «что на земле пребывали те, кому пора было отправляться к праотцам» [5. С. 67, 71]. В этом есть смысл, и не столько прагматический (сокращение числа «бесполезных» едоков), сколько сакральный: умерщвление стариков, причем часто по просьбе последних, близкими родственниками, присутствует у многих народов, причем продиктовано оно «только глубочайшим уважением, верой в почти божественную силу убиваемого «старика»» [5. С. 7].
Недаром, судя по всем летописям, жители погостов сами выводили к волхвам своих сестер, матерей, жен - но, кстати, не дочерей.
О том, что мотивацией действий волхвов - по крайней мере, в «мечте», напоказ - был не голый прагматизм, а стремление к общему благу путем совершения ритуально-магических действий (что не исключает попутной личной поживы), свидетельствуют следующие факты.Во-первых, для того, чтобы забрать «гобино», не требовалось убивать его хранительниц. Во-вторых, если бы для Яна Вышатича была сразу очевидна только меркантильная подоплека действий волхвов, они не вдавались бы с ними в дальнейшую религиозную дискуссию. Очевидно, даже этот высокопоставленный (его отец был ближним воеводой еще Ярослава Мудрого), христиански-просвещенный боярин все же испытывал определенные сомнения. Ему хотелось, чтобы даже не отрицавшие своего поступка «преступники» (зачем тогда дальнейшее следствие?) признали если не его право их покарать, ноегов о з м о ж н о с т ь, силу это сделать. Для язычников - это важнейшие доказательства превосходства христианского Бога и авторитета власти.
Во имя этого Ян даже поступился формальным «правом» - «умучил» смердов «без княжьего слова», поступив по «понятиям». Вероятно, судить своих смердов мог толькол и ч н оих князь, а не его представители, посылаемые им осуществлять судебные функции средисвободных «людей», а не княжьих мужей и слуг. В этом аспекте вряд ли прав М.Н. Тихомиров, утверждая, что требования смердов «предстати пред Святославом и ты нам не можеши створити ничто же» [30. Л. 66], обосновано тем, что «свободный смерд сам отвечал перед князем за свои преступления» [39. С. 123]. Вряд ли все свободные жители (не только «люди») государства подлежали суду л и ч н о князя: для чего же тогда хорошо оплачиваемые «вирники»? А вот смердов в XI в. было немного -им посвящено всего 2 статьи «Правды Ярославичей», и в обоих случаях и их имущество, и личность связаны с князем и охраняется им. Они это знали и вели себя соответствующе.
Почему же Ян предпринимает противоправные действия, чего он добивается и «дискуссией», и позорными пытками - вырыванием бороды, а после вторичного требования предстать перед князем затыкает им рот «рублем» [вероятно, - «рубъ», кусок грубой ткани]. Последнее действие психологически как раз понятно: Ян как бы говорит им: ничего-то вы князю не скажете, вы в моей власти.
Вероятно, дискуссия велась публично, на глазах «повозников», сопровождающих ладью Яня, и предназначалась не столько для волхвов и его самого, как для них. В дальнейшем выясняется, что в качестве сопровождающих были выбраны как раз те, кто выводил своих родственниц к волхвам, и все «следственные» мероприятия - и пытки, и споры, происходили в погостах - местах преступлений. Главным было не покарать уже выявленных преступников по «праву», а переломить местное, языческое, общественное мнение. Ведь «волхвы (даже допуская с их стороны обман [в «мечте», «аки скомраси»] и своекорыстные расчеты) только потому действовали так открыто и смело, что опирались на общие убеждение своего века» [2. С. 395] в том, что всем заправляют языческие боги. Необходимо было, чтобы их служители публично признали лживость и слабость последних. Что и произошло, когда волхвы признали, что «не быти нам живым от тебе» [31. Л. 104], т.е. признали, что их боги не могут их защитить, ибо, с точки зрения язычников, они слабее не только христианского Бога, но и его представителя (по их пониманию) - Яна Вышатича.
Победив волхвов морально, он должен бить их наказать за убийство. И здесь снова возникла уже не моральная, а правовая дилемма. Смертной казни на Руси не было, а требовать с волхвов виру - и нереально, и неадекватно их преступлению. В «Правде Ярославичей», правда, есть одна зацепка, дающая право на убийство преступника без правовых последствий. Статья 21 гласит: «Аще убьют огнищанина у клети, или у коня, или у говяда, или у коровье татьбы, то убити в пса место. А то же покон и тивунцу» [35. С.12]. Это норма, карающая смертью за убийство высших лиц княжеской администрации при исполнении ими служебных обязанностей (защите княжеского имущества).
Прецедент убийства самого князя ни в одной из «Правд» даже не упоминался, но из практики следовало, что за его убийство (как Андрея Боголюбского) или только увечья (ослепление, как Василько Теребовльского), даже боярамследовала смертная князь особо изощренными методами [47. С.293 - 294].
Впрочем, русский менталитет допускал и ритуальную казнь через повешение «из мести» по решению веча, предваряемую «битьем и поруганием», и самых князей - но только за один вид преступлений - насилие над женщинами и дочерьми жителей, массовые бессудные убийства - например, 500 бояр, как было в Галицком княжестве в 1208 г. [31. Л. 247]. Казнили здесь двух из трех князей Игоревичей - Романа и Святослава (старшему, Владимиру, удалось бежать). В Киеве аналогичная участь за «насилие» также постигла в 1147 г. одного из лишенных престола братьев - Игоря Ольговича [22. С. 396 - 402]. Но в 1071 году убиты были лица не столь высокого ранга, даже если «лучшие жены» заведовали складами с собранной для князя данью. Кроме того, русская мораль и право того времени оправдывала убийство дажет а к о г о типа преступника (против лиц княжеской администрации при исполнении ими служебных обязанностей - защите княжеского имущества), как в статье 21, лишь на месте преступления. Как гласит статья 38 той же «Правды Ярославичей», «аще убъют татя на своем дворе, любо у клети или у хлева, то тои убит; аще ли до света держать, то вести его на княжь двор; а оже ли
убъють, а люди будут видеть связан, то платити в нем» [как за обычное убийство][35. С.13]. Убийство беззащитного, уже не способного нанести вред, преступника и осуждалось моралью, и каралось законом. Неизвестно также, действовали ли в 1071 г. нормы «Правды Ярославичей», принятой в 1072 г.
Зато достоверно до 1072 г. можно было применить подходящие статьи «Правды Ярослава», чем и воспользовался Ян Вышатич. Статья 1 предусматривала право кровной мести не только за отцами, сыновьями, братьями, но и племянниками убитого «мужа» [35. С. 11]. Правда, неизвестно, распространялась ли эта норма на женщин, но Ян Вышатич ее применил. Убедив родственников убитых, что волхвы действовали не по воле богов и не ради общественного блага и что им больше следует опасаться гнева христианского Бога и его представителя, чем своих «не ведающих ничего», «немощных» и «худых» «бесов» и их служителей - волхвов, Ян приказал им мстить за убитых матерей, сестер, и, кстати, «родичь» (т.е., возможно, погибли все же не только женщины) [29. Л. 66]. Жители местных погостов по Шексне и Волге, от Белоозера до Ярославля (как плыла ладья Яна Вышатича) «избиша» [убили] «кудесников» (числа, которых, правда, не указывается). Убитых повесили на дереве, где их потом «угрыз» медведь. В этом факте некоторые исследователи видят приобщение к тотему, а в повешении - особую почесть в виде захоронения на священном дереве [42. С. 112 - 115, со ссылкой на: 29. С. 207 - 208, 210, 212]. Так же случайностью, но «отрицательной», продолжением мистической кары за преступление, считает это «угрызание» Н.Н. Воронин [7. С. 76 - 78].
Однако с точки зрения морально-правовой оценки степени тяжести преступления мятежниковважнее не эти предполагаемые идеологические парадигмы, а сухие цифры - количество и состав наказанных, а их, судя по всем ранним летописям (Лаврентьевской, Ипатьевской, Радзивилловской), было всего д в о е - везде при описании следствия над волхвами и процесса их наказания используется «двоичное» число [29. Л.59об. - 60; 30. Л.65об. - 66; 31. Л. 103об. - 104об.]. Это же число использовано и авторами записи о поимке «волхвов» бело-зерцами - «яша я»-в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях [29. Л.59об.; 30. Л.65об.]. А вот в наиболее поздней из трех (по времени написания самого сохранившегося текста, а не содержащейся в нем редакции ПВЛ) летописи - Радзивилловской использовано множественное число - «яша их» [31. Л.103об.], хотя далее под следствием также были только двое предводителей и они же подверглись смерти. Возможно (если это не ошибка переписчика), остальные пойманные мятежники (те, что не убивали) были наказаны мягче, как «обманутые». В этой связи знаменательно, что в предположительно наиболее поздней версии событий, изложенной в «Летописце русских царей», восходящему к «Летописцу Переславля Суздальского», созданному в 1215 г. [32.С.1Х], множественное число используется по отношению ко всем фазам события [32. Л.506 об. - 507]. Так или не так, но в правосознании более поздних переписчиков, вероятно, даже сам факт участия в мятеже должен строго караться. Впрочем, и во время кризиса 1067 - 1071 годов имелся факт жестокой внесудебной расправы княжеской власти над б ы в ш и м и участниками мятежа 1068 г. Сын великого князя Изяслава, вернувшегося с польской помощью возвращать «отний» престол и обещавшего «кыянам» не наказывать их, - Мстислав, вступив в Киев раньше отца и в нарушение клятву последнего, «исече Кияны, иже беша высекли [освободили из поруба]Все-слава числом 70 чади, а другия слепиша, другия же без вины погуби не испытав» [29.Л.58об.]. Налицо гораздо более суровое (если только ЛРЦ не отражает хоть часть действительности), чем в Ростовской земле, наказание мятежников. Возможно, это связано с посягательством уже не только на имущество государства и людей князя (да и то предположительно), но и на сами основы власти - монополию назначать правителя (решение избрать Всеслава было приняло на вече под давлением «людей». Поэтому, хотя летопись и не фиксирует факты убийств кого бы то ни было в ходе восстания в Киеве в 1068г., а только грабежи имущества князя, наказание было чрезмерно суровым. Даже Церковь в лице летописца косвенно осудила его, отметив в конце именно этой же статьи, что « Мстислав. же вскоре умре» [29.Л.58об.]. Не избежал небесной кары и его отец, уже второй раз нарушивший крестное целование (первый раз - Всеславу в 1067г.) и тем навлекший беды на Русскую землю: в 1073г. его изгнали из Киева родные братья, а в 1078 г. он был обманом убит. «Се же Бог яви силу Крестную» [29.Л.58].
Суммируем. Люди XI в. в своих поступках исходили из с в о е г о, как личностного, так и социально обусловленного представления, «понятия» о «правильном», должном, справедливом, выгодном, облекая его в религиозную форму (и языческую, и христианскую), но все более стараясь соотнести это свое представление не только со своей силой и возможностями, но и с существующими правовыми нормами. Они тем более становились необходимыми, ибо у представителей власти, с одной стороны, и разных фракций общества, с другой, возникает все большее расхождение в понимании «должного» и «справедливого», несмотря на усилия Церкви сгладить эти противоречия наставлениями как «обществу», так и «власти» - например, в «Изборнике Святослава» (но это - отдельная тема исследования).
Новые вызовы и ответы на них (в т.ч. и действия Яна Вышатича), появившиеся в годы междоусобных войн и народных волнений 1067 - 1071 гг. вылились в конкретные нормы «Краткой редакции» Русской правды. Ее принятие в 1072 г. стало триумфом порядка, права и единства трех старших Ярославичей и завершением становления государственности. Однако... буквально через год порядок престолонаследия внутри рода Рюриковичей, установленный перед смертью тогда уже «цесарем (царем) нашим» (Ярославом Мудрым) [36. С.14. 419; 30. Л. 60 - 60 об.] был грубо нарушен двумя младшими братьями - Святославом и Всеволодом, без всякого повода и «компенсаций» выгнавших старшего Изяслава из Киева. Летописец не смог найти никакого морального, правового, да и просто разумного оправдания этому поступку.Он объяснил его исключительно кознями дьявола, как бы бравшего реванш за предшествующие успехи христианского единения, символом которого стало перенесение всеми старшими князьями мощей их святых покровителей - святых «страстотерпцев» Бориса и Глеба в Софию Киевскую [30. Л. 67]. Уже в 1073 г. «въздвиже диавол котору в братьи сеи Ярославличих и бывши распри межи ими» [30. Л. 67 об.].
In 1071year the peasant's rebelliontook place in the North (Rostov) part of Old-Russian state as the last event of crisis period (10661071). The rebellions -so called "smerds" were going during the banks of Volga and other rivers of this Landfrom Yaroslavl till Beloozero(the town on White Lake, or Alaborg in Scandinavian Sagas). The pagan priests, which were on the head of rebellion, caused by famine, killed with rites the "best women", who (under the words of "volhwes") were guilty in the famine. The rebellion was overborne by boyarin of prince Sviatoslav Yan Viashatich, who was collecting the taxes in the neighbourhoodof Beloozero. 12 professional warriors of Yan defeated 300 peasants, but it was impossible for them to catch the leaders in the forest. Yan used the specific features of Russian mentality and law to force the population of Beloozero to catch the rebels. Then the problem of punishment appeared- the absence in Russian law the rule the death punishment. After the investigation, religious dispute Yan orderedthe relatives of murdered women to employ the rule of "blood revenge".The rebellion, its overbearing, the methods of investigation and punishment were the clear reflection of specific features of Russian mode of life, pagan and Christian mentality, law consciousness in the period of transformation from pagan and tribal community to Christian and state society.
Keywords: rebellion, mentality, "usual law ", pagan religion, rite, Christianity, tax collection, famine, sententious reflection of events.
Список сокращений
ИП -Ипатьевская летопись
ЛЛ-Лаврентьевская летопись
ЛРЦ -Летописец русских царей
НПЛ - Новгородская первая летопись
ПСРЛ - Полное собрание русских летописей
РАН- Российская Академия наук
РЛ - Радзивилловская летопись
РП - Русская правда
САИ - Свод археологических источников
Список литературы
1. Арциховский А.В., Киселев С.В. К истории восстания смердов 1071 г. // Проблемы истории материальной культуры. 1933. № 7 - 8.
2. Афанасьев А.Н. Древо жизни. М., 1982.
3. Бессонов И.А. Религиозный и культурный контекст движения волхвов в 1060 - 1070-е гг. // Studiahisto-riaEuropaeorientalis (Исследования по истории Восточной Европы). Минск, 2014. Вып. 7. С. 22 - 5.
4. Бондаренко Д.М.Привилегированные категории населения Бенина накануне первых контактов с европейцами. К вопросу о возникновении классов и государства Ранние формы социальной стратификации. М.: «Наука», 1993. С.148 - 166.
5. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов (с предисловием редактора Плетневой С.А.). М.: «Наука», 1978.
6. Воронин Н.Н. Восстание смердов в XI в. // Исторический журнал. 1940. № 2. С. 54 - 61.
7. Воронин Н.Н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI в. // Краеведческие записки. Ярославль, 1960. Вып. 4. С. 40 - 78.
8. Гуревич А.Я. История и сага. М.: «Наука», 1972.
9. Дуглас Д.Ч. Норманны: от завоеваний к достижениям. 1050 - 1100 гг. СПб.; «Евразия», 2003.
10. Душечкина Е. Прения Яна Вышатича с волхвами// Quinauagenario. Сборник статей молодых филологов к 50-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тарту,1972.
11. Иларион. Слово законе и благодати («О Законе Моисеомъ данеемъ ему и о Благодати и истине Исусъ Христомъ бывшимъ... и похвала кагану нашему Владимиру») // Древняя русская литература. М.: «Просвещение», 1988. С. 30 - 33.
12.История Средних веков. Ч. 1. Под ред. З.В. Удальцовой, С.П. Карпова. М.: «Высшая школа», 1990.
13. Казачкова Д.А. Към вопроса за богомильската ерес в древна Руаа през XI в. // Исторически преглед. 1957. Т. 13. № 4.
14. Климишин И.А. Календарь и хронология. М.: «Наука», 1990.
15. Котышев Д.М. От «родового строя» к «родовому сюзерену»: княжеская власть в парадигмах советской исторической науки // Историк в меняющемся пространстве Российской культуры XVIII - XX вв. Челябинск, 2006.
16. Кочакова И.Б.Рождение африканской цивилизации. Ифе, Ойо, Бенин, Дагомея. М., 1986.
17. Куббель Л.Е. Очерки по истории потестарно-политической этнографии. М., 1988.
18. Кучкин В.А. Ростово-Суздальская земля в X - первой половине XIII вв. // История СССР. 1965. № 2.
19. Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X - XV вв. М., 1984.
20. Мавродин В.В. К вопросу о восстаниях смердов // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 6.
21. Мавродин В.В. Древняя Русь (происхождение русского народа и образование Киевского государства). Л.: ОГИЗ, 1946.
22. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социально-политических отношений в домонгольский период: князь, бояре и городская община. СПб., 2001.
23. Мартынов Н.М. Восстание смердов на Волге и Шексне во второй половине XI в. // Учен. зап. Вологодского пединститута. Вологда, 1948. Т. IV
24. Мельников - Печерский П.И. Полн. собр. соч, т.7. СПб., 1909.
25.Назаренко А.В. Родовой сюзеренитет Рюриковичей над Русью // Древнейшие государства на территории СССР. 1985. М.: «Наука», 1986. С. 149 - 157.
26. Новгородская Первая летопись Старшего и Младшего изводов. М.; Л.; Изд-во АН СССР, 1950.
27.Пронштейн А.П., Кияшко В.Я. Хронология. М.: «Высшая школа», 1981.
28.Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.
29.ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М.: «Восточная литература», 1962.
30.ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М.: «Восточная литература», 1962.
31.ПСРЛ. Т. 38. Радзивилловская летопись. Л.: «Наука», 1989.
32.ПСРЛ. Т. 41. Летописец Переславля Суздальского (Летописец русских царей). М.: «Археографический центр», 1995.
33. Рапов О.М. О датировке народных восстаний на Руси XI в. в Повести временных лет // История СССР. 1979. № 2.
34.Ронин В.К., Флоря Б.Н. Государство и общество у полабских и поморских славян//Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI -XI^.). М.: «Наука»,1991.С.116 -137.
35. Русская правда «Краткой» и «Пространной»редакций // Материалы по истории СССР. Русская феодальная деревня XI - XVI вв. Под ред. А.А. Горского. М.: «Высшая школа», 1987.
36.Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI - XIV веков // САИ, Е1-44. М.:»Наука», 1964.
37.Рыбаков Б.А. Смерды // История СССР. 1979. № 1, 2.
38. Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1980.
39.Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI - XIII вв. М., 1955.
40.Толочко П.П. Южная Русь в период феодальной раздробленности // Польша и Русь: Черты общности и своеобразие в политическом развитии Руси и Польши XII - XIV вв. М., 1974.
41.Толочко П.А. Князь в Древней Руси: Власть, собственность, идеология. Киев, 1992.
42. Фроянов И.Я. Древняя Русь IX - XIII веков. Народные движения. Княжеская и вечевая власть. М.: Русский издательский центр, 2012.
43.Шинаков Е.А. О времени создания так называемого «Введения к Начальному своду»// Проблемы славяноведения. Вып. 4. Брянск: Изд-во БГУ, 2002.
44.Шинаков Е.А. «Правоохранительные органы» Древнерусского государства // Право: история, теория, практика. Вып.8.Брянск, 2004.
45.Шинаков Е.А. Что считать периодом «раннего государства» в процессе складывания Древней Руси?//Восточная Европа в древности и средневековье. Ранние государства Европы и Азии: проблемы полито-генеза // XXIII Чтения памяти чл.-корр. АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Москва, 19 - 21 апреля 2011 г. Материалы конференции. М., Институт всеобщей истории РАН, 2011. С.324 - 328.
46.Шинаков Е.А. Древнерусские села и загородные резиденции Брянского ополья // Труды IV (XX) Всероссийского археологического съезда в Казани. Казань: Изд -во РАН, 2014. С. 194 - 197.
47.Шинаков Е.А. О сакральной санкции права смертной казни// Восточная Европа в древности и средневековье: Язычество и монотеизм в процессах политогенеза // XXVI Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Материалы конференции. М.: Институт всеобщей истории РАН, 2014. С. 291 - 296.
48.Шинаков Е.А.Три «села» в Трубчевском ополье // Ежегодник НИИ фундаментальных и прикладных исследований за 2015 г. - Брянск: РИО Брянского государственного университета, 2016.
49.Шинаков Е.А., Ерохин А.С., Ващейкин Ф.Е. Пути к государству. "Раннее государство" - за и против. Saarbrucken: LambertAcademicPub. 2014.
50.Шинаков Е.А., Пискунов В.О.Балтский этнический компонент населения владельческих сел середины XI - XIII вв. Среднего Подесенья // Ежегодник НИИ фундаментальных прикладных исследований за 2013 год. Брянск: РИО БГУ, 2014. С. 121 - 127.
51. Шинаков Е.А., Поляков Г.П. Этнический и социальный состав предгородских центров Среднего Подесенья в период сложения, расцвета и кризиса Древнерусского государства(серединаX - серединаКП вв.) (по материалам статистико -комбинаторного анализа 1986 года Кветуньского некрополя)//Вестник БГУ 2012. №2. С.156 -164.
52.Шинаков Е.А., Пономарева В.П. Общественная власть и социальные нормы на ранних этапах политогенеза // Право: история, теория, практика. Вып.9. Брянск: Изд-во БГУ, 2005. С.288 - 303.
53.Щавелев С.П. Родовой сюзеренитет династии Рюриковичей в системе политического устройства Древней Руси // ПС. Труды центра славяноведения. Вып. 2. Брянск: Изд-во БГПУ, 2000. С. 13 - 25.
Об авторе
Шинаков Е.А. - доктор исторических наук, профессор Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского, shinakov@mail.ru
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 821.161.1.09"18"
«РЫБАКИ» И «ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ» Д.В. ГРИГОРОВИЧА КАК ОДНИ ИЗ ПЕРВЫХ ЭПИЧЕСКИХ
РОМАНОВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
В.Г. Андреева
Автор статьи рассматривает романы Д.В. Григоровича «Рыбаки» и «Переселенцы» как один из первых опытов создания эпических романов на русской почве во второй половине XIX века: отмечает, что широкое изображение народной жизни, осмысление писателем ценностей и забот простого русского человека помогли ему создать масштабные художественные миры, содержащие образы и мотивы, важные для понимания пути преображения человека и мира.
Ключевые слова: Д.В. Григорович, роман из народной жизни, эпический роман, жанр, художественный мир, мотив, коллективное и индивидуальное.
Романы Д.В. Григоровича «Рыбаки» (1853) и «Переселенцы» (1855) относятся в литературоведении, как правило, к романам народническим или романам этнографическим. Между тем, среди всех русских писателей второй половины XIX века именно Григоровичу принадлежит одна из ранних попыток создания эпического романа. А.А. Тимакова справедливо подчеркивает, что указанные романы Григоровича необходимо рассматривать не столько как результат влияния «натуральной школы», сколько как «факт все возрастающего влияния новых тенденций в реализме, связанных с более широким осмыслением конкретных, подчас чисто бытовых фактов и противоречивых социальных явлений 50-х годов». А.А. Тимакова проницательно отмечает, что Григорович не только шагнул далеко вперед в разработке новой жанровой формы, но и «одним из первых в русской литературе предпринял попытку создания эпического произведения романной формы из жизни простолюдина» [8, с. 170].
Примечательно, что еще до романов «Рыбаки» и «Переселенцы» Григорович написал роман «Проселочные дороги», в котором он во многом подражает Н.В. Гоголю. Критики и литературоведы справедливо называют этот роман подражательным и растянутым. Но нам важнее другое: в «Проселочных дорогах», вероятно, можно наблюдать первую, пусть еще неудачную попытку создания Григоровичем эпического романа.
По нашему мнению, эпические начала романов «Рыбаки» и «Переселенцы» Григоровича были положены вообще в основу русского народного романа, послужили той благодатной почвой, на которой в дальнейшем рос и развивался русский реалистический роман в его «левой» ветви развития (романы П.И. Мельникова-Печер-ского, Н.Н. Златовратского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и др).
Постараемся показать, что русский реалистический роман из народной жизни содержит многие яркие особенности, которые являются отличительными признаками эпического романа, возникшего во второй половине XIX века на русской почве. А.А. Тимакова отмечает, что основа жанровой типологии народнического романа, истоки этой типологии находятся «в жизни самого народа, в эпическом воспроизведении не только бытовых условий, но и склада мышления, особенностей психологии и речи представителей народной среды» [8, с, 170]. С исследовательницей трудно не согласиться. Однако, на наш взгляд, у Григоровича и его последователей есть и тот общий философско-религиозный, широкий взгляд на мир, жизнь, мироздание, который и стал основой русского эпического романа в целом.
Эпический роман, возникший в результате диалога и полемики русских писателей второй половины XIX века в их движении к новому жанру, стал поистине «формой времени». Как справедливо отметил Н.Л. Лейдер-ман, определение «эпический» помогает подчеркнуть «секрет вечного обновления этого жанра, движущегося вместе с жизнью». «В романе эстетическое освоение диалектической многосложности жизни возводится в конструктивный принцип художественного мира. Жанровая структура, выстраиваемая в романе, представляет собой "модель" тех связей и отношений "человеческого мира", диалектическим сцеплением, борьбой и единством которых держится и движется жизнь. В эстетическом освоении связей действительности, диалектики противоположностей, единства процесса жизни, неостановимого развития и непрекращающейся борьбы состоит эпическая сущность романа нового времени».
При характеристике уникальности русского реалистического романа, обнаружении его отличий от романа западноевропейского определение «эпический» подчеркивает мысль о величии, широте жизни. Русские писатели не просто выявляли причины и поводы явлений, осознавали случайности и закономерности, размышляли над последствиями и возможным развитием событий, но и находили истинные правила жизни, стремились показать, что отклонения от них становятся причиной неудач и трагедий.
Исследователи справедливо отмечают, что русская литература, освобождаясь от груза риторики, «как бы развернула в обратном порядке тот путь, который поэтическое мышление в свое время прошло от Гомера до риторической поэзии», что в какой-то момент «она достигла гомеровской вольности и широты на совсем не гомеровском материале современной жизни» [4, с. 32-33]. Действительно, многие романы второй половины XIX века, за исключением, наверное, только «Войны и мира» Л.Н. Толстого, повествуют не о подвигах полководцев
