CC BY
3Н. Н. Акимова
Мемуарные истории о русских моряках (из комментария к «Воспоминаниям» Ф. В. Булгарина)
В статье на примере двух фрагментов из «Воспоминаний» популярного беллетриста XIX в. Ф. В. Булгарина, посвященных приключениям русских моряков, показано, как в мемуарном тексте преломляются исторические реалии. Акцент делается на опубликованных мемуаристом исторических свидетельствах, не попавших в поле зрения историков из-за негативной репутации Булгарина.
Ключевые слова: мемуары; Ф. В. Булгарин; В. М. Головнин; Г. И. Давыдов; П. И. Рикорд; Н. А. Хвостов.
N. N. Akimova
Memoirs of Russian Seamen (From the Commentaries to "Recollections" of Faddey Bulgarin)
The article shows the interpretation of historical realities in the memoirs on the basis of two fragments from "Recollections" of the famous novelist of the XIX century Faddey Bulgarin devoted to the adventures of Russian seamen. The accent is made on the historical evidence published by Bulgarin which didn't come into the view of the historians due to the negative reputation of the author. Key words: memoirs; F. V. Bulgarin; V. M. Golovnin; G. I. Davydov; P. I. Ricord; N. A. Hvostov.
Такова уж литературная репутация Ф. В. Булгарина, что сказанное им принято подвергать сомнению. «Булгарин, как
и всем известно, был большой сочинитель», - снисходительно писал о нем его многолетний друг, а затем недруг Н. И. Греч [15, с. 675]. Вместе с тем существует группа читателей булгаринских мемуаров, не только не разделяющих всеобщего скепсиса, но зачастую опирающихся на его воспоминания как на достоверный источник, - это военные историки, имеющие возможность проверить информацию по сохранившимся документам. (Попутно отмечу тенденцию, характерную для отношения к Булгарину его современников. Упреки в измене, в том, что он «бегал под двумя орлами», исходили в основном от людей штатских, как правило, принадлежащих к литературному кругу. Со многими военными, прошедшими через наполеоновские войны, у Булга-рина сохранялись добрые отношения, лишь некоторые из них разделяли позицию, характерную для литераторов.) Однако у каждого правила есть исключения, отмеченная особенность не распространяется на историков русского флота, в поле зрения которых Булгарин, насколько известно, не попал. Работа над комментариями к «Воспоминаниям» Булгарина позволяет отчасти заполнить эту лакуну.
Участь, которая постигла булгаринские многотомные «Воспоминания», изданные им при жизни [8], легко прогнозируема -приговор им был вынесен сначала Н. А. Полевым, упрекнувшим Булгарина в искажении фактов, а затем и самим В. Г. Белинским, и обжалованию не подлежит более полутора столетий. Мне уже приходилось говорить о феномене восприятия булгаринских мемуаров, одной из задач публикации которых при жизни автора была безуспешная попытка откорректировать сложившуюся репутацию [4].
Булгарин не был новичком, обращаясь в своих «Воспоминаниях» к теме морских путешествий и мореплавателей. В его журнале «Северный архив», который на первых порах поддержал И. Ф. Крузенштерн, поместив в нем свою статью «О Гренландии, или Новые опыты для открытия северо-западного пути» [35, с. 341-366], в разделе «Путешествия» регулярно помещались материалы о русских и европейских морских путешествиях. Как
правило, они представляли собой извлечения из готовящихся к печати сочинений и носили во многом рекламный характер1. Забегая вперед, скажу, что такого же рода была и публикация отрывков из готовящейся книги будущего героя булгаринских «Воспоминаний» В. М. Головнина - «История кораблекрушений», которая представляла собой отредактированный и дополненный собственными наблюдениями перевод английского издания А. Дункена [36, с. 518-522], затем публикацию продолжили новые части из книги Головнина, рассказывающие об опыте русских моряков [13]. Раздел «Смесь» сообщал о прибытии из плавания русских моряков и давал краткую информацию о прошедших экспедициях2. Булгарин не только печатал материалы о моряках - со многими из них он был хорошо знаком, поэтому ничего неожиданного в том, что в своих мемуарах он рассказал о некоторых из них, не было. Два эпизода из булгаринских «Воспоминаний», герои которых - русские моряки, и станут предметом внимания.
1
В третьей главе второй части «Воспоминаний» Булгарин, воссоздавая атмосферу петербургской жизни начала века, когда он корнетом был выпущен из Первого кадетского корпуса в Уланский его императорского высочества цесаревича Константина Павловича полк, рассказывает об одной из характерных особенностей военной столицы - так называемом молодечестве. «Характер, дух и тон военной молодежи и даже пожилых кавалерийских офицеров составляли молодечество, или удальство. <...> И в войне, и в мире мы искали опасностей, чтоб отличиться бесстрашием и удальством. Попировать, подраться на саблях, побушевать, где бы не следовало, - это входило в состав нашей военной жизни в мирное время. <...> Во флоте было еще более удальства. Кто не слыхал о капитане Лукине и его геркулесовской силе? Насчет Лукина носились самые несбыточные анекдоты, которые хотя бы в существе были и несправедливы, но рисуют дух времени. Чему верили и что рассказывали, то и нравилось», - заключает он [8, II, с. 135, 146].
По словам Булгарина, уланы «жили в большой дружбе с флотскими и часто съезжались или в Стрельне, или в Кронштадте» [8, II, с. 155], одну из полулегендарных, услышанных от кого-то историй того времени он и поместил в свои мемуары: «Вся гвардия и армия знала о дружбе и похождениях лейтенантов Давыдова и Хвостова, русских Ореста и Пилада, которые и жили, и страдали вместе, и дрались отчаянно, и вместе погибли» [8, II, с. 148]. Историю флотских лейтенантов Гавриила Ивановича Давыдова (1784-1809) и Николая Александровича Хвостова (1776-1809), служивших в Российско-Американской компании, Булгарин, почувствовавший ее романический потенциал, рассказал на основе ходивших слухов - как приключенческий сюжет, принадлежащий необыкновенной эпохе. (Кстати сказать, этот потенциал был реализован в поэме А. Вознесенского «Авось!», по мотивам которой поставлена популярная рок-опера А. Рыбникова «„Юнона" и „Авось"». Командиром брига «Юнона» был Хвостов, а тендером «Авось» командовал Давыдов.)
События разворачивались в 1805-1807 гг. на восточной оконечности Российской империи как следствие неудачной миссии нашего посла в Японии - уполномоченного главного правления Российско-Американской компании Н. П. Резанова. Стремясь придать повествованию сюжетную динамику и следуя провозглашенному им мемуарному кредо «так рассказывали тогда», Булгарин, не заботясь о точности деталей и хронологии, совместил некоторые эпизоды, «спрямил» сложные и неоднозначные линии жизненных перипетий Давыдова и Хвостова, оставшись точным лишь в фиксации основных биографических эпизодов. Сахалинский эпизод из жизни героев предстал у него в таком виде: «Русских не только не приняли в Японии, но и оскорбили отказом. Находясь в Петропавловском порте на обратном пути, Резанов за столом сказал, что русская честь требует, чтоб отмстить варварам. В числе гостей были Хвостов и Давыдов. „Дайте только позволение, - возразил Хвостов, - а я заставлю японцев раскаяться!" В порыве гнева Резанов написал несколько строк в виде позволения и отдал Хвостову, который немедленно
отправился с другом своим Давыдовым на свой бриг и велел собираться к походу. На другое утро, когда первый пыл досады прошел, Резанов хотел взять обратно данное им позволение отмстить японцам, но уже было поздно. Хвостов не соглашался возвратить бумаги и немедленно отплыл в Японию. С одним бригом, слабо вооруженным, он наделал столько хлопот японцам, что все их государство пришло в движение; Хвостов и Давыдов брали их суда, делали высадки на берег, жгли города и селения и только за недостатком боевых припасов возвратились в Петропавловский порт с богатейшею добычею. В Петропавловском порте начальствовал тогда известный всему флоту капитан 1-го ранга Бухарин, кончивший самым несчастным образом свое служебное поприще. Тогда в Сибири бог весть что делалось! Бухарин посадил под крепкий караул Хвостова и Давыдова и овладел всем грузом» [8, II, с. 149-150].
На самом деле инициированная Резановым экспедиция на Сахалин и Курильские острова была не такой стремительной и проходила в два этапа: осенью 1806 г. Хвостов на бриге «Юнона» совершил набег на Сахалин, после зимовки, на следующий год, при поддержке тендера «Авось» под началом Давыдова была предпринята новая экспедиция, во время которой Хвостов и Давыдов сожгли японские селения на Курильских островах и отобрали японские грузовые суда, после чего возвратились не в Петропавловский порт, а в Охотский, где и были арестованы начальником порта, капитаном 2-го ранга И. Н. Бухариным. Двойственность позиции Н. П. Резанова, неоднократная смена отданных распоряжений и нежелание брать на себя ответственность сыграли злую роль не только в истории Хвостова и Давыдова, но и в истории русско-японских отношений, в судьбе захваченного японцами капитана В. М. Головнина3. Последний во время своего путешествия к Курильским островам, со слов штурмана, бывшего вместе с Хвостовым участником событий, уверился в том, что «оба их нападения на японцев походили не столько на войну просвещенного народа, сколько на самовольные поступки.» [12, с. 45]; разделивший с Головниным тяготы
японского плена А. И. Хлебников в своих мемуарах с негодованием писал о «грабежах» и «пиратстве» Хвостова [3, л. 3-4 об., 7, 8 об.].
Тем не менее, история увековечила имена героев, как бы подтвердив версию Булгарина, писавшего: «Геройский дух одушевлял флот наш, и все тогдашние офицеры, которые только имели случай отличиться чем-нибудь, составили себе имя!» [8, II, с. 154-155]: именами Давыдова и Хвостова были названы географические объекты на Сахалине (бухта и мыс Давыдова, поселок Давыдово, река Хвостовка и село Хвостово) и острова в составе Алеутского архипелага.
По законам приключенческого жанра, встречу друзей-моряков с разбойниками по дороге из Якутска в Охотск, происшедшую во время их первого путешествия на Восток, 19 июля 1802 г., о чем с колоритными подробностями рассказал в своей книге Давыдов [17, с. 77-79], Булгарин приурочил к побегу героев из тюрьмы в 1807 г. Да и сам побег из охотского острога в Якутск, к местному городничему, отправившему офицеров в Иркутск по приказу сибирского генерал-губернатора (лишь после этого офицеры отбыли по требованию в Петербург в 1808 г.), превратился у Булгарина в отдающий приключенческим романом скрытный путь через всю страну, с неожиданным появлением в столице, эффектно завершающим сюжетную линию. «Хвостов и Давыдов ушли из тюрьмы, - пишет он, - и пешком пробрались чрез всю Сибирь, не показываясь в городах и следуя проселочными дорогами. Они встретились в сибирских пустынях с известным в то время разбойником, начальствовавшим толпою беглецов. Присутствие духа и молодечество Хвостова и Давыдова понравились разбойнику, и он помог им пробраться в Россию. Когда все почитали Хвостова и Давыдова погибшими, они внезапно появились в Петербурге. Разумеется, что их отдали под суд; но государь император по благости своей предоставил им средство загладить проступок и послал их на гребной флот в Финляндию, которую тогда покоряли русские войска. Хвостов и Давыдов вскоре прославились отчаянным мужеством и блиста-
тельными подвигами. Имена их были известны в финляндской армии. <...> Государь император по окончании Финляндской войны простил Хвостова и Давыдова, и они возвратились в Петербург» [8, II, с. 150-151].
История осуждения и помилования Давыдова и Хвостова была еще более запутанной и сложной, чем их тихоокеанские похождения. Об этом достаточно подробно рассказывает в своих «Записках» адмирал А. С. Шишков, которому (по его первой жене) Хвостов приходился племянником: официальное извещение от императора о прощении офицеров за вменяемые им преступления против японцев выхлопотал друзьям главнокомандующий действующей армией в период русско-шведской войны (1808-1809) граф Ф. Ф. Буксгевден, он же добился их перевода в действующую армию [39, с. 104-114]. Несмотря на подвиги Давыдова и Хвостова во время войны, о которых сообщалось в «Санкт-Петербургских ведомостях» [32], административная коллегия разжаловала их в матросы за дело против японцев, представлению к наградам также не был дан ход. Шишков пишет об этом как о неслыханной несправедливости - ему вновь пришлось хлопотать за друзей перед императором, прибегая к посредничеству своего недоброжелателя П. В. Чичагова. Вернувшиеся в Петербург Хвостов и Давыдов «узнали о своем несчастии». 4 октября 1809 г., возвращаясь с дружеской пирушки у академика Г. И. Лангсдорфа, жившего на Васильевском острове, они погибли, пытаясь перепрыгнуть разводящийся через Неву мост, когда под ним пошла первая барка. Свидетелем несчастного случая был провожавший их американский моряк Джон Вульф, как и Лангсдорф, знакомый с ними со времени путешествий в Русскую Америку (именно Вульф продал русским «Юнону»). Судно Вульфа ушло из Кронштадта 5 октября. Тел не нашли, и дело закрыли.
Версия Булгарина такова: «Вдруг оба они пропали без вести, а как в это же время американский купеческий бриг прошел без осмотра при сильном ветре мимо брандвахты, за Кронштадтом, и не заявил бумаг, то многие, зная беспокойный дух Хвостова и Давыдова, полагали, что они по страсти к приключениям ушли
в Америку. Это казалось тем более вероятным, что шкипер американского брига был приятель Хвостова и Давыдова, оказавших ему услугу в Ситхе4. Наряжена была комиссия для исследования дела, но она ничего не открыла. Два года прошли в неизвестности о судьбе наших храбрых моряков, а на третий год прибыл в Петербург тот же самый американский шкипер. Он объяснил дело. За день до отъезда его из Петербурга в Кронштадт Хвостов и Давыдов обедали у него на Васильевском острове. Они про-пировали долго за полночь и возвращались, когда уже начали разводить Исаакиевский мост. Только один плашкоут был выдвинут наполовину. „Воротимся!" - сказал американский шкипер, провожавший их. „Русские не отступают! - возразил Хвостов. - Вперед! Ура!" Хвостов и Давыдов хотели перепрыгнуть чрез пространство, казавшееся небольшим в темноте, упали в воду -и поминай как звали! Опасаясь задержки, шкипер тогда промолчал, а люди, разводившие мост, также боялись ответственности, и несчастный случай остался тайной. Замечательно, что тел не выброшено нигде на берег» [8, II, с. 152-153].
Однако эту версию, согласно которой обстоятельства гибели Хвостова и Давыдова узнали только через год, опровергают появившиеся уже в декабре того же года поэтические отклики на это событие. В них нашли отражение обстоятельства гибели двух друзей: в «Русском вестнике» были напечатаны стихотворения А. А. Волковой и А. С. Шишкова [31], тогда же был написан поэтический отклик Г. Р. Державина «В память Давыдова и Хвостова» [20, с. 30-36]. Вместе с тем, в этой истории не все так просто. Нетрудно заметить, что все поэтические эпитафии вышли из одного круга, близкого к адмиралу Шишкову (в доме которого жил Давыдов), во всех стихотворениях шла речь о безрассудно смелом прыжке, оборвавшем жизнь моряков-героев, воспроизводились детали, названные единственным свидетелем -американским приятелем Хвостова и Давыдова. Наконец, тот же Шишков в своих воспоминаниях многозначительно завершает рассказ о двух друзьях словами: «Но так ли оно в самом деле происходило, это осталось во мраке неизвестности», - сообщая
затем о многочисленных слухах, согласно которым друзья вместе с Вульфом ушли в Америку, сменив имена; существовала даже версия, что «знаменитый Боливар никто иной как бежавший из России Хвостов» [39, с. 113-114]. Возможно, Булгарин знал об этой истории от самого Шишкова, в доме которого он часто бывал: Шишков был женат вторым браком на Ю. О. Лобаржевской (урожденной Нарбут), покровительствовавшей польской диаспоре в Петербурге.
Н. А. Полевой в критической рецензии на вторую часть «Воспоминаний» упрекнул Булгарина в искажении истории Хвостова и Давыдова, заметив, что она рассказана «вроде повести о Бове-королевиче», «что-то вроде „сказки"», и указал на неточности и ошибки [26, с. 27-28]. Булгарин, оскорбленный самим тоном замечаний Полевого, не оставил его рецензию без ответа - развернулась привычная для ее участников полемика, с переходом на личности. Защищаясь, Булгарин сослался на помещенную в приложениях к «Воспоминаниям» переписку адмиралов В. М. Голов-нина и П. И. Рикорда и устный рассказ последнего в присутствии А. Н. Греча (сына известного булгаринского соиздателя) [33]. Однако П. И. Рикорд попросил не употреблять его имени в литературной полемике5.
Несмотря на это, Булгарин не принял упреков Полевого (согласившись лишь с тем, что перепутал морские порты - Петропавловск с Охотском). В сопроводительной реплике он еще раз напомнил, что «Воспоминания» не история, поэтому от них нельзя требовать абсолютной точности в деталях, в них «рассказывается, что было сделано и говорено в свое время, это именно характеризует эпоху», и подчеркнул, что только этим «интересен анекдот о Хвостове и Давыдове» [34].
Своих героев Булгарин, по его словам, «знал хорошо» в период Финляндской кампании и в Петербурге: «Умные, образованные, прекрасные офицеры, но пылкие и неукротимые молодые люди, поставлявшие все наслаждения в жизни в том, чтоб играть жизнию!» - заключал он [8, II, с. 154], композиционно завершая мемуарный фрагмент о военном молодечестве начала XIX в.
В истории литературы об этом остался лишь приговор В. Г. Белинского: «Полевой уличил его (Булгарина. - Н. А.) в искажении истории Хвостова и Давыдова. Об этом же писал и П. И. Рикорд» [5].
2
С Петром Ивановичем Рикордом (1776-1855) и Василием Михайловичем Головниным (1776-1831) - русскими мореплавателями и знакомыми Булгарина6 - связан второй интересующий нас эпизод «Воспоминаний». Он следует сразу же за историей Хвостова и Давыдова, в значительной мере являясь следствием первой.
«Может ли быть что трогательнее дружбы П. И. Рикорда (ныне адмирала) и В. М. Головнина (умершего в чине контр-адмирала)! Когда Головнин был задержан в Японии, Рикорд решился или умереть, или освободить друга своего из плена варваров и успел в своем предприятии» [8, II, с. 154] - патетически восклицал Булгарин, обнажая «романическую» подкладку нового мемуарного сюжета.
Напомню суть известного инцидента7. Одной из задач экспедиции шлюпа «Диана» под командой капитан-лейтенанта В. М. Головнина и его помощника П. И. Рикорда к берегам Камчатки и Северной Америки (1807-1813) было описание Курильских и Шантарских островов. Во время исследования островов 11 июля 1811 г. Головнин и сопровождавшие его шесть человек экипажа и местный переводчик были захвачены в плен японским гарнизоном острова Кунашир. Пленников перевезли на остров Матсмай (ныне Хоккайдо), где содержали в тюрьме, сначала в г. Хакодате, а затем - г. Матсмай (Мацумаэ). Головнин с товарищами был освобожден 7 октября 1813 г., проведя в плену более двух лет.
Казалось бы, все свидетельствовало в пользу извлечения максимального художественного эффекта из истории кругосветного плавания двух друзей-мореходов, двухлетнего плена одного из них - начальника экспедиции Головнина - и отчаянной попытки принявшего на себя командование шлюпом лейтенанта Рикорда спасти из неволи начальника и друга. Тем более, что сам Головнин, описывая приключения в плену, отмечал, что для того чтобы они
«были бы совершенно уже романические», недоставало «только женских ролей» [12, с. 158]. Однако Булгарин отказался кодировать этот сюжет, опираясь на жанровую модель приключенческого романа. Скорее всего, сказалось чутье беллетриста-профессионала: пересказывать историю, увлекательно рассказанную самими участниками событий в журнальных публикациях и отдельных изданиях8, не было смысла, поэтому Булгарин ограничился кратким изложением ее в примечаниях, заметив: «Все это описано в путешествии П. И. Рикорда» [8, II, с. 156].
Новизна и эффектный ход заключались в следующей фразе примечания: «Прилагаю отрывки из письма Головнина к Рикорду из плена. Это сообщил мне почтенный и многолюбимый мною П. И. Рикорд» [8, II, с. 156]. Приложение № 2 к III части «Воспоминаний» содержало два письма Головнина из плена, одно из которых до этого (и после) не публиковалось. Хотя Рикорд в упомянутом письме в редакцию «Северной пчелы» дистанцировался от Бул-гарина в связи с полемикой о похождениях Хвостова и Давыдова, к опубликованным письмам это отношения не имело - нет никаких сомнений, что получить подлинники писем Головнина Булгарин мог только от Рикорда: «Подлинники писем на японской бумаге хранятся у П. И. Рикорда» [8, II, с. 332], - сообщал он9.
Переписка Головнина с Рикордом, все это время искавшим способы вызволения русского экипажа из плена, принадлежит периоду, предшествовавшему освобождению Головнина и его спутников (весна-лето 1813 г.), когда «Диана» после зимовки в Петропавловске вновь отправилась к японскому побережью и японцы согласились вести переговоры.
Первое письмо [1, л. 57-58 об.] из помещенных Булгариным впервые было опубликовано Рикордом в отдельном издании «Записок» (1816) [30, с. 83-85]. Хотя Рикорд сопроводил публикацию письма словами: «Вот точная копия с письма г-на Головнина», это не соответствует действительности, о чем свидетельствуют значительные купюры, опечатки и искажения в тексте, которые сохранились во всех последующих переизданиях «Записок» Рикорда [см.: 29; 30]. В булгаринской публикации были восстановлены
купюры, имеющиеся в первой публикации Рикорда, но и в нем есть разночтения с оригиналом.
Прежде всего нуждается в пояснении датировка этого письма и времени его получения. В публикации Рикорда оно помечено: «Апреля 10-го, 1813 года. В городе Хакодаде, в японской тюрьме» [30, с. 85]. В «Воспоминаниях» Булгарина, как и в оригинале: «Апреля 12-го, 1813», без указания места [8, II, с. 337; 1, л. 57]. Напомню, что в апреле 1813 г. шлюп «Диана» находился еще в Петропавловске и направился к японским берегам лишь 23 мая [30, с. 56]. Как следует из отдельного издания Рикорда, письмо было получено после записки, принесенной 20 июля японцем Такадая Кахэй10, в которой было только три строчки: «Мы все, как офицеры, так матросы и курилец Алексей, живы и находимся в Матсмае. Мая 10 дня 1813 года. Василий Головнин. Федор Мур» [30, с. 73]. Между тем в книге В. П. Мельницкого, написанной в результате долгих бесед с Рикордом в конце его жизни и знакомства с его дневником, указана иная дата - 20 июня11. Все источники свидетельствуют, что это была первая весточка от пленников.
Дальнейшие события развивались следующим образом. Во время переговоров Рикорда японцы позволили навестить «Диану» двум пленникам: одним был присоединившийся к экипажу на Итурупе - курилец Алексей Максимович Чекин с острова Расшуа12, выполнявший роль переводчика, а вторым - матрос Дмитрий Симонов, которому достался счастливый жребий (по предложению Головнина пленники тянули жребий - кому выпадет отправиться на родной корабль). Симонов и доставил тайком зашитое в воротник письмо Головнина, написанное им на тонкой рисовой бумаге.
Как пишет Головнин, его товарищи по плену отправились на «Диану» в сопровождении японских чиновников 24 июня [12, с. 258]. Учитывая, что путь, по свидетельству Рикорда, занимал не менее 10 дней, их визит мог состояться не ранее 4-5 июля, однако в «Записках» Рикорда дата их прибытия на корабль - 27 июля. Скорее всего, при публикации была допущена опечатка или неверно прочитана рукопись (аналогичный случай, с прибавлением цифры «2»
в начале даты, повторяется в первых изданиях Рикорда при указании даты освобождения пленников, вместо 7 октября - 27 -е [см.: 38, с. 36; 29, с. 125]), поскольку следствием этого визита стал уход «Дианы» - 9 (!) июля [30, с. 76-78, 87] в Охотск, куда она прибыла через пятнадцать дней. 27 июля Рикорд был уже в Охотске. Уточнить верную дату помогает и запись в дневнике Рикорда о прибытии Така-тая-Кахи (Такадая Кахэй) 5 июля с сообщением, «будто сюда идет на судне, из Матсмая, Такахаси-Сампей (один из главных чиновников, ведших переговоры); при нем курилец Алексей и один русский матрос из числа ваших пленных. Они должны прибыть сюда сегодня или завтра» [цит. по: 27, с. 190]. Следовательно, письмо было доставлено не позднее 7 июля 1813 г. К сожалению, «Записки» Рикорда по сей день не имеют научного комментария, и ошибка в датировке событий повторяется во всех публикациях13. Ю. В. Давыдов, написавший биографию Головнина, натолкнувшись на сходную проблему в истории освобождения Головнина, задался вопросом: «Ошибка памяти? Но зачем же оба автора, публикуя рукописи, не сверили даты? Впрочем, - заключил он, - суть не в подобных разночтениях» [18, с. 135], - и перестал фиксировать даты в повествовании о событиях лета 1813 г. Однако письма, опубликованные Булгариным в его «Воспоминаниях», могли помочь найти ответ на некоторые возникающие вопросы.
Попытаемся восстановить последовательность событий. После прибытия 18 марта 1813 г. нового матсмайского губернатора появилась возможность переговоров с русскими о судьбе пленников: условием их ведения было получение официальных объяснений от русской стороны о поведении Хвостова и Давыдова и о целях экспедиции Головнина. Для этого японцы решили написать ноту, которую в переводе на русский язык собирались доставить в русские порты и на русский корабль, в случае его прибытия, с одним или двумя русскими матросами, находившимися в плену. Головнин воспользовался этим случаем, попросив японцев позволить «написать записочки, что мы все живы, и приложить оные к письмам, кои они думают разослать по портам. Японцы тотчас на предложение мое согласились, но сказали, что записки наши должны быть как можно короче, и что их прежде
нужно послать на утверждение в столицу, и потому советовали нам поскорее их написать, что я и сделал немедленно по возвращении домой» [12, с. 242]. Так в марте был написан черновик записки, который был возвращен Головнину и его товарищам после официального одобрения из японской столицы 10 мая [12, с. 256], подписанная этой датой записка была отправлена в русские порты и доставлена Такадая Кахэй на прибывшую «Диану» 20 июня. За время ожидания вторичного прибытия к японским берегам шлюпа «Диана» в апреле 1813 г. опасения Головнина, связанные с коварством одного из членов экипажа, Ф. Ф. Мура, и хитростью японцев, заставили его принять меры предосторожности: «.. .написать потихоньку пять одинакого содержания писем на имя г-на Рикорда и велеть матросам и Алексею зашить оные в свои фуфайки, чтобы на случай обыска японцы не могли найти. Сии записки приказано им от меня было отдать командиру того русского судна, на которое их отправят» [12, с. 254]. Пересказанное далее Головниным письмо убеждает в том, что именно это письмо, написанное им в апреле, и было доставлено не позднее 7 июля матросом Симоновым Рикорду. Распоряжение о вознаграждении «посланного матроса» относилось не к Симонову, а к тому, кому доведется доставить это письмо по назначению, поэтому имени матроса в письме нет - Головнин еще не знал тогда, кто это будет.
Второй момент, заслуживающий внимания, - разночтения в тексте опубликованного Булгариным письма с оригиналом (не меньшего интереса заслуживают таковые и в публикации Рикор-да). Прежде всего, были смягчены характеристики упоминаемых в письме личностей, чьи поступки стали причиной несчастий Головнина и его товарищей. Так, Хвостов, «распутный, пьяный человек» [1, л. 58 об.] становится всего лишь «отчаянным» [8, II, с. 333], изъята фраза Головнина о том, что Хвостов и Давыдов, отличившиеся в русско-шведской войне, «не получив награды, предались пьянству и пьяные или нет утонули.» [1, л. 58 об.], вместо этого сообщается, что они, «возвратясь в Петербург, утонули в Неве.» [8, II, с. 334]. Не щадил Головнин и Н. П. Резанова, «от бешеного нрава и безрассудности» которого, по его мнению, потеряла свои выгоды во взаимоотношениях с Японией
Россия [1, л. 58 об.] (ср. указание причины в булгаринской публикации: «от неудачного посольства вспыльчивого г. Резанова» [8, II, с. 335].
Характер примененной правки позволяет предположить, что мы имеем дело или с автоцензурой, или с цензурной правкой, а возможно - и с той, и с другой. Известно, что некоторые фрагменты, посвященные насильственным действиям Хвостова и Давыдова, оценке деятельности Российско-Американской компании и российско-японских отношений, были исключены цензурой из «Записок» Головнина и восстановлены по архивным документам В. И. Диви-ным в публикации 1972 г. Так, цензурой был исключен большой финальный фрагмент, в котором Головнин защищал свое право предать гласности нелицеприятные вещи, «как, например, поступки г-на Резанова, командиров компанейских судов, приказчиков компании», поскольку, «если скрыть от общества то, что уже сделалось слишком гласно, то сие может произвести настоящее уже, а не мнимое бесславие правительству, ибо тогда сочтут, что оно или само участвовало во всех тех поступках, или после одобряет их»; приводил он и важную внешнеполитическую мотивировку: «.найдя, что мы объявляем в свет со всею искренностью деяния, подавшие повод к ненависти их против России, и способы, употребленные нами к примирению, японцы уверятся совершенно в чистосердечии, с каковым предлагали мы им свою дружбу и желали иметь с ними связь, а сие может послужить к немалой пользе государства» [12, с. 296-297].
Самоцензура могла быть вызвана этическими соображениями: под именем NN у Булгарина имеется в виду мичман Федор Федорович Мур, не выдержав испытаний плена, он начал сотрудничать с японцами, шпионить за своими и после возвращения на Камчатку покончил с собой. Булгарин убрал его имя из негативного контекста, возможно, по требованию Рикорда, указав в примечании: «Здесь идет речь об одном иностранце, употреблявшем все усилия, чтоб погубить русских, находившихся в японском плену. Он давным-давно умер, но я не хочу называть его, чтоб не навлечь стыда на его фамилию» [8, II, с. 337]. Оба мореплавателя в своих
записках оставили теплые сожалеющие отзывы об этом офицере, красноречивым свидетельством их отношения стала эпитафия, помещенная ими на его памятнике: «В Японии оставил его про-вождавший на пути сей жизни ангел-хранитель. Отчаяние ввергло его в заблуждения. Жестокое раскаяние их загладило, а смерть успокоила несчастного. Чувствительные сердца! Почтите память его слезою» [12, с. 295]. Освобождение и смерть Мура как бы уравнивали всех в общем пережитом несчастье, не позволяя за гробом сводить счеты. Тем более что мысль о самоубийстве приходила в плену и самому Головнину, об этом он вполне определенно пишет своему другу: «.итак, будучи совершенно свободен от предрассудков, я не страшусь самоубийства.» [1, л. 57], - это заявление по этическим соображениям было также изъято при публикации, возможно, самим Булгариным.
Помещенное в «Воспоминаниях» письмо второе [см.: 1, л. 52, 59, 53-56 об.], в котором речь шла в основном о предательском поведении мичмана Мура, не было опубликовано Рикордом, скорее всего, по тем же причинам. Последующее раскаяние и самоубийство Мура было болезненно воспринято Головниным и Ри-кордом, спустя три года все еще было слишком свежо в памяти, и негативные оценки в письме Головнина могли восприниматься как серьезное основание для трагического поступка Мура. Условия плена были таковы, что приходилось опасаться не только за физическое, но и за психическое здоровье товарищей Головнина, в официальном донесении после своего освобождения Головнин среди прочего писал о болезни штурмана Хлебникова психического характера, убежденного, что его отравили особым ядом, «который действует только при восточных ветрах и в ясную погоду» [цит. по: 27, с. 213].
Были для отказа от публикации и другие основания: письмо содержало характеристику японцев и советы, как обмануть не только Мура, но и тех, кто, возможно, будет перлюстрировать письмо. Однако впоследствии Головнин и Рикорд всячески способствовали установлению дружеских отношений с Японией: одобрение обеих сторон вызвали осмотрительные и уважитель-
ные действия во время инцидента капитана Рикорда; Головнин впоследствии не раз высказывал опасения, что проявления неискренности со стороны русских могут нанести вред русско-японским отношениям. Во второй половине 1840-х гг. эта причина потеряла свою остроту, и Рикорд позволил Булгарину опубликовать письмо, убрав имя Мура.
Датированное 8 августа 1813 г., письмо было написано Голов-ниным в сходных с первым обстоятельствах: до 30 августа Голов-нин и его товарищи находились в г. Матсмае и ожидали возвращения «Дианы» - 13 августа она вышла из Охотска с официальными бумагами, подтверждающими их невиновность; все опасения были связаны с интригами Мура, способными помешать освобождению, об этом и ведет речь в письме Головнин, стараясь предупредить Рикорда. В сентябре пленники были уже в г. Хакодате, где их содержали с уважением и комфортом, 28 сентября в гавань вошла «Диана».
Тому, что кроме первого (апрельского) письма, возможно, существовала тайная переписка, находятся свидетельства уже в первых журнальных публикациях, составленных на основании рапортов Рикорда. О событиях сентября 1813 г. Рикорд в них сообщал, что встреча с японцами после возвращения «Дианы» из Охотска насторожила его и заставила «не терять из виду тех благоразумных советов осторожности, кои прописаны были в полученном мною втайне письме капитана Головнина, и в самом несчастии всегда о пользе своего отечества и нашей личной безопасности помышлявшего» [см.: 28, № 37, с. 167]14. Головнин же писал в письме от 8 августа, опубликованном Булгариным: «Дай Бог, чтоб сии бумаги дошли до тебя; они, может быть, послужат к вашему спасению, будь только учтив, терпелив, но крепко осторожен» [8, II, с. 345]. В плену Головнин написал «секретную» записку, адресованную российскому правительству, которую намеревался скрытно переправить Рикорду15.
В письме отчасти проясняется история с учебником по русской грамматике, написанным Головниным для японцев, что имело, как видим, не только, как принято считать, характер
гуманитарной акции: «Не дивись, любезный друг, грамматическим титулам моих листов. NN с нас глаз не спускает, то писать было опасно. Почему я сам вызвался написать японцам русскую грамматику, если они мне дадут бумаги, на что они с восторгом согласились, на коей я грамматику стал писать. NN все-таки понемногу издали или мимоходом скоса присматривал; почему я вздумал большими словами вначале означить содержание листов. NN бросит глаза, например, сказать, на глагол - и думает, что тут глагол; а узнавши прямое дело, он тотчас объявит» [8, II, с. 347]. Расхождения опубликованного Булгариным текста с рукописным оригиналом имеют тот же характер, что и в случае с первым письмом: в основном правке подверглись фрагменты, связанные с нелицеприятной характеристикой Мура, были изъяты обвинения в его «против. своего отечества преступлениях» [1, л. 55], к примеру, слова о том, что «Мур твердит им (японцам. -Н. А.), если бы он был на твоем месте, то оставил бы им дианское оружие вместо трофеев, за похищенное оружие Хвостовым, и что такие трофеи для чести Японии им нужно иметь» [1, л. 55]. Любопытна в этом отношении конъектура, воспроизводящая слова злосчастного Мура: «Если я возвращусь в Россию, то должен быть варнаком, а здесь меня не принимают, то что же мне делать» [1, л. 53]. Неприличным посчитал Булгарин (или цензоры) сохранить самоиронию Головнина, писавшего о простаках, «подобных мне, ослу» [1, л. 53], о глупостях, «которые мы в веселые и пьяные часы делали в Ситхе», стыдливо заменив «пьянство и проч.» [1, л. 54] более безобидными «пирушками» [8, II, с. 343].
Содержит это письмо и еще одну любопытную деталь: Го-ловнин поздравляет в нем своего друга с новым чином. Однако никакого нового чина Рикорд в это период не получал: в капитан-лейтенанты он был произведен, как и Головнин, во время экспедиции - 26 февраля 1810 г., в следующий чин капитана 2-го ранга они оба были произведены 4 июля 1814-го, тогда же обоим были пожалованы ежегодные пожизненные пенсионы в 1500 рублей ассигнациями [см.: 15, с. 10-11]. О чем же идет речь? В «Записках» Рикорд говорит о своем новом статусе следующее: в апреле
1813 г., занимаясь подготовкой к новому походу к японским берегам для вызволения из плена Головнина, он «получил от иркутского губернатора поручение привести в исполнение в звании камчатского начальника высочайше утвержденное новое образование Камчатки» [30, с. 56]. По мнению Ю. В. Давыдова, новая должность лейтенанта Рикорда соответствовала «генеральской» [18, с. 133]. Однако В. П. Мельницкий, со слов Рикорда, свидетельствует: когда шлюп «Диана» прибыл к Кунаширу в июне 1813 г., «по выбору Такатая-Кахи назначены были два японца для отвоза губернатору Кунашира официального письма от Рикорда, который за неполучением официального письма от Иркутского губернатора к губернатору Кунашира, в письме своем решился выдать себя за военного губернатора Камчатки» [27, с. 183]. О том, что заставило его решиться на такой поступок, Рикорд писал в 1850 г. в официальном письме в Морское министерство: «Одною из главнейших причин, которые имели влияние на успех освобождения Головина и других бывших с ним наших соотечественников, была решимость моя выдать себя в глазах японцев за военного губернатора Камчатки, что подействовало на умы их и польстило их честолюбию. К такой решимости побудила меня счастливая мысль, родившаяся вследствие бесед моих с умным Тахата-Кахи, и без этой решимости нельзя было бы питать себя даже какою-либо надеждою на успех, потому что, по неимению у японцев военных судов, они не имеют ни малейшего понятия о важности звания начальника военного судна.» [12, с. 496]. В своем официальном донесении, о котором уже шла речь, Го-ловнин написал о заслугах Рикорда в операции по освобождению, о том, что он приобрел доверенность японцев, и они были бы рады видеть его назначенным для переговоров с ними и установления добрососедских отношений. Возможно, это повлияло на назначение Рикорда в ту должность, в которую он рискнул себя сам назначить, будучи лейтенантом16, но произошло это не в 1813-м, а лишь в 1817 г., с производством в капитаны 1-го ранга [15, с. 11]. В должности начальника Камчатки Рикорд пробыл пять лет, до 1822 г.
Спустя 32 года после событий Рикорд писал к друзьям-японцам о долгожданных переменах в русско-японских отношениях. Если в 1836 г., когда по совету Рикорда представители СевероАмериканской компании отвезли на остров Итуруп спасенных во время бедствия японцев, они были встречены выстрелами береговых орудий, то уже в 1843-м «японцы совершенно иначе встретили на этом же острове русских . на русское судно (небывалое дело) приезжал японский чиновник». С радостью пишет Рикорд о том, что теперь «русские суда могут приходить в Кунашир, Матсмай и Нипон для получения провизии, и что японцы будут обходиться с ними дружески. <...> Благодарю провидение, что я дожил до такого счастливого времени, когда умные и добрые японцы верят наконец, что мы, русские, - народ мирный и ничего кроме дружбы и доброго согласия с японским государством не желаем» [цит. по: 27, с. 218].
Я думаю, это и объясняет, почему он дал оригиналы писем Головнина для публикации Булгарину - теперь это можно было сделать. Трудно установить, когда второе письмо было передано Рикорду. Как уже говорилось, такая возможность могла появиться лишь в конце сентября с прибытием «Дианы» из Охотска (в том числе и при личном свидании Головнина с Рикордом), когда события стремительно двигались к счастливой развязке. Не исключено, что оно попало к Рикорду уже после освобождения Головнина: тогда этим во многом объясняется отказ напечатать письмо - оно не повлияло на ход событий. У публикации же Булгарина была иная роль - воссоздать через подлинные письма дух эпохи и характеры русских моряков.
Нельзя сказать, что публикация этих писем в «Воспоминаниях» Булгарина вовсе была проигнорирована. Но реакция оказалась предсказуема. У автора биографии Головнина опубликованные Булгариным письма вызвали лишь эмоциональный отклик, относящийся к личности публикатора, которому «много лет спустя ... попались подлинники японских писем Головнина на рисовой бумаге»: в вину ему было поставлено то, что, «публикуя автографы... Булгарин предварил их панегириком» и примечаниями
с верноподданнической риторикой (курсив мой. - Н. А.). Далее следовали обычные дежурные штампы о Булгарине - дезертире и доносчике, завершаясь хлестким пассажем, образчиком риторики иной эпохи: «И вот, уже старцем, выжига льет слезы умиления над письмами Головнина. Подлецы иной раз чувствительны к чужому благородству: нравственным уродам случается восхищаться нравственной красотой» [18, с. 137-138]. Причем хорошо известно, что Булгарину не «попались» подлинники писем, а были даны для публикации не открестившимся от нее живым и здравствовавшим в те годы П. И. Рикордом17.
В итоге публикация подлинников писем В. М. Головнина не стала предметом интереса историков и биографов русских моряков, указания на публикацию этих ценных автографов отсутствуют.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., к примеру, [6; 7; 22].
2 См. сообщение о прибытии отряда шлюпов «Открытие» и «Благонамеренный» под началом капитана М. Н. Васильева [37, с. 321-322] и рассказ об экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена [37, с. 324].
3 В этом единодушны и современники Резанова, и нынешние исследователи [см.: 14; 23; 25].
4 Ситха (англ. Sitka) - основанный в 1799 г. главный город русских владений в Северной Америке в штате Аляска (другое название в первой половине XIX в. - Новый Архангельск).
5 «Милостивый государь Фаддей Венедиктович! - писал он в письме в редакцию. - В N° 21-м Сев. Пчелы сего года я, к удивлению моему, прочитал, что в литературных спорах, возникших между вами и г. Полевым касательно изданных вами „Воспоминаний", описывая действия Хвостова и Давыдова при экспедиции в Японию, вы, для удостоверения в истине вашего о них рассказа, выставили и меня посредником между вами. Видя имя мое, таким образом помещенное в газете, это изумляет меня еще тем более, что и самый рассказ ваш об упомянутых лицах не вполне верен. Покорнейше прошу вас, м. г., в вашем прении впредь для защиты вашей не употреблять моего имени» [34]. По свидетельству П. А. Вяземского, Рикорд очень высоко ценил Полевого, говоря о его смерти: «Лучше умерло бы двадцать человек наших братьев генералов. Государь одним приказом мог бы пополнить убылые места, но назначения таких людей, как
Полевой, делаются свыше» [10]. Рикорд (как, кстати, и Булгарин) пытался после смерти Полевого помочь его семье, оказавшейся в бедственном положении, см. его письмо к Н. В. Елагину [2]. В то же время, лишенный духа партий, он способен был ценить полемически настроенных противников. «В одно время с появлением статьи моей о подписке на сооружение памятника Крылову, - писал Вяземский, - вышла и статья Булгарина о Крылове, где он, между прочим, меня ругал. Рикорд, повстречавшись со мною на Невском проспекте, сказал мне: „Благодарю вас, князь, за вашу прекрасную статью, славно написана, но спасибо и Фаддею, мастер писать, славно написал"» [10].
6 Булгарин писал: «Счастливым себя почитаю, что я удостоился заслужить внимание В. М. Головнина и пользовался его особенною благосклонностью, что засвидетельствует единственный и верный друг его П. И. Рикорд» [8, II, с. 332].
7 См. подробнее: [24].
8 Пересказ событий на основании донесений Рикорда под названием «Освобождение капитана Головнина из японского плена» публиковался в «Сыне Отечества» в 1815 г. [28]. Отдельные издания записок участников событий появились в следующем году: [11] (цитируемое выше издание под ред. В. А. Дивина [12] - наиболее полное, с восстановлением цензурных купюр по рукописи), [30]; извлечения из них поместил московский «Русский вестник» в 1817 г. [19; 38]. Оба сочинения были переведены на иностранные языки и вышли за рубежом, см. библиографию в: [12, с. 517]; о переводах на японский язык: [14, с.164].
9 Оригиналы писем находятся в Рукописном отделе РНБ [см.: 1], за указание места хранения писем В. М. Головнина к П. И. Рикорду благодарю исследователя и публикатора документов и рукописей Головнина -С. А. Козлова.
10 Булгарин ошибается, когда пишет, что Кахи - это японец, «избавленный русскими от кораблекрушения», ссылаясь на «Путешествие П. И. Рикорда» [8, II, с. 346]. На самом деле, после того как в конце августа 1812 г. власти Кунашира отказались вступить в переговоры с русской делегацией, заявив, что пленники мертвы, 8 сентября Рикорд захватил японское судно, на котором оказался его хозяин, богатый японский торговец Такадая Кахэй, пользовавшийся авторитетом у властей. Рикорд забрал его с собой в Петропавловский порт, где тот пробыл почти год. Условия его содержания резко отличались от плена русских в Японии: японец жил вместе с Рикордом и впоследствии оказал существенное содействие в освобождении Головнина.
11 «20-го июня Такатай-Кахи привез присланную из Матсмая записку, подписанную Головниным и Муром. В записке этой говорилось, что все наши офицеры и матросы, бывшие в плену, живы и здоровы, и находятся на Матсмае» [27, с. 189].
12 Полное имя этого участника событий установлено по опубликованному Н. И. Гречем приветственному адресу от 26 февраля 1810 г., поднесенному освобожденными пленниками П. И. Рикорду [см.: 15, с. 10].
13 Ошибочная датировка в «Записках» Рикорда появляется в описании событий лета 1813 г., когда шлюп, выйдя 23 мая из Авачинской губы, «через двадцать дней благоприятнейшего плавания» [30, с. 56], то есть 12-13 июня прибыл к Кунаширу. Однако все июньские даты (14 и 20) прочитаны публикаторами как июльские.
14 Сообщая, что Такатай-Кахи получил возможность видеться с Головниным, Рикорд писал: «Эта весть была для всех нас весьма приятна, ибо хотя до того времени свободно писали мы к г-ну Головнину, но от него имели краткие только записки в получении писем. Это явно обнаруживало, что его записки рассматриваются японцами, а потому и надобно было наблюдать в переписке величайшую осторожность. К вечеру Такатай-Кахи привез верное свидетельство, что имел свидание с русскими: маленькую записочку г-на Головнина...» [30, с. 117].
15 Записка Головнина впервые опубликована С. А. Козловым по рукописи [24, с. 160-166].
16 Не с этим ли связано обстоятельство, о котором пишет Головнин: по возвращении из плена на Камчатку, 2 декабря 1813 г. они вместе с Рикордом «отправились на собаках из Петропавловской гавани в Петербург», встретив новый, 1814 год в пути; в начале февраля они добрались до г. Инжигинска, откуда Рикорд «из усердия своего к службе по делам, до нее касающимся, добровольно воротился назад», а Головнин продолжил путь [см.: 12, с. 296)]. В любом случае, не вызывают доверия сведения, публикуемые биографами Головнина: как о том, что после отъезда Головнина в Петербург «Рикорд остался в Петропавловске, принял бразды камчатского правления» [см.: 18, с. 146], так и о совместном пути Головнина и Рикорда и их возвращении в столицу 22 июля 1814 г. [см.: 21, с. 66-67].
17 Булгарин с ним был хорошо знаком: за два года до этого, 24 апреля 1844 г. на обеде в честь 50-летия службы Рикорда он пел поздравительные куплеты собственного сочинения, о чем рассказал в своем дневнике Ф. П. Литке, см. об этом в комментариях А. И. Рейтблата: [9, с. 681].
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Головнин В. М. Краткое описание наших приключений. Воспоминания в форме писем к другу, написанные во время пребывания в японском плену // ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. № 1654. Л. 52-59.
2. Рикорд П. И. Письмо к Н. В. Елагину // ОР РНБ. Ф. 124. № 3660.
3. Хлебников А. И. Японский плен 7-ми россиян в 1811-м, 12-м и 13-м годах, описанный одним из участвовавших в оном Андреем Хлебниковым // ОР РНБ Ф. 1000. Оп. 2. № 1487.
4. Акимова Н. Н. Последняя попытка Фаддея Булгарина: мемуары в ситуации культурного мифотворчества // Булгарин Ф. В. Воспоминания: Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. СПб., 2012. С. 5-46.
5. Белинский В. Г. ПСС : в 13 т. М., 1953-1959. Т. 9. 1955.
6. Берх В. Н. Подробное известие о путешествии капитана Парри в 1819 году для открытия северо-западного пути // Северный архив. 1822. Ч. II. № 10 (май). С. 277-312; № 11 (июнь). С. 350-365; № 12 (июнь). С. 430-444; Ч. III. № 13 (июль). С. 36-66.
7. Броневский В. Отрывок из писем морского офицера // Северный архив. 1822. Ч. IV. № 23 (дек.). С. 378-401.
8. Булгарин Ф. В. Воспоминания Фаддея Булгарина. Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. Ч. I-VI. СПб., 1846-1849.
9. Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Публ., сост. и коммент. А. И. Рейтблата. М., 1998.
10. Вяземский П. А. Записные книжки. М., 1963. С. 287-288.
11. Головнин В. М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах. С приобщением замечаний его о Японском государстве и народе. Ч. 1-3. СПб., 1816.
12. Головнин В. М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах, с приобщение замечаний его о Японском государстве и народе / Под ред. В. А. Дивина. Хабаровск, 1972.
13. Головнин В. М. Крушение судна Святого Николая, принадлежавшего Российской Американской компании под начальством штурмана Булыгина... // Северный архив. 1822. Ч. IV. № 21 (нояб.) С. 219-253, № 22 (нояб.). С. 313-328.
14. Головнин П. А. «Инцидент Головнина»: история с продолжением // За правых - провидение : Материалы научно-практической конференции 6 сентября 2006 г. Рязань, 2007. С. 156-167.
15. Греч Н. И. Биография адмирала Петра Ивановича Рикорда // Морской сборник. 1855. Т. XIX. № 11. Отдел IV С. 1-19.
16. Греч Н. И. Фаддей Булгарин // Греч Н. И. Записки о моей жизни. М. ; Л., 1930. С. 665-724.
17. Давыдов Г. И. Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним : в 2 ч. СПб., 1810-1812. Ч. I.
18. Давыдов Ю. В. Головнин. М., 1968. (ЖЗЛ).
19. Двухлетний плен в Японии Головнина и сопутников его // Русский вестник. 1817. № 11-12. С. 5-48.
20. Державин Г. Р. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. СПб., 1866. Т. 3.
21. Дивин В. А. Повесть о славном мореплавателе. М., 1976.
22. Известие, сообщенное г. Мальт-Брюном, о путешествии г. Хориса вокруг света на бриге Рюрике, под начальством г. Коцебу, в 1815-1818 гг. // Северный архив. 1822. Ч. III. № 17 (сент.). С. 381-398.
23. Климова О. В. План экспедиции Н. П. Резанова на Сахалин 1806 г.: причины утверждения и отмены // Японоведческие исследования - 2010 : Материалы международной научной конференции (8-9 октября 2010 г., Санкт-Петербург). СПб., 2010. Ч. 1. С. 130-133.
24. Козлов С. А. «Мнения и замечания» В. М. Головнина российскому правительству из японского плена // Меньшиковские чтения - 2013 : Научный альманах. СПб., 2013. Вып. 4 (11). С. 153-167.
25. Комиссаров Б. Н. История русско-японских отношений: Хвостов и Давыдов // Японоведческие исследования - 2010 : Материалы международной научной конференции (8-9 октября 2010 г., Санкт-Петербург). СПб., 2010. Ч. 1. С. 108-121.
26. Литературная газета. 1846. № 3. 19 янв. Отд. III. Критика и библиография.
27. Мельницкий В. Адмирал Петр Иванович Рикорд и его современники. Ч. 1. СПб., 1856.
28. Освобождение капитана Головнина из японского плена // Сын отечества. 1815. Ч. 20. № 10. С. 137-154, № 11. С. 199-207, № 12. С. 242-252; Ч. 22. № 21. С. 41-56; Ч. 24. № 35. С. 79-90, № 37. С. 159-175, № 38. С. 199-209; Ч. 25. № 39. С. 3-17, № 40. С. 43-52.
29. Рикорд П. И. Записки флота капитана Рикорда // Головнин В. М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах, с приобщением замечаний его о Японском государстве и народе / Под ред. В. А. Дивина. Хабаровск, 1972. С. 372-447.
30. Рикорд П. И. Записки флота капитана Рикорда о плавании его к Японским берегам в 1812 и 1813 годах и о сношениях с японцами. СПб., 1816; переизд.: СПб., 1851; СПб., 1875.
31. Русский вестник. 1809. № 12. С. 394-397, 398.
32. Санкт-Петербургские ведомости. 1808. № 72. 8 сент.
33. Северная пчела. 1846. № 21. 25 янв.
34. Северная пчела. 1846. № 26. 31 янв.
35. Северный архив. 1822. Ч. I. № 4 (февр.).
36. Северный архив. 1822. Ч. I. № 6 (март).
37. Северный архив. 1822. Ч. III. № 16 (авг.).
38. Троекратное плавание Рикорда к освобождению Головнина и товарищей его, находившихся в плену японцев // Русский вестник. 1817. № 15-16. С. 4-42.
39. Шишков А. С. Записки, мнения и переписка А. С. Шишкова : в 2 т. Берлин, 1870. Т. 1.
