CC BY
24
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 821.112 С. Н.Аверкина
доктор филологических наук, доцент; заведующая кафедрой
русской филологии, зарубежной литературы и межкультурной коммуникации
НГЛУ им. Н.А.Добролюбова; е-таЛ: averkina.svetLanaLunn@maiL.ru
МЕДИЦИНСКИЙ ДИСКУРС В НЕМЕЦКОЯЗЫЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX СТОЛЕТИЯ (на примере творчества Адальберта Штифтера)
Европа первой трети XIX столетия значительно изменилась в результате смены культурной, политической и экономической парадигм после Венского конгресса в 1814-1815 гг. В искусстве началось время бидермайера. В центре внимания оказался обыкновенный человек и его насущные проблемы - быт, организация досуга, здоровье. Врачи этого времени стали проявлять интерес не только к физиологическим аспектам болезни, но и к причинам ее возникновения. Врач занял место священника. Кроме телесных болезней началось бурное изучение болезней духовного происхождения. В Германии и особенно в Габсбургской монархии появилась целая плеяда врачей-философов, разрабатывающих новые подходы к изучению «сложных заболеваний»: нервных расстройств, недомоганий без очевидной симптоматики, прежде всего - ипохондрии. Э. Ф. фон Фойхтерслебен повлиял на развитие такой дисциплины как диететика, сведения о которой известны еще с Античности. Однако именно в эпоху бидермайер она привлекла внимание многих физиологов и, вместе с ними, писателей. В немецкоязычной литературе начался взлёт интереса к проблеме здорового регулирования жизни. Писатели создавали эссе и художественные тексты, посвященные новым возможностям исцеления. Появился особый тип «медицинского дискурса», построенный вокруг системы концептов, определивших духовный облик Европы после Наполеоновских войн. Особое внимание в статье уделяется определению такого понятия как медицинский дискурс, который понимается как сложное, многоуровневое явление, которое нельзя рассматривать вне контекста культуры, т. е. широкой сферы жизни общества, получившей институциональное закрепление (существование врачей, больниц, клиник, лабораторий, научной литературы). Вместе с тем в понятие включаются духовные ценности, характеризующие эпоху. В статье рассматривается одна из основных функций медицинского дискурса - его персуазивность, т. е. потребность убеждать, уговаривать, склонять пациента, как и любого участника коммуникации, к мнению о необходимости и пользе определения состояния здоровья. Одним из представителей романтического стиля изображения врача в художественном
дискурсе является Адальберт Штифтер - классик австрийской литературы. Его произведения нельзя считать примитивными идиллиями в духе массовой литературы периода бидермайер. В них, по мнению современных писателей и критиков, кроется тайна австрийской души, есть скрытый потенциал, соединяющий тексты Штиф-тера с произведениями эпох модернизма и постмодернизма. В ряде программных произведений он делает главными героями врачей, порой приписывая им многие автобиографические черты. Именно им, врачующим словом, удается спасать людей, находящихся на грани отчаяния. Появление такого героя-консерватора, противопоставленного врачам, воплощающим идею прогресса, технического развития и детерминизма оказывается симптоматичным. На дихотомии ученого-исследователя и ученого-философа строится медицинский дискурс посленаполеоновской эпохи. Целью статьи является освещение ключевых проблем, связанных с особенностями этого типа дискурса.
Ключевые слова: медицинский дискурс; германская медицинская школа; бидермайер; диететика.
S. N. Averkina
PhD (Dr. habiL.), Associated Professor; Head of Department of Russian PhiLoLogy, Foreign Literature and Cross-CuLturaL Communication at Nizhny Novgorod State Linguistic University; e-maiL: averkina.svetLanaLunn@maiL.ru
MEDICAL DISCOURSE IN GERMAN LATERATURE IN THE 19th CENTURY (on the material of Adalbert Stifter's works)
In the first third of the 19th century Europe transformed significantLy after the change of cuLturaL, poLiticaL and economic paradigms in 1814-1815 (the Congress of Vienna). In art the time of Biedermeier began. The focus was once again on ordinary peopLe and their urgent probLems: everyday Life, organization of Leisure time and heaLth. The patient of this time forced doctors to show interest not onLy in physioLogicaL aspects of a disease, but aLso to the causes of its occurrence. A priest was repLaced by a doctor. The works of M. Pettenkofer, M. SchLeiden, T. Schwann made German medicaL schooL famous. In addition to body diseases, a rapid study of mentaL iLLnesses began. Wounds were no Longer treated and miLitary heroes weren't saved. In Germany and especiaLLy in the Habsburg monarchy appeared a consteLLation of doctors-phiLosophers deveLoping new approaches to the study of «compLex diseases»: nervous disorders, aiLments without obvious symptoms, especiaLLy hypochondria. E. F. von FeuchtersLeben infLuenced the deveLopment of such discipLines as dietetics, detaiLs of which are known since ancient times. However, it attracted attention of many physioLogists aLong with writers particuLarLy in the Biedermeier era. The rise of interest in probLems of heaLthy Life reguLations began in German-Language Literature. Writers created essays and fiction devoted to new core possibiLities. There was a speciaL type of «medicaL discourse» buiLt around a system of concepts that defined the spirituaL image of Europe after the NapoLeonic wars. In this articLe speciaL attention is paid to
the definition of such concept as medicaL discourse, which is understood as a compLex, muLti-LeveL phenomenon, which cannot be considered outside the context of cuLture, a huge domain of society, which received institutionaL consoLidation (the existence of doctors, hospitaLs, cLinics, Laboratories, scientific Literature). At the same time the concept incLudes spirituaL vaLues characterizing the era. The articLe discusses the main function of medicaL discourse - persuasiveness, the need to verbaLLy persuade, coax and urge the patient and any participant of communication in the fieLd of determining the state of being heaLth or unheaLthy. One of the representatives of the romantic type of depicting a doctor is AdaLbert Stifter. He is a cLassic of Austrian Literature, known as a conservative, an opponent of wars and revoLutions, a teacher, a restorer of ancient monuments, a pubLic figure. But at the same time, his works cannot be considered as primitive idyLLs written in the vein of mass Literature of the Biedermeier period. According to modern writers and critics, they contain the mystery of the Austrian souL, there is a hidden potentiaL that connects his texts with the representatives of the modernism and postmodernism. In severaL works he chooses doctors as main characters, sometimes conferring them many autobiographicaL features. However, it is onLy due to them, treating with a word, peopLe are saved from the brink of despair. The appearance of such a conservative character opposed to the doctors representing the idea of progress, technicaL deveLopment, determinism becomes a symptom. The medicaL discourse of the post-NapoLeonic era is based on the dichotomy of a scientist-researcher and a scientist-phiLosopher. The purpose of the articLe is to highLight the key probLems associated with functioning of this type of discourse.
Key words: medicaL discourse; German medicaL schooL; Biedermeier; dietetics.
Не должны ли мы начать говорить не о болезнях, а о разных видах здоровья? Какие социальные, духовные и душевные факторы определяют это понятие?
Не пора ли осознать сложнейшую природу этого феномена?
Какое понимание человека положено в основу современного культа тела?
Не утратим ли мы здоровье в погоне за его сохранением...
Из материалов дискуссии в базельском философском клубе «Philosophicumim Ackermannshof»1
Развитие медицины - тема, которая волновала общество еще в античные времена. Особенных достижений достигли целители Вос-
1 M. Strähl, St. Brotbeck, N. Reinert. Die eingebildete Gesundheit Mehr oder weniger oder andere Medizin? // Philosophicum 2015, S.18. URL: www. philosophicum.ch/files/PHILOSOPHICUM/Lichtpunkte/Philo-Lichtpunkte_15_ web.pdf
тока, о чем известно из оставшихся трактатов и переведенных справочников. Греки в большей степени размышляли о роли медицины в философском аспекте. Скачок в европейском сознании произошел в период ведения крупных военных действий, когда для раненых начали строить лазареты, а аптекари в полевых условиях испытывали новые примочки и лекарственные средства. Однако медицина очень долго оставалась привилегией немногих: ее достижениями пользовались прежде всего представители высших сословий. Не удивительно, что вместе со стабилизацией общества в XVII-XVIII столетии начался рост интереса к изучению болезней и способов их врачевания.
В эпоху Просвещения ведущими стали французская и габсбургская школы, а после наполеоновских войн - германская медицинская школа во главе со знаменитым ученым Иоганном Мюллером. В немецкоязычном пространстве в первой трети XIX столетия работало около двадцати клиник при учебных заведениях, в которых изучались фундаментальные науки и проводились опыты (правда, часто противоречащие принципам гуманизма). Можно упомянуть Фридриха Вёлера (синтезировавшего органические вещества вне живого организма), Роберта Майера (исследователя свойств крови), Матиаса Шлейдена и Теодора Шванна (создателей теории строения клеток живых организмов), хирургов Эрнста Бергманна и Курта Шиммельбуша (основоположников практики асептической обработки хирургических инструментов), Карла Ландштейнера, Роберта Коха и многих других великих людей, изменивших ход истории и представление о человеческом теле [Барсукова 2007].
Период бурного технического развития общества сопровождался осмыслением проблемы прогресса и роли медицины в литературе и культуре в целом. Однако мнения существенно различались. Часть авторов считала, что человек способен покорить природу, другие авторы, напротив, требовали возвращения к истокам, смирения перед силами, одолеть которые невозможно. В рамках этой дихотомии и складывался медицинский дискурс литературе XIX столетия.
Медицинский дискурс - «сложное, многоуровневое явление, которое находится в зоне пересечения исследовательских практик, которые нельзя рассматривать вне контекста культуры» [Барсукова 2007, с. 8]. Вслед за А. И. Кравченко, под таким контекстом понимается широкая «сфера жизни общества, получившая институциональное закрепление» (существование врачей, больниц, клиник, лабораторий, научной
литературы), но также и «совокупность духовных ценностей и норм, присущих определенной социальной группе» [Кравченко 2002, с. 213]. Одной из характерных функций медицинского дискурса является пер-суазивность, т. е. потребность словесно убеждать, уговаривать, склонять пациента и любого участника коммуникации в поле определения состояния как «здорового» или «нездорового» [Куриленко, Макарова, Логинова 2012]. Именно в период особенно интенсивного развития медицины как научной дисциплины, литературу охватывает волна протеста. Писатели выводят тип врача-философа, лечащего словом. Более того, примерно в 1830-1840-е гг. среди медиков-теоретиков возникает серьезная дискуссия о терапевтической роли чтения, сопоставимого с чтением Библии (В1ЪеШегар1е).
У этого феномена давние корни, восходящие к спорам как античных, так и средневековых врачей, для которых наряду с медикаментозными и хирургическими методами третьим составляющим элементом медицинской практики считалась диететика. Похожие идеи высказывали и представители романтической медицинской школы (начало XIX столетия), например, Эрнст Фрайхерр фон Фойхтерсле-бен, ученик великого Филиппа Карла Гартмана, известный как специалист по лечению ипохондрии.
Романтическая медицинская школа ориентировалась на представление об организме как об удивительном произведении механики, способном к саморегуляции, о чем подробно говорится в ставшей очень популярной в середине столетия книге «Диететика души» реисМегекЪеп 1848]. Можно сказать, что она созвучна эпохе бидер-майера и выразила настроение смирения, охватившего поколение, привыкшее к относительно спокойной посленаполеоновской жизни. Вместе с тем назревала волна революции, которая готова была снести привычные уклады и правила. Опасаясь очередного взрыва недовольства, очень многие авторы поддерживали мысль о религиозной природе любой болезни. Среди таких писателей был и один из классиков австрийской литературы Адальберт Штифтер (1805-1868).
Писатель родился в небольшом чешском городе Горни-Плана (ОЪегр1ап), - сегодня это известный курорт, место паломничества поклонников таланта Штифтера. Расположенный в живописной местности городок окружен цепью гор, самая высокая из них Шпитцен-берг (ЗркгепЪе^), прекрасными водоемами - наиболее живописна плотина реки Влтавы (Mo1daustausee), Богемским лесом. Именно
родные края, пригороды Горни Плана А. Штифтер чаше всего и изображал на страницах своих произведений. Родители А. Штифтера -Йохан и Магдалена Штифтер - занималась торговлей текстилем. Дела шли относительно неплохо. Семья Штифтеров жила в небольшом уютном доме, прямо у дороги, ведущей в восточные пределы империи (по адресу Palackeho, 22). Сегодня здесь расположен музей и работает постоянная экспозиция «Адальберт Штифтер и история родного края».
Родители и родственники Штифтера поддерживали семейные традиции. Праздники, описания жизни общины часто становились предметом повествования в его произведениях, а имена родных и близких упоминались в текстах писателя. С ранней юности в его поэтическом сознании складывался идиллический хронотоп, нарушение которого, по мнению писателя, могло вызвать необратимую катастрофу. Таких катастроф у «певца райской жизни» было немало.
Большой трагедией для А. Штифтера стала ранняя смерть отца, который трагически погиб в 1817 г. во время одной из торговых поездок. Хозяйство взял на себя любимый дедушка писателя Августин Штифтер. Мать писателя повторно вышла замуж. Отношения с отчимом не сложились. Однако это почти не повлияло на становление А. Штифтера, так как к данному времени (1818) он уже поступил в бенедектинскую гимназию в Кремсмюнстере. Успехи в области физики, математики и астрономии позволили ему продолжить образование в Вене. Начиная с 1826 г., он учился на юридическом факультете университета. Несмотря на прекрасную успеваемость, Штифтер отказался от сдачи выпускного экзамена. Причина отказа так и осталась неизвестной.
Вплоть до 1848 г. А. Штифтер прожил в столице, работая домашним учителем, журналистом, издателем, занимаясь живописью и литературой. С 1843 г. А. Штифтер преподавал сыну канцлера Меттерниха физику. Академической карьеры, несмотря на большие способности, А. Штифтер не сделал.
После утраты с возлюбленной Фани Грайпль (умершей во время родов в 1839 г.), Штифтер женился на Амалии Мохаупт. Их отношения складывались достаточно сложно. Супруга отличалась склонностью к ипохондрии. В браке так и не родились собственные дети, а оба усыновленных ребенка погибли.
Разочаровавшись в последствиях революции 1848 г., А. Штифтер покинул Вену и уехал в Линц, где получил в 1850 г. место инспектора
по народному образованию земли Верхняя Австрия. В 1853 г. его назначили хранителем музеев. Он занимался реставрацией ценностей (его заслугой стало, например, восстановление деревянного алтаря в церкви Кефермаркта). Писатель интересовался минералогией и собирал коллекцию камней.
За общественную деятельность в 1854 г. А. Штифтер был награжден крестом Франца Йозефа. Находясь на посту инспектора, писатель пытался заниматься реформами образования. Предложения Штиф-тера не всегда встречали понимание руководства. Например, проект издания книги для чтения в сельских школах был отвергнут министерством.
С 1857 г. серьезно ухудшилось здоровье писателя - его преследовали боли в печени. Тяжелое физическое состояние сопровождалось глубокой депрессией. Серьезным ударом стала для Штифтера и гибель его приемной дочери. Последние несколько лет А. Штифтер лечился в Вене и в Карлсбаде. Усилия оказались напрасными. В 1868 г., страдая от мучительных болей, писатель перерезал себе горло бритвой, а через два дня скончался.
До последних недель он работал. Из-под его пера вышли два сборника новелл, два романа, множество статей и заметок.
Традиционно произведения А. Штифтера рассматриваются в контексте поэтики бидермайер. Однако можно предположить, что художественный мир этого автора строится на пересечении нескольких традиций, в разной степени влиявших на него в разные периоды жизни.
Долгое время существовало представление об усредненно-сти и даже заурядности авторов эпохи бидермайер. А. Штифтера, Ф. Грильпарцера, Э. Мёрике критиковали за увлечение тривиальными мотивами и наивными сюжетными ходами. Однако обращение к идиллическим картинам сельской жизни, напротив, значило для Штифтера возможность скрыть трагическое, напряженное переживание действительности. Не случайно его, как автора «Бабьего лета» (1857), считают предвестником символистских и импрессионистических опытов второй половины XIX в.
Примечательно, что большинство произведений, наиболее точно отвечающих представлению о бидермайере, написаны А. Штифтером уже после революции 1848 г., в период, когда в литературе господствовал реалистический метод и зарождался модернизм. Бидермайер Штифтера, таким образом, - особый феномен, требующий отдельного рассмотрения.
Мотивы здоровья и болезни проходят сквозь все тексты писателя, соединяя их в единое повествование. Возможно, это связано с собственным недугом, а также с нездоровьем практически всех окружавших его близких людей. Борясь с инерцией Танатоса, он настойчиво создает образы героев, противостоящих хаосу и разрушению, пытается восстановить утраченное равновесие. В качестве примера обратимся к двум показательным произведениям, в которых медицинская тема разработана максимально подробно - «Лесная тропа» (1844) и «Портфель моего прадедушки» (первая редакция 1846 г., вторая редакция 1867 г.).
В первой новелле описано чудесное выздоровления человека, страдавшего страшной «болезнью века» ипохондрией. Унаследовав большое состояние, Тибуриус Кнайгт не успевал «отбиваться» от невест, окружил себя богатством и комфортом. Ему приносили прекрасные одежды, шторы, ковры. В доме были запасы еды и напитков. Устав от роскоши, герой увлекся искусствами, начал играть на скрипке, и «играл так целыми днями, следя лишь за тем, чтобы вещи были не очень сложными»1 [Stifter 1978, с. 398]. «Потом бросил скрипку и принялся писать маслом. В доме ... кругом висели его картины, для которых он заказывал красивые золотые рамы» [Stifter 1989, с. 401]. Затем Тибуриуса увлекло чтение. Он приобрел библиотеку и велел сделать особое кожаное ложе (Ruhebett), на котором можно предаваться удовольствиям познания. Далее он занялся коллекционированием, собирал бюсты знаменитых людей, трубки, накупил лошадей, английских собак, трости для прогулок. В доме не осталось пустого места. Наконец, однажды, прекрасным летним вечером, посмотрев сквозь стекло плотно закрытого окна на слуг, возящихся с сеном, он страшно разозлился - как все эти люди каждодневно придаются легкомысленной и примитивной радости. Ему пришлось признать, что он болен. С этого момента он больше не выходил из дому.
Закрытость и избранность Тибуриуса показаны иронически. Другой герой новеллы - врач (Heilkunde) предстаёт чудаком (grosser Narr), но чудаком, способным преображать жизнь. Его необычность заключается в том, что всем своим пациентам он прописывал не таблетки и микстуры, а посильные трудовые занятия, соблюдение правил гигиены. Все должны вовремя проветривать комнату, лучше есть.
1 Зд. и далее перевод мой. - С. А.
Тибуриусу, например, врач рекомендовал путешествие, прогулки по лесу (одна из которых чуть не закончилась смертью) и - женитьбу. Эта часть новеллы напоминает повесть «Барышня-крестьянка» А. С. Пушкина, также полную бидермайеровских черт.
Оказавшийся в санатории герой познакомился со своей будущей избранницей. Молодые люди встретились в лесу. Тибуриус совершал каждодневные прогулки, а девушка, следуя рекомендациям еще одного «чудаковатого врача», прописавшего ее больному отцу простое лекарство - свежие ягоды, собирала их. Редкие встречи героев, продолжавшиеся годы, прерывались на зимнее время и возобновлялись только летом. Наконец Тибуриус решился сделать девушке предложение. Когда через несколько лет он вернулся в родной городок, никто не узнал этого счастливого человека. Его дом стал самым богатым и красивым, а сад - самым цветущим и ухоженным.
Похожий взгляд на здоровье как преимущественно «здоровье духовное» характерен и для повести «Портфель моего прадедушки» (1841). В «Портфеле» знаменитый на весь мир врач - прадедушка рассказчика Августинус Фундатор, о котором мы узнаем из таинственного дневника, - является еще и доктором искусств. Врачевание для него - также искусство. Больной должен вылечить себя сам, ориентируясь на природу и естественные методы выздоровления.
Здесь Штифтер открыто выступает против «терапевтического нигилизма» Венской школы, теоретиками которой были Карл Фрай-хер фон Рокитанский (1804-1878) и Йозеф Скода (1805-1881). О деятельности этой школы А. Штифтер был хорошо осведомлен, так как много общался с врачами - доктором медицины Йоханом Кумпфмил-лером из Вельца, Антоном Мугерауером и Францем Шифлером (прообразами врачей из «Вены и венцев»), домашним врачом Меттерниха Фридрихом Эгером (знаменитым офтальмологом).
Венская школа была больше ориентирована на изучение болезней и опыты, а не на лечение (therapeutischer Nihilismus). А. Штифтера, напротив, привлекала не физиологическая сторона вопроса. Как считают комментаторы «Штудий» А. Доплер и В. Фрювальд, он следовал парацельсовской линии понимания природы болезни. «Когда жил [прадедушка] Августинус, мало было известных врачей; и никто из них не придерживался мнения, что природа способна к самооздоровлению, даже в области хирургии, кроме Парацельса. В этом смысле образ прадедушки - Августинуса - сформирован на фоне неприятия традиционной медицины» [Stifter 1989, с. 247].
Идеализированный образ прадедушки дорог Штифтеру. Не случайно он дает герою собственное имя, правда, переведенное на латынь - Фаундатер. Погибшей жене Августинуса - имя приемной дочери Юлии, которая, как и героиня, утонула в реке.
Фундатор исцеляет в повести уже одной своей волей к спасению. Вера в безграничные духовные силы человека характеризует другие тексты Штифтера: «Бригитта», «Две сестры», прекрасный роман о старении и возможностях, открывающихся людям в зрелости, «Бабье лето». Творчество писателя определило пути развития прозы позднего бидермайера и повлияло на формирование медицинского дискурса не только в литературе, но и в смежных областях культуры. По сути дела, поиски школы психоанализа З. Фрейда связаны с теми же топосами - попыткой решить глубинные проблемы психики, осознавая и проговаривая причины возникающей болезни, ставшей результатом самонаказания, разочарования, бессилия, слабости.
Традиции Штифтера развивали в своем творчестве и другие известные писатели, например, П. Альтенберг, А. Шницлер, Т. Манн. Пессимистическую линию, настроение глобального недоверия к человеку и человечеству выразили, в свою очередь, писатели-декаденты, экспрессионисты, авторы эпохи «новой предметности». Однако эта тема заслуживает отдельного рассмотрения в рамках дальнейшего изучения медицинского дискурса в литературе немецкоязычных стран.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Барсукова М. И. Медицинский дискурс: стратегии и тактики речевого поведения врача: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2007. 23 с. Кравченко А. И. Культурология: учебное пособие для вузов. М. : Академический проект, 2002. 496 с. Куриленко В. Б., Макарова М. А., Логинова Л. Д. Лингвотерапевтическая направленность как базовая категория медицинского дискурса // Современные научные исследования и инновации. 2012. № 1. URL: web.snauka.ru/ issues/2012/01/6431
Feuchtersleben von, E. F. Zur Dietätik der Seele. Wien: Gerold Verlag. 1841. URL: reader.digitale-sammlungen.de/de/fs1/object/display/bsb10255093_00126. htm
Stifter А. Werke und Briefe: historisch-kritische Gesamtausgabe. Bd. 1 / hrsg. von Alfred Doppler u. Wolfgang Frühwald. Stuttgart ; Berlin ; Köln : Kohlhammer, 1978. 562 S.
Stifter A. Studien. In 2 Bdn. / hrsg. von M. Stefl. Bd. 1. Fr. a. M. : Insel Verlag, 1989. 674 S.
