CC BY
43
денной жизни устраняется не только природа, но и артефакт - как технический, так и культурный. Это устранение не означает, разумеется, физического отсутствия: речь идёт об исчер-паемости их социальной значимости. Техника и культура низводятся до уровня коммуникаций -человек остаётся наедине с собой. Перефразируя X. Ортегу-и-Гассета, можно сказать, что бытие человека перестаёт быть проблемой. В наши дни человек всё менее склонен к изысканию «средств для осуществления себя как программы» [5] в рамках техники и культуры. Это сказывается, прежде всего, в изменении масштаба -в его резком падении как в духовной, так и в материальной сферах. Перестав быть функциональным, артефакт утратил свою суть. Простран-ственность и на онтологическом, и на гносеологическом уровне есть некое «испытание прочности», которого не выдерживает ни культура, ни техника.
В контексте вышеизложенного представляется целесообразным обозначить тематизацию технического артефакта как феномена социального пространства в качестве сферы исследований, позволяющей связать воедино социотехническую проблематику, имеющую выход на практическую проектную деятельность, и философскую тематизацию техники, укоренённую в философии жизни и феноменологии. Учитывая весь диапазон многомерности технических феноменов, теоретическая модель социального пространства, тем не менее, ориентируется на то, что главные тенденции изменений, составляющих новый мир, могут быть соотнесены между собой. Их описание представляется возможным в рамках формально идентичных моделей, не связанных непосредственно с физической сущностью составляющих данную конкретную систему элементов, что позволяет наиболее полно отразить сущность технического через призму предметно-физичес-кого, социального, экзистенциально-антрополо-гического, ментального и т. д. В то же время плодотворность совместного анализа техники и социального пространства обусловлена, на наш взгляд, суперпозицией рационального и иррационального, адаптивного и креативного, которая проявляется сходным образом и в той, и в другой сферах исследований, что предоставляет новые возможности раскрытия основных проблем современного бытия.
Примечания
1. Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек [Текст] / Ф. Фукуяма. М., 2005. 588 с.
2. Блюменберг, X, Жизненный мир и технизация с точки зрения феноменологии [Текст] / X. Блюменберг // Вопросы философии. 1993. № 10. С. 81.
3. Бодрийяр, Ж. Система вещей [Текст] / Ж. Бод-рийяр. М„ 1999. 224 с.
4. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть [Текст] / Ж. Бодрийяр. М„ 2000. 387 с.
5. Ортега-и-Гассет, X. Размышления о технике [Текст] / X. Ортега-и-Гассет // Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М., 1997. С. 164-232.
6. Бурдье, П. Социальное пространство и генезис «классов» [Текст] / П. Бурдье // Социология социального пространства. СПб., 2007. С. 14.
7. Бурдье, П. Физическое и социальное пространства [Текст] / П. Бурдье // Социология социального пространства. СПб., 2007. С. 49-63.
8. Бурдье, П. Социальное пространство и символическая власть [Текст] / П. Бурдье // Социология социального пространства. СПб., 2007. С. 64-86.
9. Сорокин, П. А. Социальная и культурная мобильность [Текст] / П. Сорокин // Человек. Цивилизация. Общество. М„ 1992. С. 297-424.
10. Макиндер, X. Дж. Географическая ось истории [Текст] / X. Дж. Макиндер // Классика геополитики. XX век. М.: Изд-во ACT, 2003. С. 7-30.
11. Мамфорд, А. Миф машины. Техника и развитие человечества [Текст] / Л. Мамфорд. М.: Логос, 2001. 408 с.
12. Осипов, Ю. М. Хозяйственное пространство [Текст] / Ю. М. Осипов // Философия хозяйства. 2005. № 2. С. 151-155.
13. Тоффлер, Э. Третья волна [Текст] / Э. Тоф-флер. М.: Изд-во ACT, 2002. 776 с.
14. Тоффлер, Э. Война и антивойна. Что такое война и как с ней бороться. Как выжить на пороге XXI века [Текст] / Э. Тоффлер. М„ 2005. 412 с.
15. Трубецкой, Н. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока [Текст] / Н. Трубецкой // Классика геополитики. XX век. М., 2003. С. 144-226.
16. Фуко, М. Интеллектуалы и власть [Текст] / М. Фуко. М.: Праксис, 2006. 320 с.
17. Хаусхофер, К. Границы в их геополитическом значении [Текст] / К. Хаусхофер // Классика геополитики. XX век. М.: Изд-во ACT, 2003. С. 227-598.
Е. И. Кузнецова
МЕДИАКУЛЬТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА: К ПРОБЛЕМЕ КОММУНИКАТИВНЫХ РИСКОВ
Медиакультура как инновационная коммуникативная сфера представляет сопряжение множественных социокультурных феноменов. В качестве новых цивилизационных вызовов в статье исследуются информационно-коммуникационные технологии, под воздействие которых попадают основополагающие духовно-культурные структуры человека, система его ценностных ориентаций, идеалов и представлений о себе и о мире.
Media culture as the sphere of innovative communicative practice, which is forming a wide dimension of social interaction, presents connection of multiple social and cultural phenomena. In the article in respect of new civil call we study informational and communicative technologies, which influence fundamental cultural and spiritual human structures, system of values, human ideals, world perception and understanding of himself.
© Кузнецова E. И., 2008
Во второй половине XX в. в проблемное поле междисциплинарных исследований социальных систем входит понятие «риск». Амплитуда стратегий, используемых обществом в стремлении найти решение проблемы, отражает полярность подходов, которые обозначены Э. Гидденсом: от заигрывания с риском до защитного кокона, «на создание которого направлены все упорядоченные действия» [1]. Более того, в тезисе, выдвинутом Г. Бехманом, риск рассматривается как некий инструмент приобретения управляемости общественными процессами, поскольку «современные общества осовременивают свое будущее с помощью риска и тем самым находят собственный специфический способ обращения с неопределенностью, что отличает их от всех предшествующих обществ» [2].
Факторами риска чаще всего рассматриваются ядерные реакторы, генная инженерия, биотехнологии, словом, те технологические новации, которые становились и прогнозируемо могут становиться источником опасности, угрозой жизни человека и человечества. Несмотря на то что информационная революция признается фактором, радикально трансформирующим основы общества, проблемы, связанные с новыми технологиями и основанными на них «новыми медиа», дискутируются в основном в контексте профессиональных вопросов той или иной сферы деятельности или в аспекте психологических проблем, создающих опасности приватной жизни человека. В список же общепланетарных конфликтогенных факторов, предвещающих опасные последствия для развития человечества, эти феномены попадают реже. Тем не менее, в любых видах деятельности, связанных с возникновением рисков во всех перечисленных сферах, коммуникационная составляющая играет огромную роль, как, это, например, проявилось в ходе ряда террористических актов, а также многочисленных угроз с использованием интернет-коммуникаций и спутниковых технологий.
Если понимать риск как плату «за прощание общества со своим прошлым, с традиционными способами деятельности, которое открывает современному обществу неизведанное будущее» [3], то в рефлексии об этом «неизведанном будущем» в качестве доминантных факторов общественного развития выступают новейшие телекоммуникационные и компьютерные технологии. При этом необходимо учитывать, что мы имеем дело не только с институционализированной медиасистемой, но и со сферами приватной жизни, с множеством иных коммуникативных практик современного мира, деятельностью интернет-соттипку, то есть той сферой активности, которую мы обозначаем понятием медиакультуры.
Сегодня медиатехнологии приходится рассматривать как фактор риска, при этом речь должна идти не столько о вычислении риска, сколько о новых условиях свободы и не-свободы человеческой экзистенции, о конвенциональных рамках, которые должно вырабатывать общество, желающее сохранить мир гуманным.
Риски, основанные на использовании коммуникативных технологий новой техногенной цивилизации, не локализованы, не ограничены во времени, не имеют начальной точки отсчета. Область их влияния - не только та высокотехнологическая информационная среда, управление которой сопряжено с определенными противоречиями, возможностью ошибочных решений, непредвиденных возмущений системы. В фокусе их влияния оказываются основополагающие духовно-культурные структуры человека, система его ценностных ориентаций, идеалов и представлений о себе и о мире. В связи с этим возрастает необходимость философского осмысления сложной взаимозависимости человека и новой техники, осознания того, что «в конечном счете все механизмы рассчитаны на прирост предзаданной ограниченной способности; а именно - способности человека к бытию; они, если можно так сказать, растягивают радиус каждого бытия, как в пространственном, таки во временном отношении, они позволяют нам прыгать, вместо того, чтобы шагать» [4]. Прыжки в освоении мира, которые позволяют сделать новые технологии, ставят человека перед лицом новых рисков, и если прыжки открывают возможности нового движения, это не значит, что перепрыгнутое пространство-время не должно быть осмыслено. Вопрос о свободе в условиях тотальной технологической обусловленности перерастает в проблему «целенаправленного воздействия на указанные компоненты нашей цивилизации и культуры» [5].
Все сферы инновационной человеческой активности детерминированы социокультурными факторами, без учета которых нельзя «прыгать» дальше. Новые цивилизационные вызовы значительно отличаются от тех проблем, которые ставила индустриальная эпоха. Немецкий социолог У. Бек в исследовании рисков современного общества проводит разграничительную черту между социальной рецепцией бедствий доиндустри-ального мира и мира индустриального, поскольку первые рассматривались как риски «извне», как удары судьбы или гнев богов. При индустриальных разновидностях риска, которые возникают в результате принятия решения людьми, «неизбежно всплывает и проблема социальной ответственности, даже в таких областях, где господствующие нормы науки и права допускают ответственность лишь в исключительных случаях. За индустриальные риски ответственны люди,
фирмы, государственные учреждения и политики» [6]. Немецкий ученый приходит к выводу об индустриальном самопорождении как социальном свойстве риска и об обусловленности современной опасности мегатехнологиями, что переводит их в разряд политических проблем. То противоречие, которое У. Бек усматривает между системой безопасности и распространением исторически новых угроз и определяет термином Г. Андерса как «смешение времен», можно отнести и к технологическим рискам. Бек уточняет, что это противоречие не технического, а социального и политического порядка, и «такое положение будет продолжаться, пока живут старые индустриальные стереотипы рациональности и контроля» [7].
Старые стереотипы индустриальной эпохи -единственное, что не может быть отнесено к инструментарию исследований современных медиа-технологий, хотя в подходе к коммуникативным проблемам как к проблемам второго порядка это проявляется со всей очевидностью. Вместе с тем среди направлений, которые будут развиваться особенно интенсивно в «мегаобществе», выделяют мировые коммуникационные сети, информационное обеспечение, финансовые институты, средства массовой коммуникации, международное сотрудничество в ряде областей [8]. Стратегии международного сотрудничества на основе новых технологий создали институты глобальной экономики, которые позволяют контролировать мировые рынки; транснациональные корпорации используют глобальные телекоммуникационные сети для преодоления средствами рекламной коммуникации национальных границ; финансовые операции в глобальной сети помогают сэкономить время; результаты биржевых торгов по всему миру высвечиваются на экранах компьютеров, а электронные деньги «третьей волны цивилизации во все большей степени представляют собой электронные импульсы» [9]. В странах развитых демократий политические процессы развиваются на основе принципов «электронной демократии», электронные правительства и муниципалитеты превращают граждан в электронных посетителей, потребителей услуг, электронный электорат. Все более востребованными становятся новые технологии в образовании и науке, в культуре, в огромной индустрии шоу-биз-неса - досуга, спорта, туризма. Новые технологии создают для любого человека возможности большего доступа к информационным ресурсам, активности в поиске информации, возможности установления субъект-субъектных отношений в удаленных коммуникативных процессах.
Сетевые community развивают сектор общественных коммуникаций, противопоставляя иерархическим принципам новую идеологию горизон-
тального активизма. Однако нельзя уйти от основополагающей проблемы, которую высвечивают глобализационные процессы, - трансформации «медиа успеха», как обозначил эту коммуникативную функциональную сферу Н. Луман [10]. Мощный глобальный капитал, образовавший развитую сеть глобального управления и всеобъемлющую систему коммуникаций, создал новую сферу инновационной человеческой активности. «Медиа успеха» приобретают в современном мире глобальный характер, и институтами глобального управления предстают уже не национальные территории в привычном геополитическом измерении индустриальной цивилизации, а новые внеис-торические пространства, созданные сетевыми телекоммуникационными технологиями. Вопреки утверждению Д. Белла о «пространственно-временной целостности, обусловленной глобальностью коммуникаций » как факторе становления международного общества [11], М. Кастельс доказывает, что в этом процессе «местности лишаются своего культурного, исторического, географического значения и реинтегрируются в функциональные сети или в образные коллажи, вызывая к жизни пространство потоков, заменяющее пространство мест» [12]. Если говорить о рисках, основой которых становятся новые технологии, то нельзя не увидеть наиболее важного из них, который проявляется не в новой конфигурации мегаполисов, что, безусловно, тоже очень важно в организации человеческой среды обитания, но в структурном господстве логики нового внеисто-рического пространства, которое очертил Кастельс и которое противостоит логике географического пространства рассеянных сегментированных мест. Риск утраты общих культурных кодов грозит развитием жизни «в параллельных вселенных, в которых время не может совпадать, ибо они деформированы разными измерениями социального гиперпространства» [13].
Не забыт ли в этих могущественных технологических возможностях сам человек, с его устремлениями, мечтами, переживаниями? Как изменяется наше представление о культурной идентичности в мире, где пространство «исчезло» и исчезают культурные различия, которые во многом определялись и наличием географических границ? Почему, будучи соединенным различными формами медиа со всем миром, человек чувствует себя все более одиноким? Почему он стремится вырваться из «сетей» медиакоммуникации и вернуться в физическое пространство присутствия? Представляется, что в контексте этого воп-рошания размышление о медиакультуре поможет минимизировать риски, вызванные техногенными коммуникациями.
Одним из рисков современного мира можно считать разрыв в уровне доступности новейших
коммуникационных технологий - «цифровой раскол», который уже определяет напряжение постиндустриальной эпохи. Представляется, однако, что в этой ситуации созревают пока не в полной мере выявленные опасности, нравственные коллизии, вызванные не экономическими факторами и не принадлежностью к различным культурам, которые можно обозначить понятием «ценностный раскол». Власть этого потенциального социокультурного конфликта «дотянулась» до самого малого социального сообщества - семьи. Разрушение механизма передачи от поколения к поколению системы ценностей, замена непосредственных интерперсональных связей удаленными коммуникациями глобального масштаба, активность локальных сообществ (community) со своей системой ценностей вступают в противоречие с традиционными институтами, ценностными ориентациями, взаимоотношениями. В кругу размышлений о кризисных проблемах «переходной» эпохи, затрагивающих самые основы человеческого существования, мы неминуемо обращаемся к понятию «дом».
Потеряв дом в привычном понимании, когда благодаря возможностям телекоммуникации человек может существовать одновременно в разных, притом удаленных местах, он, тем не менее, всегда решает для себя вопрос: «Кто я?» В новом не-доме - пространстве для человека становятся все более необходимы традиционные коммуникативные медиа, к которым он прибегает, чтобы обрести привычный мир-дом, возвращающие его из погружения в виртуальную реальность: фотография рядом с компьютером являет собой образ близкого, привычного мира, игрушка, подвешенная к монитору, с присущей ей телесностью «создает» для человека символ дома.
Описывая суть того, что в XX в. понимали под бытием в мире, отечественный философ Б. Марков приходит к выводу, что человеческая экзистенция - это расположение, пребывание в доме, точнее в жилище, но в современном жилище, где техника переформулировала само представление о «месте» как поселении, в котором прививались солидарность и прочие моральные и социальные добродетели. «Старое место понималось как "ойкумена", имевшая четкий вид и границы... В условиях телемобильности происходит детерриторизация человека» [14].
В XX в., когда произошло покорение эфира электронными медиа, возникло впечатление, что телевидение, «приходя» в дом, обретает свойства доверительного разговора, интимности. Интимность признали даже атрибутом телевизионной коммуникации. Теоретически это было ошибочно потому, что условия восприятия медиапродук-ции - определенную пространственную изолированность от внешнего мира и возникающую вслед-
ствие этого «отдельность» каждого коммуникативного акта, в отличие, например, от просмотра в кинотеатре, - подменили психологической характеристикой рецепции, вовсе не связанной с этими условиями. Напротив, вторжение потока образов электронных медиа в дом нарушает сферу индивидуального, привычного, интимного, образованного уникальностью межличностного человеческого пространства. Электронные «события » заменяют события личной жизни, а порою и отменяют их. Глобальные новости становятся частью повседневной жизни человека, снимают психологические границы между «дальним» и «ближним», создают иллюзию большей значительности «дальнего». Электронные образы выступают интеграторами гетерогенного культурного опыта, нивелируют этно-национальные культурные традиции, изменяют собственно «культурный элемент», в котором А. Тойнби видел душу, кровь, лимфу, сущность цивилизации [15].
Отличием культурной ситуации на современном этапе цивилизационного развития является не просто преобладание во всех сферах деятельности новых технических коммуникативных медиа, какими являются глобальная компьютерная сеть Интернет, мобильная телефония, цифровое телевидение, спутниковое и кабельное телевидение, но принципиальная конвергентность всех телекоммуникаций. Может показаться, что технология в современном мире становится «взглядом на мир», способом его «мышления и поведения». В этом случае мы снова видим исчезновение субъекта, только он исчезает не как в постмодернистской модели в бодрийяровском смысле утраты субъективной и ценностной детерминированности социальных отношений, а много-слойности субъектности, в которой растворяется ясность волеизъявления.
Такое «отсутствие» субъекта в коммуникативной деятельности, в противовес тотальной власти субъекта, конструирующего медиареальность, создает очередную иллюзию эпохи «новых медиа» - индивидуальной свободы в коммуникации. Такова «прозрачность» телефонной технологии, которая позволяет скрыть посредническую деятельность, по крайней мере в установлении связи, от субъектов интерперсональной коммуникации; такова иллюзия выбора программного продукта в системах спутникового-кабельного телевидения, когда за кажущейся уникальностью собранной абонентом программы, теряется манипулятивный характер воздействия скрытых «медиа успеха». Если применить борхесовский образ к лабиринту Интернета, то путешествие по «саду расходящихся троп» в глобальной сети тоже может создать представление об уединенном характере путешествия в этой бескрайней новой «реальности».
Подобные психологические иллюзии вызваны появлением новых центров управляемости массо-вокоммуникативными потоками, которые дробят на мелкие осколки традиционно создававшуюся медиареальность. Замкнутая циркуляторная сеть массовых коммуникаций словно размыкает свой круг, «отпускает» массового человека из-под власти своих образов. Однако массовые смыслы не уходят из коммуникативного пространства, но изменяют характер потребления: массовый потребитель, названный Г. Андерсом «тайным агентом в производстве массового человека» [16], становится индивидуальным потребителем массовых образов. На смену массовому потреблению продукта масс-медиа приходит индивидуальное его потребление; медиареальность, образованная традиционными средствами массовой информации, уступает место виртуальной реальности глобальной компьютерной сети. Все более настоятельно звучит философский вопрос о свободе индивидуального человека в виртуальной реальности, куда «перекочевали» медийные персонажи массовых коммуникаций.
Наличие индивидуального адреса в Интернете, который воспринимается как адрес реального места проживания человека, приводит к восприятию коммуникации как индивидуализированной, будь то форма электронной переписки или рассылка информации сетевыми агентствами. Вместе с тем интерактивность как одна из характеристик интернет-коммуникации, создающая для субъекта возможность инициировать каждый акт этой коммуникации, вовсе не приводит к ин-терперсональности и индивидуализированности общения в тех сегментах глобальной сети, где циркулируют массовокоммуникационные потоки. Компьютер или любой другой аппарат, например мобильный телефон, который сегодня опосредует удаленную коммуникацию в глобальной сети, создает, в отличие от теле- или радиоприемника, коммуникативную вариативность, что представляет собой инновационную модель комплексного взаимодействия. Если традиционные масс-медиа за несколько веков развития массовой коммуникации воспринимаются как социальный институт, где вовлеченность человека в медиареальность не дает ему (или дает в псевдоформах телевизионной «интерактивности») возможности смены коммуникативных ролей, оставляет его в состоянии пассивной рецепции, то интернет-коммуникация создает возможность двусторонней активности. Человек при этом не замечает институционального характера интернет-медиа, их опосредованности медиумом власти. Более того, интернет-медиа получили возможность в большей степени избирательно воздействовать на различные аудитории и, поставляя более «индивидуальные» конфигурации сообще-
ний, тем самым повышают манипулятивность своих коммуникативных стратегий. Вместе с тем интернет-коммуникация, как и другие новые медиа, действительно приводит к индивидуализации человека, к ослаблению привычных связей со своей социальной средой. Рост индивидуализма способствует изменению системы ценностей, трансформирует поведенческие паттерны человека. Создается новая доминирующая структура, представляющая собой «персонализированные сообщества», воплощением которых становятся эгоцентричные сети, которые предполагают приватизацию социальности» [17]. Медиа-культура расширяет возможности для коммуникаций, сжимает пространство, создает ощущение близости любой точки современного мирового пространства. Но парадоксальным следствием этого является ослабление общих коммуникативных контекстов, растущая индивидуализация коммуникации.
Одним из факторов трансформации жизненной модели, к которому приводят новые коммуникативные медиа в постиндустриальной цивилизации, является изменение конфигурации рабочей среды человека, появление модели телеработы, что еще более углубляет индивидуализацию трудовой деятельности, создавая «пространство безграничной мобильности» [18]. Прогресс новых технологий, с одной стороны, предлагает инновационные модели общественного взаимодействия, с другой - ведет к доминированию сетевого индивидуализма как формы социальности. Прогнозируя развитие беспроводного Интернета до шансов создания персонализированных сетей для широкого диапазона социальных ситуаций, М. Кастельс видит в этой тенденции возможности индивидуумов по перестройке структур социальности снизу доверху [19], приоритетности горизонтальных, сетевых конфигураций в социальном взаимодействии. Однако суть этой прогрессирующей индивидуализации в том, что среда или группа становится все менее способной снабжать личность «четкой и ясной системой норм, ценностей, стандартов поведения» [20].
В ряду рисков, основой которых становятся революционные телекоммуникации, инновационные технологии беспроводной мобильной связи и беспроводного Интернета являются наименее изученными, и последствия, с которыми столкнется общество, еще предстоит прогнозировать, хотя уже сегодня говорят, что мобильный телефон создает свою собственную пользовательскую культуру, которая порождает новую городскую культуру и новый образ жизни [21]. Процессы, проводником которых являются новые технологии, приводят к культурным сдвигам, утрате идентичности, плюральности форм мультикультура-
лизма. Одной из тенденций этого процесса является маргинализация культуры. Социальный синтез, как отмечает П. Слотердайк, «не является больше, и не кажется больше, главным образом делом книг и писем. Между тем в руководство вступили новые средства политико-культурной телекоммуникации, которые оттеснили схему порождаемой письмом дружбы на задний план. Эра нового гуманизма в качестве обучающей и образовательной модели прошла, так как не может больше удерживаться иллюзия, что политические и экономические макроструктуры могли бы быть организованы по привлекательной модели литературного общества» [22].
Каковы же пути дальнейшего развития медиа-культуры постиндустриальной цивилизации? Что выступит интегратором системы ценностей в новой цивилизационной модели, если вспомнить мысль Тоффлера о том, что наступающая эпоха носит характер антииндустриальной цивилизации? Проблема эта носит всеобъемлющий характер, поскольку нарастающий процесс индивидуализации, который воспроизводит общество глобальных сетей, угрожает индивиду утратой культурных корней, гомогенизацией культуры, ставит его перед необходимостью построения новой иерархии идентичностей.
Все эти тенденции, которые мы выявили как значимые риски, продуцируемые новыми формами телекоммуникаций, высвечивают необходимость философского осмысления коммуникативных основ современной медиакультуры. На протяжении истории развития цивилизации человек всегда становился перед альтернативными возможностями, и ошибки не раз ставили мир на грань катастрофы. Если информационная революция видится столь мощной силой, что, подобно «проникающей радиации, доходит до каждого, меняя наши представления о мире, обществе и себе» [23], то единственно возможным образом действий человечества является рассмотрение всех рисков, которые несут современному миру новые технологии, с тем чтобы не пропал человек с его устремленностью к пониманию жизненных смыслов, составляющих основу духовного бытия.
Примечания
1. Гидденс, Э. Судьба, риск и безопасность [Текст] / Э. Гидденс // Thesis. 1994. № 5. С. 108.
2. Бехман, Г. Современное общество как общество риска [Текст] / Г. Бехман // Вопросы философии. 2007. № 1. С. 27.
3. Гидденс, Э. Указ. соч. С. 109.
4. Блуменберг, X, Жизненный мир и технизация с точки зрения феноменологии [Текст] / X. Блуменберг // Вопросы философии. 1993. № 10. С. 90.
5. Розин, В. М. К различению техники и технологии [Электронный ресурс / В. М. Розин. Режим доступа: www.philosophy.ru/iphras/ library/tech/vysok, свободный]. Загл. с титул, экрана.
6. Бек, У. От индустриального общества к обществу риска [Текст] / У. Бек // Thesis. 1994. Вып. 5. С. 162.
7. Там же. С. 167
8. Кувалдин, В. Глобальность: новое измерение человеческого бытия [Текст] / В. Кувалдин // Грани глобализации. Трудные вопросы современного развития. М.: Альпина Паблишер, 2003. С. 44.
9. Тоффлер, Э. Метаморфозы власти [Текст] / Э. Тоффлер. М.: ACT, 2001. С. 95.
10. Ауман, Н. Власть [Текст] / Н. Луман. М.: Прак-сис, 2001.
11. Белл, Д. Социальные рамки информационного общества [Текст] / Д. Белл // Новая технократическая волна на Западе / под ред. П. С. Гуревича. М.: Прогресс, 1988. С. 341.
12. Кастельс, М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура [Текст] / М. Кастельс. М.: ГУ ВШЭ, 2000. С. 51-53.
13. Кастельс, М. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе [Текст] / М. Кастельс. Екатеринбург: У-Фактория, 2004. С. 264.
14. Марков, Б. В. Антропология интимного [Текст] / Б. В. Марков // Слотердайк П. Сферы. Микросферология. Т. 1. Пузыри. СПб.: Наука, 2005. XXIII.
15. Тойнби, А. Постижение истории [Текст] / А. Тойнби. М„ 1996. С. 292.
16. Anders, G. Die Welt als Phantom und Matrize [Текст] / G. Anders // Kursbuch Medienkultur. Die maßgeblichen Theorien von Brecht bis Baudrillard / C. Pias, J. Vogl, L. Engeil u a. (Hrsg). Stuttgart, 2004. S. 210.
17. Кастельс, M. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе [Текст] / М. Кастельс. Екатеринбург: У-Фактория, 2004. С. 155.
18. Там же. С. 270.
19. Там же. С. 159-160.
20. Дилигенский, Г. Г. Указ соч. С. 335.
21. Рейнгольд, Г. Умная толпа: новая социальная революция [Текст] / Г. Рейнгольд. М.: ФАИР-Прессс, 2006. С. 43.
22. Sloterdijk, Р. Regeln fur den Menschenpark. Ein Antwortschreiben zu Heideggers Brief über den Humanismus [Text] / P. Sloterdijk. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1999; пер. с нем. Т. Тягуновой, 2002. Режим доступа: http://photounion.by/klinamen/filal9.html, свободный. Электрон, версия печ. публикации.
23. Кувалдин, В. Указ. соч. С. 67.
Н. П. Лебедев
СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ОСНОВАНИЯ СОЦИАЛЬНОГО РАВЕНСТВА ПОЛОВ
Автор статьи выделяет основные направления в осмыслении вопроса о социокультурных основаниях равенства полов. Проводится точка зрения, что социальное равенство полов предполагает необходимость синтеза маскулинной и фемининной моделей общества. Формулируются принципы достижения данного синтеза.
© Лебедев Н. П., 2008
