CC BY
57
30
RAR УДК 008 ББК 71.05
«МАТЬ НЕ ВОСПИТЫВАЛА — ИСПЫТЫВАЛА...»: ЛИРИЧЕСКИЙ ОБРАЗ МАТЕРИ В АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ М. И. ЦВЕТАЕВОЙ В РАМКАХ ФИЛОСОФСКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ (К 125-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ)
Суворкина Елена Николаевна,
кандидат культурологии, заведующая сектором систематизации Научной библиотеки Рязанского государственного университета имени С. А. Есенина,
390000, Рязань, ул. Свободы, 46, suvorkina@list.ru
Аннотация
В статье рассматривается специфика и механизм конструирования М. И. Цветаевой, поэта Серебряного века, лирического образа родной матери — М. А. Мейн. Он сосредотачивает в себе в соответствии с творческой задачей — создание образа матери поэта в будущем — отрицательные черты человека, чуждого по духу ребенку. То есть личность матери низведена не только до лирического образа, но, более того, до образа-инструмента, с помощью которого выстраивается образ главного, но опять же лирического героя — Марины Цветаевой.
Ключевые слова
Образ, лирический образ, Цветаева М. И., Цветаева М. А., Мейн М. А., мать, эрзац-отношения, Серебряный век, автобиографическая проза, культурология, литературоведение.
Тема субститут-/эрзац-материнства представляет собой достаточно сложный вопрос при кажущейся однозначности критериев дифференциации. Аппроксимировано эрзац-мать — это мачеха, которая не выполняет обязательства (или в недостаточной мере) перед ребенком; субститут-мать — это, соответственно, мачеха, выполняющая весь комплекс обязательств. Здесь важно отметить, что указанные взаимодействия не имеют кровнородственную природу. То есть феномены эрзац и субститут выступают оце-
ночными характеристиками, позволяющими маркировать нейтральную номинацию «мачеха» определенным «цветом».
Но при этом достаточно затруднительно производить оценку действий родной матери в силу отсутствия объективности. Применять категории «субститут» и «эрзац», как формы феномена заместителя в рамках деятельностного подхода в контексте культурологии, здесь невозможно, поскольку родная мать — это и есть оригинал, а не замещаемое лицо.
Вместе с тем нельзя не признать тот факт, что подлинник в ряде случаев характеризуют именно через указанные формы; при этом возможна их подмена и искажение. Последнее проявляется, в частности, при сопоставлении данных мемуаров, воспоминаний определенного лица в художественной обработке и архивных документов, свидетельств очевидцев. Подобный конфликт обнаруживается, например, при изучении биографии Адольфа Гитлера, который создал своему отцу негативный образ, что историками, психологами, философами ставится под сомнение1.
В настоящей статье в данном ракурсе будет рассмотрена личность поэта Марины Цветаевой, 125-летний юбилей со дня рождения которой отмечается 8 октября 2017 года. Здесь сознательно употреблено слово «поэт», поскольку она категорически не приемлила номинацию «поэтесса» применительно к женщине. Уважая ее мнение и чтя память, мы будем придерживаться этого правила по отношению к ее жизни и творчеству.
Марина Ивановна Цветаева (рис.)
Марина Цветаева известна читателю как поэт Серебряного века, чьи стихотворения и лирические поэмы проникнуты светом, граничащим вместе с тем с темнотой; наполнены праздничным звоном, переходящим в погребальный.
Ее взор был обращен в личное прошлое, ибо оно было для нее средоточием счастья, своего рода ирием, раем. Такое стремление к пассеизму, но в рамках филогенеза, было свойственно целому направлению в литературе, которое зарождалось под именем «гилейцы» («Гилея» (направление кубофутуризма)), а оформилось и стало известно почитателям как «футуризм» (Д. Бур-люк, А. Крученых, В. Хлебников и др.). Но смена названий не переопределила вектор движения, что достаточно образно и точно показал Б. Лившиц в работе «Полутороглазый стрелец»: ««впереди, размахивая копьем, мчится в облаке радужной пыли дикий всадник, скифский воин, обернувшись лицом назад и только полгла-
См. подробнее: Мазер В. История «Майн Кампф»: факты, комментарии, версии. М.: Вече, 2007. 416 с.; Фест И. Гитлер. Биография. Путь наверх. М.: Вече, 2006. 640 с.; Фромм Э. Анатомия человеческой де-структивности. М.: АСТ-ЛТД, 1998. 672 с.
Мария Александровна Цветаева (урожденная Мейн), мать Марины Ивановны Цветаевой
за скосив на Запад, — полутороглазый стрелец!»2. В определенной степени М. Цветаева в своей жизни была этим «полутороглазым стрельцом».
Пассеизм мог быть обусловлен не только психологическим типом личности самого поэта, но и произошедшими революционными событиями, которые не укладывались в концепцию рая. Вместе с тем было бы ошибочным говорить об идеалистичности ее прошлого до 1917 года: в частности, у нее были непростые отношения с матерью.
В последнем суждении сокрыто два конфликта образов — реального и конструируемого прошлого. При этом второе нельзя назвать выдуманным, воображаемым, — события действительно имели место быть, но в процессе творческой переработки, присущей особенно творческому человеку, поэту, приобрели особое, новое, прочтение, интерпретацию, звучание. Здесь можно видеть противоборство двух вариантов «прошлого» и, соответственно, двух образов родной матери. Мариной Цветаевой создается ее лирический образ. В автобиографии 1940 г. она написала: «Мать — сама лирическая
31
Лившиц Б. Полутороглазый стрелец. М.: Художествен-
ная литература, 1991. С. 80.
2
32
стихия (курсив мой — С. Е.)»3. Отчасти такое определение было обусловлено тем, что ее мама была тоже творческим человеком — писала стихи, играла на музыкальных инструментах. Но, главным образом, это высказывание есть выражение понимания места и роли родного человека в мировом порядке. Стихия — это один из основных элементов природы, который до сих пор остается неподвластным человеку и обладает разрушительной силой, заключает в себе деструктивное зерно.
Философская интерпретация феномена «образ» достаточно сложна, поскольку в ряде концепций, идущих еще от средневековых традиций, она вбирает в себя религиозную составляющую, так как одним из базовых христианских положений является догмат о сотворении человека по образу и подобию Бога. Но и мировоззренческий контекст множественен, что констатировал В. Н. Лосский в труде «Очерк мистического богословия Восточной Церкви», приводя в доказательство систему толкований отцов Церкви4.
Ввиду этого в настоящей статье понимание сущности образа будет основываться на концепции Анри Бергсона (французского философа, лауреата Нобелевской премии по литературе), которая изложена в работе «Материя и память». Здесь представлены ответы на комплекс вопросов, связанных с феноменом «образ», который он интерпретирует как «определенный вид сущего, который есть нечто большее, чем то, что идеалист называет представлением, но меньшее, чем то, что реалист называет вещью, — вид сущего, расположенный на полпути между «вещью» и «представлением»»5. Данное философ-ско-культурологическое определение в полной мере соответствует и филологической парадигме, в рамках которой существует термин «лирический образ». Но в этом случае важно понимать, что указанный вид образа в большей степени есть конструируемый образ с определенным набором черт, свойств и характеристик.
3 Цветаева М. И. Автобиография. Марина Ивановна Цветаева // Автобиографическая проза. М.: РИПОЛ классик, 2013. С. 4.
4 Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви // Очерк мистического богословия Восточной Церкви; Догматическое богословие. М.: Центр «СЭИ», 1991. С. 88.
5 Бергсон А. Материя и память // Собрание сочинений. Т. 1: Опыт о непосредственных данных сознания; Материя и память. М.: Московский клуб, 1992. С. 160.
Лирический образ не есть сам образ как таковой и тем более некий оригинал, даже если он создан с конкретного человека, жившего в действительности, то есть по его «образу и подобию».
А. А. Саакянц, глубоко изучившая биографию, творчество Марины Цветаевой, также подчеркивала необходимость разграничивать образы людей — создаваемые и реальные. Исследовательница поясняет: мать поэта, Мария Александровна Мейн, была сдержана в чувствах, эмоциях, несколько аскетична, скрытна, что не было понято дочерью и расценено как свидетельство нелюбви к ней. В созданном образе эти черты приобрели доминантный характер. По мнению А. А. Саакянц, такое утрирование было необходимо М. Цветаевой для того, чтобы представить «образ матери будущего поэта» — одинокого, с трагической судьбой6. Таким образом, личность матери была низведена не только до лирического образа, но, более того, образа-инструмента, с помощью которого выстраивается образ главного, но опять же лирического героя — самого поэта — Марины Цветаевой. То есть создание отдельных художественных образов было частью процесса конструирования целостного художественного образа Цветаевой.
Лирический образ матери сочетает в себе не доброту, нежность, любовь, а противоположные черты и качества. Более четко этот образ вырисовывается при прочтении ее прозы-исповеди.
Уже в автобиографии М. Цветаева подчеркивала: «Я у своей матери старшая дочь, но любимая — не я. Мною она гордится, вторую (Цветаеву Анастасию Ивановну — прим. С. Е) — любит. Ранняя обида на недостаточность любви»7. Но в автобиографическом рассказе «Сказка матери», который начинается именно с вопроса о том, кого больше любит М. А. Мейн, ответ не озвучивается, ибо его не может быть, поскольку «это было бы несправедливо»8. Вместе с тем Марина Цветаева через реплики сестры Аси дает понять, что он все же есть и о нем в семье знают. Важно подчеркнуть: поэт не отказывает своему лирическому герою — матери — в мудрости, такте.
6 Саакянц А. А. Биография души творца (о художественной прозе Марины Цветаевой) // Проза/М. И. Цветаева. М.: Современник, 1989. С. 11.
7 Цветаева М. И. Автобиография. Марина Ивановна Цветаева // Автобиографическая проза. М.: РИПОЛ классик, 2013. С. 4.
8 Цветаева М. И. Проза. М.: Современник, 1989. С. 174.
Марина Ивановна Цветаева — русская поэтесса Серебряного века, прозаик, переводчица
Думается, что у Цветаевой обида была чувством составным: ранняя — из-за отсутствия любви, понимания, а поздняя — возникла в результате смерти матери, когда Марине было 14 лет. Это возраст, когда молодой девушке особенно требуется поддержка, участие именно мамы. Нельзя не исключать и третий компонент, который мог не признаваться Цветаевой, но подсознательно усугублявший ситуацию: поэт могла винить себя в ее смерти, поскольку четыре года (с осени 1902 г. по лето 1906 г.) она находится при больной матери, уезжает вместе с ней за границу на лечение, которое не дает значительных результатов. Таким образом, обида на мать, ранившую девочку своей нелюбовью и смертью, компилировалась с обидой на себя, не сумевшей ей помочь.
Вместе с тем лирический образ конструировался не только на этих отрицательных моментах. Цветаевой, как и любому ребенку независимо от возраста, хотелось ее любить. Именно сочетание двух позиций объясняет особую грусть и трагизм в лирике, тематически связанной с образом матери. Показательно в этом отношении стихотворение «Маме» (из книги «Вечерний
альбом»9, изданной в 1910 году, куда вошли произведения, написанные после смерти М. А. Мейн (1907-1910 гг.)). Здесь Цветаева с горечью пишет, что жизнь изначально была дарована родителями не в добрый час («.. .Наш корабль не в добрый миг отчален // И плывет по воле всех ветров!»), в наследство же матерью было оставлено чувство одиночества и покинутости, грусть. Но при этом поэт признавала, что все лучшее было дано ею («.Всё, чем в лучший вечер мы богаты, // Нам тобою вложено в сердца»), она оберегала детей от жизненных невзгод («.Ты вела своих малюток мимо // Горькой жизни помыслов и дел»)10.
В данном сборнике тема матери повторяется неоднократно, хотя и не является в большинстве случаев основной. Так, в стихотворении «Как мы читали «ЦсЫ:еш1ет»» с большой любовью в форме воспоминания описываются счастливые часы чтения книги матерью на природе в теплый летний день («.Мы лежим, от счастья молчаливы, // Замирает сладко детский дух.»)11. А в произведении «Молитва» она констатирует, обращаясь к Богу, что им было дано ей детство «лучше сказки»12. Последнее заключение особенно ярко диссонирует с отрицательным лирическим образом матери, который четко вырисовывается в автобиографическом произведении «Мать и музыка».
Здесь М. А. Мейн предстает как мать, которая в ребенке пытается реализовать свои амбиции, мечты без учета его желаний, предпочтений. Интересно, что рассказ она начинает с факта неоправдания надежд родителей, ждавших первенцем мальчика. Своего рода искуплением такой ошибки должна была стать ее карьера музыкантши, природные данные которой (слух, анатомические особенности руки и пр.) соответствовали задуманному. Цветаева обращает внимание читателя на то, что суровая мать считала это даром Бога, а ее успехи результатом стараний, за которые не следует хвалить. Поэт писала, что мать не воспитывала, она — испытывала, замучивая музыкой: «Мать — залила нас музыкой <.> Мать залила нас всей горечью своего
10
11
Цветаева М. И. Вечерний альбом. СПб.: Свое издательство, 2013. 228 с. 225 с. (репринт. изд. 1910 г.).
Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1990. С. 41.
Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1990. С. 41.
33
12 Там же. С. 43.
9
34
несбывшегося призвания, своей несбывшейся жизни, музыкой залила нас, как кровью, кровью второго рождения»13.
В повести «Дом у Старого Пимена» о Д. И. Иловайском, дедушке сводных детей — сестры Валерии и брата Андрея, она фиксирует практически аналогичную мысль на примере «другой» матери — второй жены Д. И. Иловайского — Александры Александровны Коврай-ской, обозначенной лишь инициалами «А. А.». Цветаева пишет, что последняя подсознательно вымещала на дочерях горе из-за неудачного брака с мужем-деспотом14. То есть поэтом конструировался не исключительно лирический образ родной матери, но и обобщающий образ матери в целом, у которой устанавливаются эрзац-отношения с детьми, в частности, дочерями.
Кроме того, в произведении «Мать и музыка» автором создается и не только образ матери будущего поэта, но также личный образ будущности. Например, Цветаева определяет виновного в своей возможной смерти «под забором» — это «газетный мир», мстящий ей за ненависть, воспитанную именно матерью15. Все периодические издания в совокупности также выступают как некий образ «нечисти», с которым боролась мать, смахивая ежедневно газеты с рояля, как воплощения чистоты.
Можно заметить, что Цветаева оперировала в большей степени именно образами, помещая их не столько в прошлое, сколько в будущее. Ее автобиографическая проза — это повествование о прожитом не только вчера, но и завтра. В тексте она особенно подчеркивала, выделяла слово «будущее». Так, М. Цветаева писала: «Все лучшее, что можно было слышать, я отродясь слышала (будущее включая!)»16.
13 Цветаева М. И. Проза. М.: Современник, 1989. С. 69-70.
14 Там же. С. 135.
15 Цветаева М. И. Проза. М.: Современник, 1989. С. 59-60.
16 Там же. С. 70.
Таким образом, Мариной Цветаевой, поэтом Серебряного века, конструируется в автобиографической прозе не просто образ, а именно лирический образ родной матери — Марии Александровны Мейн, в котором синтезированы гиперболизированные, утрированные отрицательные черты ее характера. Кроме того, поэтом спроектирован и лирический образ собственного будущего-прошлого. Автобиографическая проза Цветаевой — это творческая переработка не только дня сегодняшнего, но и завтрашнего.
Список литературы
1. Бергсон А. Материя и память // Собрание сочинений. Т. 1: Опыт о непосредственных данных сознания; Материя и память. М.: Московский клуб, 1992. С. 157-316.
2. Лившиц Б. Полутороглазый стрелец. М.: Художественная литература, 1991. 252 с.
3. Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви // Очерк мистического богословия Восточной Церкви; Догматическое богословие. М.: Центр «СЭИ», 1991. С. 8-199.
4. Мазер В. История «Майн Кампф»: факты, комментарии, версии. М.: Вече, 2007. 416 с.
5. Саакянц А. А. Биография души творца (о художественной прозе Марины Цветаевой) // Про-за/М. И. Цветаева. М.: Современник, 1989. С. 3-16.
6. Фест И. Гитлер. Биография. Путь наверх. М.: Вече, 2006. 640 с.
7. Фромм Э. Анатомия человеческой деструк-тивности. М.: АСТ-ЛТД, 1998. 672 с.
8. Цветаева М. И. Автобиография. Марина Ивановна Цветаева // Автобиографическая проза. М.: РИПОЛ классик, 2013. С. 3-6.
9. Цветаева М. И. Вечерний альбом. СПб.: Свое издательство, 2013. 228 с. 225 с. (репринт. изд. 1910 г.).
10. Цветаева М. И. Проза. М.: Современник, 1989. 590 с.
11. Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1990. 800 с.
«THE MOTHER DID NOT BRING UP — ONLY DOWN...»: A LYRIC IMAGE OF THE MOTHER IN THE AUTOBIOGRAPHIC PROSE BY M. I. TSVETAEVA IN THE FRAMEWORK OF THE PHILOSOPHICAL-CULTURAL PARADIGM (TO THE 125-TH ANNIVERSARY)
Suvorkina Elena Nikolaevna,
candidate of cultural studies, head of the systematization sector of the Scientific Library of
Ryazan State University named after S. A. Yesenin, 390000, Ryazan, Svobody str., 46, suvorkina@list.ru
Abstract
The article analyzed the specificity and mechanism of construction the lyrical image of mother by M. I. Tsvetaeva, the poet of the Silver Age, — is M. A. Maine. It focuses itself in accordance with the creative task — creating an image of the poet»s mother in the future — the negative features of a person who is alien to the children»s spirit. That is, the personality of the mother was relegated not only to the lyrical image, but, moreover, to the image-tool with which the image of the main, but again lyrical hero — Marina Tsvetaeva is built.
Keywords
Image, lyrical image, Tsvetaeva M. I., Tsvetaeva M. A., Maine M. A., mother, ersatz relations, Silver age, autobiographical prose, culturology, literary criticism.
35
