CC BY
61
УДК 82-191
«МАСТЕРСТВО БАСНОПИСЦА». ПОЭТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ И. А. КРЫЛОВА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ К. К. КРАПИВЫ
Объектом научного исследования в статье выступила публикация белорусского поэта Нила Гилевича «Мастерство баснописца» (1975), посвященная белорусскому писателю Кондрату Крапиве. Рассмотрены эстетические оценки младшего современника в отношении произведений классика белорусской литературы. Через сопоставительный анализ текстов К. К. Крапивы и И. А. Крылова идентифицирована художественная традиция, актуализированная в наследии баснописца ХХ века, кроме этого, объяснён характер обращения Н. С. Гилевича к статьям В. Г. Белинского, конкретно работе критика о И. А. Крылове. Представлено утверждение о месте произведений К. К. Крапивы в ряду наследия классиков мировой литературы.
Ключевые слова: Крапива, Гилевич, Крылов, Белинский, басня, поэт.
Д. А. Бестолков D. A. Bestolkov
«MASTERY OF THE FABULIST». POETIC TRADITION OF I. A. KRYLOV IN THE ARTISTIC WORLD OF K.K. KRAPIVA
The object of scientific research in the article was the publication of the Belarusian poet Neil Gilevich "Mastery of the Fabulist" (1975), dedicated to the Belarusian writer Kondrat Krapiva. The author of this work considers the aesthetic assessments of a younger contemporary with respect to the works of the classic of Belarusian literature. Through the comparative analysis of texts of K.K. Krapiva and I.A. Krylov the artistic tradition, actualized in the legends of the fabulist of the XXth century is identified, besides, the nature of the treatment of N.S. Gilevich to the articles of V.G. Belinsky, specifically the work of a critic about I.A. Krylov is explained. In conclusion of the article the statement about the place of works of K.K. Krapiva in a number of heritages of classics of the world literature is represented.
Keywords: Krapiva, Gilevich, Krylov, Belinsky, fable, poet.
В современном литературоведении изучение наследия любого писателя главным образом ориентировано на исследование поэтики, истории создания его произведений и пр. Привлекают внимание специалистов творческие связи художников и оценки современников. Последний из обозначенных векторов науки о литературе представляется нам наиболее интересным, особенно в отношении классиков ХХ столетия, поскольку смена эпох, наступивший новый век дают возможность попытаться по-новому взглянуть на многие факты из их жизни и творчества в свете указанного ракурса. Примечательной в этой связи, на наш взгляд, является статья Нила Семеновича Гилевича «Мастерство баснописца» (1975), посвященная произведениям Кондрата Кондратовича Крапивы. Опубликованная еще при жизни классика белорусской литературы она содержит не утратившую актуальность оценку его поэтических текстов, а также, что особенно важно, подводит читателя к восприятию наследия К. Крапивы в контексте мировой литературы. Многие «басни Крапивы сделали бы честь сатирическому цеху поэзии любой страны» [1, с. 65], - убежден младший современник писателя.
Характеризуя творческий генезис басен К. Крапивы, не только Н. Гилевич, но и другие исследователи [2; 3; 4; 5; 6; 7] указывали на связь его произведений как с белорусским национальным фольклором и литературой предшественников (А. Абуховича, Ф. Богушевича, М. Богдановича, Я. Купалы, Я. Коласа), так и с русской поэтической традицией в лице И. Крылова, В. Маяковского, Д. Бедного. «Известно, - подчеркивал Н. Гилевич, - что неписан-ный закон позволяет баснописцам использовать традиционные «классические» сюжеты, обязывая их, правда, создавать при этом свой собственный вариант, свою
редакцию популярного сюжета... Крапива, можно сказать, совсем не пользуется предоставленным правом, у него все темы и образы самостоятельны. Иной раз только некоторая перекличка идей улавливается. Так, басня «Родня» содержанием своим несколько напоминает ситуацию из крыловской басни «Кукушка и петух». Но только напоминает, а сюжетное решение и образы - совсем иные, оригинальные. Что же касается школы, то школа у Крапивы несомненно крыловская. Есть все основания говорить о наследовании и развитии в его творчестве крыловских традиций. На новой, иной национальной почве это дало богатые и неповторимо оригинальные плоды» [1, с. 5152]. Разделяя точку зрения Н. С. Гилевича, со своей стороны заметим, что иное (отличное от крыловского) сюжетное решение также присутствует в басне К. К. Крапивы «Чырвонец» (1926), напоминающей названием и образом главного героя одноименную басню И. А. Крылова («Червонец», 1812). Но если в произведении русского классика речь идёт о мужике, который нашел монету, то в тексте белорусского литератора речь идёт о селянине, добывшем «траскучага чырвонца» («хрустящий червонец». Здесь и далее перевод мой. - Д. Б.) путём продажи выращенного им с немалым трудом хлеба. Получив деньги, герой Крапивы оказывается попросту обманутым, так как его «чырвонец быу фальшывы, / Звычайная папера» («Червонец был фальшивый / Обычная бумага») [8, с. 176].
В произведении Крылова ситуация обесценивания денег показана иначе. Мужик, «взяв песку, дресвы и мелу», и «натолокши кирпича», решил почистить до блеска найденную монету, поскольку предположил, что так она будет стоить дороже («"дадут мне вдвое", - думает мужик»).
И подлинно, как жар, Червонец заиграл: Да только стало В нем весу мало, И цену прежнюю Червонец потерял [9, с. 55], -заключил поэт, подчеркнув, что в своих бедах мужик оказался виноват сам.
Следуя разными художественными путями, оба писателя ориентировали своих читателей к осмыслению, по сути, одного вопроса о подлинных качествах личности человека, о наносном в нем («Так надобно гораздо разбирать, / Как станешь грубости кору с людей сдирать»; «Друг шамцщь мудрэй таго чырвонца, / А глянь ты на яго пад сонца / Дык ён увесь -звычайная паперка» («Другой шуршит хитрей того червонца, / А глянь ты на него на солнце / Он весь - обычная бумага»)) и главном, составляющем его основу. Таким образом, в одноименных баснях Крапивы и Крылова наивность русского мужика и доверчивость белорусского селянина представлены близкородственными психологическими (ментальными) чертами при том, что сами герои, в сущности, принадлежат к личностным типам разных национальностей.
Проекция на творческий замысел русского поэта открывается у белорусского художника в басне «Саманадзейны конь» («Самонадеянный конь», 1927). Модель мировосприятия её главного героя («Малому велiччу быць хочацца заусёды» («Тому, кто мал, всегда хотелось больше быть»)) напоминает мироощущение персонажа крыловской басни «Осел» (1815), который «вылился» «почти как белка мал» и «росту стал просить большого» [9, с. 50]. В данном случае творческая родственность художественного мышления русского и белорусского авторов обнаруживается через сюжетную ситуацию (событие), её развитие и исход: на осле возят воду, а конь работает в хомуте не большего, а именно его размера. Формально по-разному выраженные морали басен, по сути, сводятся к характеристике одного и того же человеческого качества:
В породе и в чинах высокость хороша; Но что в ней прибыли, когда низка душа?
И. А. Крылов Мне часта крыкуны мтьгаюць у вачах Да славы прагныя, ды вузюя у плячах
К. К. Крапива Так часто крикуны мелькают на глазах До славы жадные, да узкие в плечах
пер. Д. А. Бестолкова
«Произведение «Саманадзейны конь», - подчеркивает Т. В. Гончарова-Цынкевич, - высмеивает жадных до славы крикунов» [4, с. 115], произведение И. А. Крылова решает похожую творческую задачу. И у русского, и у белорусского художника литературный герой как «объект сатирического осмеяния» «изображён с максимальной выразительностью» [2, с. 10].
В басне «Стары i малады» («Старый и молодой», 1926) Кондрат Крапива обратился к образам молодого и старого коня. Молодой конь «высказал» старому:
^ паузеш, дык парахня Вунь пасыпае сцежку услед,
I толью ты паскудаш свет, Глядзщь у землю морда кюла, I губа ыжняя адвюла.
Когда ползёшь, тогда труха Тропинку посыпает вслед, Ты только портишь этот свет, Глядит на землю морда кисло, И нижняя губа отвисла.
пер. Д. А. Бестолкова
Старый в ответ, указав жеребцу на его неопытность в тяжелом труде пахоты, напомнил: «Хто дастауляу табе авёс/ I сена, на яюм ты рос?» («Кто доставлял тебе овёс / И сено, на каком ты рос»). Конфликт поколений мог бы развиваться и дальше, «каб не Араты йшоу за плугам» («Когда б не пахарь шёл за плугом»). В уста человека, примирившего старого и молодого коней, поэт вложил мораль произведения:
Сябры па працы вы, а проста як звяры. Той ганарыцца, што стары, А той - што малады.
Ды хiба ж для працоуных рознща - гады? Паверце, што найбольшая з заслуг -Цягнуць цяпер у згодзе гэты плуг [8, с. 180-181].
Вы по труду товарищи, а будто звери: Тот всё гордится, что он стар, А тот - что молод.
Да разве возраст значит разницу в труде? Поверьте та важнее из заслуг, Что вместе тянете вы плуг.
пер. Д. А. Бестолкова
В басне И. А. Крылова «Обоз» (1812) молодой конь также обличал старого за его медлительность. Однако пытаясь спустить с крутой горы обоз самостоятельно, он разбил «хозяйские горшки» вдребезги. Авторская мораль также оказалась вполне однозначной:
Как в людях многие имеют слабость ту же: Всё кажется в другом ошибкой нам; А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже [9, с. 78].
Как на это указывает О. В. Рисина, «И. А. Крылов использовал отдельные варианты проявления русского менталитета, то есть особенности русской ментальности, как правило, с учетом конкретной речевой ситуации той или иной басни» [10, с. 17]. Отталкиваясь от риторики персонажей Крылова, Крапива создал новый басенный сюжет и «на иной национальной почве» [1, с. 52] посмотрел на конфликт опыта и молодости в труде. Согласно Крапиве, этот конфликт исчерпывается процессом труда, в котором нужны оба. По Крылову, молодому следует учиться у старого, более опытного, чтобы суметь выполнить работу на должном уровне. Отметим, что о разных видах трудовой деятельности идет речь: пахота на равниной местности
и спуск обоза с горы суть две разные трудовые задачи, и решаются они по-разному.
Иная крыловская тема («Мальчик и змея», 1819) присутствует в басне К. Крапивы «Дз^, вожык i змяя» («Дитя, ёжик и змея», 1950). Однако если в русском тексте бледного от испуга мальчика пойманная им рептилия лишь предупреждает («но берегись вперед / И знай, с кем шутишь!» [9, с. 149]), то в белорусском «гадзюка» («гадюка») имеет более суровые намерения в отношении маленького ребенка, оставшегося без присмотра взрослых. И всё же планам коварной змеи не суждено было сбыться, поскольку рядом оказался ёж. Встав на защиту девочки, он «зафыркау злосна», «юнууся адважна на Змяю» («зафыркал злобно», «бросился отважно на Змею») и «разорвал» гадюку «на кусю» («на куски»). Уместным будет отметить, что «одно из нравственно-психологических значений, «вложенных» Крыловым в образ Ежа - носитель злого начала» [11, с. 16]. В наследии белорусского автора, как видно из приведенного примера, имеет место быть противоположная художественная практика.
В художественном мире белорусского поэта была по-новому осмыслена не только актуализированная русским баснописцем тема, этот творческий подход вполне мог применяться и к отдельному образу произведения. В этом отношении показателен образ философа из басни Крапивы «Фтосаф и рака» («Философ и река», 1963). Герой белорусского литератора, вставший перед задачей перебраться на другой берег реки, своей мнимой учёностью напоминает крыловского персонажа из басни «Огородник и философ» (1811). Вот только события, описанные в произведениях, а также обстоятельства, которые раскрывают характеры героев, различаются принципиальным образом. По-разному идентифицируется и авторская ирония. У Крылова она объясняется отсутствием должного опыта практической работы на земле («У Огородника взошло всё и поспело: / Он с прибылью, и в шляпе дело; / А Философ - / Без огурцов»), а у Крапивы отсутствием ясности в суждениях, недостатком житейского знания: «Фтосаф зноу у задуменнг / «Чаму ж мы дна у рацэ не бачым?/ Даследуем i растлумачым: / Таму мы у ёй не бачым дна, / Што у вадаёме муць адна» («Философ вновь в недоуменье: / «Ну, от чего не видим мы речного дна? / Исследуем и объясним: / Мы потому не видим дна, / Что в водоёме муть одна»).
«Культурно-воспитательное значение сатирической поэзии Крапивы для своего времени, - писал Н. С. Гиле-вич, - трудно переоценить. Это было незаменимое оружие в руках огромной армии культпросветработников, это было исключительно действенное средство духовно-нравственной гигиены <...> То, что в этом смысле сделал своим творчеством Кондрат Крапива в Белоруссии, можно смело сравнить с той работой, которую проделали в русской литературе Бедный и Маяковский» [1, с. 47]. К. К. Крапива высоко оценивал художественный опыт и личность В. В. Маяковского, который, по его признанию, «пришел в нашу поэзию как гроза, пролившись благотворным дождём на её ниву и очистив воздух от заплесневелых взглядов и понятий» [12, с. 412] («Чым вялш Маякоусю» («Чем велик Маяковский»), 1957). Однако в формально-образном воплощении басенных тем белорусский литератор чаще следовал по
пути И. А. Крылова. «Спасибо тебе, дедушка Крылов», -писал К. К. Крапива в статье 1969 г., выражая «глубокую любовь и благодарность замечательному мастеру художественного слова, произведения которого пользовались и пользуются большой популярностью среди белорусского народа» [13, с. 118].
Характеризуя творческий генезис басен Кондрата Крапивы, отыскивая их художественные истоки, определившие эстетику и поэтику его произведений, Нил Гилевич отмечал, что «как баснописец Крапива полностью идет от жизни и от народно-фольклорной основы», «он смотрит на жизнь глазами человека труда», «его понимание и оценка явлений общественно-социального и семейно-бытового характера, его подход и объяснение этих явлений полностью совпадают с народными» [1, с. 47]. О «народности» как «первом достоинстве литературы и высшей заслуге поэта» в статье «Иван Андреевич Крылов» (1845) писал В. Г. Белинский. Н. С. Гилевич в статье «Мастерство баснописца» неоднократно обращался к «словам великого критика» [1, с. 48, 58, 63]. Так, в вышеприведенной реплике о том, что «неписанный закон позволяет баснописцам использовать традиционные «классические» сюжеты», он, как мы полагаем, оттолкнулся от следующей мысли В. Г. Белинского: «Езоп не годится для нашего времени. Выдумать сюжет для басни теперь ничего не стоит, да и выдумывать не нужно: берите готовое, только умейте рассказать и применить. Рассказ и цель - вот в чем сущность басни; сатира и ирония - вот её главные качества. Крылов, как гениальный человек, инстинктивно угадал эстетические законы басни» [14, с. 268]. Развивая суждения русского критика, Н. С. Гилевич пришел к убеждению, что «в басне должен быть смех. Если не будет сатиры, не будет «комедии» - эстетически самоценного произведения с ярким рассказом, с живыми характерами, а будет только слегка завуалированная аллегорией моральная истина - тогда нужен ли эзоповский язык вообще? Главная ценность басни - в её художественной силе, в сатире» [1, с. 49]. Кроме этого, в статье русского критика есть слова о том, что «число читателей Крылова беспрерывно будет увеличиваться по мере увеличения числа грамотных людей в России. со временем [статья написана в 1845 г. - Д. Б] его будет читать весь народ русский. Это слава, это триумф! Из всех родов славы самая лестная, самая великая, самая неподкупная слава народная» [14, с. 277]. В статье белорусского поэта присутствует похожее в своей восторженности рассуждение о таланте соотечественника-баснописца, композиционно оно занимает одно из главных мест в работе, составляет, по сути, одну из главных её идей. «В 20-30-е годы басни, сатирические стихи и поэмы Крапивы пользовались в Белоруссии необычайной популярностью. Пожалуй, - вспоминал Н. С. Гилевич, - не было такого уголка, где бы ими не зачитывались, не знали наизусть, не декламировали на вечерах художественной самодеятельности, иногда переделывая на свой лад - с учетом местных обстоятельств. В раннем детстве я еще успел захватить и на нашей Логойщине этот «смехоносный» триумф поэта-сатирика <...> Смеялась вся Беларусь - и это было самым высоким признанием таланта сатирика и убедительным доказательством того, что этот поэтический талант в глубинной своей сути - народный. И глубоко национальный» [1, с. 45-46]. Поэтом с ярко выраженным
национальным миросозерцанием считал И. Крылова В. Белинский: «Умением чисто по-русски смотреть на вещи и схватывать их смешную сторону в меткой иронии владел Крылов с такою полнотою и свободою <.. > В лучших баснях Крылова нет ни медведей, ни лисиц, хотя эти животные, кажется, и действуют в них, но есть люди, и при том русские люди» [14, с. 266]. «Было время, - писал русский критик, - когда не умели решить, кто выше Хемницер или Крылов, и было время, когда Дмитриева (И. И.) как баснописца считали выше Крылова. Время это давно уже прошло, и теперь, умея ценить по достоинству Хемницера и Дмитриева, все знают, что Крылов неизмеримо выше их обоих. Его басни - русские басни» [14, с. 433]. Таким образом, если И. А. Крылов, как на это указал В. Г. Белинский, «создал русскую басню» [14, с. 268], то создателем белорусской басни по праву нужно считать Кондрата Крапиву, «сатирический талант» которого «счастливо нашел себя именно в басне, раскрылся в ней, что называется во всю силу» [1, с. 45]. Обозначенную точку зрения разделяют исследователи С. С. Лавшук [2, с. 10], Г. К. Тычко [3, с. 98], В. И. Каяло [5, с. 14] и др.
Возвращаясь к характеристике поэтической традиции Крылова в творческом наследии Крапивы, хотелось бы отметить, что она раскрывается как минимум через четыре аспекта: 1) характеристику национального менталитета литературного персонажа («Чырвонец»); 2) сюжетную ситуацию (событие) («Саманадзейны конь», «Дзщя, вожык i змяя»); 3) риторику героев (речевую интонацию) («Стары i малады»); 4) поведенческую модель, актуализированную в конкретном образе («Фтосаф и рака»). Данную классификацию возможно было бы развить, обратившись к большему количеству произведений автора разных жанров, однако объем настоящей работы не позволяет сделать этого.
В заключение хотелось бы отметить, что взгляд из XXI века на статью Н. С. Гилевича «Мастерство баснописца» даёт возможность по-новому оценить творческие достоинства басен Кондрата Крапивы. Безусловно, как и в случае стихов В. В. Маяковского, публицистическая откровенность некоторых текстов художника воспринимается сегодня лишь в историческом аспекте, что вполне естественно. [1, с. 46; 15, с. 10-11]. Однако национальная самобытность его басен («выраженная в белорусском колорите, который определяется тем, что место действия и действующие лица прочно связаны с Беларусью, ее природой, бытом» [3, с. 98-99]) сделала наследие Кондрата Кондратовича Крапивы востребованным не только в русско-белорусском культурно-языковом пространстве сегодняшнего времени [16, с. 43], но и в хронологически бесконечном мировом литературном процессе в одном ряду с произведениями Жана де Лафон-тена, Ивана Крылова, Янки Купалы и Якуба Колоса.
1. Гилевич Н. С. В это верю : сб. ст. М. : Сов. писатель, 1986. 272 с.
2. Ляушук С. С. Змагарны дух i творчае натхненне // Ляушук С. С. Збор творау : у 6 т. Т. 1. Вершы, байк1, этграмы, паэмы. Уклад., прадм., камент. С. С. Ляушук. МЫск: Маст. лт., 1997. С. 5-16.
3. Тычко Г. К. Беларуская лп"аратура Х1Х-ХХ стагоддзяу: час i асобы. МЫск: Беларуси дзяржауны уывератэт культуры i мастацтвау, 2010. 267 с.
4. Ганчарова-Цын^ч Т. У. Фальклорныя традыцьп у творчасц Кандрата Кратвы// Беларуская лтаратура у куль-турнай прасторы сучаснага грамадства: матэрыялы Мiжна-роднай навуковай канферэнцым да 120-годдзя з дня нарад-жэння Кандрата Кратвы (МЫск, 3-4 сакавка 2016 г.). Цэнтр даследаванняу бел. культуры, мовы i лп\ Нац. акадэми навук Беларусь МЫск : Права i эканомка, 2016. С. 113-117.
5. Каяла У. I. Праблемы станаулення i развщця жанру беларусо байкь аутарэф. дыс. ... канд. фталаг. навук. Брэст, 1997. 23 с.
6. ^муць Я. I. Кандрат Кратва - перакладчык баек I. Крылова // Беларуская лгаратура у культурнай прасторы сучаснага грамадства: матэрыялы Мiжнароднай навуковай канферэнцым да 120-годдзя з дня нараджэння Кандрата Кра-твы (МЫск, 3-4 сакавка 2016 г.). Цэнтр даследаванняу бел. культуры, мовы i л^. Нац. акадэми навук Беларусь МЫск : Права i эканомка, 2016. С. 350-353.
7. Лiякумовiч Ц. Б. Плённасць перакладчыцкага уплыву // Беларуская лтаратура у культурнай прасторы сучаснага грамадства: матэрыялы Мiжнароднай навуковай кан-ферэнцым да 120-годдзя з дня нараджэння Кандрата Кратвы (МЫск, 3-4 сакавка 2016 г.). Цэнтр даследаванняу бел. культуры, мовы i л^. Нац. акадэми навук Беларусь МЫск : Права i эканомка, 2016. С. 353-356.
8. Кратва К. К. Збор творау : у 6 т. Т. 1. Вершы, байю, этграмы, паэмы / Уклад., прадм., камент. С. Ляушук. МЫск: Маст. лп\, 1997. 462 с.
9. Крылов И. А. Сочинения : в 2 т. Т. 1. Вступит. статья, подготовка текста и примеч. Н. Л. Степанова. М. : Правда, 1956. 475 с.
10. Рисина О. В. Поэтическая трансформация универсальных смыслов текста (на материале русской лирики и басни XIX - XX века): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1996. 26 с.
11. Артемьева Н. А. Анималистические образы в баснях И. А. Крылова: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Смоленск, 2012. 23 с.
12. Кратва К. К. Збор творау : у 6 т. Т. 2. Апавяданы, фельетоны, памфлеты, артыкулы / Уклад., прадм., камент. С. Ляушук. МЫск: Маст. лп\, 1997. 479 с.
13. Кратва К. К. Збор творау : у 6 т. Т. 6. Пераклад, артыкулы,выступлены, Ытэрв'ю, пюьмы, дадатак / Уклад., прадм., камент. С. Ляушук. Маст. А. Александровiч. МЫск: Маст. лп\, 2004. 447 с.
14. Белинский В. Г. Собрание сочинений : в 9 т. Т. 7. Статьи, рецензии и заметки. Декабрь 1843 - август 1845 / подгот. текста В. Э. Бограда; ст. и примеч. Ю. С. Сорокина. М. : Худ. лит., 1981. 799 с.
15. Науменко П. И. Проза Кондрата Крапивы: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Минск, 1991. 18 с.
16. Гнтамедау У. В., Мiкулiч М. У. Кандрат Кратва як феномен свайго часу // Беларуская лтаратура у культурнай прасторы сучаснага грамадства: матэрыялы Мiжна-роднай навуковай канферэнцым да 120-годдзя з дня нараджэння Кандрата Кратвы (МЫск, 3-4 сакавка 2016 г.). Цэнтр даследаванняу бел. культуры, мовы i лп\ Нац. акадэми навук Беларусь МЫск : Права i эканомка, 2016. С. 39-43.
© Бестолков Д. А., 2017
