CC BY
69МАХТУМКУЛИ И СУФИЙСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ НАКШБАНДИЯ
Раджабова К. Х.
Таджикский государственный институт имени С. Улугзода
Махтумкули уверовал в суфийское направление «накшбандия». Махтумкули получил прекрасное образование своего времени и основательно изучил восточную литературу. Вместе с тем, строки стихотворения дышат суфийским вдохновением и любовью к создателю и человечеству, что так характерно для Махтумкули как подлинного классического поэта персидско-таджикской литературы. Надежды и устремления поэта как суфия можно увидеть и в других стихотворениях поэта. Махтумкули особо почитал Бахаведдина Накшбенди. Даже своё поэтическое вдохновение поэт связывает с Накшбенди:
Накшбенди ко мне явился в час ночной, И огонь своей души во сне принес. Он держал бокал вина в руке одной Свежей хлеб в другой руке он мне принес. Пробуждённым появленьем старика, Я бокал опорожил за два глотка Но такая обуяла вдруг тоска Будто он свою печаль в вине принёс. Слёзы брызнули из глаз - не вытирай, То хлынуло волненье чрез край. Накшбандия мне подал знак , вперед шагай, Зашагав себе, я боль вдвойне принёс [1, с. 121].
(Перевод Л. Кронгауза)
Махтумкули поверил в суфийское направление «накшбендия». Этот путь суфизма одобрял борьбу за свободу и патриотизм. На формирование вдохновенного патриотизма Махтумкули в определённой степени повлияло и это направление суфизма. Такое понимание суфийского вдохновения и связь поэта с дервишами можно увидеть в стихотворении «Не могу отличить». Центральный образ в этом стихотворении — образ поэта. Он прослеживает поведение дервишей, их действия и поступки. В результате в суфийских стихотворениях Махтумкули объект суфийского поэтического мышления значительно расширился:
Дервиш мудрый аскет дал мне чашу пригубить. Что случилась со мной? Где мехраб, где мечеть? Я одно от другого не могу отличить. Этот хмель уничтожил, как пламя солому, весь мой опыт земной. Пышных сводов дворцов от пастушьего крова не мог отличить [1, с. 124].
Махтумкули ознакомился с творческой лабораторией Ходжи Ахмеда и Хаким-Ата будучи ещё подростком, в возрасте 14—15 лет. Именно под их влиянием он и приступил к подлинно творческой работе Уже в годы юности поэт сумел полностью понять основное идейное направление суфизма Ходжи Ахмеда. И это проявилось в стихотворении «Откровение». Тем не менее, на мистическом «пути» познания он считает обязательным иметь пира. Символико-мифический пир у Махтумкули это «мюрид», «дервиш», «всадники», «пир» и т.д. В этом стихотворении обращение «Сказали они: Встань!» имеет отражение основных идейных направлений суфизма поэта. Такое воспоминание о странниках встречается и у Махтумкули. Он в стихотворении «Откровение» изображает духовное восприятие и свои мысли о сне, который дал поэту знак к будущему:
Предстали мне, когда я в полночь лег, Четыре всадника: «Вставай! — сказали.— Мы знак дадим, когда настанет срок. Внимай, смотри, запоминай!» — сказали.
Затрепетало сердце, я притих,
Когда взглянул на этих четверых.
Юродивые были возле них —
Они мне: «Юноша, ступай!» — сказали.
И эти двое дали руки мне,
И мы пошли по дремлющей стране;
И некий знак забрезжил в вышине...
.. .Открылись мне далекие края
И тайные движенья бытия.
Так я лежал, дыханье затая.
И, плюнув мне в лицо: «Вставай!» — сказали.
..Открыл глаза и встал Махтумкули.
Какие думы чередою шли!
Потоки пены с губ моих текли.
«Теперь блуждай из края в край!» — сказали [1, с. 17]. (Перевод Тарковского) Поэт, уверовав в этого пира, видит решение проблемы в том, что пиры призвали его к пути и признавали его своим духовным наставником. Выдержанное вино и призыв к пути истины это та самая любовь, которая и приведёт его к познанию Истины. Также в стихотворение «Не спи»:
Ты названый рабом С аллахом считайся, не спи. Мир исчезает потом Скорей просыпайся, не спи. Пусть жизнь бездонна река, Ты здесь не пребудешь века. И юность твоя коротка Трудись же старайся, не спи. Нетленной вселенной народ Тебя, не дождавшись уйдёт. Готовься от мелких забот Скорей избавляйся, не спи [1, с. 237]. (Перевод Крангауза)
Однако мотив высшего откровения, пророческой миссии поэта, как мы уже отмечали, уходящий корнями в мифологическое и религиозное сознание, остаётся достаточно значимым, хотя и не столь явным. Родоначальник туркменской литературы Махтумкули, в чьём творчестве ощутимо суфийское влияние, поэтически истолковывая кораническую литературу, пишет:
Сказал пророк: «Он жаждой обуян. Подайте чашу, о Шахимердан, И Абу-Бекр, Омар и ты, Осман!» И мне мужи: «Не проливай!» - сказали. И плоть мою на муки обрекли, Я выпил всё, что в чаше принесли; Сгорел мой разум, я лежал в пыли. «Мир - пред тобой. Иди, взирай!» - сказали. Тогда я в жилы недр земных проник И, вихрем встав, седьмых небес достиг. И мне: «Теперь ты властен в краткий миг Окинуть взором звёздный рай!» - сказали. Открылись мне далёкие края И тайные движенья бытия. Так я лежал, дыханье затая.
И, плюнув мне в лицо: «Вставай», - сказали. И отвести меня в родимый дом Пророк велел халифам четырём. И мчались мы: и ночь была кругом. Мы спешились, и мне: «Ступай!» - сказали. Открыл глаза и встал Махтумкули. Какие думы чередою шли! Потоки пены с губ моих текли.
«Теперь блуждай из края в край!» - сказали [1, с. 214].
(Перевод А. Тарковского) Мотив откровения, сакрального смысла признания творчества как ритуально-экстатического акта, выдержанный у Махтумкули соответственно законам мусульманской традиции, был характерным для восточной поэзии, и в глазах народа придавал поэту особую духовную силу, отмеченную самим богом.
Вновь подчеркнём, что особое отношение к словуразличных народов определено первоначальным синкретизмом форм общественного сознания, верой в чудодейственную магию слова. Мотив откровения и пророческой миссии поэтического слова ярко звучит в пушкинском «Пророке»: И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрые змеи. В уста замершие мои. Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассёк мечом, И сердце трепетное вынул, И уголь, пылающий огнём, Во грудь отверстию выдвинул. Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Восстань , пророк ,и вождь и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей» [1, с. 214]. Прежде всего, к данному виду деятельности его побуждала профессия странствующего проповедника, дервиша, добывавшего себе средства к жизни тем, что, собрав вокруг себя людей, читать им на улицах и площадях, при мечетях и на дорогах проповеди. Содержание проповедей Саади было пёстрым, но главной темой служили деяния Пророка Мухаммеда (благословение Аллаха), первых четырёх халифов и жития софийских шейхов. Свои проповеди он подкреплял рассказами из жизни, живыми и увлекательными, яркими бытовыми картинами, народными поговорками и пословицами и нередко сопровождал их чтением своих стихов. Некоторые рассказы, афоризмы, и, разумеется, стихи, производившие большое впечатление на слушателей, он записывал, чтобы не забыть и обратиться к ним вновь в других городах и странах.
Изучая круг чтения Махтумкули Б. Мухамедова и С. Ахали подчёркивают, что кроме произведений самого Махтумкули, которые вовсе не обязательно должны целиком отражать круг его чтения, источником для попыток установить, на каких языках и что примерно читал великий поэт, может служить рукопись на довольно хорошей бухарской бумаге, хранящаяся под № 546 в Секторе рукописей Института литературы АН Таджикистана. Наш источник представляет собой фолиант в 20x20,5 см, страницы в нём не занумерованы. Рукопись эта содержит ряд текстов религиозного содержания,— таких как «Мухтасер» и суфийское сочинение некоего Омара ни Несефи и другие. Эти и иные тексты, написанные, по всем правилам - то есть с соблюдением
полей и интервалов между строками,— выполнены весьма красивым, ровным и ясным насхом, что вполне соответствует арабоязычным текстам. В рукописи две даты. Первая—после сочинения Омара ин Несефи—1120, то есть 1708—1709 г.г. Другая—в конце «Мухтасара»—28 зульхаджджа, среда 1159 хиджры,то есть примерно 11. 01. 1747.
В конце «Мухтасара» имеется имя переписчика в весьма обычной для рукописейформе: «Писец—раб, бедный, ничтожный, взывающий к всепрощающему (и) выводящему на верный путь Довлет Мухаммед сын аль Махдумкули, да простит аллах грехи его и прикроет проступки его—во имя совершенств и щедрот твоих, о всемилостивый из милосердных!» Это автограф отца Махтумкули.
Далее исследователи подчёркивают: «Большой процент записей на полях отведен литературным, главным образом стихотворным отрывкам на персидском и тюркском языках. Из персоязычных авторов чаще всего встречается Саади, имя которого упоминается с большим почтением, например: ШайхСаъдймефармояд—Шейх Саади изволил (сказать). Попадается и имя Эмира ХосроваДехлеви над большим отрывком из его сочинений. Встречаются отрывки из сочинений ДжелалиддинаРуми, Навои и других» [2, с. 149].
Но исследователи сошлись во мнении, что можно предположить, что данная рукопись хранилась у Махтумкули и есть даже мнение, что записи на полях сделаны его рукою.
Перейдем к записям на полях и между строк рукописи, сделанными на персидско-таджикском языке. Как уже было сказано, отрывки из произведений Саади почти всегда сопровождаются почтительными заголовками. Приведём отрывок, выписанный из 12 рассказа «Гулистана» шейха Муслихэд Дина Саади Ширази. Вот в каком контексте содержатся эти стихи в «Гулистане»:
Золимеро хуфта дидам ними руз, Гуфтам ин фитнаст, хобаш бурда бех, Он гах хобаш бехтар аз бедорй аст Он чунон бад зиндагонй мурда бех [2, с. 153].
Вот в каком контексте содержатся эти стихи в «Гулистане»:
Один несправедливый царь спросил праведника: «Какое служение богу лучше всего?» Тот ответил: «Для тебя лучше всего полуденный сон, дабы ты не обижал людей, хотя бы в течение этого времени.
Я видел некоего тирана спящим в полдень. Я сказал: «Это смутьян и хорошо, что его одолел сон. Спящий он лучше, чем бодрствующий. Чем так жить, лучше умереть [2, с. 153].
Таким образом, творчество великого туркменского поэта тесно связано с классической литературой Востока. Поэтическое наследие Махтумкули впитало в себя и обогатило её лучшие, прогрессивные идеи и традиции. В то же время поэзия его сохранила свою самобытную прелесть и оригинальность. Дальнейшее изучение в намеченном нами аспекте поэтического наследия Махтумкулиявляется поэтому одной из важных задач нашего литературоведения.
Однако известно, что каждая национальная литература развивается, прежде всего, собственными историческими традициями. Хотя под влиянием ислама это своеобразие отражается в едином смысле, то есть любви к богу. Это особенно хорошо видно на примере творчества Махтумкули. Хотя поэт получил высшее образование в медресе Хивы и Бухары и был воспитан на классических образцах арабо-персидско-тюркской поэзии, тем не менее, его творчество глубоко самобытно, ибо оно оплодотворено идеями, выражавшими чаяния, стремления, интересы туркменского народа, и пронизано духом туркменской народной поэзии. Об этом написал В. В. Бартольд: «У туркмен, несмотря на соседство с Персией, даже искусственная поэзия не дошла до мёртвого подражания и сохранила некоторую свежесть и оригинальность. Заслуги Махтумкули в развитии туркменской литературы поистине неоценимы. Он первый из
туркменских поэтов понял огромную роль художественной литературы в жизни народа и поэтому со всей силой большого художника-новатора выступил в качестве пламенного поборника литературы подлинно народной. Это было началом новой литературы, которая, сломив существовавшие традиции непонятной книжной поэзии, приблизила ее к живой действительности, став в какой-то степени частью духовной жизни народа» [3, с. 43].
Произведения Махтумкули имеют немало общего с произведениями других выдающихся поэтов-классиков Востока не только по своей идейно-тематической направленности, но и по средствам художественного изображения. В многогранном творчестве Махтумкули имеется немало мотивов, образов, художественных эпитетов, метафор и других поэтических средств, характерных для всей литературы Ближнего и Среднего Востока.
Исследовательская работа в этой области, как, впрочем, и в ряде других вопросов, связанных с изучением творчества поэта, затрудняется отсутствием полного научно-критического текста произведений Махтумкули.
Таким образом, произведения Махтумкули тесно связаны с мотивами темы таджикско-персидской литературы. И его имя вспоминается наряду с именами Рудаки, Фирдоуси, Низами, Джалолуддина Руми, Саади и других мыслителей персидско-таджикской литературы.
Литература:
1. Махтумкули. Избранное. - Ашхабад, 1979.
2. Махтумкули (Сборник статей о жизни и творчестве). - Ашхабад, 1960.
3. Махтумкули. Юбилейный сборник, посвященный 225-летию со дня рождения
великого туркменского поэта. - Ашхабад, 1961.
МАХТУМКУЛИ И СУФИЙСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ НАКШБАНДИЯ
Аннотация. Творчество великого туркменского поэта тесно связано с классической литературой Востока. Поэтическое наследие Махтумкули впитало в себя и обогатило её лучшие, прогрессивные идеи и традиции. В то же время поэзия его сохранила свою самобытную прелесть и оригинальность. В данной статье автор комментирует влияние персидско-таджикской литературы на творчество Махтумкули.
Ключевые слова: персидско-таджикская литература, литература Востока, источник, художественное мастерство, парадокс судьбы, путешествие, дидактические произведения,общественная жизнь, гуманистическая идея.
MAKHTUMKULI AND SUFI NAQSHBANDIA DIRECTION
Abstract. Humanistic idea creativity of the great Turkmen poet closely associated with the classical literature of the East. Poetic heritage of Makhtumkuli absorbed and enriched the best progressive ideas and traditions. At the same time, his poetry retained distinctive its charm and originality. In this article, the author comments the influence of Persian-Tajik literature on Makhtumkuli creativity.
Key words: Persian-Tajik literature, literature of the East, the source of artistic skill, the irony of fate, travel, didactic works, public life.
Сведения об авторе: Раджабова Каноат Ходжиматовна - старший преподаватель кафедры русской и зарубежной литературы Таджикского государственного института имени Сотима Улугзода, e-mail: cаnоаt-@mаil.ru
Information about the author: Rajabova Kanoat Hojimatovna - senior teacher of the department of the Russian and foreign literature of Tajik State Institute of Languages named after S. Ulugzoda
