CC BY
368
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2011. № 5
Наумова Г.Р.
(доктор ист. наук, профессор кафедры источниковедения исторического
факультета МГУ имени М.В. Ломоносова),
Никонов А.В.
(доктор ист. наук, государственный советник Российской Федерации I класса,
доцент кафедры истории ИППК МГУ имени М.В. Ломоносова)*
М.В. ЛОМОНОСОВ И ИСТОРИОГРАФИЯ РОССИИ
Рассматривается значение творчества М.В. Ломоносова в области истории в свете его полемики с некоторыми иностранными учеными в стенах Российской Академии наук, выявляется связь исторических воззрений великого ученого с отечественной историографической традицией.
Ключевые слова: исторические работы М.В. Ломоносова, происхождение славян, норманизм, национальное самосознание и история.
The article analyses the significance of M. Lomonosov's history-related works within the context of his controversies with some foreign scientists that took place in the Russian Academy of Science. The connection of Lomonosov's historical outlooks with the Russian historiographical tradition is revealed.
Key words: M. Lomonosov's historical works, the Slav origin, normanism, national identity and history.
* * *
Михаил Васильевич Ломоносов, великий русский ученый, академик Петербургской академии наук, отличался феноменальной широтой научных интересов. Он оставил заметный след во всех отраслях наук, которыми занимался. Среди разнообразных направлений его деятельности оказались и исторические изыскания.
История привлекла его внимание со второй половины 1740-х гг. Первой его работой по истории стали «Замечания на диссертацию Г.Ф. Миллера "Происхождение имени и народа Российского"». Затем последовал еще ряд исследований: «Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 г.», «Краткий российский летописец с родословием», далее — работы о Петре I и некоторые другие. Круг его интересов — древнейшая история России, норманнская теория (Ломоносов был фактически первым ее оппонентом), петровское время. Отметим, что исторические сюжеты затрагивались им и в его поэтических произведениях.
* Наумова Галина Романовна, Никонов Александр Васильевич, тел. 939-33-56; e-mail: istochmsu@list.ru
«Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник», — писал о нем А.С. Пушкин1. И хотя Александр Сергеевич начинает этот список с «историка», именно исторические работы Ломоносова меньше других из его научного наследия оказались известными и оцененными потомками.
Вообще, Михаил Васильевич является в известном смысле одной из непонятых фигур в отечественной историографии. Представителями всех наук, которыми занимался великий русский ученый, отмечается огромный его вклад в эти науки. Историки же оценивали его труды по истории в целом достаточно сдержанно.
Например, К.Н. Бестужев-Рюмин так отзывается о вкладе Ломоносова в историю: «Великий Ломоносов оставил следы свои и в науке русской истории; хотя его "Древняя Российская история" <...> более любопытна с литературной, чем с научной стороны <...> но представляет умные замечания; важен был для его времени "Краткий Российский летописец" <...> служивший долго руководством. Его прения с Миллером о происхождении руссов имели основою раздражение патриотическое, а не глубокое знание источников»2. То есть в целом — позитивно, но осторожно и с оговорками.
Блестящий исследователь, умевший отдавать должное своим предшественникам и довольно щедрый на похвалы, В.О. Ключевский в своих «Лекциях по русской историографии» уделил историческому творчеству Ломоносова считаные страницы. Он также оценил его значение как историка довольно скромно. По его отзыву, труд Ломоносова «Древняя Российская история» «по смерти автора не получил большого распространения в обществе и не оказал большого влияния ни на историческое сознание общества, ни на ход историографии. Он разве только поддержал до времени Карамзина потребность в художественном изложении русской истории»3. Правда, другой его труд, «Краткий российский летописец», в царствование Екатерины стал, по мнению Ключевского, «довольно распространенным школьным руководством»4, — но и только.
Каковы основания для столь сдержанной оценки? Это, согласно Ключевскому, «приемы Ломоносова в изложении русской истории». Они Василию Осиповичу были «понятны», а именно «он хотел показать, что русская национальная гордость — не случайное
1 Цит. по: Историки России. Биографии / Под ред. А.А. Чернобаева. М., 2001. С. 19.
2 Бестужев-Рюмин К.Н. Русская история. СПб., 1872. Т. 1. С. 211.
3 Ключевский В.О. Лекции по русской историографии // Ключевский В.О. Соч. Т. 8. М., 1959. С. 409.
4 Там же.
настроение какого-либо поколения, не имеющее почвы в истории. Русская история должна была обнаружить, что оно искони было присуще народу и проявилось его подвигами. Итак, чувствовалась потребность написать русскую историю, но еще не осознавали, что ее надо изучать и понимать»5. Другими словами, наш маститый историк делал основной акцент на гражданской позиции Ломоносова, а не на содержательной стороне его исторического творчества, которая якобы зависела от первой и даже была продиктована ею.
Правда, Ключевский отметил, что «Ломоносов иногда высказывал блестящие идеи, которые имеют значение и теперь», это касалось его мыслей о смешанном составе славянских племен, о происхождении последних и т.д. «Но где требовалось цельное и связное изучение всего хода русской истории, — продолжал он, — там он механически связывал явления заимствованной со стороны исторической схемой: отсюда вышло сближение его русской истории с римской. Наконец, надо отметить в труде Ломоносова исторические догадки, внушенные автору веянием времени, так сказать патриотическим упрямством, и поэтому не имеющие научного значения. Ему никак не хотелось вывести Рюрика из Скандинавии, поэтому он, отовсюду собирая догадки, скомбинировал новую теорию: Рюрик был вызван из Пруссии, пруссы были славяне, Рюрик был варягорусс, значит, варягоруссы — славяне»6. В сравнении с оценками Василием Осиповичем значения других отечественных историков его оценка вклада в науку Ломоносова выглядит более чем скромно.
М.О. Коялович, рассматривавший работы отечественных историков широко, через призму анализа истории «русского самосознания», как это следовало из названия его основного труда, обратившись к трудам М.В. Ломоносова, делает следующий вывод: «Не подлежит действительно сомнению, что занятие историей было слишком далеко от специальных знаний Ломоносова, было начато им слишком поздно и не могло дать удовлетворительного результата». Он считает, что и у самого Ломоносова было «сознание немощи в этом деле»7.
Следует, правда, отметить, что Коялович первым обратил внимание на существенный пункт критики Ломоносовым позиции Миллера по норманнскому вопросу. «Для большего поражения Миллера, — пишет Коялович, — Ломоносов прибег даже к орудиям своей специальности — химии. По тому поводу, что Миллер, хотя и осторожнее Байера, заподозривает Сказание летописей
5 Там же. С. 410.
6 Там же. С. 411.
7 Коялович М.О. История русского самосознания. 4-е изд. Т. 1. Минск, 1997. С. 152 (1-е изд. — СПб., 1884 г.).
о проповеди у нас апостола Андрея, Ломоносов говорит, что это оскорбление Петру, учредившему орден Андрея Первозванного, и прибавляет: "...жаль, что в то время (когда Байер писал трактат о русских древностях) не было такого человека, который бы поднес ему (Байеру) к носу такой химический проницательный состав, от чего бы он мог очнуться". Порошок этот и почувствовал Миллер»8.
Это отношение к Ломоносову, выработанное в дореволюционной историографии, по-видимому, повлияло на последующие оценки вклада Михаила Васильевича в историческую науку, сделанные как в советский, так и в постсоветский период. Вместе с тем последующие оценки были выше и благожелательнее, хотя по ряду направлений шли в русле характеристики, данной Ключевским и его современниками.
Вот рассуждение по этому поводу, типичное для ранней советской историографии, одного из первых по времени деятельности советских историков — Н.Л. Рубинштейна: «Задачу осуществления исторического синтеза и создания доступной книги по русской истории, неудавшуюся Татищеву, попытался выполнить после него <...> Ломоносов», который «вел напряженную борьбу с иноземным засильем немцев-карьеристов <...> заправлявших в это время в Академии наук и закрывавших путь к развитию подлинной науки. Он, правда, без достаточного основания распространял это свое отношение и на подлинных представителей русской науки из иностранцев, как Миллер <. > Оскорбление национального чувства и даже сознательное унижение русского народа — "занозливые речи" — видел он в отдельных теориях и изысканиях этих ученых, например в теории норманнского происхождения Руси, в повествованиях Миллера о периоде так называемой "смуты". В этих условиях, — отмечает далее автор, — работа над историческим источником, источниковедческая задача отступала на второй план»9. И — общий вывод относительно характера работы Ломоносова над историей: «"Древнейшая Российская история" Ломоносова со всей очевидностью показала, что без предварительной большой источниковедческой работы невозможен подлинно научный исторический синтез»10.
Правда, позднее значение работы Ломоносова-историка виделось все более весомым. Наиболее точную оценку в советский период, как нам представляется, дал видный ученый А.М. Сахаров, который писал: «В своем труде ("Древняя Российская история". — Г.Н., А.Н.) Ломоносов намного опередил науку своего времени: многие его гипотезы относительно древних славян нашли под-
8 Там же. С. 147.
9 Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941. С. 86—88.
10 Там же. С. 92.
тверждение лишь в следующем столетии. Несмотря на отдельные ошибки, труд Ломоносова при всей своей "риторичности" утверждал научный подход к материалу и опровергал построения "норманистов"»11. Итак, в области исторической науки русский национальный гений «утверждал научный подход к материалу» и по ряду важных направлений его исследования даже опередили науку своего времени. Думается, что именно этот вывод наиболее адекватно отражает действительный вклад Ломоносова в историческую науку.
Далее мы видим колебания оценок в створе обозначенной амплитуды взглядов уже в постсоветский период. Например, в интересном сборнике «Историки России» читаем: «Несомненная заслуга Ломоносова как историка... состоит в его пристальном внимании к ранней истории славян, в воссоздании верной во многих важных моментах его картины»12. В заслугу Ломоносову автор очерка ставит наблюдение о том, что славяне жили в Юго-Восточной Европе за тысячелетие до прихода туда варягов, что он верно указал на ареал расселения восточных славян, высоко расцениваются его наблюдения о взаимодействии народов. Кроме того, как значительное завоевание отмечается, что он указал на слабые места в аргументации Миллера13. Автор очерка вполне справедливо указывает на действительное существование среди академиков-иностранцев «антирусских настроений»: «немецкая академическая наука в пику русской старалась подчеркнуть, что создателями Русского государства, носителями цивилизации были германцы в лице варяжских князей»14. Однако «при этом объективность требует признать, что "горячий и вспыльчивый" <...> Ломоносов не всегда был прав в полемике с оппонентами, видя подчас покушения на честь России там, где их не было. По хронологическому охвату и по глубине анализа труды ученого по русской истории уступают сочинениям его выдающегося современника — В.Н. Татищева»15, — к такому выводу приходит автор.
Вообще следует считать установленным, что заслугой Ломоносова все последующие исследователи полагали его борьбу с норма-низмом, хотя в оценке характера и результатов этой борьбы имелись расхождения. В частности, авторы двухтомного учебника по историографии истории России также видят основную заслугу Ломоносова-историка в борьбе с «норманнской теорией», с анти-
11 Сахаров А.М. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978. С. 69.
12 Историки России. Биографии. С. 22 (автор соответствующей статьи — М.Б. Некрасова).
13 Там же.
14 Там же. С. 20.
15 Там же. С. 23.
патриотической «исторической концепцией академиков-немцев», которые «считали себя основоположниками русской исторической науки». Заслуга Ломоносова усматривается в том, что «он первым подошел к коренному вопросу всей проблемы — вопросу об уровне развития восточнославянского общества и о создании Русского государства. В противоположность норманистам для Ломоносова история была прежде всего историей народа, который прошел длинный и сложный путь развития задолго до появления у него государства»16.
В работе указывается на интересные новшества в подходах Ломоносова к изучению истории. Они видятся в самих исторических представлениях о том, например, что исторический процесс осуществляется через конфликты, в подходе к оценке русской истории в рамках всемирно-исторического процесса, в показе того, как из деятельности ряда поколений складывается история человечества. Отмечается, что Ломоносов говорил о чертах своеобразия различных народов и ставил задачу истории в выявлении общих начал и черт этого своеобразия. Для своих исторических построений он использовал этнографические, топонимические материалы. На наш взгляд, совершенно справедливо указывается и на то, что характер полемики Ломоносова с Миллером «свидетельствует о хорошем знании Ломоносовым источников (древних и средневековых, русских и иностранных), а также о своеобразном и в ряде случаев вполне критическом подходе к ним. По существу вопроса Ломоносов стоял на правильных позициях...»17.
Что же касается общих, философских оснований работы Ломоносова по написанию отечественной истории, то в учебнике утверждается, что, «дойдя до материализма в области понимания явлений природы, Ломоносов в объяснении общественного развития был идеалистом». Он был сторонником «просвещенной монархии», но в то же время «в своеобразных условиях крепостнической России в его работах проявляются демократические тенденции»18.
Представляется, что к настоящему времени многие существенные моменты, касающиеся значения и места в историографии работ Ломоносова, определены, хотя, конечно, не все выводы историографов могут быть приняты (например, о соотношении в его работах «материализма» и «идеализма», о выраженности «демократического» элемента в его воззрениях и некоторые другие).
В целом сегодня, по нашему мнению, место М.В. Ломоносова в развитии отечественной историографии можно определить следу-
16 Историография истории России до 1917 г. В двух частях / Под ред. М.Ю. Ла-чаевой. М. 2003. Т. 1. С. 141—142 (автор соответствующей главы — Н.М. Рогожин).
17 Там же. С. 131—135.
18 Там же. С. 129—130.
ющим образом. Ломоносов одним из первых в отечественной науке (наряду с В.Н. Татищевым, М.М. Щербатовым) поставил вопросы о социальном строе Древней Руси, изучал систему данничества, поставил ряд вопросов изучения истории городов на Руси, изучал терминологию («челядь», «холопы», «данничество», «подданство» и т.д.).
Обращение Ломоносова к прошлому не в последнюю очередь было связано с практическими задачами борьбы за интересы «российского народа», за укрепление отечественной государственности, за развитие русской науки и русской культуры. Но он и не скрывал своей гражданской позиции, и это следует учитывать при оценке этой стороны его деятельности. Приступая к занятиям российской историей, Ломоносов особенно подчеркивал воспитательное, патриотическое значение истории и видел в этом основную задачу историка. Естественно, что при таком подходе его столкновения с представителями западноевропейской науки, также последовательно проводившими свои взгляды на российскую историю в стенах Российской академии наук, были неизбежными. Эти столкновения объяснялись не особенностями его характера, а его личной и научной позицией, его совестью ученого и воззрениями русского патриота. Более того, занятие историей, по его мнению, как раз предполагает выявление соответствующей позиции.
В чем видит он значение истории? «История, — пишет Ломоносов во вступлении к "Древней Российской истории", — повсюду распростираясь и обращаясь в руках человеческого рода, стихии строгость и грызение древности презирает. Наконец она дает государям примеры правления, подданным повиновения, воинам мужества, судиям правосудия, младым старых разум, престарелым сугубую твердость в советах, каждому незлобивое увеселение, с несказанной пользою соединенное»19.
Он формулирует и свое кредо историка: «Предпринимая тех описание, твердо намереваюсь держаться истины и употреблять на то целую сил возможность. Великостью сего дела закрыться должно все, что разум от правды отвратить может. Обстоятельства, до особенных людей надлежащие, не должны здесь ожидать похлеб-ства, где весь разум повинен внимать и наблюдать праведную славу целого отечества, дабы пропущением надлежащия похвалы негодования, приписанием ложныя презрения не произвести в безрассудном и справедливом читателе»20. То есть он прямо утверждает воспитательное значение истории для общества, для народа, для правителей, другими словами — ее актуальность, связь с современностью. Ломоносов не смешивает жанры, его нельзя упрекнуть
19 Ломоносов М.В.Древняя Российская история. Вступление // Ломоносов М.В. Соч. М.; Л., 1961. С. 459.
20 Там же. С. 459—460.
в «недопонимании» особенностей исторических построений; он сознательно идет на выявление связи исторического материала со злобой дня. Единственное его требование — не искажать исторической истины.
Он действительно много усилий прилагал к тому, чтобы доказать величие русского народа, которое, по его мнению, определялось рядом факторов, таких, как древность исторических корней, обширность занимаемой территории, значительность культурного наследия, глубокие народные традиции. Ученый утверждал, что русский народ начинает свою историю задолго до призвания варягов, и отвергал утверждение норманистов о низком культурном уровне славян, их отсталости. Он находил «владетелей и здателей городов» задолго до прихода Рюрика, тем самым подчеркивая, что по уровню своего развития славяне по меньшей мере ничем не уступали другим народам Европы. Ломоносов продолжил мысль своих предшественников о том, что государство в России подготовлено было исторически, когда происходит переход от племенного устройства, власти старейшин рода к возникновению «единодержавия», т.е. государства. Уже до прихода варягов восточные славяне имели высокий уровень социального и культурного развития, у них существовало монархическое правление; Рюрик же только установил династию. С этих позиций Ломоносов и выступил против главных идей диссертации Миллера. Он увидел в ней «оскорбительные для славянского племени и русского народа» положения.
Однако Ломоносов далеко не заслуживает обвинения, которое и в его время, да иногда и сегодня ему адресуют, — в стремлении доказать во что бы то ни стало преимущество русских над другими народами на основе их более древнего происхождения. «Народ российский от времен, глубокою древностию сокровенных, до нынешнего веку столь многие видел в счастии своем перемены, — писал Ломоносов, — что ежели кто междуусобные и отвне нанесенные войны рассудит, в великое удивление придет, что по толь многих разделениях, утеснениях и нестроениях не токмо не расточился, но и высочайшей степени величества, могущества и славы достигнул»21. «Немало имеем свидетельств, — продолжает он, — что в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели. Инако рассуждать принуждены будут, снесши своих и наших предков и сличив происхождение, поступки, обычаи и склонности народов между собой». И тут же — очень важное уточнение: «Большая однех древность не отъемлет славы у других, которых имя позже в свете распространилось. Деяния древних греков не помрачают римских, как римские не могут
21 Там же. С. 458.
унизить тех, которые по долгом времени приняли начало своей славы. Начинаются народы, когда другие рассыпаются: одного разрушение дает происхождение другому. Не время, но великие дела приносят преимущество»22.
Заметим, что патриотические позиции были свойственны не только Ломоносову; они просматриваются и у многих отечественных мыслителей как до Ломоносова (начиная с Илариона и завершая историками петровского времени), так и у ряда современных нам исследователей. Общественная полемика уже буквально в наши дни вынесла на поверхность дискуссионного пространства тему исторической природы русского государства. Политолог С.Е. Кур-гинян, рассуждая о значении римского исторического наследия для Европы, делает это практически в тех же самых терминах и понятиях, которые употреблял Ломоносов. Таким образом, у нас нет причин считать, что полемика Ломоносова с его оппонентами для нашего времени устарела и является лишь историографическим явлением.
В самом деле, Кургинян пишет о двояком наследии, которое оставил Европе Древний Рим: «Рим продлил свою историю еще надолго. Не было бы Рима, не было бы Европы». Эта, как он выразился, «постоянная мечта о Риме. в сочетании с христианством. вывела Европу из состояния абсолютного ничтожества. И этим спасла честь западной цивилизации».
«Говорят, — продолжает Кургинян, двигаясь буквально «по следам» Ломоносова, — что Византия — это совсем другое. Но они называли себя ромеи — римляне. Это Восточный Рим. Что Константин делал, когда переносил на восток столицу? Он искал место начального Рима.».
«И так появился Восточный, новый, другой Рим — Византия, — идет далее автор, — который переместился затем в Россию, и создалась другая часть западной цивилизации, альтернативная ей». И — важное положение: «Конфликт и диалог между этими двумя частями и создали историческую динамику в пределах западной христианской культуры»23.
Эти слова, считаем мы, по существу повторяют логику Ломоносова, хотя современный автор, вполне возможно, и не знает об этом, занимаясь иными сюжетами. Он указывает точку бифуркации, от которой идет разделение «римского исторического наследия». Это актуально сегодня. Еще более актуальным это казалось в XVIII в. Честь и хвала Михаилу Васильевичу, который указывал на это отчасти забытое к тому времени, но чрезвычайно важное обстоятельство.
22 Там же. С. 458—459.
23 Кургинян С.Е. Суть времени // Россия XXI. 2011. № 1. С. 41.
Вспомним о времени, когда работал Ломоносов. Это был период преобладания в отечественной науке иноземцев, прежде всего выходцев из германских земель. Не умаляя их известных научных заслуг, отметим, что они пытались всячески приподнять роль свою лично и Запада вообще в русской истории, доказать историческую неспособность русских к созданию государственности.
Оказывается, то, о чем говорил и писал Ломоносов два с половиной века назад, все еще сохраняет свою актуальность.
Важно подчеркнуть: реакция Ломоносова на позицию ряда иностранных ученых была не только реакцией русского патриота, но и реакцией ученого. Ни его современники, ни многие из последующих поколений историков не поняли важнейшего, на наш взгляд, положения его концепции.
В основе позиции норманистов лежал не просто тезис о происхождении варягов, их этнических корнях. В основе их позиции лежал (подчеркнем) политически ярко выраженный тезис о том, что 1) историческими наследниками Древнего Рима была Западная Европа, империя Карла Великого, через посредство которой западная цивилизация распространилась в конечном итоге на земли Восточной Европы, в том числе и на Руси, и 2) русские не были способны создать государственность и только приход варягов как германского элемента мог подвигнуть их к этому. Коль скоро основные тезисы норманистов имели явную политическую окраску, ясно, что ответ Ломоносова также не мог не иметь ее. Однако именно с научной стороны Ломоносов оказался совершенно прав, когда отвергал тезис норманистов о «вторичности» нашего государства и, следовательно, исторической судьбы русского народа по сравнению со странами и народами Западной Европы. Его магистральная идея о России как об идейной и исторической преемнице традиций Греции и Рима, подтвержденная византийским опытом России, выдержала проверку временем, равно как и его взгляд на православие как на одну из мировых религий, а отнюдь не «боковую ветвь» латинства.
Именно для этого Ломоносову нужен был тезис об ордене Андрея Первозванного, утвержденном Петром I. В его интерпретации он превратился в метафору для выявления мысли о первичности русской государственности и «параллельности» европейскому опыту нашего государственного строительства.
Если Татищев был первым историком Российской империи, то Ломоносов в своих работах объективно показал, что эта империя не была исторически вторичной, не была калькой с западноевропейских образцов, но имела глубокую преемственность во всей предыдущей исторической, духовной жизни русского народа. Его позиция в отношении норманистов была, конечно, с одной стороны,
столь же политизирована, как в свое время концепция Филофея о «Москве — Третьем Риме», но вместе с тем эта позиция была столь же исторически и научно обоснована. Это — два нечасто встречающихся в истории совпадения оценки исторических явлений с различных сторон.
Что же касается его патриотической позиции, как бы мы сегодня сказали, «гражданской», то нам не кажется, что ее наличие является недостатком для историка. Широко известно высказывание Михаила Васильевича о русском языке, но ведь он писал и о России: «. пространная Российская держава наподобие целого света едва не отовсюду великими морями окружается и оные себе в пределы поставляет»24.
Он проводит параллель: «.причине некоторого общего подобия в порядке деяний российских с римскими, <...> гражданское в Риме правление подобно правлению нашему на разные княжества и на вольные городы, некоторым образом гражданскую власть составляющему; потом единоначальство кесарей представляю согласным самодержавству государей московских». Правда, продолжает он, «одно примечаю несходство, что Римское государство гражданским владением возвысилось, самодержавством пришло в упадок. Напротив того, разномысленною вольностию Россия едва не дошла до крайнего разрушения; самодержавством как сначала усилилась, так и после несчастливых времен умножилась, укрепилась, прославилась. Благонадежное имеем уверение о благосостоянии нашего отечества, видя в единоначальном владении залог нашего блаженства, доказанного толь многими и толь великими примерами. Едино сие рассуждение довольно являет, коль полезные к сохранению целости государств правила из примеров, исто-риею преданных, изыскать можно»25.
Далее: уже одно то, что Ломоносов в середине XVIII столетия увидел основные слабости норманнской теории, определяет историографическое значение его работ. Что же касается этногенеза славян, то не надо забывать, что вплоть до сегодняшнего дня здесь остается много «белых пятен» и неясностей, и наивно полагать, что два с половиной века назад можно было расставить все точки над «и».
С другой стороны — многое из того, о чем писал Ломоносов, было уже в XX в. подтверждено, продолжено, обосновано и развито в трудах М.Н. Тихомирова, А.В. Арциховского, Б.А. Рыбакова, И.Я. Фроянова и других отечественных ученых.
Вообще, нам представляется, что одним из важнейших отличий отечественной мыслительной традиции, наметившейся в середине
24 Ломоносов М.В. Слово похвальное Петру Великому // Ломоносов М.В. Соч. М.; Л., 1961. С. 448.
25 Ломоносов М.В. Древняя Российская история. Вступление. С. 459.
и второй половине XVIII в. и отличавшей ее от аналогичной традиции, сложившейся в странах Западной Европы, и прежде всего во Франции, была мысль о необходимости строительства государства и общества с опорой на национальные традиции, с учетом особенностей народа. Космополитическая идеология в ее западном истолковании оставалась чуждой русскому уму; она была и ненужной, так как в многонациональной России к этому времени уже была создана и опробована своя собственная общественная модель. И, по нашему мнению, прав был В.В. Зеньковский, когда уже в середине ХХ в. писал: «Исторические сочинения Татищева, Щербатова, Ломоносова, Болтина — первых русских историков — вдохновлялись русским самосознанием, искавшим для себя обоснования вне прежней церковной идеологии. С одной стороны, они стояли вообще — за "светскую жизнь", с другой стороны, в изучении русского прошлого они находили удовлетворение своему новому чувству родины»26.
Отечественные мыслители того времени не были сторонниками лозунга «свобода, равенство, братство», выдвинутого западноевропейскими просветителями; русские философы и историки считали деление общества на социальные группы исторически обусловленным и закономерным, что не предполагало, в отличие от Запада, тенденций к революционному переустройству общества.
И еще важно: строя светскую науку, отечественные мыслители этого времени утверждали светскость в своих научных концепциях, но не отвергали религии как важной сферы человеческого самосознания (сравним с тезисом Вольтера: «Религия — это выдумка попов»). Секулярным у них был научный поиск, но не сознание в целом, которое оставалось православным. Это обстоятельство нашло свое отражение и в их исторических концепциях.
Нам, живущим уже в XXI в., остается только в очередной раз удивляться и восхищаться той способностью научного предвидения, которая позволила русскому национальному гению еще в XVIII в. верно уловить тенденции псевдонаучного «протаскивания» чуждых и опасных для русского самосознания идей, которые предпринимались под личиной «академической науки» (на самом-то деле вполне политически ангажированной). И сделано это было именно на поприще исторических исследований.
Список литературы
1. Бестужев-Рюмин К.Н. Русская история. Т. 1. СПб., 1872.
2. Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. Л., 1991.
3. Историки России. Биографии / Под ред. А.А. Чернобаева. М., 2001.
26 Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. Л., 1991. С. 93—94.
4. Историография истории России до 1917 г.: В 2 ч. / Под ред. М.Ю. Ла-чаевой. Т. 1. М., 2003.
5. Коялович М.О. История русского самосознания. 4-е изд. Т. 1. Минск, 1997.
6. Ключевский В.О. Лекции по русской историографии // Ключевский В.О. Соч. Т. 8. М., 1959.
7. Кургинян С.Е. Суть времени // Россия XXI. 2011. № 1.
8. Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941.
9. Сахаров А.М. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978.
Поступила в редакцию 13 апреля 2011 г.
