CC BY
47
В.И. Бочкарева
М.А. ЭНГЕЛЬГАРДТ О ФЕНОМЕНЕ ЖЕСТОКОСТИ В ЦИВИЛИЗАЦИОННОМ ПРОЦЕССЕ*
V. Bochkareva
M.A. ENGELGARDT ON THE PHENOMENON OF CRUELTY IN THE PROCESS OF CIVILIZATION
В статье представлен анализ взглядов российского социолога Михаила Александровича Энгельгардта (1861—1915), его идей об эволюции, «прогрессе» жестокости в цивилизационном процессе.
This article analyzes Mikhail A. Engelgardt's moral sociology, who was a prominent Russian social thinker (1861—1915). Basing on broad empirical research on 'emotional' behavioral aspect of morals he concluded that social progress derives from advance of cruelty.
Ключевые слова: мораль, насилие, цивилизация, культура, социальный прогресс.
Keywords: morality, violence, civilization, culture, social progress.
Михаил Александрович Энгельгардт (1861—1915) был первым социологом, который в работе «Прогресс как эволюция жестокости» (1899) поставил перед собой задачу «научно» исследовать такой социальный феномен, как жестокость «в истории человечества, истории цивилизации».
У Энгельгардта понятие «культура» часто тождественно понятию «цивилизация» на том основании, что культура и цивилизация по своему происхождению феномены «искусственные», не природные, естественным образом не возникающие. Это и продукт человеческой деятельности, и регулятивный механизм человеческого способа существования. А поскольку речь идет об искус-
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ («Трансформация цивилизационной идентичности современного российского общества»), проект № 10-03-00840а.
ственных феноменах, к ним применимы и оценочные критерии, как положительные («прогресс»), так и отрицательные («регресс»).
Вслед за О. Контом ученый рассматривал общество как целостную социальную систему во всем историческом (линейно-эволюционном) объеме развития, и, опираясь на понятие прогресса — базовое понятие позитивистской социологии, выделил проблему нравственной (моральной) онтологии (моральных «фактов жизни») в связи с тенденциями и перспективами развития человеческой цивилизации.
Ни один исследователь, обращаясь к масштабному анализу эволюционной динамики, не может ограничиться только собственными эмпирическими исследованиями. Поэтому, считал Энгельгардт, чтобы получить достаточный для теоретического обоснования эмпирический материал, необходимо обратиться к «фактам жизни» — доступным, проверенным и обоснованным фактам конкретных наук. Возможность обобщить такие факты появилась, по Энгель-гардту, только в ХК в. с развитием этнографии, антропологии, биологии, сравнительной анатомии, геологии, археологии, истории, статистики. В своем исследовании он использовал работы Г. Спенсера, историка Н. Костомарова, этнографа Н. Харузина, геолога А. Иностранцева, мореплавателя Ж. Лаперуза, историка и этнографа Л. Моргана, натуралистов — Г. Гетчинсона, Ш. Дебьера, Д. Друммонда, Г. Бэтса и др. Он перевел с французского работу Ш. Дебьера «Первобытные люди. Антропологические беседы Ш. Дебьера» и с английского — работу Г. Гетчинсона «Автобиография земли, Общедоступный очерк исторической археологии».
Весь этот огромный, разнообразный, доступный эмпирический материал дал ему возможность сделать вывод, что применительно «к истории человечества, истории цивилизации» парадоксальными являются понятия «человечность» в смысле отсутствия жестокости и «прогресс» — в смысле смягчения нравов. Напротив, история цивилизации «представляет из себя постепенные успехи, развитие, прогресс жестокости» (Энгельгардт 1899а: 17).
Н.К. Михайловский назвал книгу Энгельгардта «методологически ценной», поскольку «несомненный умственный и технический прогресс заслоняет для нас изъяны цивилизации» (Михайловский 1890: 144), а П.А. Сорокин оценил ее как одну из самых оригинальных и глубоких по мысли работ в области «реалистической интерпретации социальной эволюции» (Сорокин 2000: 30).
Энгельгардт определял жестокость как видовую черту, специфическую, общую, массовую черту человечества, «биологическое свойство Homo sapiens», но свойство не врожденное, «не коренное», а приобретенное человечеством в процессе его культурного/цивилизационного развития. Она — «продукт цивилизации» (Энгельгардт 1899а: 58). Жестокость характеризует «среднего» человека — человека «в массе», в большинстве. Она проявляет себя во взаимодействии, в индивидуальных и социальных практиках и выражается «в убивании и мучительстве». Терзать сознательно и «наслаждаться мучениями» — это свойство культурного человека, которое не имеет себе равных в животном мире. Эта видовая черта — жестокость, «просмакованная» цивилизацией, тяготеет над человечеством «как проклятье».
По Энгельгардту, только в «первобытный этап» развития человечества, «существовавший десятки тысячелетий» — время становления племен-общин и зарождения культуры, видовой чертой человека была не «деятельная жестокость, эгоизм», а «деятельный альтруизм». Человек не мог «дебютировать» в истории жестоким. Против внешних невзгод и опасностей человечество держалось исключительно внутренней сплоченностью, связностью, солидарностью — «деятельным альтруизмом», о чем, указывает Энгельгардт, свидетельствуют «доисторическая археология», этнографические исследования, дневники путешественников и миссионеров. Личность была подчинена клану, роду, племени, но подчинение было желательным, добровольным и не требовало принудительной организации. Слияние, отождествление своих личных интересов, стремлений с интересами и стремлениями всех было потребностью и отдельного человека, и сообщества в целом.
Следует отметить, что и Э. Дюркгейм выделял деятельный альтруизм в качестве необходимого свойства коллективной дисциплины (самодисциплины) в первобытном обществе и особо подчеркивал, что такой альтруизм можно наблюдать «главным образом в низших обществах» (Дюркгейм 1912: 515).
Что касается всей дальнейшей истории цивилизационного процесса вплоть «до сегодняшнего дня», то, согласно Энгельгардту, она характеризуется понижением нравственного уровня и постепенными успехами, развитием, «прогрессом жестокости», связанной с властолюбием, мстительностью и эгоизмом.
Войны и завоевания, сопровождаемые массовыми зверствами, система пыток, издевательств, мучительных казней (в том числе и публичных казней, которые собирают толпы людей всех классов и сословий), страсть к кровавым зрелищам, религиозные и этнические чистки, истязание женщин и детей, «фабрикация» евнухов и уродов существовали в истории человеческой цивилизации повсеместно. Жестокость, «просмакованная культурным человечеством», прогрессирует и «гармонирует» с общим ходом развития цивилизации и принимает разнообразные, масштабные и изощренные формы. Она становится все более организованной, институциализированной и культивируется в политике, праве, воспитании и образовании, в семье, в повседневной жизни, «житейском обиходе», в межличностном, межгрупповом и межгосударственном взаимодействии. Жестокость проявляет себя и в таком социальном феномене, как язык. Только у первобытных племен нет ругательств и бранных слов в языке (как нет и такого термина, а значит, и понятия, как «господин»). А в процессе цивилизационного развития человечества брань и ругань «повисли над всем земным шаром» (Энгельгардт 1899а: 201), и презрение к человеческой жизни привело к созданию целого словаря таких терминов, как раб, смерд, быдло, чернь, холуй, холоп, мужичье и т. д.
По «богатому репертуару мучительств» (индивидуальных и массовых) восточные цивилизации и «классический мир» (греческий и римский) далеко превзошли «малокультурные» и «полукультурные» племена (палеолитического и неолитического веков). Но и дальнейшее развитие цивилизации сопровождалось не ослаблением, а усилением жестокости, которая принимала разнообраз-
ные формы и становилась все более систематизированной, организованной и «захватывала более обширные сферы, чем в свирепых восточных и классических государствах» (Там же: 21). Цивилизация создала «колоссальный фонд жестокости», накопленный веками, который проявляется и в разрешенных и запрещенных правом злодействах. Ею создан целый «разряд людей», находивших удовольствие в мучительстве: профессиональные палачи, разного рода начальники — любители порок, офицеры, засекавшие солдат, рабовладельцы и помещики, истязавшие рабов и крепостных, и т. д.
Обращаясь к фактам истории, Энгельгардт напоминает, что в истории человечества жестокость, коварство, злобу проявляли не одни подонки и отбросы общества. Южную Америку завоевали «витязи рыцарственной Испании», система истребления индейцев и тасманийцев была разработана «цивилизованными англичанами», в Африке никому не давали пощады голландцы и французы-гугеноты, бежавшие от «отечественных изуверов». Объектом коллективных носителей жестокости становятся все более массовые, коллективные («обобщенные») человеческие жертвы. Так, «мусульманские и европейские нации» принесение человеческих жертв возвели в правило, «сделали из истребления неверных, травли еретиков, замучивания колдунов постоянную функцию веры». «Уже не отдельные лица при тех или других торжественных обстоятельствах, — целые народы, все человечество, не признающее Магомета или Торк-вемады, приносится в жертву» (Там же: 22).
Резкой критике Энгельгардт подверг исследование английского социолога, представителя социал-дарвинизма и антропологической школы в социологии Б. Кидда «Социальная эволюция» (Кидд 1897). Его автор пытался доказать, что современная цивилизация, не в пример прежним, имеет большой «фонд альтруистических чувств» и современные наиболее культурные страны и народы проявляют «чрезвычайную чувствительность» ко всякого рода проявлениям индивидуальной и массовой жестокости и несправедливости. По Энгельгардту, чувства не висят в воздухе, а проявляются как в межиндивидуальном взаимодействии, так и в деятельности людей в рамках институтов и учреждений. Он апеллирует к делу капитана Дрейфуса 1899 г. (это и год выхода книги Энгель-гардта), делу, которое находилось в центре внимания практически всего мира: «Дело Дрейфуса показывает, какого сорта эта чувствительность. Культурнейшее общество забавляется медленным замучиванием невинного, "la grande nation s'amuse" (великая нация забавляется). Эта возмутительная история, быть может, ярче всякой войны свидетельствует, что современный культурный человек по натуре — палач» (Энгельгардт 1899а: 61).
Что касается современного Энгельгардту этапа развития цивилизации, то ему свойственно разработка не только «грубых», но и «тонких» форм жестокости: в этом часто «бьют рублем, а не дубьем, что влечет разорение, голод, смерть. Но что касается жертв, то эти жертвы никто не убивал, не морил — они сами умерли» (Там же: 209). Типичные черты «среднего человека» («человека в массе») деятельный эгоизм, ханжество, лицемерие, властолюбие, мстительность. Этот человек одновременно и «сентиментальный тигр», и «бездушная моральная деревяшка», для которого стимул деятельности —
нажива, а высшее назначение — накопление и приумножение богатства, причем его «аппетит никогда не утоляется». На горе окружающих он смотрит с глубоким равнодушием и «живет в свою утробу, скопляя вокруг себя побольше добра» (Там же: 86). Суррогат, фальсификация альтруизма у «среднего человека» проявляется в лучшем случае в таком виде деятельности, как «пожертвование грошей в пользу пострадавших от неурожая, да и те сплошь и рядом приходится вытягивать с помощью благотворительных балов и концертов» (Там же: 87). Его жестокость основана на равнодушии, отчуждении, которые способствуют проявлению жестокости и одновременно следуют из нее.
Лицемерие и ханжество хорошо научилась использовать власть, прикрывая войны, массовые убийства, «все гадости и жестокости» риторической шумихой, фразерством, «хитросплетением слов» об исполнении какой-нибудь миссии и непременно «высокой миссии» (Энгельгардт 1899б: 8). По Энгельгардту, жестокость мотивирует взаимодействие, деятельность по причинению вреда, ущерба (физического, психологического), а проявление жестокости (как «социального факта») выполняет в социальном мире функцию сигнала неблагополучия — нарушения его связности, согласованности, «социального сцепления» и несет в себе угрозу существования человеческой цивилизации в целом. Мораль, нравственность являются резервом выживания цивилизации. Ограничить, преодолеть тенденцию к масштабному росту жестокости и насилия может только другая тенденция — разработка деятельного альтруизма в его практическом применении индивидами и коллективными образованиями (государствами, социальными институтами, корпорациями). А это возможно лишь при общественном воздействии на эмоциональную сферу морали — ограничении разнузданного своеволия и деятельного эгоизма в межличностном взаимодействии и деятельности социальных институтов, структур (прежде всего властных) в смысле ограничения их самоценности как цели в себе в отрыве от реальной жизни граждан. Самодисциплина, нравственная саморегуляция требуются не только от личности, но прежде всего от социальной системы в целом и от ее институтов, поскольку они воздействуют на «человеческую природу». Существует связь между практикой проявления жестокости и моральной / нравственной организацией общества. Поэтому деятельность социальных институтов необходимо «устраивать» сознательным волеизъявлением, саморегулированием собственной деятельности в соответствии с нравственными принципами человечности и справедливости, которые основаны на деятельном альтруизме.
Некоторая «реакция», считал Энгельгардт, «фактический поворот» к человечности все же происходит в общем ходе цивилизационного процесса. Он связан с реформами, которые исключают из публичного, «нормального обихода» массу зверств и жестокости (отмена рабства и крепостничества, запреты на религиозные преследования, отмена пыток и смертной казни, изъятие порок и розг из школьного обихода и пр.). Но изъятие этих зверств из формального обращения не означает их фактического исчезновения. Эта своего рода «чистка» общества от наиболее свирепых элементов (превращение «разрешенных» злодейств в «запрещенные») становится одним из факторов роста преступности
в «культурных странах», поскольку культивируемая веками жестокость не может исчезнуть сразу, она вошла в плоть и кровь человека. Есть преступления и протестные движения, вызванные нуждой, голодом, гонениями, неправовыми действиями. Однако даже при «сомнительном благополучии» и при какой-нибудь возможности добиваться реформ и улучшений мирным и законным путем эти явления можно свести к минимуму.
Некоторый поворот к «постепенному облагораживанию» Энгельгардт связывает и с изменением статуса науки, которая в современном мире «приобретает роль фактора самостоятельного, становится творческим началом, преобразующим агентом» (Энгельгардт 1899а: 6). Она способствует экономическому и техническому прогрессу и создает «новые материальные условия исторического процесса», связанные с крайне высокой взаимозависимостью современных стран и народов. Но наука создает и новые угрозы человечеству, совершенствуя оружие массового уничтожения (наука тоже требует нравственного обоснования). При современном разделении труда, современной организации производства, научном и техническом прогрессе все государства, нации находятся в теснейшей зависимости друг от друга. Однако упор на материальный, научный и технический прогресс создает и «моральную опасность» для цивилизации в целом, и сам этот «прогресс» требует нравственного регулирования.
Спустя 100 лет после публикации книги Энгельгардта «Прогресс как эволюция жестокости» М. Кастельс, социолог и аналитик информационного общества, в своей книге «Галактика Интернет» связывает новые формы организации экономики сетевого общества с «полезностью» научно-технического развития. Основу этой «полезности» составляет необходимость использовать научные знания и новейшие технологии в «контексте стремления к общему благу» (Кастельс 2004: 56).
Энгельгардт не случайно высказывал сомнение в сколько-нибудь быстром решении проблемы нравственной реорганизации общества, где для нравственности отведено место в книгах, учениях, теориях, «на прописях» и в «риторической шумихе», а для безнравственности — «житейский обиход» и деятельность «институтов и учреждений». Цивилизационные процессы XX — начала XXI в. подтвердили опасения Энгельгардта, о чем свидетельствуют мировые и гражданские войны, концлагеря, революции, этнические, территориальные и религиозные чистки, терроризм, системная коррупция, организованная преступность и т. д. Современная мировая цивилизация, связанная с информационными технологиями, сетевым взаимодействием, с процессами интеграции и глобализации, не снижает роста насилия и жестокости, которые в «грубых» и «тонких» формах приобретают все более глобальный, институциализированный характер (формальный и неформальный, легитимный и «теневой) и являются инструментами влияния, давления, запугивания и манипулирования. В этом глобальном мире любой человек, любое государство, регион, религиозная, этническая общность становятся потенциально уязвимыми объектами жестокости. Не случайно З. Бауман в лекции «Текучая модерность» (прочитана в апреле 2011 г. в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру») подчеркнул, что в современ-
ном мире пока происходит только «негативная» глобализация, «положительная» глобализация еще и не начиналась, а важнейшая черта современного периода — отсутствие «определенного направления» и, как следствие, — «интенсивность страхов» (Бауман 2011).
Литература
Бауман З. Текучая модерность // Полит.ру. [http://polit.ru/article/2011/05/06/ bauman/]
Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. СПб.: Изд-во Н.П. Кара-басникова, 1912.
Кастельс М. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе / Пер. с англ. А. Матвеева. Екатеринбург: У-Фактория, 2004.
Кидд Б. Социальная эволюция. СПб., 1897.
Михайловский Н.К. Литература и жизнь. («Прогресс как эволюция жестокости» г. Энгельгардта) // Русское богатство. 1890. № 2. С. 138—151.
Сорокин П.А. О русской общественной мысли. СПб.: Алетейа, 2000.
Энгельгардт М.А. Прогресс как эволюция жестокости. СПб.: Изд.Ф. Павленко-ва, 1899а.
Энгельгардт М.А. Вечный мир и разоружение. СПб.: Изд. Ф. Павленкова, 1899б.
