CC BY
564
Политическое сознание
и поведение
Е. В. Морозова, Е. В. Улько
ЛОКАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ:
ФОРМЫ АКТУАЛИЗАЦИИ И ТИПЫ
В статье исследуется категория «идентичность» и такие разновидности данного феномена, как региональная и локальная идентичности. На основе данных фо-кус-групп проводится типологизация моделей локальной идентичности населения Краснодарского края.
Ключевые слова: идентичность, региональная идентичность, локальная идентичность, регион, фокус-группы.
Сложный и противоречивый процесс формирования гражданского общества в России связан с выработкой и институализацией механизмов согласования личных и общественных интересов. Реализация основных положений Федерального Закона №131-Ф3 «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» привела к изменению топологии регионального политического пространства. На локальном уровне за сравнительно короткое время сформировался слой значимых политических игроков, обладающих значительным влиянием на политическую жизнь и достаточно высоким человеческим, социальным и политическим капиталом.
Реализация национальных и региональных проектов неизбежно стимулирует атмосферу конкуренции между административно-территоральными единицами (как между субъектами Федерации, так и между муниципальными образованиями), которые вынуждены бороться за получение ресурсов из бюджетов более высокого уровня. «Подобная активность предполагает позиционирование данного муниципального образования среди других, конкуренцию между ними, а это, в свою очередь, требует конструирования определенного образа данного муниципального образования, артикуляции его особости (самости)» (см.: Панов, 2008, с. 28). Феномен локальной политики в последнее время привлекает все большее внимание российских ученых, и одной из наиболее актуальных оказалась проблема конструирования локальной политической самости (см.: На-зукина, 2007). Мы рассмотрим эту проблему с позиций классических концепций идентичности.
© Е. В. Морозова, Е. В. Улько, 2008
Проведенный сравнительный анализ концепций социальной идентичности показал, что идентичность рассматривается как развивающийся и потому нечетко определенный и внутренне противоречивый конструкт (см.: Данилова, 1995; Эриксон, 1996; Ядов, 1992). Теория социальной идентичности решает задачу распознавания и категоризации субъекта, действующего в социальном пространстве, для того, чтобы строить взаимодействие с ним правильным образом.
Структура социальной идентичности включает не только когнитивный компонент (процесс и результат самокатегоризации, понимания человеком себя в терминах соотнесения с определенной социальной группой), но и аффективные и поведенческо-регулятивный компоненты — от чувства любви к «малой родине», готовности разделять практики, принятые в сообществе, до обязательств совершать поступки, вытекающие из ценностей, разделяемых данной группой (см.: Подольская, 1991). Локальную идентичность традиционно относят к одному из уровней территориальной идентичности (см.: Колосов, 2001; Шматко, 1998). Территориальная идентичность — это переживаемое и/или осознаваемое чувство территориальной принадлежности человека, определенная субъективная социально-географическая реальность. Она связана с установками воспринимать, интерпретировать и оценивать определенным образом социальные ситуации и события. Территориальная идентичность рассматривается на различных уровнях — это и государственная идентичность, региональная идентичность, республиканская, провинциальная. Локальная идентичность, в интерпретации авторов, как один из видов территориальной — идентификация человека с местным сообществом, чувство сопричастности по отношению к событиям, происходящим на территории непосредственного проживания (города, района, поселка, микрорайона).
В условиях нестабильности общества локальная идентичность, как и национальная, может являться существенной опорой для человека в возможности иметь определенность собственного положения в системе социального пространства, являться основанием к преобразовательной активности и частично компенсировать утрату других довольно важных социальных идентичностей (см., например: Гельман, 2002; Данилова, 1995; Дробижева, 2002). В обычных условиях она проявляется в формировании определенной системы ценностей и норм поведения жителей территории (см.: Смирнягин, 1999).
Нас интересовал вопрос, в какой мере и как связаны когнитивный и оценочный компоненты локальной идентичности жителей Юга России со спецификой их поведения, с их направленностью на
заинтересованное и включенное обсуждение и понимание общих проблем жителей территориального поселения, готовностью к участию в их разрешении.
В нашем исследовании рассматривается локальная идентичность и проявление субъектности на индивидуальном уровне личности. Основная идея проекта — выявить, каким образом соотносится специфика локальной идентичности личности и ее субъект-ность (готовность к социально-преобразовательной активности и ее реализация) в системе местного самоуправления на уровне территориальных сообществ. Предполагалось, что чем выше уровень локальной идентичности у человека, тем более заинтересованно и неотчужденно он будет участвовать в решении общих проблем жителей своего населенного пункта.
Для проведения эмпирического исследования нами были сформированы группы испытуемых, проживающие в городах и сельских населенных пунктах Краснодарского и Ставропольского краев (всего 67 человек). Среди выбранных территорий были: краевые центры (Краснодар, Ставрополь); города-курорты из рекреационных зон (Пятигорск, Анапа); сельские населенные пункты (станица Ленинградская, с. Кочубеевское). Основным методом исследования явилось фокусированное групповое интервью, применялись также метод ранжирования (модификация методики Е. Н. Даниловой), разработанный вариант проективной методики завершения предложений.
В ходе исследования была выявлена средняя значимость локальной идентичности в ряду других идентификационных групп. По всей выборке в целом локальная идентичность заняла 5,5 ранга из 9 возможных после идентификации с ближайшим окружением (родственники, друзья, соседи, коллеги по работе). Сравнение полученных в ходе исследования результатов с данными общероссийских исследований показывает, что в Южном регионе России локальная идентичность выражена значительно сильнее, чем в Центральной России и Северо-Западном регионе.
Локальная идентичность как общее чувство сопричастности может реализовываться через идентификацию с отдельными элементами:
— идентификация с малой родиной — местом рождения {«место где родился, родились родители»; «сама я родилась в Баку, но для меня малая Родина — Кочубеевка, потому что дети здесь родились»), местом жительства («здесь я провел большую часть сознательной жизни»; «это место проживания»; «я ставрополец, потому что я тут живу»);
— идентификация с особенностями ландшафта и климата («у нас станица как-то компактнее ... сравнить с северной зоной
края — станица Ленинградская, она более грамотно архитектурно сделана», «я обожаю в нашей станице голубые ели», «сразу вспоминаю Рождественскую набережную»);
— идентификация со значимыми историко-культурным событиями («у нас в станице 23 Героя Советского Союза», «на территории станицы формировались две дивизии», «я сразу вспоминаю Кавказскую войну 19-го века», «Краснодар — это прежде всего казачьи заставы»);
— идентификация со значимыми людьми: известными историческими и современными личностями («это прежде всего знаменитые люди, проживавшие в нашем крае. Горбачев. Конечно же, Андрей Разин», «Андрей Чемеркин — наш чемпион. Это гордость нашего края»); с близкими людьми («семья, самые дорогие и близкие и родные мне люди живут в Ленинградской, поэтому она для меня — малая Родина»), друзьями, с кем общаешься (непосредственные контакты), коллеги по работе.
— идентификация с экономической специализацией территорий и уровнем социально-экономического развития («общность чувствуешь через сельское хозяйство», «можно похвастаться анапским вином»);
— идентификация с особыми реальными или приписываемыми чертами коллективного поведения («у нас балакают», «лучше наших людей вы нигде не найдете», «когда слышишь по телевизору наше “г”родимое, остро ощущается, вот это — наше»).
Были выделены позитивные каналы идентификации («Южная столица», плодородные по сравнению с другими земли, есть все, что нужно для жизни нормальному человеку, спортивные достижения соотечественников, есть курорты, позитивные изменения (построенные объекты, улучшенные дороги и др.) и негативные каналы идентификации («Да здесь самый знаменитый на весь Союз наркоманский район. Тут раньше такие плантации конопли были. Даже из Москвы богатые приезжали попробовать. И вся гордость... Виноват губернатор в плохой жизни. Нам не дают денег на субсидии. Местные власти работают так, лишь бы их не выгнали, сохраняют свое место...»).
Время проживания не дает тесной связи с уровнем локальной идентичности («я не чувствую себя ... хоть всю жизнь здесь прожил», «не мое это. Не сжился, наверное, с селом, хотя и живу здесь 17 лет», «мне приходится считать себя кочубеевцем, я здесь родился и вырос», «Родилась в другом районе, но здесь прожила большую часть жизни, здесь мои родители, ребенок, родственники»).
Анализ данных показал, что важными дифференцирующими
факторами локальной идентичности являются тип населенного пункта (краевой центр, курортный город, сельский населенный пункт), уровень социальной напряженности в муниципальном образовании, а также возраст респондентов. Вместе с тем эти факторы следует соотносить с реальным уровнем социально-экономического благополучия поселений в рамках системного подхода. Так, сравнение фокус-групповых интервью в сельских населенных пунктах (станица Ленинградская и село Кочубеевское) показывает, что социальное благополучие становится «линзой», определяющей оптику восприятия факторов идентификации («это зависит от благополучия того места, где ты живешь. Если ты его нашел — это благополучие, тебе хорошо и детям твоим хорошо. Люди уезжают из-за того, что нет благополучия»). При более выраженной локальной идентичности сельских жителей подавляющее большинство из них желает сменить место жительства и выражает надежду, что их дети не будут жить в данном населенном пункте («а я хочу, чтобы мой ребенок, когда вырос, уехал. Не вижу никаких перспектив здесь. Уровень образованности здесь ниже, нет работы»).
Кроме того, исследование показало, что в реальности круг субъектов местного самоуправления отличается от идеальной модели, предопределенной нормативными актами. В качестве реального субъекта выступают либо местный аппарат, либо финансовопромышленные или криминальные структуры («От нас вообще ничего не зависит. Крупные предприниматели делают больше, чем местные власти», «вверху мафия, она все решает», «коррупция всех достала», «власти влияют на все эти дела, ну и себя не забывают»).
Нами была выявлена неоднозначность связи выраженной локальной идентичности и уровня проявления субъектности человека. Известным является факт, что одним из обстоятельств, актуализирующих идентичность, является возможность межгруппового сравнения, которое представляет основание для оценивания «своей» и «чужой» группы. Возникает возможность выделить критерии локальной идентичности в ситуации сравнения (а в определенных случаях — противопоставления) с группой «чужих». В ряде случаев противопоставление групп не носило явно выраженного негативного характера. Критериями сравнения групп являлись скорее собственно географические и климатические характеристики («мы — местные», «они — не южане», «мы загорелые, а они в июне бледные такие приезжают», «уезжаешь в другие места и видишь автомобиль с номером своего региона», «у нас много солнца», «у них и помидоры-то не такого вкуса, как наши» и т. п.).
При таком противопоставлении значимость локальной идентич-
ности соотносилась со средним или высоким уровнем субъектности человека. Интересно отметить факт связи значимости локальной идентичности и высокой субъектности у респондентов, менявших место жительства, и в данный момент, проживая в определенном месте, тесно идентифицирующие себя с ним. У них наблюдается выраженная позиция активного проявления себя в обществе независимо от места проживания («человек в любом месте может найти себя», «главное, чтобы тебе самому хотелось бы работать с интересом и удовольствием», «нечего ждать, что кто-то станет твою жизнь менять к лучшему» и т. п.).
Можно выделить случаи, когда наблюдается явно выраженная актуализация локальной идентичности в негативно окрашенном противопоставлении с группой «они». К числу таких негативных оппозиционных групп можно отнести «мы—местные» — «они— приезжие», «они—мигранты», «они—богатые» и т. п. Так, в противопоставлении «мы—местные» и «они—отдыхающие» в одном из курортных городов явно присутствует недовольство респондентами положением своей группы. Причем подавляющее количество негативных противопоставлений на полюсе «мы» представлены территориальные характеристики (мы—местные жители), а на полюсе «они» обозначение группы, не характеризующейся с точки зрения территориальности. Параметром обозначения противоположной группы сравнения служат в основном социально-экономические или позиционные характеристики. Отмечено недовольство по поводу экономического положения («они богатые, у них много денег, сразу видно, ни в чем себе не отказывают, а мы тут каждый рубль бережем», «у них много денег, и здесь они главные, и у себя дома тоже хорошо живут, я знаю»); по социальной позиции во взаимоотношениях («они приезжают, развлекаются, а мы их обслуживаем»), Сказывается сезонный характер жизни курортных городов, трудовой занятости местного населения («город вроде бы и наш, но летом все для них, для отдыхающих, мы в это время работаем и не видим лета. А зимой все закрывается, нам и пойти некуда»).
Были выделены также ситуации негативного противопоставления с властью, когда полярные группы формулировались как «мы — местное население» и «они — власть». В отмеченных случаях негативного противопоставления локальная идентичность была ярко выражена, но не сопровождалась проявлением субъектности, готовности к активному социальному действию. Следует отметить, что идентификация человека с проблемами и трудностями территории проживания не является синонимом негативного отношения к факту локально-территориальной принадлежности. Более того, ряд высказываний свидетельствуют о том, что идентификация с про-
блемами территориального поселения чаще присуща людям с выраженной установкой к преобразовательной активности («быть “ставропольцем” — это знать о проблемах города, необязательно их решать, ими болеть, но быть в курсе и своим развитием помогать городу», «я патриот, я защищаю свое село от критики»).
Были выявлены различия во временных ориентациях испытуемых, проявляемые в характере их локальной идентичности. Испытуемые с позитивно окрашенной локальной идентичностью имели широкий временной диапазон, практически одинаково часто обращались к идентификации с прошлым, настоящим и будущим своего места проживания. В отношении ориентации на прошлое они демонстрировали знание исторических событий и личностей, пересказывали известные истории или воспоминания своих близких, отмечали гордость за героическое прошлое своего населенного пункта. Ориентация на настоящее выражалась в наличии любимых ландшафтных мест («красивые поляны здесь», «люблю любоваться родными пейзажами в разные времена года», «я всегда ощущаю, в какой стороне море находится») и мест, окрашенных личностными событиями («сюда мы приходим с женой каждый Новый год», «люблю с сыном гулять по этой старой набережной» и т. п.), в переживании сопричастности текущей жизни к проблемам, общим для местных жителей («жаль, что сейчас много старых городских домов ломают, лучше бы их реставрировали, а то город свое лицо теряет»), Будущее они связывают с позитивными надеждами на развитие («скоро наш город богатым станет, ведь курорты сейчас в гору пошли», «в нашей станице только ленивый новый дом не строит», «думаю, что мои будущие внуки и внуки внуков здесь счастливы будут»),
У испытуемых с нейтральной и отрицательно окрашенной локальной идентичностью временная перспектива имеет узкий диапазон. Представление о прошлом места проживания у испытуемых данной группы крайне скудное, известные личности и яркие исторические события не отражены в сознании или имеют смутные очертания («кажется, во время войны какие-то проблемы с водой были, точно не знаю, не интересовался», «что у нас во время Первой мировой войны реабилитационный курорт для военных сделали, только на этой встрече узнала»).
Были отмечены позитивно окрашенные виртуальные локальные идентичности, связанные с индивидуальным прошлым: идентичность с «городом моего детства», идентичность с местом в определенный жизненный период («когда у меня была интересная работа», «когда я была счастливой», «по субботам с родителями на
белую старую набережную ходили, сейчас ее нет уже» и т. п.). Локальная идентичность в настоящем у этих респондентов представлена преимущественно через идентификацию с природой, тогда как идентификации по социальным основаниям отмечались крайне редко и неохотно («природа у нас замечательная, да что толку-то», «у всех у нас одна беда, не смогли вовремя уехать отсюда»). Ориентация на будущее выражена в ряде случаев достаточно ярко, с сильной эмоциональной окраской («нет у нас будущего, хотелось бы, чтобы дети здесь не жили», «в будущем не наше это место будет, русских здесь не останется», «скоро богатые здесь все выкупят, нашего ничего не будет» и т. п.).
На основании соотнесения таких параметров локальной идентичности личности, как степень ее выраженности и общей эмоциональной окраски (позитивное - негативное), отношения с такой поведенческой характеристикой, как готовность к социальнопреобразовательной активности в интересах жителей территориального поселения, нами были выделены пять типов локальной идентичности.
Первый тип — низкая локальная идентичность, нейтральное либо отрицательное отношение и низкая субъектность.
Отмечены случаи пассивно-нейтральных вариантов проявления данного типа. Они характеризуются отсутствием заинтересованности человека к проблемам жителей территории, концентрацией на делах семьи.
Пример 1. Наталья, 28 л. Ленинградская. «Станица Ленинградская для меня малая Родина. Здесь семья, самые дорогие и близкие мне люди живут. Чувствую ли я общность с жителями станицы? Лица знакомые видишь за счет того, что малая численность. А общность в чем? Каждая семья сама по себе, в своих делах, проблемах. Любое вторжение извне иногда воспринимается враждебно. Самых близких соседей знаешь, а через два-три двора — вообще даже имен не знаешь. Зачем?.. Что делают у нас казаки? Кроме того, что маршируют и статьи какие-то пишут, — ничего. Еще в пьяных потасовках участвуют и на 9 мая стоят на Вечном огне. Ну, может, для себя они и делают, но на моей жизни и на жизни станицы это никак не отражается... И пенсионеры что-то пишут, президенту или премьеру... Они должны изображать какую-то деятельность... Хочу, чтобы дети уехали из станицы и получили образование. Я готова тоже уехать... Хочется, чтобы вокруг моего ребенка было больше красивых людей и красивых вещей».
Наблюдаются варианты с негативным отношением к факту сво-
ей территориальной принадлежности. В этих случаях представлены отрицательно окрашенные противопоставления с другими социальными группами. Возможность собственного вклада в решение проблем местного сообщества либо вообще отрицается, либо увязывается с условием определенных действий властей. Часто отмечается обращение к неперсонифицированному субъекту социальнопреобразовательных действий («они должны делать», «они нам денег не дают», «если бы был спонсор», «если бы субботники организовывали» и т. п.). Некоторые респонденты данной группы имели в прошлом опыт социальной активности, давший отрицательные последствия, что во многом определяет их нынешнюю низкую субъектность («я писал письмо в Москву по поводу воды. Краевые власти сказали, что у нас, и у меня в том числе, могут быть проблемы»).
Пример 2. Алексей, 36 л., г. Анапа. «Для меня нет понятия “малая Родина”. Я вообще не патриотичный. Детство, да, значимые воспоминания... Все исторические находки из Анапы в Москве. У нас же в стране только один город — Москва. Туда все увезли. Будто бы здесь не люди живут... Я бы сменил место жительства, если бы мог уехать. Здесь у нас негде работать, все живет только в летнее время. Постоянной работы не найти, особенно специалистам. Только через взятки можно устроиться. Власти до этого дела нет. Вот раньше был молочный комбинат, продукция была хорошая. Так нет же. Перестал работать, закрылся. Теперь людям нет возможности круглый год быть занятыми.. . А что от нас зависит? Власти должны порядок навести».
Второй тип — слабо выраженная локальная идентичность, нейтральное отношение — высокая субъектность. Для респондентов данной группы характерна позиция социальной активности вне зависимости от места проживания. Часто отмечается явное преобладание российской идентичности над локальной («Родина — это Россия. Родина одна. Место проживания — это другое, это конкретная точка на карте»), У многих респондентов выражена установка на территориальную мобильности, обусловленная намерением получения новых впечатлений или возможностей для самореализации, но не негативным отношением к нынешнему месту проживания («Если я родилась в Ленинградской, это не значит, что я хочу прожить здесь всю жизнь. Мне нравится Ленинградская, но я хотела бы поменять место жительства. Мне хочется посмотреть еще что-нибудь», «Хочется попутешествовать, мир посмотреть. Но потом, наверное, захотел бы вернуться. Не знаю»),
Пример 3. Евгений, 55 л., г. Анапа. «Для меня не так значима Анапа. Мне важнее, что я живу в России. Особенно это чувствую, когда, как говорится “за державу обидно”. Я жил в нескольких местах. Родился в Азербайджане, у меня отец военный. Детство в Баку провел. Потом в армии служил в Центральной России. А сейчас живу в Анапе. Теперь для меня это мой город, горжусь и люблю его... У меня много интересных друзей, которые не только друзья, но и по работе единомышленники. А еще мы, давно это было, как только приехал в Анапу, организовали музыкальную группу. И даже зарабатывали немного этим. Но чаще для себя играем. Правда, все реже встречаемся... Я думаю, что нормальный человек на любом месте найдет себе дело. Надо самому активным быть, стараться создать что-то. Нечего ждать, что кто-то изменит твою жизнь к лучшему».
Третий тип — позитивно окрашенная выраженная локальная идентичность в сочетании с низкой субъектностью. Респонденты данной группы отличаются значимостью и эмоциональной насыщенностью переживаний чувства общности с жителями территории проживания. Нередко в их локальной идентичности преобладает идентификация с природой, городским ландшафтом. В ответах отмечается позитивная оценка проявления субъектности другими людьми, но собственная социальная активность в рамках территориального сообщества не высока.
Пример 4. Наталья К., 25 л., г. Ставрополь. «Для меня малая Родина — это место, где ты проживаешь, где тебе комфортно, где находятся твои корни, твоя семья... Я горжусь тем, что я ставропольчанка. Для меня это — мой город, городская жизнь, шум транспорта, Немецкий мост за городом, Татарское городище и другие красивые места... Но здесь становится неспокойно. Меня беспокоит большое количество мигрантов... Мы приезжаем жить в другой город и противопоставляем себя другим, но затем понимаем, что люди везде одинаковые... Наверное, я могла бы пожить в Москве. Да вообще, столица... Наверное, жители города могут внести вклад в его развитие. Один из примеров, когда люди, не имея связей, через суды добиваются принятия нужных себе решений... Я думаю, город таким же и останется, размеренный тихий город».
Четвертый тип — позитивно окрашенная выраженная локальная идентичность в сочетании с установкой к социальнопреобразовательной активности. Субъектность проявляется как в собственных конвенциональных действиях (не мусорить на улицах,
выходить на субботники, беречь зеленые насаждения), так и через формальные и неформальные институты представительства интересов («можем влиять, потому что город маленький, у всех есть родственники в администрации...»). Эта группа неоднородна: в ней выражена как общая готовность в преобразовательным действиям, так и собственно практическая деятельность.
Пример 5. Татьяна, 48 л., г. Анапа. «Живу всю жизнь в Анапе. Для меня это родной любимый город. Для меня Анапа — это солнце, море, природа. Такой природы нигде нет. Даже другие приморские города все равно не такие... Народ и сам не хочет работать. Все привыкли, что за сезон заработаешь, на то и жить можно. Посмотрите, такая жизнь разбаловала людей... Мы можем только свое дело делать нормально, и все».
Пример 6. Антон, 23 г., г. Ставрополь. «Быть ставропольцем — это не просто жить в этом городе, а чувствовать себя ставропольцем... Знать о проблемах города. Необязательно их решать, ими болеть, но быть в курсе... Я не коренной житель, сразу мне Ставрополь не понравился. Но сейчас я его люблю. Я, наверное, патриот, местный “совок”. Мне здесь все нравится... Каждый житель города может внести свой посильный вклад в его развитие. С детства должна прививаться культура, субботники например. Может, власти додумаются поставить несгораемые урны? Или мы станем умнее и не будем бросать “бычки”. Повышая культуру, мы “повысим” город».
В связи с описанием данной группы важно отметить, что приобретает существенное значение наличие механизмов и каналов для реализации «потенциальной» субъектности личности в ее социаль-но-преобразовательной деятельности на территории проживания.
Пятый тип — негативно окрашенная выраженная локальная идентичность в сочетании с низкой субъектностью. Этот тип также неоднородный. Есть группа респондентов с позицией «пассивной жертвы». В другой группе отмечаются протестные установки. Высказывания респондентов характеризуются множественными отрицательными противопоставлениями с другими социальными группами. Практически отсутствует проявление локальной идентичности через идентификацию с историческими событиями, знаменитыми людьми. Если применить вслед за Л. Дробижевой деление локальной идентичности на то, что важно «для души», и на то, что важно «для кармана», то основной центр переживания идентичности у респондентов данного типа сосредоточен на экономических проблемах («Не нужны специалисты местной власти. У каждого свои теплые местечки. А настоящим профессионалам не устроиться,
все раскуплено. Негде здесь работать, бесперспективный город»), Этот тип локальной идентичности не представлен у молодых людей, которые еще не приступили к трудовой деятельности.
Пример 7. Оксана, 33 г., г. Анапа. «Родилась и живу в Анапе. У меня здесь частный бизнес ... Мы, местные анапчане, в городе не хозяева. Все для отдыхающих. Я сама бы, несмотря на то, что люблю город, красивый он, обязательно уехала бы из-за работы. Да откуда денег взять... Отдыхающие — они богатые, у них много денег, сразу видно... А приезжие думают, нам тут хорошо, на море живем. Не видим мы это море. Я, например, в этом году только один раз искупалась, а ведь июль уже... Что от нас зависит? Ничего».
Наше исследование дает представление о специфике локальной идентичности людей, проживающих на Юге России. Можно предположить, что в других российских регионах будет наблюдаться различие в распределении выделенных нами типов. Существенным вопросом, который остался нераскрытым в настоящей статье, является описание механизмов формирования локальной идентичности. Отметим лишь тот факт, что понимание данных механизмов может способствовать рассмотрению локальной идентичности как ресурса развития системы местного самоуправления.
Для властных структур при вынесении ряда решений было бы уместно опираться на понимание особенностей локальной идентичности определенных социально-территориальных групп и прогнозировать возможные специфические результаты своих управленческих действий.
Прогнозируемый социальный эффект может заключаться в создании обоснованных систем мероприятий по актуализации мотивационных установок населения на участие в социальной жизни муниципального образования, в оптимизации взаимной готовности к диалогу власти и населения, дальнейшей разработке механизмов продуктивной реализации потенциальной субъектности местных сообществ.
Литература
Гельман В. Стратегии региональной идентичности и роль политических элит (на примере Новгородской области) // Региональные процессы в современной России: экономика, политика, власть: Сб. статей. М., 2002. С. 30-51.
Данилова Е. Н. Идентификационные стратегии: российский выбор // Социологический журнал. 1995. № 6. С. 74-82.
Дробижева Л. Этническая и республиканская идентичность: проблемы совместимости // Региональные процессы в современной России: экономика, политика, власть: Сб. статей. М., 2002. С. 11-30.
Колосов В. А. Территориальная идентичность и межэтнические отношения: на примере восточных районов Ставропольского края // Полис. 2001. № 2. С. 61-72.
Назукина М. В., Панов П. В., Сулимое К. А. Конструирование локальной политической самости на местном уровне // Вестн. Пермского ун-та. Серия «Политология». 2007. Вып. 2. С. 19-36.
Панов П. В. Локальная политика в разных измерениях // Политическая наука. 2008. № 3. С. 9-31.
Подольская Е. А. Ценностные ориентации и проблема активности личности. Харьков: Основа, 1991.
Смирнягин Л. В. Территориальная морфология российского общества как отражение регионального чувства в русской культуре // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России. М., 1999. С. 108-115.
Шматко Н. А. Территориальная идентичность как предмет социологического исследования // Социс. 1998. № 4.
Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 2006.
Ядов В. А. Социальная идентификация личности. М.: Институт социологии РАН, 1992.
