CC BY
49
УДК 811.134.2 М. М. Раевская
доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой испанского языка факультета иностранных языков и регионоведения МГУ им. М. В. Ломоносова; e-mail: [email protected]
ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ В ИСПАНИИ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ: НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРЕФЕРЕНЦИИ
На рубеже XV-XVI вв. в Европе наступает период все более осознаваемого растущего интереса к национальным языкам, на которых говорило подавляющее большинство населения. Именно в то время испанское сообщество осознало ценность родного языка как равного латинскому и греческому. Испания явила миру высокие образцы литературы, в которых вырабатывались и шлифовались различные способы словесного выражения, образности, оформлялись типы литературного языка, фиксировались композиционно-жанровые разновидности речи. По словам Рамона Менендеса Пидаля, именно в то время гуманизм «подрезает крылья» латыни и выводит на историческую сцену романские языки.
Ключевые слова: апология кастильского языка; испанская национальная идентичность; испанское национальное языковое сознание; ценность родного языка.
Raevskaya M. M.
Doctor of Philology, Chair of Spanish Language Faculty of Foreign Languages and Area Studies Lomonosov Moscow State University; e-mail: [email protected]
RENAISSANCE IN SPAIN: THE LINGUISTIC PREFERENCES OF THE SPANISH-SPEAKING COMMUNITY
The turn of the 16th century saw a considerable growth of interest in the languages spoken by the majority of the population in European countries. It was at that time that the Spanish-speaking community first recognized the value of their mother tongue and saw its merits as equal those of Latin and Greek. The authors tried and refined to perfection the new ways of expression, new figures of speech and new genres. As Ramon Menendez Pidal put it, the humanists clipped the wings of Latin and introduced the Romance languages into the world.
Key words: apology of Castilian; Spanish national self-identity; Spanish-speaking community; value of the mother tongue.
На рубеже XV-XVI вв. в Европе наступает период растущего интереса к национальным языкам, на которых говорило подавляющее большинство населения. Заметную роль в этом процессе сыграли
гуманисты XVI в., которые свели изучение латыни к комментариям классиков и избавили ее от неуклюжих культизмов, вошедших в язык в XV столетии, в связи с чем возникла необходимость развития новых языков для того, чтобы их лексическими и грамматическими средствами выражать новые идеи и понятия. По словам Рамона Менендеса Пидаля, именно в то время гуманизм «подрезает крылья» латыни и выводит на историческую сцену романские языки.
Этому способствовал также главный постулат наступающей эпохи Возрождения: язык, усвоенный естественным образом по рождению человека, так же прекрасен и достоин уважения, как греческий и латынь, имевшие статус непреходящих ценностей. Риторические постулаты, что истинная красота присуща только классической фразе, постепенно уходят в прошлое, возрожденческая ментальность наделяет этой способностью и романскую фразу. Гуманистическая идеология, таким образом, оказывает двойственное влияние на умонастроение общества: с одной стороны, продолжают превозноситься классические ценности в новом свете, а с другой - пробуждается национальное языковое сознание.
XVI в. отразил самое начало этого процесса, которое совпало с появлением значительного количества работ (как в Испании и Португалии, так и в Италии и Франции), прославляющих достоинства соответствующих романских наречий и, отдавая должное своей просвещенной матери - латыни, оговаривающие автономию по отношению к ней. Примечателен тот факт, что последние имеют в названии слово «защита» или «восхваление / хвала»: «Deffence et illustration de la langue françoise» Дю Белле, вышедшая в 1549 г.; «Difesa della lingua florentina e di Dante» Карло Лоренци, опубликованная в 1557 г.; «Diálogo em louvor da nossa linguagem» Жоао де Барроша, изданная в 1540 г.; «Libro de alabanzas de las lenguas» Рафаэля Мартина де Ви-сиана, увидевшая свет в середине XVI в.; а также сборник текстов на испанском материале под названием «La defensa de la lengua española en el siglo XVI», подготовленный в 1929 г. М. Ромера-Наварро. Одновременно их авторы стараются привести аргументы, убеждающие читателей в превосходстве одного романского языка над другим, и это тоже неслучайно, ибо, если рассматривать это явление в общеевропейском контексте той эпохи, ему можно найти объяснение в виде зарождающегося чувства национализма в соответствующих европейских странах, что очень характерно для того времени.
Описывая общее умонастроение испанского сообщества XVI столетия относительно своего родного языка [1], следует отметить прежде всего его уверенность (фиксируемую многими итальянскими и французскими современниками как «самоуверенность», согласно точке зрения, изложенной в 1579 г. французским гуманистом Анри Этьеном (Henri Estienne) в трактате «Projet du libre de la précellence du language françois»), в превосходстве своего родного испанского языка над другими романскими «собратьями».
Возвышение статуса испанского языка началось, как известно, с первой грамматики кастильского языка, увидевшей свет в знаменательном для испанской истории 1492 г. Ее автор, Антонио Элио де Небриха, первым поставил вопрос о необходимости приведения разговорного языка к норме по образцу классических языков, а в предисловии к ней, написанном чуть позже, заявил о полезности подобного рода грамматики, нужной для чисто политических целей империи (освоения новых земель и покорения новых народов). В то время эта мысль была созвучна многим. «Положение испанского языка столь высоко, что, скорее, можно опасаться его падения, нежели ожидать дальнейшего вознесения», - такова формула, выведенная Небрихой1.
Величественная поступь испанского по всему миру отмечалась практически всеми авторами XVI в. Император Священной Римской империи король Испании Карл V, державший 17 апреля 1536 г. речь при папском дворе в Риме, счел для себя возможным говорить перед иностранной аудиторией только на благородном испанском языке, достойном того, «чтобы его знали и понимали все христиане»2. Хосе де Сигуенса в 1599 г. писал о том, что испанский язык достиг такого величия и завоевал столь обширные пространства, что с ним не сравнятся ни греческий, ни латынь. В 1635 г. Хуан де Роблес отважился сравнить состояние испанского языка с латынью времен Цицерона. Эррера, характеризуя испанский, добавляет, что его ранг, если и не ниже древних, но уже выше среди современных. А Херонимо де Сан Хосеп в 1651 г. в своем «Историческом путеводителе» заявляет о том, что его Испания уже давно превзошла греческую и римскую культуру в период их расцвета.
Таким образом, в силу определенных политических и куль-турообразующих (развитие практически «с нуля» литературного
1 Цит. по: [5, p. 687].
2 Цит. по: [8, p. 47].
творчества на кастильском по сравнению с флорентийским наречием) обстоятельств в умонастроении сообщества на протяжении полутора веков произошло возвышение испанского языка и испанской письменной культуры, подразумевающее даже превосходство над классическими образцами, на фоне падающего интереса к изучению латыни (но не к самому латинскому языку), которое теперь расценивалось как потеря времени (см. у Педро Симона Абриля, автора Логики греческого языка и Грамматики греческого языка) [3].
Особое положение испанского языка среди своих романских собратьев, признаваемое практически всеми испанскими и большинством европейских авторов XVI в., характеризует единственную в своем роде ситуацию, сложившуюся вокруг испанского языка в Европе того времени и в немалой степени способствующую зарождению национальной идеи и национального самосознания у испанцев.
Вместе с тем в сравнении с итальянским и французским испанский хоть и был достоин определения «изящный и благородный», но, по мнению Хуана де Вальдеса, занимал в его время низшую ступень из-за малой представленности в светской литературе, что, впрочем, находилось в полном соответствии с литературной практикой той эпохи: в качестве книжного языка свои позиции еще довольно прочно удерживала латынь. Достаточно критическую позицию по отношению к своему родному языку занял и Вильялон - автор еще одной грамматики кастильского языка, изданной в 1558 г.
На протяжении всего XVI столетия авторы рассматривают эти два принципа (присущие языку качества и его литературную обра-ботанность) чаще всего отдельно друг от друга, отмечая, с одной стороны, изящество, красоту, гармонию, благородство, степенность, достоинство испанского, а с другой - его богатство и разнообразие, подразумевающее подвижность форм, отточенность выражений и вместимость содержания (elegancia, lindeza, armonía, agudeza, majestad, magnificencia, nobleza, gravedad, abundancia, riqueza, variedad).
Интересно, что те же эпитеты употребляют и другие европейские авторы по отношению к своим родным романским языкам, однако различие между ними все же есть: о нем можно судить по тому параметру, который особо выделяется и подчеркивается по отношению к тому или иному языку. Среди всех вышеперечисленных характеристик самое почетное место отводится степенности / солидности (gravedad), которая в то время выступает неотъемлемым качеством
испанцев. Фернандо де Эррера высказывается в этом отношении очень определенно: испанский язык, по его мнению, является самым солидным, возвышенным (духовным) и величественным среди всех романских языков. Если принять во внимание характеристики национального характера испанцев той эпохи (солидность, серьезность, достоинство), отмечаемые всеми европейцами, то можно констатировать, что испанскому языку приписываются не лингвистические, а олицетворяющие его этические и моральные качества, превращающие его в некое персонифицированное явление, достойное уважения и почитания. В начале XVII столетия Гонсало Корреас назвал кастильский язык самым совершенным (по сравнению с латынью, греческим, французским и португальским) благодаря его солидности, полнозвучности, ясности, простоте и распространенности.
У этой медали есть еще и оборотная сторона, свидетельствующая об ином подходе к оценке лингвистического «качества», освещающая дифференциальные признаки языков. Согласно ранее распространенному благодаря Эразму Роттердамскому мнению, каждый язык обладает присущими только ему чертами (propiedades), которые делают его легкоузнаваемым среди других родственных языков. Для испанского таковыми оказались краткость и живость (brevedad, agudeza) как неотъемлемые черты испанского стиля (especialización hispánica). Это отмечал Х. де Вальдес:
Todo el bienhablar castellano consiste en que digáis lo que queréis con las menos palabras que pudiéredes [10, p. 24]. - Искусство красивого говорения на кастильском языке состоит в том, что вы говорите, что хотите, обходясь минимальным количеством слов.
Об этом говорил Кастильехо: «Nuestra lengua es muy devota de la clara brevedad»1, - Нашему языку столь присуща ясная краткость. Живость речи предстает как особая одаренность испанцев (don propio de los españoles), по мнению Медины.
В этой связи особую важность имеет высказывание Лопе де Веги о том, что при переводе с одного языка на другой обоюдно теряется присущее каждому конкретному языку качество. Вообще Хуан де Вальдес, Фернандо де Эррера и Лопе де Вега затронули очень интересную проблему, которую можно было бы сформулировать как обоснование невозможности транспозиции языков (будь то при переводе или же при подражании), что свидетельствует о ясном
и четком понимании их современниками европейцами особенностей каждого литературного языка, составляющих его традиционный национальный стиль.
Подтверждением тому могут служить многочисленные письменные свидетельства литераторов XVI в., занимавшихся переводами (Хуан де Вальдес, Альфонсо Ордоньес, Кастильехо, Гарсиласо, Моралес, Мигель де Сервантес, Винченцо Мария Борнини, Дю Белле и др.): их суть сводится к признанию очень больших сложностей, возникающих при переводе с одного языка на другой. При этом речь идет не о хорошем знании того или иного языка, а прежде всего о необходимости познания и передачи его сути, стилистического образа, характера. Чтобы добиться этого Х. де Вальдес советует «no mirar a la palabra sino al sentido» [10, p. 177], - смотреть не на слово, а на его смысл. Идеальным он считает перевод, сделанный в соответствии с кастильским языком (puro estilo castellano), чей стиль и дух Х. де Вальдес рассматривает как единственные и неповторимые.
Но если он говорит лишь о трудностях, возникающих при переводе, то его соотечественники доктор Виана (Doctor Viana) и Гонсало Корреас (Gonzalo Correas) пошли еще дальше, констатировав практическую невозможность перевода с других языков на испанский в силу особого характера последнего, признавая возможность перевода с испанского на любой другой язык. Так, например, у доктора Вианы можно найти следующее изречение:
Las redondillas de la [lengua] castellana son tan propias suyas que a ninguna de las otras las concede, y si alguna vez han querido intentar a hacerlas ... han las compuestas tales que son dignas de risa.1 - Обороты, используемые в кастильском, столь своеобразны, что невозможно их передать на других языках, а если когда-то и были таковые попытки ... то их результаты достойны осмеяния.
В этой связи примечательно, что труд Гонсало Корреаса имеет название «Искусство кастильского языка» («Arte de la lengua española castellana»), что свидетельствует об очень высокой оценке национального лингвистического достояния, характеризуемого как искусство, ибо еще в самом начале XVI в. это понятие было закреплено только за древними языками (греческим, латинским, древнееврейским).
Следует отметить, что в то время было распространено мнение о том, что переведенная книга становится собственным национальным достоянием: неслучайно в конце XVI столетия Мигель Санчес де Лима в своем труде «El arte poético en Romance Castellano» (1580) пишет:
...tantas y tan buenas cosas hay escriptas en nuestro Romance Castellano, que no hacen falta ya las obras latinas, pues ya tenemos a Homero, a Virgilio, y otros muchos y muy buenos autores traduzidos de tal suerte, que ninguno siente falta de latinidad1. - .на кастильском романском наречии написано столько хороших книг, что уже нет необходимости в латинских, поскольку у нас есть уже хорошие переводы Гомера, Вергилия и других знаменитых авторов, ни в коей мере не утратившие своей классической образцовости.
То же самое в полной мере относится и к переводу с итальянского знаменитой «Libro del cortegiano» (1528) Бальдессаре Кастильоне, выполненному каталанцем Хуаном Босканом.
Таким образом, повышенный интерес к своему родному наречию, имеющему особый стиль и достоинство, можно объяснить общим настроем той эпохи. Амбросио де Моралес в работе «Discurso sobre la lengua Castellana» (1546) сетует, что кастильский язык еще не завоевал должного внимания и уважения со стороны его соотечественников, но главную задачу он видит только в его литературном совершенствовании, фиксации его чистоты и благородства в рамках классической (латинской и греческой) традиции без какой-либо политической примеси. Позже другой автор того же столетия, Франсиско де Медина, в «Прологе к творениям Гарсиласо де ла Веги» (1580) предваряет новое направление, признающее не только стилистическую ценность кастильского, но и его собственный лингвистический статус. Но он подает проблему в несколько ином ракурсе, следуя рамкам конкретного политического момента: Медина искренне недоумевает, почему испанцы, завоевавшие полмира, столь невнимательны, если не сказать, равнодушны, к своему языковому богатству, связывая тем самым напрямую имперское величие с необходимостью изучать родной язык.
Рассмотрение вышеперечисленных работ позволяет сформулировать вывод о постепенном изменении ментальности испанского
общества, сделавшего в XVI в. переход от чисто гуманистического деполитизированного умонастроения к политически обоснованному конкретной исторической ситуацией осознанию приоритета своего языка при полном сознании своего национального превосходства. Примечательно также и то, что на фоне полного безразличия со стороны самих испанцев к изучению своего родного языка как свода определенных правил (царившего в течение всего XVI столетия), их, тем не менее, начинает волновать вопрос о происхождении кастильского, чему в немалой степени способствовало зарождение национального самосознания.
Первым на рубеже XV-XVI вв. его затрагивает Антонио де Не-бриха в своей «Грамматике»: он не сомневается в латинских корнях кастильского и считает, что его предки переняли латынь на завершающей фазе ее развития, в период ее упадка. Гораздо большее место уделяет этой проблеме Хуан де Вальдес: он посвящает ей целую главу в своем труде «Диалог о языке» и придерживается, как было указано выше, несколько иной точки зрения о греческих и отчасти еврейских корнях кастильского, хотя и признает, что основным фундаментом кастильского является латынь. Анонимный автор «Util i breve institucion» (1555) тоже является сторонником идеи Небрихи, добавляя при этом, что кастильский был несколько испорчен контактами с другими народами. Взгляды Кристобаля де Вильялона, изложенные в работе «Gramática Castellana», отличаются от мнения Небрихи только в одном: он считает влияние чужих языков на кастильский позитивным, ибо они обогатили его новыми словами. Анонимный труд «Gramática de la lengua vulgar de España» (1559) во многом повторяет анонимную «Грамматику» 1555 г.
И, наконец, в 1616 г. выходит в свет первая специальная работа, посвященная происхождению кастильского языка, «Del Origen i Principio de la Lengua Castellana», автором которой является каноник из Кордовы Бернардо де Альдрете. Он последовательно доказывает происхождение кастильского из латыни и называет свой родной язык «...i como hija noble de tan excelente madre le cabe gran parte de su lustre i resplandor»1 - достойной и благородной дочерью столь прославленной матери, унаследовавшей большую часть ее великолепия. При этом он стремится показать, что не только
грамматика, но и кастильские слова происходят из латинских; благодаря этому его считают первым, кто небезуспешно попытался сформулировать или, по крайней мере, описать фонетические изменения, произошедшие в кастильском. По словам Амадо Алонсо, Альдрете заложил основу сравнительной исторической грамматики и фонетики кастильского языка, оставаясь, по сути, своей просто эрудированным историком, никогда не отделявшим кастильский от латыни.
Все вышеуказанные теории объединяет одно: все они связывают происхождение испанского языка с латынью, в отличие от теории библейского происхождения, согласно которой испанский и латынь находятся в иных родственных отношениях (братских) и могут даже оспаривать древность своего появления. Эта теория была сформулирована мадридским адвокатом Грегорио Лопесом Мадерой в самом конце столетия и получила название «la teoría del castellano primitivo» или «la teoría "tubálica». В своей работе «Discursos de la certidumbre de las reliquias descubiertas en Granada desde el año de 1588 hasta el de 1598» (1595 и 1601) он пишет о том, что кастильский язык ведет свое начало еще от библейских времен, и вслед за официальными королевскими хронистами XVI в. Флорианом де Окампо, Амбросио де Моралесом и Хуаном де Марианой называет «испанским» население дороманского Иберийского полуострова.
Интерес к своим историческим корням в ту эпоху не случаен, он отмечается параллельно с появлением теорий о происхождении кастильского языка. Изучение своего национального прошлого начало волновать умы людей, осознавших общность своего исторического прошлого и познавших размах своего имперского настоящего и будущего. Если вначале это было простое любопытство в среде образованных людей, то к середине следующего века оно начало принимать гипертрофированные формы, приведшие к возникновению явно националистической, по утверждению самих испанских авторов, теории, подчеркивающей древность, а, следовательно, преимущество своего родного языка, чьими сторонниками стали Бартоломе Хименес Патон, Гонсало Корреас и Франсиско Кеведо.
Кроме того, изучая особенности испанского лингвистического менталитета эпохи Возрождения, следует выделить еще одну сферу, обращавшую на себя внимание грамматистов того времени. Сравнивая свой родной язык с латинским, греческим, французским и португальским, испанские авторы относили к числу достоинств
кастильского языка простоту произношения, которая определялась сочетанием наименьшего количества согласных звуков с одним гласным внутри слога и постоянным качеством гласных звуков независимо от их позиции в слове. Простота произношения, по мнению Корреаса, была обязательным качеством хорошего языка: «...una lengua para ser buena, á de ser fazil en la pronunziazion» [4, p. 4В2]. Наверное, именно эта мысль, овладевшая многими просвещенными умами того времени, и подтолкнула авторов к норма-лизаторской деятельности в сфере, непосредственно сопряженной с произношением орфографии, которая занимала выдающееся место по количеству и качеству посвященных ей трудов. Эпоха Возрождения считается периодом ее расцвета: важность фиксации письменного языка предопределила статус орфографии как первостепенной лингвистической дисциплины того времени, когда все большее количество стремившихся получить образование людей нуждалось в корпусе норм правописания (а поскольку таковых еще не было, каждый писал как умел). Кроме того, по мере дальнейшего все более активного развития литературного творчества и напрямую связанного с ним книгопечатания со всей остротой встала проблема правильного графического отображения звуков языка. Можно без преувеличения сказать, что именно эта проблема больше всего волновала умы людей в XVI в. [б, p. 4]. В 1517 г. Небриха первым издал отдельный свод правил под названием «Reglas de orthographia en la lengua castellana», за которым последовали «Tractado de orthographia y accentos en las tres lenguas principales» (1531) Алехо де Венегаса, «Arte para bien leer y escribir» (1552) Андреса Флореса, «La manera de escribir en castellano»(1556) Мартина Кордеро, «Gramática castellana» (155В) Кристобаля де Вильялона, «Orthographia y pronunciación castellana» (15В2) Хуана Лопеса де Веласко, «Ortografía castellana» (1б09) Матео Алемана, «Ortografía kastellana, nueva i perfecta» (1б30) Гонсало Корреаса, «Compendio de ortografía castellana» (1б31) Николаса Давилы, «Culto sevillano» (1б31) Хуана де Роблеса, «Breve discurso en que se modera la nueva orthographia de España» (1б34) Гонсало Браво Грахеры и др., количество которых говорит само за себя.
Характерные для того времени различия в сфере произношения звуков сказывались на отсутствии единой орфографической формы их представления. К этому добавлялось и отсутствие единой орфографической традиции: классический испанский унаследовал
от эпохи Альфонса Мудрого принцип фонографического изображения, который был лишь первым приближением к системной кодификации графического представления кастильских звуков. Все несовершенства орфографии того времени напрямую зависели от произносительной нормы: в частности, в систему сибилянтов входили два фрикативных звука и две аффрикаты; не было унифицированной формы передачи палатализованного носового ñ; наблюдалась вариативность при передаче безударных гласных; фиксировалась непоследовательность в опущении конечного (уже, видимо, непроизносимого) -е как рудимента латинского суффикса -is; часто отсутствовали диакритические знаки.
Наряду с продолжающим соблюдаться фонетическим принципом литераторы Золотого века следовали классической традиции и придерживались этимологических и исторических критериев при написании слов на родном языке. В результате в XVI-XVII вв. в области орфографии сложилась весьма противоречивая ситуация (получившая название «период анархии»), характеризующаяся сосуществованием двух противоположно направленных тенденций.
Небриха обозначил смешение двух критериев - фонологического и этимологического. Воодушевленный идеей имперского предназначения кастильской Грамматики, он поставил перед собой цель - унифицировать произносительную норму (по образу и подобию принятой в Вальядолиде) на всех территориях, подвластных испанской Короне.
В 1531 г. Алехо Венегас в «Tractado de orthographia y accentos» предложил новую доктрину, несколько отличающуюся от системы Небрихи: он сохранял фонологическую оппозицию b и v, узаконивал существование лабиализованного гласного заднего ряда /у/, сохранял греческую букву у.
Матео Алеман в «Ortografía castellana» (1609) занял еще более радикальную позицию относительно необходимости следовать исключительно фонетическому принципу при написании букв, не признавая графему ph. Тех же взглядов придерживался и Б. Хименес Патон (1614).
Самым ярым защитником фонетического принципа оказался Корреас: в начале XVII столетия он сетует, что кастильский язык до сих пор не имеет своих собственных правил, зиждущихся на разумных и простых основаниях, поскольку кастильской орфографии
были навязаны принципы латинской и греческой системы, что в корне ошибочно. В 1630 г. Корреас опубликовал в отдельной книге свод орфографических правил, разработанных им первоначально в «Arte», в которых предложил полностью разграничить изображение одноу-дарного и многоударного r, убрать взаимозаменяемые c и q, использовать сочетание ph для передачи звонкого /g/, а также исключить все непроизносимые согласные из соответствующих сочетаний консонантов.
Сравнивая положение дел в сферах произношения и орфографии, можно сделать вывод, что в отличие от фонетических различий, которые признавались как относительно допустимые (и объяснялись сосуществованием двух норм, которые могли нравиться или не нравиться), к орфографическим правилам предъявлялись большие требования. Графическая форма представления звуков должна была стать не только удобной, но и единой: большое количество работ свидетельствует о том, что это осознавалось как требование времени.
Испанское профессиональное языковое сознание адекватно отреагировало на остро ощущавшееся отсутствие единой доктрины в сфере орфографии: несмотря на то, что труды, посвященные новым правилам, защищали различные принципы, они обозначили переход от средневекового произношения к современному и послужили фундаментом для дальнейшей нормализаторской деятельности. Кроме того, именно к заслугам классических авторов следует отнести всестороннее описание графической нормы, включавшее не только правописание букв и графического ударения, но и свод пунктуационных правил, а также графического представления аббревиатур, прописных и строчных букв. Так, например, Матео Алеман одним из первых вводит соответствующий знакам препинания термин señales, отдавая себе отчет в том, что их постановка внутри предложения может изменить смысл:
Y bolviendo a las diciones, digo que se componen dellas las oraciones, de cualquier calidad o jénero que sean i no se llamará ortografía solamente la que fuere observando los preceptos i reglas importantes al bien escrevir, porque aún más adelante pasa , hasta la terminación de las oraciones, compuestas de las diciones i sílabas que avemos dicho, puntuando las cláusulas con señales divisorias, de manera i tales que se conozca por ellas el ánimo del que lo escrivió , i eso es ir bien ortógrafo estar juntamente bien puntuado, porque a muchas oraciones, que tienen su señal conocida, si se les trocase, poniéndoles otra, les trocarían el sentido [7, p. 130].
Интересно, что классические авторы расходятся в количестве знаков препинания: у Вильялона их восемь (párrafo, punto, coma, colum, vírgula, paréntesis, interrogación, cessura), у Матео Алемана пять (punto, medio punto, admirante, parentesis, interrogante), а у Хи-менеса Патона шесть (inciso, coma o medio punto, colon, parentesis, interrogacion, admiracion, y punto, periodo o circuito), причем последний приводит несколько названий одного и того же знака. Позднее Николас Давила добавит знаки dos comas и coma y punto, а Хуан Вильяр будет различать dieresi и punto final.
В дальнейшем Испанская Королевская Академия Языка, выпустив свою Орфографию в 1741 г., всего лишь обобщит результаты работ предыдущего столетия, в которых уже были решены все основные проблемы [7, р. 128]. Грамматисты Золотого периода первыми поставили перед собой задачу регламентировать письменный код кастильского языка и сделали важнейший шаг в этом направлении, способствуя тем самым распространению и одновременно унификации испанского языка.
Таким образом, в течение XVI-XVII столетий в массовом сознании происходят серьезные изменения по отношению к своему родному языку: если для Антонио де Небрихи образцом искусства являлась латынь, а составление кастильской грамматики было для него лишь попыткой описания разговорного наречия в соответствии с правилами латинского языка, то уже к середине века кастильскому языку начинают приписываться исключительные качества и подчеркивается его превосходство над другими в полном соответствии с умонастроениями и национальными поведенческими стереотипами того времени. Именно идеология эпохи объясняет кажущиеся на первый взгляд невероятными, а иногда и чересчур смелыми теории и воззрения современников, и именно с учетом всех вышеуказанных факторов можно дать объективную характеристику языковой практики того периода сквозь призму профессионального и коллективного языкового сознания.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Раевская М. М. Испанское языковое сознание Золотого века (XVI-XVII вв.). - М. : КомКнига, 2006. - 304 с.
2. Berkenbusch G. Klassiker der spanischen Sprachwissenschaft. - Bonn : Romanistischer Verlag, 1990. - 225 S.
Вестник MmY. BvmycK 24 (710) / 2014
3. Breva-Claramonte M. La didáctica de las lenguas en el Renacimiento: Luis Vives y Pedro Simón Abril. - Deusto : Universidad, 1995. - 270 p.
4. Correas G. Arte de la lengua española castellana. - Anejo LVI. - Revista de Filología Española. - Madrid : CSIC, 1954.
5. Historia de la lengua española. Coord. Por Rafael Cano. - Barcelona : Ariel Lingüística, 2004. - 1167 p.
6. Kukenheim L. Contributions à l'histoire de la grammaire italienne, espagnole et française à l'époque de la Renaissance (Romance reprints). - Amsterdam : Antwerpen De Vries, 1932. - 232 p.
7. Martínez Marín, J. La ortografía española: perspectiva historiográfica. -CAUCE. - No. 14-15. - P. 125-134.
8. Menéndez Pidal R. La lengua de Cristóbal Colón. El estudio de Santa Teresa y otros estudios sobre el siglo XVI. - Madrid : Espasa-Calpe, 1942. - 180 p.
9. Terracini Lore. Alabanza de lengua, menosprecio de gente en la cultura lingüística española de los siglos de Oro // Actas del X Congreso de la Asociación Internacional de Hispanistas. - Vol. 1. - Barcelona : PPU, 1992. -P. 55-76.
10. Valdés J. de. (1535) Diálogo de la lengua / ed. de Juan M. Lope Blanch. -Madrid : Castalia, 1969. - 72 p.
11. Weinrich H. Wege der Sprachkultur. - Stuttgart : DVA, 1985. - 380 S.
