CC BY
18
О. Ю. Коробейникова
ИЛИ РАН, Санкт-Петербург
ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ РЕАЛИЗАЦИЯ ФИЛОСОФСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ АВТОРА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И. С. ТУРГЕНЕВА (ВОЗМОЖНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ)
Обозначенная нами проблема чрезвычайно обширна. В данной статье мы отметим лишь наиболее существенные, на наш взгляд, направления изучения семантико-стилистической системы великого русского писателя в ее философическом аспекте.
В научной литературе [Лотман 1988: 343-344; Маркович 2006: 7-22] неоднократно отмечалось, что развертывание сюжета в произведениях И. С. Тургенева происходит на трех уровнях: социально-бытовом, архетипическом и космологическом. По нашему мнению, лингвистическое выражение философских представлений писателя может быть осуществлено, в соответствии с этими уровнями, тремя различными способами.
Во-первых, это семантическое развитие отдельного слова, например, философем свобода, воля, власть, преданность, покорность, любовь, восходящих к немецкой романтической философии, и выстраивание на основе такого понятийного маркера целой цепочки словесных образов-символов (подробно см. [Коробейникова 2008]).
Во-вторых, интертекстуальное сопоставление персонажа с культурным архетипом, выявляющее его мифопоэтическую родословную. Так, зачин и концовка новеллы «Свидание» своей лирико-сентиментальной тональностью в описании природы и чувств автора соотносят Охотника с Повествователем «Бедной Лизы» H. М. Карамзина, в чем легко может убедиться самостоятельно при сравнении зачинов и концовок этих двух произведений любой заинтересованный читатель, а сама героиня этой новеллы именуется бедная Акулина [Тургенев 1988а: 188]. Эта связь с «Бедной Лизой» подчеркивает печальную перспективу
судьбы крестьянской девушки. Описание букета связывает Аку-лину с Офелией (общий атрибут):
(1) Это я полевой рябинки нарвала, (...) это для телят хорошо. А вот череда — против золотухи. Вот поглядите-ка, какой чудный цветик; такого чудного цветика я еще отродясь не видала. Вот незабудки, а вот маткина душка. [Тургенев 1988а: 185].
Рыжие волосы и бархатный черный картуз [Тургенев 1988а: 184] соотносят возлюбленного Акулины Виктора с Гамлетом. Это сопоставление поддерживает и сюжетная ситуация, которая может быть истолкована как испытание любовью (симулякр испытания в лесу девицей). Акулина выдерживает это испытание, проявляя преданность и покорность, а Виктор — нет.
Третий путь — языковое воплощение авторских мировоззренческих представлений контекстом целого произведения, смысловая осложненность совокупности словесных микротем отдельной новеллы. А. Г. Битов считает, что для оформления нового понятия иногда необходим целый текст:
Язык — тот же океан. Как бы ни были обширны и глубоки и тот и другой, в них очень трудно добавить хоть каплю, хоть слово. (...) Сказать новое слово так трудно, что в чрезвычайную заслугу это ставится недаром. Огромное число понятий в нашем мире не оказались достаточно важными, чтобы получить имя и войти в словарь. Хотя в самой жизни они, немые и безымянные, очерчивают собой сферы и сферочки достаточно отчетливые. Не названные одним словом, они могут быть определены лишь системой других слов. Даже статьи, даже целой книги может оказаться едва достаточно для определения нового понятия. (...) Это проливает некоторый свет на природу литературы, которая, по сути, является подвижной частью устоявшегося языка, восполняя недостаточность числа словесных символов постоянным формулированием новых понятий текущей жизни, не оказавшимися настолько старыми или вечными, чтобы попасть в язык. Именно такими новыми, хотя и громоздкими словами являются новые книги и сами писатели: выступает имя собственное, но известное уже всем. [Битов 1991: 570-571].
Примером этого явления может служить лингвопоэтика новеллы «Уездный лекарь». Основной корпус текста новеллы,
рассказ Лекаря, представляет собой перволичное сказовое повествование героя из демократической среды. Следовательно, символическая семантика текста может быть прояснена только при помощи ряда компрессионных и трансформационных процедур, результат которых мы и представляем вниманию читателя.
Базовой философской проблемой анализируемой новеллы является идея «жизнь — цена любви, могила — брачное ложе» (ср. [Лотман 1994]), которая становится вариантом мотива «условие Клеопатры» (о значении этого мотива у Тургенева подробно см.: [Коробейникова 2008]). В качестве обрамляющего композиционного средства выступает тема карточной игры (преферанс у судьи в начале рассказа Трифона Ивановича, итоговая игра в преферанс Лекаря и Охотника). Ср.:
(2) Да, прав Коровъев! Как причудливо тасуется колода! Кровь! [Булгаков 1991: 199].
Карточная игра становится аналогом исторического процесса, причудливо проявляющего различные архетипы в героях, современных автору. Сюжет новеллы — рассказ Лекаря Охотнику о своей любви к безнадежно заболевшей девушке. Особый драматизм повествованию придает стремительность нарративного развертывания фабулы: вся любовная история завершается в течение нескольких суток.
Мотив «цена любви — жизнь» реализуется в тексте при помощи соотнесения главных героев с персонажами легенд о Ромео и Юлии, Тристане и Изольде, Геро и Леандре (опираемся на интерпретацию легенд как космогонического аграрного мифа И. Франк-Каменецким [Франк-Каменецкий 1995, 1996]). Данное соотнесение обеспечивают словесные микромотивы. Один из них — преодоление героем водной преграды и ориентация по источнику света подобно Леандру:
(3) Дорога адская: ручьи, снег, грязь, водомоины, а там вдруг плотину прорвало— беда! (...) В окнах свет. [Тургенев 19886: 33].
Другой — любовь с первого взгляда (весь комплекс упомянутых легенд); третий — снотворный/любовный напиток Ромео и Юлии, Тристана и Изольды (в тексте его симулякр — микстура);
четвертый — заключение подобно Ромео и Юлии тайного брака на краю могилы (тургеневские персонажи обмениваются клятвами и поцелуями, Александра Андреевна дарит Трифону Ивановичу кольцо); пятый микромотив — «второй» брак одного из героев (Трифон Иванович женится на Акулине как Изольда выходит за короля Марка). Трифон Иванович вообще выступает как наоборотный вариант Изольды, поскольку в легенде именно Изольда является врачевательницей и обладательницей любовного напитка. Александра Андреевна же выступает в качестве наоборотного повторения Клеопатры, поскольку не продает свою любовь тому, кто заплатит за нее ценой своей жизни, а платит собственным существованием за возможность полюбить. Смертельная болезнь становится для героини поводом выкупить у судьбы любовь как высшую ценность земного существования человека, максимальное торжество человеческого духа.
(4) Жутко умирать в 25 лет, никого не любивши. (...) Вот если
бы я знала, что в живых останусь и опять в порядочные
барышни попаду, мне бы стыдно было (...), а то что?
[Тургенев 19886: 37].
В «Уездном лекаре» представлен особый тип тургеневской героини, девушка-«философка», подобная Марье Александровне из повести «Переписка». Упомянутый выше образ весенней распутицы (ручьи, водомоины, плотину прорвало) в «Уездном лекаре» функционально тождествен весенней грозе в повести «Первая любовь» и буре в «Вешних водах» (вешние воды, собственно, те же ручьи). Весеннее пробуждение стихийных сил природы корреспондирует с возникновением страстного чувства. Примечательно, что в «Уездном лекаре» символическая картина весеннего возрождения создается в том же бытовом стиле, что и весь рассказ Трифона Ивановича (перволичное сказовое повествование).
Наиболее значимым смысловым микромотивом становятся сакральные/социальные препятствия к браку (в легендах это семейная вражда, вассальная клятва и т. д.). При этом социальные проблемы (у Тургенева — высокородность/плебейство, образованность/простота) не являются в этой оппозиции ведущими (ведь и в сказках Золушка выходит за Принца). Принципиально значима здесь сакральная составляющая: клятва Гиппократа
запрещает любовные отношения врача и пациента. Но Трифон Иванович нарушает «волю богов», поскольку и для него любовь становится наивысшей ценностью мироздания. Расплачивается же Лекарь потерей возлюбленной. Клятва Гиппократа нарушается Лекарем и еще раз: он не хранит врачебную тайну, рассказывает историю своей жизни Охотнику. Итогом смыслового развертывания становится сакрализация памяти о любви (ср. [Маркович 2006: 19-21]), обеспечивающая вечное воспроизведение ситуации в воспоминании и тексте, что на космологическом уровне отражает бесконечное умирание и возрождение природы как любовной пары богов аграрного мифа. Рассказ о «пикантном» приключении оказывается повестью о жизненной трагедии, о потере счастья в самый миг его обретения, что трактуется Тургеневым как закон мироздания, основной принцип человеческого бытия во вселенной.
Источники
Булгаков 1991— Мастер и Маргарита //М.А.Булгаков. Избранное.
М.: Просвещение. 1991. С. 5-310. Тургенев 1988а— Свидание //И. С. Тургенев. Записки охотника; Отцы
и дети: Роман. Минск: Мастацкая лггаратура. 1988. С. 182—188. Тургенев 19886 — Уездный лекарь // И .С. Тургенев. Записки охотника; Отцы и дети: Роман. Минск: Мастацкая лггаратура. 1988. С. 32-38.
Литература
Битов 1991 — Битва // А. Г. Битов. Жизнь в ветреную погоду: Повести; Рассказы. Л.: Художественная литература (ленинградское отделение). 1991. С. 570-621. Коробейникова 2008 — «Первая любовь» И. С. Тургенева: языки культуры // Acta lingüistica petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН. Т. IV. Ч. 3. / Отв. ред. Н. Н. Казанский. СПб.: Наука. 2008. С. 154-159. Лотман 1988 — Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Ю. М. Лотман. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение. 1988. С. 325-344. Лотман 1994 — Смерть как проблема сюжета // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис. 1994. С. 417-430.
Маркович 2006 — В. М. Маркович. «Трагическое значение любви»: повести Тургенева 1850-х годов // И. С. Тургенев. Первая любовь: Повести. СПб.: Азбука-классика. 2006. С. 5-28.
Франк-Каменецкий 1995 — К генезису легенды о Ромео и Юлии // Русский текст. № 3. 1995. С. 167-205.
Франк-Каменецкий 1996 — К генезису легенды о Ромео и Юлии // Русский текст. № 4. 1996. С. 178-203.
