CC BY
93С.В. АЛЕКСЕЕВ
«ЛЕТОПИСЬ ПОПА ДУКЛЯНИНА» И ДРУГИЕ ИСТОЧНИКИ О СЛАВЯНСКОМ ЗАВОЕВАНИИ ДАЛМАЦИИ
Единственно сохранившийся в латинском переводе или пересказе памятник средневековой сербо-дуклянской историографии — «Летопись попа Дуклянина» («Книга Готская»), относящаяся, вероятно, ко второй половине XII в., представляет собой сложную компиляцию разных традиций. В сочинении отразились устные предания Дукли, Рашки и Хорватии, а также романской Далмации. Наконец, древнейшие сказания были переосмыслены автором «Книги Готской» в русле ученой «славяно-готской» легенды, направленной на возвеличение правящей династии. Тем не менее, «летописцу» удалось создать целостное, почти лишенное внутренних противоречий и довольно рациональное с позиций христианского сознания повествование. Несмотря на очевидные искажения первоначальной традиции в «Летописи», именно ее изучение приводит к продуктивным выводам о характере бытования древнеславянского исторического предания. Этим, впрочем, мы обязаны и богатому сопоставительному материалу из иностранных источников, — как синхронных, так и более ранних.
«Летопись» открывается развернутым повествованием о славянском («готском») завоевании Далмации:
«В то время, когда в Константинополе правил император Анастасий, который и себя, и многих других замарал евтихианской ересью, в Риме же восседал папа Геласий, когда блистали в Италии Герман епископ и Сабин, епископ Каносского престола, а также почтенный муж Бенедикт с горы Кассинской, извергся из северной страны некий народ, который именовался готы, народ дерзкий и неукротимый, князьями над коим были три брата, сыновья короля Сенубальда, имена которых были следующие: первый Брус, второй Тотила, третий Остроил. Из них Брус, который из всех был старшим, по смерти отца воссел на его место и правил вместо него в родной своей земле. Тотила же и Остроил, дабы имена свои сделать великими, по совету и воле первородного брата, совокупив весьма великое и могучее войско, вышли из своей земли, победоносно прибыли в Паннонскую провинцию и войной завладели ею. После чего с могучим множеством достигли Темпланы. Тогда король далматинский, который располагался в великом и дивном граде Салоне, отправил гонца с письмом к королю Истрии, чтобы, соединив войска, одновременно выступить навстречу тем и дать им отпор. Итак, оба, соединив войска своих народов, выступили навстречу готам. Придя, таким образом, разбили лагерь близ тех. Тогда, на протяжении восьми дней, поскольку от лагеря до лагеря было близко, с обеих сторон выходили воины, раня и убивая друг друга в поединках. В восьмой же день все с обеих сторон — христиане и язычники — вышли
вооруженные и сошлись в великой битве, длившейся от третьего часа дня до самого заката. И судом Божьим, коего никто не дерзнет предсказать, свершилось так, по некоим сокрытым великим прегрешениям христиан, что победу одержали жестокие готы; и христиане пали, и убит был король Истрии, и многие тысячи христианского люда умерли от меча, и огромное множество было уведено в плен. Однако король далматинский с немногими могучими воинами ушел и бежал в свой град Салону. После этого, поскольку войско Тотилы и Остроила, его брата, было велико, а народ прибавился многократно, они, посоветовавшись со своими вельможами, разделили войско. И Тотила, пройдя со своим войском Истрию и Аквилею, ворвался в Италию и бился там в великих битвах, области же и грады во множестве опустошил и сжег. Оттуда вскоре приступил к острову Сицилия, когда пришло время конца его жизни, как предсказывал ему слуга Божий Бенедикт. Остроил же, брат его, со своим войском вступив в Иллирийскую провинцию, учинил жестокую войну, в коей никто не мог ему противостоять, овладел всей Далмацией и приморскими областями, и, наконец, прибыв, осел в Превалитанской округе. Встав тут на отдых с некоторой частью воинов, отправил сына своего, звавшегося Сенулат, покорить загорские области. Между тем император города Константинополя, собрав войска, отправил их против Остроила, о котором слышал, что тот пребывает с немногими в Превалитанском городе. Когда посланные императором прибыли туда, то застигли, как и говорилось, Остроила с немногими; однако же тот, будучи мужем твердого духа, изготовился и вступил в бой. Когда же бой завязался, Остроил пал и был убит, а бывшие с ним обратились в бегство. С тем императорские люди, забрав свою добычу, и возвратились в свою землю».1
Хронологические указания в начале фрагмента относятся к действительным событиям остготской истории. При императоре Анастасии (491 — 518) и папе Геласии I (492 — 496) произошло завоевание Италии Тео-дорихом Великим. Но святой Бенедикт, как выясняется далее, попал сюда как современник исторического Тотилы и Готской войны VI в. Итак, само хронологическое указание носит компилятивный характер и стало результатом смешения далматинского предания о Тотиле с воспринятой через книги исторической информацией о готах в Италии. Источником этой информации могли послужить автору «Готской книги» как переводные византийские, так и латинские источники.
Заметим, что за вычетом этой надуманной синхронизации хронология начальных глав «Летописи попа Дуклянина» выглядит в целом довольно стройно и непротиворечиво. У нее две вполне согласованных между собой опорных точки — изобретение и внедрение славянской азбуки в 60-х — 80-х гг. IX в. и приход болгар на Балканы около 680 г. Отсчитывая
1 Перевод по изданию: ШишиЬ Ф. Летопис попа Дукланина. Београд — Загреб, 1928. С. 293 — 296.
вглубь от последней даты на основе указанных самой летописью сроков правления, мы получаем дату смерти Остроила — не позднее 647 г. Это вполне соответствует времени прихода на Балканы сербов и хорватов при императоре Ираклии (610 — 641), указанному Константином Багрянородным, свидетельства которого будут приведены далее.
Как объяснить подобную точность у пользовавшегося, в конечном счете, устной традицией «летописца»? Можно заключить, что в основе «Книги Готской» лежал закрепленный традицией родовой перечень предков дуклянской династии (или сербских князей?). Можно также предположить, что он был достаточно рано записан. Аналогичный по характеру «Именник болгарских князей» был записан в VIII в., а уже в IX — Х вв. переведен на славянский язык.
С другой стороны, некоторые хронологические указания на VII в. как время разорения Далмации содержала и письменная далматинская традиция, отраженная в XIII в. Фомой Сплитским. Дата же болгарского вторжения конца 70-х — начала 80-х гг. VII в. в принципе могла быть рассчитана на основе данных византийских авторов. Следует, однако, отметить, что русскому автору «Повести временных лет» такой расчет произвести не удалось, и он отнес приход болгар к временам прежде правления Ираклия. К тому же, если «летописец» действительно сознательно, на основе лично своего точного расчета, датировал правление Остроила VII столетием, мог ли он делать его не только братом Тотилы, но и современником Анастасия? Кажется все-таки, что автором «Книги Готской» двигало исключительно дуклянское родовое предание, для которого он и искал точки привязки во «внешней» истории.
Парадоксально, но хронологическая достоверность «Летописью» теряется позднее, с изложением событий IX в. Причина тому — идейная концепция автора о едином «Славянском королевстве», заставившая его выстраивать в один родословный ряд князей Рашки, Дукли и Хорватии.
Повествование «Летописи попа Дуклянина» (изначально же — «Книги Готской») о славянском завоевании западных Балкан интересно и уникально тем, что лишь в этом случае мы можем напрямую сопоставить славянскую родословную и переселенческую легенду с внешними источниками. Подобное сопоставление можно было, как мы видели, произвести и на материале славяно-болгарских исторических сочинений. Но там речь шла не о целостном, внутренне согласованном генеалогическом предании (каким выглядит рассказ «Летописи»), и, кроме того, очевидным было литературное воздействие извне, едва видимое в «Летописи». Более того, в случае с «Летописью» — и этим она действительно уникальна — мы можем проследить по письменным источникам практически весь путь эволюции предания, тем самым оценив и степень его достоверности в изложении исторических фактов, и механизмы складывания устной традиции и ее интерпретации в историческом труде.
Фактический материал, лежащий в первооснове предания, отразился в группе синхронных и чуть позднейших письменных источников конца VI — начала IX вв. Это письма папы Григория Великого, акты VI Вселенского собора, «Бревиарий» патриарха Никифора, «Хронография» Феофана Исповедника и «История лангобардов» Павла Диакона. Известия эти уточняются и детализируются данными археологии. Кроме того, к ранним источникам по характеру примыкает известие римской «Книги понтификов» (XI — XIII вв.), которое могло основываться не столько на устном предании, сколько на несохранившихся актах папского престола.
Известия Константина Багрянородного (трактат «Об управлении Империей», середина X в.) имели иное происхождение. Они представляли собой уже синтез как далматинской, так и сербохорватской традиции (устной и, возможно, отчасти уже письменной). В условиях начавшегося в IX в. взаимного смешения славян и далматинцев эти традиции неизбежно соприкасались и взаимно переплетались. Константин, приводящий, что особенно ценно, разные варианты преданий, фиксирует начальный пункт этого взаимопроникновения. Конечный его итог применительно к Далмации фиксируется, прежде всего, «Историей» Фомы Сплитского. В некоторых аспектах его картина событий ближе к Константину, чем картина «Дукля-нина» — это свидетельствует о большей устойчивости далматинской традиции, развивавшейся в рамках письменной городской культуры. «Дукля-нин», писавший, вероятно, ранее Фомы, тем не менее передает гораздо далее зашедший процесс циклизации преданий, их удаление от фактической реальности прошлого. Итак, рассмотрим эту эволюцию в деталях.
Проникновение славян в Далмацию было связано, в первую очередь, с аварскими войнами конца VI — начала VII в., которые привели к падению европейской границы Восточной Римской империи. Славяне в этих войнах, наряду с лангобардами, выступали, как правило, в качестве союзников авар. Первые сообщения о начавшемся славянском завоевании Далмации и Истрии относятся к самому рубежу веков и обнаруживаются в посланиях римского папы Григория Великого.
В мае 599 г. Григорий писал византийскому экзарху Италии Калли-нику: «Наряду с тем, что вы сообщили мне о победах над славянами, знайте, что великой радости исполнен я оттого, что податели сего... направлены вашим превосходительством к святому Петру.»2 Итак, в 599 г. имели место первые, еще удачные для ромеев столкновения со славянами на севере Италии, как выясняется из следующего упоминающего о них послания, в «истрийском входе». В этом послании салонскому епископу Максиму от июля 600 г. Григорий пишет: «По поводу же народа славян, который сильно вам угрожает, я весьма сокрушаюсь и тревожусь. Сокрушаюсь от того, что уже, вместе с вами, претерпеваю. Тревожусь, ибо через истрий-
2 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. М., 1995. С. 351 (перевод В.К.Ронина).
ский вход они начали уже вторгаться в Италию».3 Таким образом, речь идет не только о нападениях на Истрию, но и о вторжении в Далмацию.
О вторжении в Истрию в 601 — 602 гг. сообщает и Павел Диакон: «Между тем лангобарды, вторгшись вместо с аварами и славянами в пределы истрийцев, опустошили все огнем и грабежами».4 В результате этот участок имперской границы пал. Вторжение открыло дорогу для заселения Истрии словенами, которое, судя по археологическим материалам, начинается как раз в эти годы. Вторжения в Истрию сопровождались разорением ромейских городов и крепостей.5
В 603 г., уже после переворота Фоки в Константинополе, открывшего дорогу массовому аваро-славянскому вторжению в европейские провинции, славяне в ходе тех же войн лангобардов с ромеями получили возможность еще глубже проникнуть в Италию. В июле 603 г. лангобардский король Агилульф «осадил вместе со славянами, которых хаган, царь аваров, прислал ему на помощь, город Кремону и, захватив его 21 августа, разрушил до основания. Таким же образом овладел он и Манту ей...»6 Еще одно, вероятно, окончательное разорение Истрии датируется 611 г.: «в том же году славяне самым плачевным образом разграбили Истрию, перебив воинов».7 На этот раз они действовали не только без лангобардов, но вопреки миру, который заключил с Империей король Агилульф. Итак, сведения «Летописи попа Дуклянина» о вторжении «Тотилы» в Италию через Истрию обязаны своим происхождением отнюдь не только «готской легенде».
О ходе военных действий собственно в Далмации после 602 г. нет вполне надежных сведений. События восстанавливаются, как правило, с привлечением известий Константина Багрянородного и Фомы Сплитского. Однако центральный сюжет их повествований — захват и разрушение славянами Салоны и Эпидавра — подтверждается археологически. По данным археологии, падение далматинских городов произошло около 614 — 615 г. Местные жители нашли убежище преимущественно на островах, как и свидетельствуют поздние авторы.8 Как раз к этому времени относится
3 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 351 (перевод В.К.Ронина).
4 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 484/485 (перевод В.К.Ронина).
5 Седов В.В. Славяне в раннее средневековье. М., 1995. С. 323.
6 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 484/485 (перевод В.К.Ронина).
7 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 486/487 (перевод В.К.Ронина).
8 Katie L. Vjerodostojnost Tome Arcidakone i posljedni dani Solina.// Vjesnik za a arheologi-ju I historiju dalmatinsku. Zadar, 1952. Kn. 53; Dovan A. Povijest Dubrovnica od najstarijih vremena do pocetka VII st. (do propasti Epidauruma).// Anali Hist. in-ta JAZU u Dubrovniku. Dubrovnik, 1966. № 10 — 11; Wilkes J.J. Dalmatia. London, 1969. P. 437.
наибольшее опустошение европейских провинций и расселение в них славян. О захвате ими Греции в этот период сообщает испанский автор Исидор Севильский, современник событий.9
Ситуация на побережье, кажется, несколько стабилизировалась к 640 г. По сведениям «Книги понтификов», папа Иоанн IV, уроженец Далмации, при вступлении на престол в 640 г. отправил на свою родину аббата Мартина, который собрал на опустошенных землях христианские реликвии и перенес в Рим мощи салонских святых Домния и Анастасия, покровителей Салоны.10
Между тем, на тот момент по меньшей мере какая-то часть далматинского побережья находилась в руках славян. Согласно Павлу Диакону, в 642 г. славяне по Адриатике переправились в Южную Италию. Теперь они были, однако, не союзниками, а врагами лангобардов, беневентского герцога Айо: «славяне, явившись со множеством кораблей, разбили лагерь неподалеку от города Сипонт. Так как они устроили вокруг своего лагеря скрытые ямы, то, когда Айо пошел против славян в отсутствие Радоальда и Гримоальда и хотел их разбить, конь его упал в одну из этих ям, и сам он вместе с немалым числом других был убит набросившимися на него славянами. Как только об этом было сообщено Радоальду, тот, быстро явившись, заговорил с этими славянами на их собственном языке. Когда же он сделал их вследствие этого менее воинственными, то, тотчас напав на них и подвергнув их большому избиению, он и за смерть Айо отомстил, и тех врагов, которые еще оставались, вынудил бежать из тех пределов».11 Это первое упоминание о славянских морских набегах по Адриатике.
Судя по деятельности аббата Мартина, между Империей и «западными» славянами Балкан отношения к началу 640-х гг. нормализовались. Однако к 670-м гг. они, видимо, вновь были враждебными. Во всяком случае, после побед Византии над арабами (Кизикская морская битва 673 г. и выгодный мир 678 г.12) и лангобарды, и «западные» славяне заключают с ней новый мир по инициативе и под главенством аварского кагана, напуганного ромейским успехом. Об этом сообщают пользовавшиеся общими источниками Никифор и Феофан. В «Бревиарии» Никифора: «Услышав об этом, живущие в западных краях, то есть игемон аваров и тамошние архонты соседних на западе иноплеменников, также запросили мира, отправив через послов дары василевсу. Так как василевс склонился к этому, во-
9 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 354 — 357 (перевод О.В.Ивановой).
10 Liber pontificalis. Paris, 1955. T. 1. P. 330.
11 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 486/487 (перевод В.К.Ронина).
12 Большаков О.Г.История Халифата. Т. 3. М., 1998. С. 163 — 164.
царились в дальнейшем мир и покой и на востоке и на западе». 13 Здесь упоминание славян можно лишь угадывать. Однако конкретнее позволяют сделать вывод об их участии сведения Феофана: «Узнав об этом, и обитатели западных краев, и аварский хаган, и тамошние риксы, экзархи, ка-стальды и предводители западных народов отправили через посланников дары василевсу, обращаясь с просьбой даровать им благодать мира. Посему василевс, снизойдя к их просьбам, пожаловал им государев мир. И великая тишина утвердилась и на Востоке, и на Западе».14
Под кастальдами с очевидностью имеются в виду представители лангобардов, «риксы» же и «экзархи», на что справедливо указывает в этой связи Г.Г.Литаврин, в данном контексте — «прежде всего предводители (вожди племен и племенных союзов) славянских народов».15 Термин германского происхождения «рикс» со второй половины VI в. более чем на век стал одним из основных обозначений славянских вождей в византийских источниках. Но и без того, видеть в риксах и экзархах, соседящих с Византией с запада и близких с аварами, кого-то иного (лангобардские ка-стальды обособлены от них в тексте) едва ли возможно.
К 680-м гг. относится первое достоверное свидетельство о распространении христианства в сербохорватских землях. Его трудно не поставить в связь с миром, который здешние правители заключили с Империей в 673 — 678 гг. В послании римского папы Агафона, оглашенном на VI Вселенском Соборе в 680 г. и подчеркивавшем важность единства Церкви, говорилось: «Среди народов и лангобардов, и славян, а не только франков, готов и бриттов большинство признают, что они из наших собратьев. А они не перестают интересоваться этим, чтобы быть осведомленными о том, что совершается в делах веры апостольской».16 Очевидно, что должны иметься в виду «западные» славянские земли. Трудно не сопоставить слова Агафона и с сообщениями Константина Багрянородного о крещении хорватов и сербов в VII в.
Этим синхронные или напрямую восходящие к синхронным письменным источникам сведения о ситуации в далматинских землях исчерпываются. По понятным причинам византийских авторов в VII в. и позднее, до времен правления Василия I, мало интересовало происходящее в отрезанной и опустошенной Далмации. Их внимание было приковано к событиям во Фракии и Македонии, с начала IX в. — также в Греции.
13 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 226/227 (перевод Г.Г.Литаврина).
14 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 274/275 (перевод Г.Г.Литаврина).
15 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 312.
16 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 212 (перевод Г.Г.Литаврина).
Положение изменилось ко времени Константина Багрянородного. В своих трудах он уделяет немало внимания деятельности своего деда по восстановлению контроля над западными землями и упорядочению отношений далматинцев со славянами.17 Проснувшийся в связи с этим интерес к прошлому Далмации породил обширный исторический очерк, в котором сербская, хорватская и далматинская исторические традиции истолкованы в русле официальной ромейской идеологии.
Основу описания захвата Далмации славянами в 29 главе труда Константина («О Далмации и соседствующих с ней народах»; текст здесь и далее приводится в переводе Г.Г.Литаврина) составила романское далматинское предание.18 В то же время автор не очень хорошо знал географию Далмации и, например, явно смешивает Саву с Дунаем. Согласно Константину, Далмацию заселили выходцы из Рима, переведенные императором Диоклетианом, который якобы построил здесь крепости Аскалаф и Диоклею.
«Владение этих римлян простиралось до реки Дунай. Когда некоторые из них пожелали переправиться через реку и узнать, кто живет по ту сторону ее, то переправясь, они нашли славянские безоружные племена, которые называются также аварами. Ни эти люди не знали, что кто-нибудь живет по ту сторону реки, ни те, что кто-либо обитает по сю сторону. Поскольку же римляне застали аваров безоружными и к войне не подготовленными, они, пойдя войною, забрали добычу и полон и вернулись. С тех пор римляне установили две смены и, отслужив от Пасхи до Пасхи, меняли свое войско, так что в Великую святую субботу они встречались друг с другом: одни — возвращаясь от укреплений, другие же — отправляясь на эту службу. Ибо близ моря, ниже той же самой крепости, есть крепость под названием Салона, размером вполовину Константинополя, в коей все римляне сходятся, вооружаются и направляются отсюда к клисуре, отстоящей от этой самой крепости на четыре мили, которая и доныне зовется Клиса, ибо затворяет идущим с той стороны. Оттуда же уходят к реке. И так эта смена осуществлялась многие годы, и славяне по ту сторону реки, называемые также аварами, поразмыслив, сказали: «Эти римляне, которые переправились и взяли добычу, отныне не перестанут ходить против нас войной. Поэтому сразимся-ка с ними». Засим славяне, они же авары, посоветовавшись таким образом, когда однажды римляне переправились, устроили засады и, сражаясь, победили их. Взяв их оружия, знамена и прочие воинские знаки и переправившись через реку, названные славяне пришли к клисуре. Увидев их, находившиеся там римляне, приметя также знамена и вооружение своих единоплеменников, сочли и их самих таковыми. Когда
17 Продолжатель Феофана. Перевод Я.Н.Любарского. СПб., 1992. С. 122 — 123; Константин Багрянородный. Об управлении Империей. Перевод Г.Г.Литаврина. Под ред. Г.Г.Литаврина и А.П.Новосельцева. М., 1991. С. 112 — 115, 134/135.
18 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 361.
же названные славяне достигли клисуры, они позволили им пройти. Пройдя же, славяне тотчас изгнали римлян и овладели вышеупомянутой крепостью Салона. Поселяясь там, с той поры они начали понемногу разорять римлян, живших в долинах и на возвышенностях, уничтожали и овладевали их землями. Прочие же римляне находили спасение в крепостях побережья и доныне владеют ими.»19
В известии Константина с очевидностью есть рациональное зерно. Однако изложение уже довольно далеко от реальных фактов и насыщено фольклорными деталями. Так, явно из фольклора пришла убежденность в том, будто далматинцы случайно обнаружили живущих за рекой авар-славян. Фантастическим, нацеленным скорее на унижение противника, выглядит представление их как «безоружных племен» и описание длительных, многолетних разорений их земель римлянами.20 Не соответствует действительности, как мы уже видели, и то, что Салона была захвачена немедленно после вторжения в Далмацию, в результате военной хитрости. Между вторжением в Далмацию и взятием Салоны прошло в реальности не менее 15 лет. Как увидим далее, это отражено и в далматинской традиции; не говорит о немедленном взятии Салоны и «Летопись попа Дуклянина».
Вместе с тем, известие Константина отражает как некоторые исторические факты, так и наметившиеся тенденции устной традиции, далматинской и славянской. Главная из них — отождествление разных отрядов и волн завоевателей Далмации. Константин еще помнит имя авар, но для него они тождественны славянам. В этом он парадоксально отличается от писавшего позднее Фомы, который, как уже говорилось, авар не знает, но зато отделяет славян от «готов». Еще один важный момент — возвеличение Салоны («размером вполовину Константинополя»). Оно находит отражение не только у Фомы, что было бы вполне естественно, но и в «Летописи попа Дуклянина» («великий и дивный град Салона»). Здесь, очевидно, имеет место пример взаимопроникновения славянского и романского предания, тем более что победа над столь великим городом возвеличивала победителей, вопреки тенденциям далматинской традиции.
Далее в той же 29 главе Константин, имея в виду последующее изложение и ссылаясь на него, подчеркивает подвластность далматинских славян Империи с царствования Ираклия (610 — 641). Среди этих славян исчисляются «хорваты, сербы, захлумы, тервуниоты, каналиты, диоклетианы и аренданы, именуемые также паганами». Отложение славян, повлекшее за собой их повторное присоединение при Василии, произошло, согласно этой версии, при Михаиле Травле (820 — 829). В связи с этим Константин, уже противореча последующему изложению сербской и хорватской истории, отмечает, будто «архонтов, как говорят, эти народы не имели, кроме старцев-жупанов, как это в правилах и в прочих Славиниях. По-
19 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 110 — 113.
20 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 363.
мимо этого, большинство этих славян не было крещено, и долгое время они оставались нехристями».21 Вероятно, здесь представлена та же тенденция к принижению славян. Впрочем, в зыбкости предполагаемого их крещения в VII столетии, как и в демократизме славянского общественного строя, сомневаться не приходится.
В последней части 29 главы Константин вновь возвращается к далматинским преданиям, рассказывая об отдельных романских городах Далмации. В связи с этим он передает рассказ о захвате славянами Эпидавра: «В то время, когда славяне, живущие в феме, захватили прочие укрепления, они овладели также и этой крепостью. Одни были убиты, другие обращены в рабство. Сумевшие сбежать и спастись поселились на обрывистых местах.» — на месте будущего Дубровника (Раусия). К ним присоединились и некоторые беженцы из Салоны.22 Об опустошении множества прибрежных крепостей еще раз сказано в самом конце главы.23
В следующей, 30 главе труда Константина («Рассказ о феме Далмация») история падения Салоны излагается заново, и с существенными отличиями. К тому же в этой главе она соединена в единой логике исторического повествования с преданием о приходе на Балканы хорватов. Особенности построения главы приводят к выводу о происхождении ее из разнородных источников, в том числе далматинских и славянских, но подвергшихся обработке константинопольского автора, плохо знавшего географию Далмации. В то же время исторические события он знал явно лучше.24 Все это наводит на мысль об использовании столичным жителем некоего письменного источника далматинского происхождения, возможно, отразившего немногим более раннюю (и достоверную) стадию бытования традиции, чем глава 29.
Как уже говорилось, предание о взятии Салоны перелагается в главе 30 с существенными отличиями: «Близ Аспалафа имеется крепость, которая именуется Салоной... Крепость эта была главной во всей Далмации. Поэтому ежегодно из прочих крепостей Далмации конные стратиоты собирались и высылались из Салоны числом до тысячи для несения стражи на реке Дунай против аваров, ибо авары сделали своим местом пребывания противоположную сторону реки Дунай, где ныне турки, ведя кочевую жизнь. Отправляясь ежегодно, жители Далмации часто видели на той стороне реки скот и людей. Поэтому вздумалось им однажды переправиться и повыведать, кто же эти люди живущие там. Итак, переправясь, они обнаружили одних аварских жен и детей, тогда как мужчины и юноши находи-
21 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 112/113.
22 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 122/123.
23 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М., 1991. С. 126/127
24 Grafenauer В. Рп^ кгШС izvjestaja Konstantina Porfirogenita о doselenju Hrvata.// Иб-ШгцбИ 2Ьогшк. 1952. 5. Б. 15 — 30; Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 368 — 369.
лись в военном походе. Поэтому, совершив внезапное нападение, они захватили их в полон и без ущерба вернулись, доставив эту добычу в Салону. Затем, когда авары возвратились из похода и узнали о случившемся — в чем они пострадали, они взволновались, недоумевая, однако, откуда им нанесен удар. Поэтому они решили подождать случая, чтобы из него узнать обо всем. Далее, когда, как обычно, были снова отправлены из Салоны таксеоты (однако это были не те, что ранее, а другие, хотя они то же самое в отношении тех держали в помыслах), они переправились против аваров, но так как те оказались собравшимися воедино, а не рассеянными, как прежде, не только ничего не сделали, но и претерпели самое ужасное. Ибо одни из них были убиты, а прочие были схвачены живыми, никто не избегнул рук. Порасспросив пленных, кто они и откуда, и узнав, что от них они претерпели упомянутый удар, а также повыпытав о достоинствах их земли и словно полюбив ее уже по слуху, авары заключили живых пленников в оковы, надели на себя их одежды, как носили их те, и, сев на коней, взяв в руки их знамена и прочие значки, которые те носили с собой, все поднялись в воинском порядке и двинулись против Салоны. Поскольку же при допросах они узнали и время, когда таксеоты возвращаются с Дуная (а это была Великая и святая суббота), они прибыли как раз в этот день. Основная масса войска, когда они были уже где-то поблизости, затаилась, а около тысячи, которые имели для обмана коней и одежды далматинцев, вышли открыто. Жители крепости, признав свои значки и одеяния, зная также и день, в который те по обычаю возвращаются, открыли ворота и приняли прибывших с радостью. Авары, войдя, тотчас овладели воротами и, знаком осведомив о свершенном деле войско, приготовились к вторжению и нападению. Так они перебили всех жителей города, а затем овладели всей страной Далмацией и поселились в ней. Одни городки у моря не сдались им и были удержаны ромеями и то лишь потому, что средства для их жизни они добывают на море. Итак, увидев, что земля эта прекрасна, авары поселились на ней».25
Нетрудно заметить, что тональность первого варианта далматинского предания в этой версии повторяется с точностью почти наоборот. Авары более не унижаются, не представляются как «безоружный народ» — и это соответствует исторической действительности. Напротив, о действиях далматинцев говорится с оттенком осуждения и даже издевки. Они показаны способными воевать лишь с женщинами и детьми — и неспособными противостать достойному противнику. Наивность впустивших врага са-лонцев в этом контексте предстает едва ли достойной сочувствия. Вряд ли такая точка зрения отражает изначально далматинскую версию событий. Хотя с морализаторских позиций весьма вероятно ее восприятие в Далмации — Фома бичует грехи своих соотечественников перед славянским
25 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 128 — 131.
вторжением26 гораздо более жестко, чем «Дуклянин», невнятно говорящий о «некоем прегрешении».
В связи с происхождением осуждающей далматинцев версии любопытно, что авары, чей кочевой образ жизни специально подчеркивается, более не отождествляются со славянами (что, конечно, достоверно) — и что славяне вообще не упоминаются среди первых завоевателей Далмации и захватчиков Салоны (а это совершенно недостоверно). Этим достигается двойной эффект. С одной стороны, со славян в целом снимается ответственность за разорение далматинских городов. И это несмотря на то, что в начале главы Константин обещает рассказать, как Далмация «была захвачена народами славян».27 С другой стороны, хорваты (славяне!) жестко противопоставлены первой волне завоевателей, своим врагам, по этническому признаку. Тем самым именно славяне предстают «героической» стороной в сказании о покорении ими Далмации. Из этого, с учетом того, что в нижеследующем тексте Константин определенно использует хорватские родовые предания, следует, что именно славянская традиция сохранила память о завоевании Далмации в этой версии. Указание далее на то, что авары смешались с хорватами, отчасти сохранив свое имя и самосознание, как бы указывает на путь сохранения в хорватской среде относительно благожелательной к аварам версии взятия Салоны.
С исторической действительностью, память о которой могла сохраниться в письменных источниках, повествование 30 главы связывает указание на то, что стражу к границе направляли как раз против авар. Таким образом, они больше не предстают неизвестным народом, хотя реликт этого фольклорного мотива в тексте есть. Более достоверно, чем многолетние набеги римлян на «безоружных» авар, выглядит и сообщение о двух рейдах из Салоны — удачном и неудачном. Его можно сопоставить с известиями синхронных источниках и согласовать с хронологией аварских войн конца VI в.28 Однако сохраняется и главный, на тот момент превалировавший, вероятно, в известной Константину далматинской традиции, элемент недостоверности — утверждение о моментальном, с помощью военной хитрости, взятии Салоны после вторжения в Далмацию. Далее, исчезает упоминание о Клисе. Между тем, как раз упоминание Клиса в первой версии, возможно, указывает на путь сложения предания — именно Клис должен был первым распахнуть ворота захватчикам. Очевидно, глава 30 в известном смысле отражает механизм искажения действительности — события в устной традиции «стягивались» в одну точку, и взятие Клиса в конечном счете было полностью заслонено взятием Салоны.
26 Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. М., 1997. С. 34 — 35/239 — 240.
27 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 126/127.
28 Алексеев С.В. Славянская Европа V — VI вв. М., 2005. С. 318, 321 — 322.
Сразу после второго варианта далматинского предания Константин переходит к изложению первого своего варианта предания хорватского: «Хорваты же жили в то время за Багиварией, где с недавнего времени находятся белохорваты. Один из родов, отделяясь от них, а именно — пять братьев: Клука, Ловел, Косендцис, Мухло и Хорват и две сестры, Туга и Вуга, — вместе с их народом пришли в Далмацию и обнаружили, что авары завладели этой землей. Поэтому несколько лет они воевали друг с другом — и одолели хорваты; одних аваров они убили, прочих принудили подчиниться. С тех пор эта страна находится под властью хорватов. В Хорватии и по сей день имеются остатки аваров, которых и считают аварами. Прочие же хорваты остались у Франгии и с недавних пор называются белохорватами, т. е. «белыми хорватами», имеющими собственного архонта. От хорватов, пришедших в Далмацию, отделилась некая часть и овладела Иллириком и Паннонией. Имели и они самовластного архонта, ради дружбы обменивавшегося посольствами с архонтом Хорватии. В течение нескольких лет хорваты, находящиеся в Далмации, подчинялись франкам, как и прежде, когда они жили в собственной земле.»29 Далее описывает восстание хорватов против франков и их крещение при «архонте» Порине (Борна, умер в 821).30 Завершает главу рассказ о примирении теснимых на островах паганами далматинцев с хорватами при Василии I.31
Как уже говорилось, в контексте главы 30 очевидно жесткое противопоставление двух волн завоевателей по этническому принципу и, менее четко, по образу жизни — кочевые авары против славян-хорватов. Последующий рассказ о восстании против франков и самостоятельном крещении хорватов из Рима подчеркивает стремление хорватского предания обосновать права своих князей на отвоеванные ими земли. Об именах хорватских предводителей, отмеченных только здесь, нельзя сказать ничего сверх того, что они отражают деление хорватского племенного союза на семь «родов» — малых племен патронимического происхождения. С «Историей» Фомы Сплитского (отчасти) и особенно с «Летописью попа Дуклянина» предание Константина сближает указание на центральноевропейскую прародину славянских пришельцев.
Сходную по основной тональности, но отличающуюся в деталях версию происхождения балканских хорватов дает Константин в главе 31 — «О хорватах и о стране, в которой они живут в настоящее время». Эта версия также хорватская по происхождению, но отражает иную тенденцию в устной традиции. По мнению Е.П.Наумова32 и О.А.Акимовой,33 в главе 31
29 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 130 — 133.
30 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 132/133, 372.
31 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 134/135.
32 Наумов Е.П. Возникновение этнического самосознания раннефеодальной хорватской народности.// Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 169 — 171;
находит отражение «княжеская» версия ранней хорватской истории, тогда как глава 30 есть отражение «старых племенных сказаний». «Княжеская» версия при этом являлась (или стала под пером Константина) к тому же и провизантийской.
«Хорваты, ныне живущие в краях Далмации, — повторяет Константин и в главе 31, — происходят от некрещеных хорватов, называвшихся «белыми», которые обитают по ту сторону Турки, близ Франгии, и граничат со славянами — некрещеными сербами. Хорваты на славянском языке означает «обитатели большой страны». Эти хорваты оказались перебежчиками к василевсу ромеев Ираклию ранее, чем к этому василевсу Ираклию перешли сербы, в то время, когда авары, пойдя войною, прогнали оттуда римлян, выведенных из Рима и поселенных там василевсом Диоклетианом. Когда упомянутые римляне были прогнаны аварами, в дни того же василевса ромеев Ираклия, их земли остались пустыми. Поэтому, по повелению василевса Ираклия, эти хорваты, пойдя войною против аваров и прогнав их оттуда, по воле василевса Ираклия и поселились в сей стране аваров, в какой живут ныне. Эти хорваты имели в то время в качестве архонта отца некоего Порга. Василевс Ираклий, отправив, приведя священников из Рима и избрав из них архиепископа, епископа, пресвитеров и диаконов, крестил хорватов. Тогда у этих хорватов архонтом был уже Порг... Эти крещеные хорваты не желают воевать против чужих стран, лежащих вне их собственной, ибо они при василевсе ромеев Ираклии получили некое предсказание и постановление от папы римского, пославшего священников и их крестившего. Эти хорваты после крещения заключили, собственноручно подписав, договор, договор и дали святому апостолу Петру нерушимые твердые клятвы, что никогда не отправятся в чужую землю и не будут воевать, а, напротив, будут хранить мир со всеми желающими, получив, в свою очередь, от самого римского папы молитву, согласно которой, если какие-нибудь иные народы выступят против хорватов и принудят их воевать, то Бог ранее самих хорватов вступит в бой и защитит их, а ученик Христа Петр дарует им победу». Далее следует рассказ о миссии к хорватам Мартина, которая, однако, отнесена к IX в. (правлению короля Трпимира I, которого Константин к тому же смешал с правившим уже в Х столетии Трпимиром II).34
Хронологические смещения (перенесение времени правления Борны в VII в., миссии Мартина — напротив, к концу тысячелетия) делают очевидным фольклорное в конечном счете происхождение и этого предания. Тенденции его достаточно прозрачны. Во-первых, утверждается идея княжеского единовластия и династической преемственности («отец» Борны предводительствует всеми хорватами во времена Ираклия). Во-вторых, утверждается идея законности овладения далматинских земель хорватами.
33 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 374 — 375.
34 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 136 — 139.
Территория была уже полностью опустошена аварами к их появлению; хорваты пришли не сами по себе (как в первой версии), а по приглашению византийского императора Ираклия. От него же они получили свою землю.35 В условиях усиления военного и дипломатического влияния Империи подобные напоминания становились отнюдь нелишни, превращаясь в важный элемент государственной идеологии. Отношения же с франками и зависимость балканских хорватов от них теперь вовсе не упоминаются. Наконец, очевидно патриотический характер носит легенда о договоре с папой. Она утверждает одновременно и миролюбие хорватов, и их готовность отстаивать собственную страну от любого, сколь угодно сильного врага. В этом плане она перекликается с преданием из предыдущей главы о восстании против франков. Новым моментом (и также откровенно патриотического характера) является и ложная этимология названия хорватов, на самом деле иранского по происхождению.36
Некоторые элементы этой версии, безусловно, соответствуют исторической действительности. Так, разорение аварами Далмации действительно относится ко времени Ираклия, и логично довериться свидетельству Константина о приходе хорватов сразу следом. Вместе с тем сохраняется характерное противопоставление неславянских завоевателей авар хорватам, предстающим теперь уже как освободители Далмации. Это, как и указание на центральноевропейскую прародину (теперь еще и на исконное соседство с сербами), — общие элементы двух вариантов.
Общим является и указание на крещение хорватов при Борне. Однако теперь оно отнесено ко времени правления Ираклия, на два века назад. С учетом послания папы Агафона 680 г., логично предположить, что к хорватам дважды (или даже более раз) отправлялись христианские миссии. Первая из них вполне может быть отнесена к правлению Ираклия, если сведения о союзе его с хорватами не надуманы. В пользу этого свидетельствует и сохранение в хорватском предании памяти о визите Мартина (смешавшегося, впрочем, с кем-то из позднейших, IX в., проповедников христианства). Он действительно имел место в конце правления Ираклия, в 640 г.
В 32 главе («О сербах и о стране, где они живут») Константин переходит к изложению сербской истории. В этой главе его труда со всеми основаниями видят отражение уже сербской родословной традиции, отраженной, возможно, в «Хронике сербских правителей».37 При некоторой гипотетичности «Хроники» и явной византийской обработке сведений в официозном духе, использование собственно сербской традиции в труде Константина невозможно отрицать.
35 Наумов Е.П. Возникновение этнического самосознания раннефеодальной хорватской народности. С. 173.
36 Этимологический словарь славянских языков. М., 1981. Вып. 8. С. 149 — 152.
37 Острогорски Г. Сабрана дела. Београд, 1970. Кн. 4. С. 79 — 86.
«Сербы, — пишет Константин, — происходят от некрещеных сербов, называемых также «белыми» и живущих по ту сторону Турки в местности, именуемой ими Воики. С ними граничит Франгия, а также Великая Хорватия, некрещеная, называемая также «Белой». Там-то и живут с самого начала эти сербы. Но когда двое братьев получили от отца власть над Сербией, один из них, взяв половину народа, попросил убежища у Ираклия, василевса ромеев. Приняв его, сам василевс Ираклий предоставил ему в феме Фессалоники как место для поселения Сервии, которая с той поры и получила это прозвание. Сербами же на языке ромеев зовутся рабы. Это прозвище сербы получили потому, что стали рабами василевса ромеев. Через некоторое время этим сербам вздумалось вернуться в свои места, и василевс отослал их. Но когда они переправились через реку Дунай, то охваченные раскаянием, возвестили василевсу Ираклию через стратига, управлявшего тогда Белеградом, чтобы он дал им другую землю для поселения. Поскольку нынешняя Сербия, Пагания, так называемая страна за-хлумов, Тервуния и страна каналитов были под властью василевса ромеев, а страны эти оказались безлюдными из-за аваров (они ведь изгнали оттуда римлян, живущих в теперешней Далмации и Диррахии), то василевс и поселил означенных сербов в этих странах. Они были подвластны василевсу ромеев, который, приведя пресвитеров из Рима, крестил их и, обучив хорошо совершать дела благочестия, изложил им веру христианскую. Затем, когда умер сей архонт Серб, прибегнувший к василевсу, по наследству правил его сын, затем внук, и так далее, — архонты из его рода. Через некоторое время был в этом роду и среди них Воисеслав. »38 Правнук этого Вышеслава, Властимир, — современник болгарского князя Пресиана (836 — 852). Таким образом, поименный перечень сербских правителей начинается у Константина примерно со второй половины VIII в. В «Летописи попа Дуклянина» и других источниках первым именам (Вышеслав, Родослав, Просигой) прямых соответствий нет.
За 32 главой следует несколько глав, описывающих другие (кроме Рашки) сербские племенные княжения. Большинство из них, как отмечается, находились изначально под властью того же первого «архонта» сербов, хотя ко времени Константина уже отделились от Рашки. Кроме уже названных захлумов, тервунитов, каналитов, паганов, теперь в перечень попадают и диоклетиане (дукляне). Им специально посвящена глава 35.39 Однако справедливости ради надо отметить, что как раз применительно к дуклянам «архонт Серб» не упоминается. Они ставятся в ряд сербских племен между тервунитами и паганами, но как будто слегка обособлено. О Дукле говорится лишь: «Порабощенная также аварами, и эта страна запустела и была вновь заселена при василевсе Ираклии, как и Хорватия, Сербия, страна захлумов, Тервуния и страна Канали». Таким образом, утвер-
38 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 140 — 143.
39 Константин Багрянородный. Об управлении Империей. С. 150 — 153.
ждается как будто исконная независимость Дукли от сербских и хорватских князей. С другой стороны, это может отражать реальность времен Константина, а не Ираклия.
Сходство отдельных мотивов в сербском родословном предании по Константину с «Летописью попа Дуклянина» бросается в глаза. Основатель сербской династии предстает как один из двух братьев, разделивший с братом народ, но не власть над прародиной. Надо учитывать, что третий брат Тотила в «Книге Готской» — персонаж занесенный из литературных источников. В случае с сербами мы вновь, как и в главе 31 (и в «Летописи») имеем дело с «княжеской» по характеру родословной легендой. Она сконцентрирована на правящей династии, и упоминает лишь ее родоначальника. Прародина сербов, как и хорватов, Константином помещается в Центральной Европе, что с очевидностью имеет рациональную основу.
Тем рельефнее отличия предания X в. от «Летописи», и прежде всего основное. Сербы, как и хорваты, у Константина — не враги, а союзники (хотя бы на время) христианских государств. Они враги захватчиков-авар и подданные императора Ираклия. Сербы, как и хорваты, были по приказу Ираклия крещены из Рима (кроме отвергнувших крещение и тогда, и при Василии I паганов-арендан). В то же время следует отметить, что применительно к сербам Константин ничего не говорит о войне с аварами. Приход сербов у него следует за приходом хорватов. Следовательно, авары уже разгромлены и покорены хорватами, и освобождать от них территорию у сербов необходимости нет. Ираклий должен лишь заселить новыми подданными пустующие земли. Этот мотив, закрепляющий права славянских князей и жупанов на древние имперские провинции, повторяется в сербохорватских главах труда Константина рефреном. Он работал не только на славянские правящие династии, но и на Константинополь — обосновывая признание Василием I суверенитета Сербии и Хорватии.
След тенденциозной обработки сербского предания Константином или его сотрудниками — ложная, принижающая этимология слова «сербы». Она явно противоречит данным того предания, в которое вставлена. Согласно ему, сербы назывались так еще на европейской прародине, где остались лужицкие («белые») сербы. Имя «архонта» Серб, скорее всего, — лишь этническое определение взамен неизвестного Константину личного имени основателя династии. Характерно, что он не называет и легендарного «отца» Борны. В то же время другая ложная этимология — для македонских Сервий — скорее всего, почерпнута из сербского придворного предания. Она может отражать какие-то, не исключено, что отчасти и основательные, старинные притязания сербских князей на македонские земли.
Итак, сведения Константина Багрянородного представляют нам далматинскую, хорватскую и сербскую исторические традиции на самой ранней стадии их взаимопроникновения. Большинство основных мотивов пе-
реселенческого предания «Книги Готской» здесь уже представлены. Другие (отождествление аваро-славян с готами) вскоре появятся в далматинской книжности. Однако, как мы видели, мотивы эти у Константина представлены врозь, не в рамках цельного повествования. Они относятся к разным сюжетам, более того — к разным этническим традициям. Театр описанных у «Дуклянина» военных действий указывает как будто на события, связанные с возникновением хорватских средневековых княжеств. Однако не только место возникновения его труда, но и приводимая родословная правителей указывает уже на Сербию. Наконец, и самое главное, война с салонскими христианами в логике традиции Х в. должна быть отнесена вовсе не хорватам и не сербам, а предшествующей волне завоевателей — аварам и зависимым от них славянам. Это и более соответствует исторической действительности, насколько она может быть воссоздана из сопоставления данных Константина с отрывочными сообщениями более ранних письменных источников.
Механизм сложения славянской традиции в той форме, которая отложилась в «Летописи», вскрывает немногим позднейший ее источник — «История» Фомы Сплитского. Основываясь в большей степени на письменной традиции, Фома более консервативен, чем «Летопись», и при описании славянского завоевания Далмации ближе к известным историческим фактам. При этом он мог фиксировать как далматинское (на месте, в отличие от Константина), так и более раннюю, в сравнении с «Летописью», стадию славянского исторического предания. Он сам в качестве своих источников указывает как «предания» и даже «позднейшие предположения», так и «письменные свидетельства».40
Начав изложение истории разрушения Салоны с указания, что та «была разрушена при готах», Фома вводит в повествование Тотилу. Тот будто бы вторгся в Италию «из земель Тевтонии и Полонии», предварительно опустошив Далмацию. Но Салону он разорил лишь «частью».41 Здесь, конечно, отражаются события Готской войны середины VI в., хотя сам Тотила в Салону не вступал.
«Вместе с Тотилой, — продолжает Фома, — из земель Полонии пришли семь или восемь знатных племен, зовущихся лингонами. Видя, что земля Хорватии будет удобна им для поселения, так как там остались редкие обитатели, они истребовали и получили ее от своего вождя. И так оставшись там, они начали теснить местных жителей и силою порабощать их. Хорватия — горная страна, с Далмацией она граничит с севера. Эта страна в древности звалась Курецией, и народ, который теперь именуется хорватами, назывался куретами или корибантами.» Далее Фома сообщает все известное ему о куретах античных мифов и возвращается к своему повествованию: «Итак, эти массы людей перемешались и стали одним наро-
40 Фома Сплитский. История. С. 35/240.
41 Фома Сплитский. История. С. 35/240.
дом со схожим образом жизни и нравами и одним языком. У них появились собственные вожди. И сколь бы ни были они злобны и необузданны, все же они были христианами, хотя и очень невежественными. Притом они были заражены язвой арианства. Многими они назывались готами и тем не менее это славяне, судя по собственному имени тех, которые пришли из Полонии или Богемии. И вот они-то, как было сказано, нападали на латинян, которые населяли приморские земли, и прежде всего на Салону, бывшую главным городом всей провинции».42 Далее подробно описывается осада и взятие славянами во главе с «готским предводителем (dux), стоявшим во главе всей Славонии» Салоны, опустошение города, бегство жителей на острова, их набеги на захвативших побережье славян и миссия Мартина.43
Итак, по Фоме, в завоевании Далмации участвовали три племени: готы, приведенные ими «лингоны» (они же славяне), хорваты («куреты»), причем последние будто бы уже жили в Далмации и лишь позже смешались с «лингонами». Писавший на три столетия ранее Константин Багрянородный говорит о двух враждебных друг другу волнах завоевателей — аваро-славянах («славянские, племена, которые называются также аварами») и хорватах. Славяне, пришедшие, судя по Константину и более ранним источникам, с аварами, несомненно, тождественны «лингонам» Фомы. Позже, с VII в., они действительно смешались с хорватами.
Лингоны — древнее кельтское племя. «Лингоны» Фомы обычно и, видимо, справедливо толкуется как ученое искажение племенного названия лендзян.44 Непосредственным источником для образования формы «лингоны» могло послужить венгерское lengyen 'лендзяне, поляки'.45 Далмация в XIII в. входила в состав Венгерского королевства. Доказательством участия лендзян во вторжениях авар в Иллирик может служить сербохорватский топоним Ledan.46 Фома сообщает о племенах, которые в своих названиях сохраняют память о приходе из «Богемии» (ср. «Воики» Константина) или «Полонии». Итак, есть основание видеть в лендзянах тех самых славян, которые вместе с аварами («готами») в начале VII в. захватили Далмацию и о которых писал также Константин Багрянородный.
Фома точнее Константина, различая вторгшихся в Далмацию славян от довлевшего над ними иноэтничного элемента. То, что этот элемент стал у него «готами», — дань уже сложившейся в Далмации традиции. В противопоставлении Фомой «готов» и славян отчетливо видна политическая тенденция. Он полемизирует с «готской легендой», которая, зародившись в Далмации, уже перешла ко дворам славянских князей и породила «Книгу
42 Фома Сплитский. История. С. 35 — 36/240.
43 Фома Сплитский. История. С. 36 — 39/241 — 242.
44 Фома Сплитский. История. С. 159 — 160.
45 Этимологический словарь славянских языков. М., 1988. Вып. 15. С. 44.
46 Этимологический словарь славянских языков. Вып. 15. С. 44.
Готскую». С другой стороны, выгодный для латинского духовенства мотив «готской легенды» — мнимое арианство славян — Фома поддерживает и подчеркивает. У него этот мотив переплетается с известным и Константину (и игнорируемым «Дуклянином») преданием о раннем (до IX в.) крещении сербохорватских племен. Но если у Константина это крещение «римское», то у Фомы, естественно, арианское.
Более, чем Константин, прав Фома и в другом — Салона пала не сразу после вторжения. Очевидно, эта оригинальная и достоверная версия родилась у хрониста из сопоставления далматинских и хорватских преданий. По Фоме возможно даже реконструировать стоявшие за ней события. Во вторжении «готов» (авар) участвовали «лингоны» (лендзяне). Когда внутренняя Далмация была разорена, и в ней «остались редкие обитатели», лендзяне «истребовали и получили ее от своего вождя», надо думать — аварского кагана. Славяне постоянно нападали на приморье, где еще держались местные «латиняне», «прежде всего на Салону». Об этом, собственно, и сообщал в Рим папе Григорию епископ Максим, говоря, что «народ славян» «сильно угрожает» салонитам. Около 615 г. Салона, наконец, пала, после описанной Фомой осады, а ее жители бежали на острова.
Фундаментальное новшество в схеме Фомы, итог длительного компилирования разнородных традиций — слияние двух описанных Константином волн завоевателей. Оно подготавливалось и в Далмации — по мере удаления от времени событий и усугубления конфликтов местных городских коммун с сопредельными славянскими жупанами, и в Хорватии — по мере растворения авар (еще сохранявших самосознание при Константине) и лендзян в хорватской среде. Соответственно, для далматинцев различие между аваро-славянами и хорватами постепенно размывалось, их враждебные действия в прошлом воспринимались уже как совместные. Для хорватов же в XII — XIII вв. исчезала сама память об этом различии, результат чего мы наблюдаем в «Летописи попа Дуклянина».
Фома еще различал разные компоненты завоевателей — и нуждался в объяснении этого различия. Не исключено, что ему требовалось объяснить и сохранившиеся в предании следы противопоставления лендзян, аваро-славян, хорватам. Вышел он из затруднения своеобразно — через легенду об автохтонности хорватов на Балканах и их фантастическом тождестве с античными куретами. Подобного рода искусственные построения — не редкость в средневековой литературе. Автохтонность хорватов позднее нашла отклик и в их нарождающейся исторической литературе. В то же время, как справедливо указывает О.А.Акимова, «трудно сказать, насколько широко была распространена идея о тождестве хорватов и куре-тов. В других синхронных хронике источниках она не представлена». 47 Не исключено, таким образом, что единственным создателем и передатчи-
47 Фома Сплитский. История. С. 161.
кам легенды на том этапе являлся сам Фома. Но высказанная в рамках далматинской историографии идея автохтонности современных славянских народов на Балканах (пусть и не как славянских), разумеется, встретила благодарный отклик в среде славянской знати и духовенства. Как увидим далее, уже в XIV в. по образцу растиражированной в Далмации ку-ретской легенды и в еще более фантастическом оформлении возникает легенда о сербской автохтонности.
Неудивительно, что «История» Фомы многое, относимое Константином хорватам — деление на семь родов, центральноевропейскую прародину, — связывает с отличаемыми от них, подвластными «готам» славянами. Впрочем, это, скорее всего, как раз «общие места» славянских преданий о переселении на запад Балкан. Лендзяне («лингоны»), конечно, также пришли из Центральной Европы, а семь — типичный для славянского фольклора числовой определитель. Впрочем, упоминание о «семи или восьми племенах» — четкое указание на наличие разных вариантов предания (изначально разных преданий?). На вероятную разницу между «хорватской» и «лендзянской» версиями переселенческого эпоса указывает и различение происхождения отдельных родов из «Богемии» (хорваты?) и «Полонии» (определенно лендзяне).
Фома Сплитский фиксирует итоговое состояние исторической традиции о славянском завоевании в Сплите и Хорватии. Для земель к юго-востоку, для Сербии и Дукли, аналогом является, конечно, приведенное свидетельство «Летописи попа Дуклянина». Судя по данным Фомы, к XII — XIII вв. в славянском предании уже произошло слияние различных волн переселенцев. Автор же «Книги Готской» был еще и истовым приверженцем «готской легенды» в ее славянизированной форме. Он пользовался, что явствует и из этой, и из последующих глав летописи, как сербо-дуклянскими, так и хорватскими историческими преданиями. Перед автором в итоге встала непростая задача — создать из как минимум двух отличающихся друг от друга, пусть и родственных, традиций единое повествование, и привести его в соответствие с книжной легендой о готах. Возможно, что предшествующие безвестные поколения придворных носителей предания произвели уже эту операцию в какой-то части. Но и в этом случае автору «Книги» необходимо было придать результату литературную форму.
Даже по латинской «Летописи» можно судить, что с задачей дуклян-ский историк справился. О стилистических тонкостях (которыми изобилующий повторами, тавтологиями и затянутостями текст явно не блещет) мы вряд ли можем сделать объективный вывод. Но славянский автор создал внутренне непротиворечивое, целостное повествование, которое работало на главный его концепт — преемство дуклянской династии по отношению к древним готам и права ее на все «Королевство славян», в том числе на хорватские земли.
О происхождении отдельных компонентов сюжета уже говорилось. Базовый остов, к которому была присовокуплена «готская легенда» с фигурой Тотилы — сербское переселенческое предание о двух братьях-князьях, из которых младший с половиной народа отправился на Балканы, а старший остался править на прародине. Но на этот остов оказалось искусно, если не сказать органично, нанизано изначально чуждое, даже противолежащее ему предание об аваро-славянском завоевании Далмации и победоносной войне славян с римлянами. Это предание, судя по 30 главе трактата Константина, долгое время сохранялось среди потомков авар в Хорватии, а после падения Хорватского королевства слилось у хорватской аристократии с собственной переселенческой легендой. Теперь сербский автор, объединяя традицию сербскую с хорватской, включил новую версию прихода хорватов (по сути же — предание об аваро-славянском нашествии) в свой труд. Следует учесть, что сербы с аварами на Балканах не воевали или, по меньшей мере, ко временам Константина о такой войне не помнили.
Исторические события, описанные в «Летописи», имеют точки соприкосновения — но лишь отчасти непосредственного совпадения с реальностью, предстающей нам из неславянских источников. Совпадают мотивы центральноевропейской прародины и братьев-князей, которые и у Константина восходят к славянскому преданию. Совпадает (след достоверной «аваро-славянской» традиции) мотив одновременного вторжения в Далмацию и Истрию. Однако в других источниках нет ни следа решающей битвы у Темпланы, как не упоминается нигде и сам этот топоним. В связи с этим Ф. Шишич предлагал принять конъюнктуру «Тевтония», что встретило справедливую критику С. Миюшковича.48 Нет в других источниках и параллелей героической гибели Остроила. У Константина «архонт Серб» — не враг Империи, и умирает, насколько можно судить, своей смертью.
Между тем очевидно, что именно эти два эпизода являлись сердцевиной изложения в «Книге Готской» и остались таковой в «Летописи». Все остальное — скорое перечисление завоеваний и искусственные привязки к Тотиле — лишь связующие звенья. Характерно, что ключевое для всех остальных источников событие — взятие Салоны — в «Летописи» лишь подразумевается, но не называется прямо.
Разгадка этого парадокса довольно проста. Автор «Книги Готской» использовал славянские эпические сказания о завоевании Балкан, увязывая их с родословным преданием воспеваемой династии. В этих сказаниях на первое место могли выйти какие-то локальные или не отмеченные более ранними авторами события, не значимые с точки зрения «внешних» историков. Например, какая-то довольно крупная, но имевшая местное значение битва между завоевателями-славянами и романцами, либо гибель од-
48 Летопис попа Дукланина. Титоград, 1967.. С. 177.
ного из многих славянских «риксов» от рук ромейского карательного отряда. Скажем, под 658 г. Феофан сообщает об успешном походе императора Константа II против «Славиний» (видимо, во Фракии), но без всяких подробностей.49 Между тем, гибель любого из славянских предводителей в этом или ином подобном мероприятии могла создать почву для сказания, подобного отраженному в «Летописи». Для этого достаточно было существования на протяжении какого-то времени знатного рода, возводившего себя к погибшему.
Конечно, не случаен тот факт, что гибель Остроила локализуется в «городе Превалитанском», то есть в Скодре, древней столице Дукли. Это указывает на происхождение сказания и — лишний раз — на характер всей «Книги Готской» как прежде всего дуклянского произведения, созданного для прославления местной династии.
К числу неистребимых черт дружинного (как, впрочем, и ранних произведений народного) эпоса относится ярко проявившийся в «Летописи» завоевательный пафос. На славянском материале тенденция эта особенно заметна на примере весьма архаичной русской былины «Волх Все-славьевич», отражающей, насколько можно судить, настроения эпохи славянских набегов на богатые южные страны в VI — IX вв. Наш анализ содержания былины опубликован. 50
Симпатии автора «Книги Готской» и тем более барского переводчика как будто должны были быть всецело на стороне христиан. Очевидно, что — для самих автора и переводчика — так оно и есть. Но не для их источников, а на решительное насилие над материалом создатели текста не пошли. Сходным образом и автор русской Начальной летописи пошел в большинстве случаев за древним дружинным преданием, воспевая доблести язычников Олега Вещего и Святослава, причем в первую очередь проявленные в войнах с Византией.
Как результат — в «Летописи» противники славян отнюдь не демо-низируются, и автор сохранившегося текста, конечно, сочувствует их бедам. Текст о нашествии «варваров» начинается традиционно для латинской и христианской в целом историографии — с описания дерзости и свирепости внезапно «извергшихся» из чужих земель врагов. Но, с другой стороны, рефреном повторяется идея неодолимости и победоносности сла-вян-«готов» при одновременном подчеркивании мощи и величия их противников. Любопытно, что византийские наместники Истрии и Далмации в славянском эпосе превратились уже в самостоятельных «королей». Они, однако, и вдвоем оказываются не в силах победить Остроила — только войско, посланное из самого Константинополя, смогло его одолеть, и то благодаря коварству. Выспренное же описание гибели Остроила в бою с превосходящими силами врага воскрешает в памяти сцены из южносла-
49 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. С. 272/273.
50 Алексеев С. В. Славянская Европа. С. 128 — 133.
вянского и русского героического эпоса.
Хронология правления Остроила, согласно «Летописи», определяется сроками правления его ближайших преемников — до прихода на Балканы болгар в 679 — 680 гг. Эти указания, как уже говорилось, прямо противоречат заявленным в начале текста синхронизмам. По ним выходит, что Остроил должен был править в первой половине VII в. и пасть не позднее 647 г. Все это (кроме самих обстоятельств правления и смерти), как будто, согласуется с данными Константина об «архонте Сербе». К проблеме достоверности данной хронологии мы еще вернемся ниже. Здесь же отметим, что она может, в принципе, указывать как на приход хорватов и сербов между 626 и 641 г., так и на более раннее вторжение в Далмацию аваро-славян.
Именослов «Летописи» представляет собой неисчерпаемый, наверное, источник для различных реконструкций. Так, например, очевидно, что имена «Сенубальд» и особенно «Сенулат (Сенудилай)», которые Ф. Ши-шич равным образом прочитывал как «Всевлад», более чем затруднительно интерпретировать. Второе из них со всей очевидностью испорчено при переписке или даже при самом латинском переводе. Вместе с тем, ясно и то, что за этими именами стоят какие-то искаженные славянские формы, быть может, действительно на «Все-».
Имя «Брус» может быть интерпретировано как славянское, хотя выглядит необычно. При прямом славянском толковании оно вступает в курьезную семантическую перекличку с именем «Дерван», которое носил упоминаемый под 631 г. франкским историком Фредегаром князь лужицких сорбов.51 В принципе, Дерван вполне мог бы быть братом перешедшего на службу Ираклию «архонта Серба». Но все же разумнее, как представляется, отнестись к этой заманчивой ономастической игре как к случайному совпадению.
Что касается самого Остроила, прямого предка (если верить «Летописи») дуклянских князей, то его имя вне сомнений славянское. Однако это не типичный для славянских князей двусоставный антропоним. Между тем, почти все преемники Остроила и, кажется, его отец «Сенубальд» носят именно двусоставные времена. Вспомним, что Константину, записывавшему сербские и хорватские предания, не были известны имена князей-родоначальников династий («отец Порга», «архонт Серб»). Встает вопрос — не были ли имена эти на каком-то этапе, еще при оформлении «княжеской» версии преданий при языческих дворах, табуированы? Запрет на оглашение подлинных имен родоначальников мог иметь как религиозные, так и вполне приземленные политические основания. Предок династии как бы отрывался от почвы родовых преданий, ему становилось возможно приписывать деяния различных местных героев-предков. В конечном счете
51 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2. С. 370/371.
он с неизбежностью поглощал их всех, что и случилось во второй из Константиновых хорватских версий (в главе 31).
Имя Остроила в таком случае можно интерпретировать как эпитет князя-родоначальника, произведенный от глагола «устроить». В любом случае, такая этимология имени, данного в династическом предании герою-родоначальнику, выглядит убедительно.
Правда, в писаной «Летописи» Остроил едва ли может быть определен как подлинный «устроитель» государства. Но это совсем не значит, что он не являлся таковым в исходном, еще языческом предании, для которого «устроение» вполне могло быть тождественно первичному завоеванию. Лишь при литературной обработке функции мирного «устроения» неизбежно перетекли от первых двух князей к их преемнику, миролюбивому Силимиру. Для дружинного же эпоса миролюбие едва ли было достойной правителя чертой. Скорее уж в качестве «устроителя» мог представать сын Остроила, с которым «Летопись» связывает силовое определение границ государства.
Алексеев Сергей Викторович — кандидат исторических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой истории Московского гуманитарного университета.
