CC BY
25
Лексика материальной культуры костромского края в текстах произведений И. Касаткина...
УДК 821.161.1.09"19"; 81'282
Окуловская Светлана Владимировна
Костромской государственный университет [email protected]
ЛЕКСИКА МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ КОСТРОМСКОГО КРАЯ В ТЕКСТАХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ И. КАСАТКИНА («ДОМАШНЯЯ УТВАРЬ»)
Тексты произведений И. Касаткина, посвященные описанию жизни крестьян, дают богатые сведения как исто-рико-этнографического, так и лингвистического характера, они документально точно отражают быт, материальную культуру и язык жителей междуречья Унжи и Ветлуги в начале XX века. В данной статье рассматривается лексика домашней утвари, извлечённая из рассказов писателя. Анализируемые слова показывают генетическую связь говоров междуречья с центральными и говорами Русского Севера. Лексика включает как исконно русские образования, так и заимствования. Исследование показывает возможность и необходимость использования контекстов И. Касаткина в качестве дополнения к полевым записям с целью установления точного смысла лексем, уточнения зоны их бытования, отслеживания семантических сдвигов во времени.
Ключевые слова: И. Касаткин, костромские говоры, диалектная лексика, материальная культура, домашняя утварь.
Лексика материальной культуры занимает особое место в лексическом составе языка. Она содержит в себе разностороннюю информацию об этнических, культурных и языковых процессах, происходивших на определённой территории. В особой полноте следы древнейших словоупотреблений сохраняет лексика домашней утвари. В основе своей это слова древнего, иногда праславянского или даже индоевропейского происхождения.
Данная лексика тесно связана с внеязыковой действительностью, и её изучение, помимо полевой практики, требует обращения к различного рода источникам: письменным, историческим, этнографическим. При этом особый интерес представляет исследование регионов, в большей мере сохранивших древнейшие диалектные особенности. К ним, бесспорно, относятся те говоры Костромской области, которые расположены в срединной части междуречья Унжи и Ветлуги (это говоры бывшего Коло-гривского уезда, теперь, в основном, Межевского района, расположенного по реке Меже). Н.С. Ган-цовская отмечала тот факт, что в связи с особым положением региона: удалённостью от больших городов, отсутствием дорог стратегического назначения, «население его сохранило многие приметы традиционного образа жизни и вместе с тем архаические черты диалектов» [4, с. 70].
Многогранным информативным источником, позволяющим познакомиться не только с различными сторонами материальной и духовной культуры межаков, но и их языком являются произведения И.М. Касаткина, уроженца д. Барановицы Кологривского уезда (в настоящее время Межевского района). Несомненно, его рассказы могут послужить одним из тех материалов, о которых Н.С. Ганцовская пишет: «в настоящее время лексику русских говоров <...> целесообразно изучать в конкретных условиях её функционирования, используя обширные контексты, где она в совокупности с фонетическими и грамматическими средствами может наиболее адекватным образом
продемонстрировать свои структурно-семантические и ареальные качества [2, с. 135]. Исследуя творчество И. Касаткина, М. Базанков (известный костромской писатель, «межак» по происхождению), отмечал документально точное изложение материала и близкое сходство языка героев произведений с речью деревенских жителей на реке Меже [1, с. 388-390].
Тематическая группа «Домашняя утварь» представлена в произведениях И. Касаткина следующими группами лексики: кухонная посуда (кринка/ крынка, черепья); столовая, чайная посуда (солони-ца, самовар); кадки, бочки (окорёнок, бочонок, бурак); посуда для различных хозяйственных надобностей (корчага); кухонная утварь (пест, помело, коптюшка), подвижная мебель (поставец, зыбка, дерюжина), корзины (пестер, плетушка).
Многие из представленных лексем встречаем в этнографических записках кологривского краеведа и этнографа А. Хробостова. Так, например, он отмечает назначение кринок, которые ставились в печь - «со скисшим молоком на груды (творог), с цельным молоком для получения топлёного молока» [16, с. 132].
И. Касаткин употребляет слово в двух вариантах - крынка и кринка: Поднялся затемно, вздыхает, копошиться, ворчит на мать - в кладовке-де крынки расставила под ногами... [7, с. 80]; Он выторговал у ребят веревку из лапотных оборок за кринку молока, которую тут же все дружно и расхлебали [7, с. 20]. Также употребляется производное криночка: За заслонкой криночка молочка стоит, ты в рожок полей да и корми Сеньку-то [7, с. 16]. Данная лексема относится к числу древних в русском языке. Слово фиксируется в памятниках древнерусского языка, имеет параллели в украинском, болгарском, словенском, сербохорватском, чешском, польском языках [19, т. 12, с. 159]. БАС дает дефиницию слова кринка без помет [14, т. 5, с. 1659]. Однако карта ДАРЯ показывает его в значении «сосуд для хранения молока» как характерное для севера, средней России и северо-вос-
© Окуловская С.В., 2017
Специальный выпуск, 2017 Вестник КГУ
135
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
точной части южнорусской территории [6]. Опыт 1852 г. дает слово с пометой «Вят.» [12, с. 93]. По-видимому, благодаря частотности употребления оно быстро вошло в литературный язык именно из севернорусских говоров.
Разнообразные наименования глиняной посуды фигурируют в одной из сцен рассказа «Силантьеве детство», которая описывает торг на площади: Как раз рядом безбровый мужик с жёлтым бабьим лицом вызванивал кнутовищем по глиняной посуде и тонкоголосо, как Марья Хрящова на пожарище, без передыху вопил: "Ай-яй-яй, горшки-плошки! Ай-яй-яй, корчаги, крынки,рукомойнички-и!.." [7, с. 91].
Слово корчага в значении «горшок» известно с древнерусского периода [15, т. 1, с. 1411]. В настоящее время в значении «большой глиняный сосуд, горшок, служащий для разных хозяйственных надобностей» является устаревшим и областным [14, т. 5, с. 1479], широко распространенным преимущественно в севернорусских говорах [13, т. 15, с. 29]. Очень популярно оно в костромских говорах в значении «большой глиняный сосуд, от 2 до 15 литров, с узким горлом и отверстием в нижней части, закрытом затычкой. Использовалась для варки и хранения пива, кваса» [5, с. 164]. Данное значение фигурирует в говорах как основное в связи с ритуалами, связанными с семейными и общинными традициями в поунженском крае. А. Хробостов отмечает, что в этом чугуне «пиво в прежние года, когда берегли родство, варили часто... собирались все родственники и по материнской, и по отцовской линии. У пива родня советовалась между собой, мирила мужа с женой, зятевей и тёщ. У пива старики узнавали новое поколение родственников.» [17, с. 332].
Картотека Костромского областного словаря говорит о том, что в настоящее время роль корчаги в хозяйстве расширилась - засолка огурцов, мяса, кипячение белья, хранение воды, меда, масла, приготовление опары и т. п. [8]. Сема «большой» также становится необязательной для данной реалии: Как пиво сделается, его разливаем в такие небольшие корчаги - с узким горлом и носиком [5, с. 165].
В том же рассказе в концентрированном виде представлена лексика, обозначающая различного вида корзины, которые использовала семья для перевозки товаров на базар: С одного боку телеги мать приладила плетушку с раскудахтавшимися курами, с другого боку лукошко яиц, пересыпала их куколем, чтобы не бились, а в передок сунула в бураке скоп топлёного масла [7, с. 80]. В данном случае слово бурак можно интерпретировать как «деревянная емкость, в которой хранят масло». По данным СРНГ, лексема бурак с доминирующим значением «сосуд из бересты цилиндрической или круглой формы для хранения или переноски чего-либо» практически повсеместно распространена на территориии Русского Севера, известна рус-
ским говорам Карелии, говорам Кировской, Ленинградской, Новгородской и Псковской областей, фиксируется в средней полосе России, а также на территории Урала и Сибири [13, т. 3, с 280]. На территории Костромской области данная лексема называет «берестяной сосуд цилиндрической формы, используемый для хранения и переноски жидких и сыпучих продуктов [5, с. 44]. Г.В. Судаков отмечает, что бураки имели отличительные особенности по виду и назначению в разных областях: в северо-западной зоне (от Валдая до Холмогор) это большие плетенные из бересты и луба короба или кузова, в которых возили уголь, дрова, носили сено, мякину; в северо-восточной зоне (от Вологды до Великого Устюга и Костромы) - берестяные или лубяные сосуды с деревянным дном и крышкой для хранения сухих и жидких продуктов [16, с. 73]. Данные марийского языка позволяют О.В. Мищенко интерпретировать слово как заимствование из какого-то субстратного волжско-финского языка, широко распространившееся по территории современной России с колонизационными потоками [10].
Разновидность плетеной корзины - плетушка - широко использовалась на территории по-унженского края. Опыт 1852 г. показывает слова плетуха и плетюха как вологодское и архангельское соответственно [12, с. 159]. КрКОС приводит слово плетюха, которое имеет значение «большая заплечная корзина, в которой переносили сено, солому с помощью веревки, перекинутой через плечо» [5, с. 250] и «большая круглая корзина из прутьев с двумя ручками для переноски овощей» [5, с. 251]. В произведениях кологривчанина Е. Чест-някова данную корзину использовали как гнездо для кур, где они несли яйца. Здесь представлен тот же фонетико-словообразовательный вариант, что и в нашем источнике - плетушка [3, с. 63]. И. Касаткин отражает схожее назначение данной корзины: жена отправляет мужа продавать в плетушке куриц. Из контекста можно предположить, что плетушкой называли довольно больших размеров плетёную корзину, используемую для переноски крупной поклажи.
А. Хробостов указывает на использование данного вида корзин в поунженских деревнях наряду с пестерами в грибную пору [17, с. 62].
Лексема пестер не раз привлекала лингвистов загадкой своего происхождения. М. Фасмер, приводя несколько мнений по поводу происхождения слова, отмечает, что все версии являются ненадежными [18, т. 3, с. 250]. Лингвогеографические данные позволяют О.В. Мищенко предположить ме-рянский источник русского диалектизма [11, с. 86].
Г.Г. Мельниченко отмечает, что варианты пе-стер, пестерь, пестёрка широко распространены в зоне новгородской колонизации, тогда как варианты пехтер, пехтерь, пещер, пещерь - в зоне кривичской колонизации. Кроме фонетического об-
136
Вестник КГУ Специальный выпуск, 2017
Лексика материальной культуры костромского края в текстах произведений И. Касаткина..
лика слов, прослеживаются различия в значении: в новгородской зоне это и заплечные и ручные корзины, в кривичской - только заплечные [9, с. 140].
Лексема пестер / пестерь функционирует в костромских говорах в значениях «берестяной короб в виде ранца для переноски на спине разной поклажи» преимущественно в говорах междуречья Унжи и Ветлуги, «большая плетёная корзина для переноски сена, соломы» - на территории междуречья Костромы и Унжи. Слово имеет многочисленные дериваты, что говорит о частотности её употребления: пестерёк, пестеренька, пестёрка, пестерня [5, с. 248].
Контекстный анализ позволяет вычленить из цитат Касаткина значение «заплечный короб для переноски поклажи»: Большая артель микулин-цев, с пестерами, пилами и рубанками на спинах, провожаемая бабами и ребятишками, покидала в этот день село, уходила на заработки [7, с. 12]. На сходнях сгрудилась и галдит артель плотников с пестерами на спинах и с билетами в зубах [7, с. 197]. А. Хробостов аналогичным образом описывает данный вид корзин; кроме того, он называет функционирующий в поунженских говорах синоним пестера - заплечник [17, с. 46].
Приведённые данные показывают значимость произведений И. Касаткина для лингвистических исследований лексики междуречья Унжи и Ветлуги. Во многих случаях контексты писателя дополняют данные полевых записей, помогая установить точный смысл слов путём контекстуального анализа; они отражают областные реалии ушедшей эпохи, в которых можно прочесть информацию об особенностях их употребления. Данные произведений И. Касаткина могут послужить источником для восстановления некоторых утраченных народным языком лексем, уточнения семантики отдельных слов, зоны их бытования, а также отслеживания семантических сдвигов во времени. Обращение к лексике материальной культуры, извлечённой из произведений писателя, показывает генетическую связь говоров междуречья с говорами Русского Севера и центральными говорами. Лексика включает в себя как исконно русские образования, так и заимствования. Всё это даёт определённую информацию об этнических, культурных и языковых процессах на данной территории.
Библиографический список
1. Базанков М.Ф. На родине Ивана Касаткина // Костромская быль / сост. В.К. Хохлов. - М.: Современник, 1984. - С. 386-397.
2. Ганцовская Н.С. Диалектные тексты как хранилище лексического богатства языка (на материале хрестоматий костромских говоров) // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. - 2016. - № 1. - С. 135-139.
3. Ганцовская Н.С. Живое поунженское слово: Словарь народно-разговорного языка Е.В. Честня-кова. - Кострома: Костромиздат, 2007. - 225 с.
4. Ганцовская Н.С. Межевские говоры // Губернский дом. - 2006. - № 3. - С. 70-71.
5. Живое костромское слово: Краткий костромской областной словарь / сост. Н.С. Ганцовская, Г.И. Маширова; отв. ред. Н.С. Ганцовская. - Кострома: ГОУВПО им. Н.А. Некрасова, 2006. - 347 с. (КрКОС)
6. Карта ДАРЯ - Названия глиняной посуды для молока в форме высокого сосуда с узким горлом // Диалектологический атлас русского языка. Центр европейской части России. - Вып. 3: Карты. - Ч. 1: Лексика. - Минск: Минская печатная фабрика, 1997.
7. Касаткин И.М. Мужик. - М.: Советский писатель, 1991. - 382 с.
8. ККОС - картотека Костромского областного словаря (хранится на кафедре отечественной филологии и журналистики КГУ).
9. Мельниченко Г.Г. Некоторые лексические группы в современных говорах на территории Вла-димиро-Суздальского княжества XII - нач. XIII в. (Территориальное распространение, семантика и словообразование). - Ярославль, 1974. - 271 с.
10. Мищенко О.В. К этимологии русского диалектного «бурак» [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://kizhi.karelia.ru/library/ гуаЫшп-2003/83.Ыш1 (дата обращения: 20.03.2017).
11. Мищенко О.В. К этимологии рус. диал. пе-стеръ, пехтерь, пещер // Ономастика и диалектная лексика: сб. науч. трудов / под ред. М.Э. Рут, Л.А. Феоктистовой. - Екатеринбург: УрГУ, 2004. -Вып. 5. - С. 78-91.
12. Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Академии наук. -СПб., 1852. - 275 с.
13. Словарь русских народных говоров. Т. 1- / под ред. Ф.П. Филина, Ф.П. Сороколетова. - М.; Л.; СПб., 1965- . (СРНГ)
14. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. - М.; Л.: АН СССР, 1948-1965. (БАС)
15. Срезневский И. И. Материалы для Словаря древнерусского языка. Т. 1-2. - СПб.: Изд. отд. рус. яз. и словесн. Имп. Акад. наук, 1893; 1902.
16. Судаков Г.В. О нашем, о русском: Мир русского человека в зеркале русского языка. - Вологда: Легия, 2006. - 179 с.
17. Хробостов А.В. Лебединая песня моего сердца. - Кострома: Фабрика сувениров, 2015. -408 с. - (Сер.: Наша земля).
18. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. / пер. с нем. О.Н. Трубачёва. -М.: Прогресс, 1986-1987.
19. Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд / под ред. О.Н. Трубачёва. - Вып. 12. - М.: Наука, 1985. - 188 с.
Специальный выпуск, 2017 ^ Вестник КГУ
137
