CC BY
48
УДК 81-2
И. С. Урманчеева
Лексическое варьирование печорских фразеологизмов в сопоставлении с общерусскими
В статье рассматриваются фразеологические единицы говоров Низовой Печоры, семантически эквивалентные общерусским оборотам, но имеющие лексические несоответствия. Установлено, что несовпадающие компоненты печорских оборотов находятся с варьируемыми компонентами общеупотребительных выражений в разного рода парадигматических отношениях (синонимических, антонимических, гипе-ро-гипонимических, гипонимических, партитивных, отношениях корреляций семантической производно-сти), а также в ассоциативных и расширенно понимаемых тематических связях. Нередко компонент общерусского фразеологизма заменяется местным или архаичным элементом. Сопоставление литературных и диалектных устойчивых выражений открывает широкие возможности для уточнения этимологических сведений, более правильного понимания фразеологического образа, а в перспективе - для реконструкции картины мира диалектоносителя.
The article deals with the phraseological units used in some dialects of lower reachers of Pechora. These units are semantically equivalent to similar Russian-wide units, but at the same time they have some lexical differences. It is proved that mismatched components of Pechora phrases are related to variable components of common phraseological units by having different types of paradigmatic relations (synonymic, antonymic, hyper-hyponymic, hyponymic, partitive relation and correlation of semantic derivation). They also have some associative connection and thematic relations of extended understanding. It often happens that a component of some Russian-wide phraseological unit is replaced with a local or archaic element. The comparison of literary and dialect set expressions open great opportunities for updating etimological data, accurate understanding of phraseological image, and in the long term for the reconstraction of a dialect speaker's image.
Ключевые слова: говоры Низовой Печоры, диалектная фразеология, лексическая вариантность фразеологизмов.
Keywords: dialects of lower reachers of Pechora, dialect phroseology, lexical variation of phraseological units.
Вариативность считается общим свойством, заложенным в самом «устройстве» языковой системы, способом существования и функционирования всех без исключения единиц языка [1]. Вариантность присуща и фразеологическим единицам. Особый интерес вызывает эквивалентность диалектных и общерусских фразем, поскольку именно диалектное варьирование является источником очень важного и ценного материала для исторической фразеологии. Фразеологизмы одного говора относительно сочетаний других говоров и фразеологизмы отдельных говоров по отношению к общенародным оборотам считаются вариантами [2].
В статье рассматриваются фразеологизмы русских говоров бассейна Низовой (Нижней) Печоры. Это говоры территории позднего заселения, формирование которых относится к периоду после XIV в. По основным своим чертам говоры Низовой Печоры относятся к говорам северного наречия [3]. Однако «формирование говоров территорий позднего заселения развертывается в условиях интенсивных междиалектных, а часто и межъязыковых контактов» [4].
Между печорскими и общерусскими фразеологизмами сходной семантики обнаруживается фонетическая, словообразовательная, грамматическая, лексическая и конструктивная вариантность [5]. В статье более подробно остановимся на лексических вариантах печорских фразеологизмов по сравнению с общенародными оборотами.
Вариантность фразеологических единиц привлекает внимание многих ученых-филологов. И если формальное варьирование фразем (фонетическое, словообразовательное, грамматическое) не вызывает сомнений, то существование лексических вариантов фразеологизмов признают далеко не все исследователи; дискуссионным по-прежнему остается вопрос о разграничении фразеологической синонимии и лексической вариантности фразеологизмов.
Наряду с формальным варьированием фразеологизмов, т. е. варьированием его компонентов, трансформацией слов, лексическое варьирование признается такими авторитетными фразеолога-ми, как А. И. Молотков, В. М. Мокиенко, В. П. Жуков, Н. Ф. Алефиренко и др. Более того, лексическое варьирование как «трансформация раздельнооформленной, но семантически цельной единицы» [6] признается собственно фразеологическим варьированием в отличие от формального. Имен-
© Урманчеева И. С., 2016
но лексическому варьированию, по мнению В. М. Мокиенко, должно уделяться особое внимание фразеологов. Возможность выделения лексических вариантов А. И. Молотков объясняет тем, что «компонент фразеологизма утратил признаки слова и поэтому в составе фразеологизма может быть заменен своим вариантом без какого бы то ни было ущерба для самого фразеологизма» [7]. Противоположной точки зрения придерживается А. М. Бабкин, считающий, что «идея единой фразеологической единицы, варьирующей один из своих компонентов, появляется в результате сведения воедино отдельно существующих и своеобразно функционирующих выражений при игнорировании их индивидуально-стилистических качеств» [8]. По мнению А. М. Бабкина, фразеологизмы с компонентами-синонимами нет необходимости выводить из круга синонимических фразеологических единиц [9]. На возможность разного толкования фразеологизмов типа вынуть сердце - вынуть душу, как с неба свалиться - как с луны свалиться указывают многие ученые. В частности, В. П. Жуков и А. В. Жуков считают, что они могут быть истолкованы и как разновидности одной и той же фразеологической единицы, и как фразеологические синонимы, и даже как промежуточные (гибридные) явления между вариантностью и синонимией [10]. Неоднозначно отношение к подобным оборотам и у Н. М. Шанского. Фразеологизмы типа чесать языком - трепать языком, тянуть канитель - тянуть волынку, сесть в лужу - сесть в калошу он считает дублетными, отличает их от фразеологических вариантов и признает разновидностью фразеологических синонимов [11]. Н. Ф. Алефиренко и Н. Н. Семененко, напротив, фразеологические дублеты считают своеобразным проявлением вариантности фразем [12].
Ученые, которые признают лексическое варьирование компонентов фразеологизмов, подчеркивают, что лексические варианты должны иметь тождественное значение, единство внутренней формы, семантическую равнозначность или близость варьируемых компонентов, неизменность синтаксической конструкции [13]. Н. Ф. Алефиренко и Н. Н. Семененко считают при этом, что фразеологические варианты не обязательно должны обладать общностью эмоционально-экспрессивных свойств, что обусловливается коммуникативными потребностями и «придает им определенное экспрессивно-стилистическое своеобразие» [14]. Однако А. И. Федоров, отмечая недостатки размещения оборотов во «Фразеологическом словаре русского языка» под ред. А. И. Молоткова (например, бог [господь, аллах, чёрт, бес, леший, пёс] знает), указывает на экспрессивно-стилистические различия варьируемых компонентов, что, по его мнению, приводит к стилистическим различиям между фразеологизмами и делает невозможным их вариантность и размещение в одной словарной статье [15].
Лексические замены компонентов общерусских и печорских фразеологизмов основаны на разнообразных парадигматических отношениях взаимозаменяемых слов: синонимических, антонимических, гиперо-гипонимических, гипонимических, партитивных. Нередки замены общерусских компонентов диалектными или архаичными. Отметим, что не во всех случаях общеупотребительный фразеологизм можно считать первичным, подвергающимся затем трансформации в говоре. Возможно, на этапе становления фразеологизма как устойчивого сочетания, на стадии перехода свободного сочетания во фразеологическое общерусское и диалектное выражения сосуществовали, но на разных территориях. В литературном языке в качестве устойчивого оборота закрепился один вариант употребления свободного сочетания, в диалекте - другой.
Узуальность и общераспространенность оборотов устанавливалась по «Фразеологическому словарю русского языка» под ред. А. И. Молоткова, «Фразеологическому словарю русского литературного языка» А. И. Федорова, «Словарю русских пословиц и поговорок» В. П. Жукова и «Словарю-тезаурусу русских пословиц, поговорок и метких выражений» В. И. Зимина [16]. Из этих же словарей извлекались дефиниции. Печорские фразеологизмы приводятся по «Фразеологическому словарю русских говоров Нижней Печоры» (составитель Н. А. Ставшина); значения печорских диалектизмов подтверждаются данными «Словаря русских говоров Низовой Печоры» под редакцией Л. А. Ивашко [17].
Фразеология в статье понимается широко, поэтому анализу подвергаются как идиомы, так и паремии (пословицы и поговорки).
В статье не преследуется цель рассмотреть уникальные, характерные только для говоров Низовой Печоры варианты общерусских фразеологизмов: многие из них встречаются и на других территориях. Цель - показать их существование в довольно замкнутом севернорусском старообрядческом говоре территории позднего заселения в окружении финно-угорского (коми-зырянского) субстрата.
Семантическая близость компонентов может быть обусловлена разными парадигматическими связями между ними.
Эквивалентные взаимозаменяемые компоненты общерусских и печорских фразеологизмов часто находятся в синонимических отношениях при отсутствии стилистических различий меж-76
ду синонимами: ждать да настигать всех хуже - ср. общерус. ждать да догонять - нет хуже; только пятки блестят - ср. только пятки сверкают; в бараний рог свернуть - ср. скрутить в бараний рог.
Стилистические взаимозамены компонентов частотны во фразеологизмах с компонента-ми-соматизмами, причем варьироваться могут как сами соматизмы, которые вообще в системе языка имеют большое количество стилистически окрашенных синонимов, так и другие компоненты фразеологических оборотов: башка (максим, калган) варит - ср. общерус. голова варит; выпялив язык - ср. высунув язык.
Стилистические синонимы в эквивалентных фразеологизмах могут отличаться степенью устарелости: на один лик - ср. общерус. на одно лицо; на смертной постели - ср. на смертном одре; в года (годы) войти - ср. входить в лета.
Интересен в этом отношении диалектный фразеологизм чужими руками только уголья грабить, семантически эквивалентный общерус. чужими руками жар загребать 'пользоваться в своих корыстных целях результатами чужого труда'. На первый взгляд, компоненты жар - уголья соотносятся друг с другом по модели 'состояние/действие' - 'результат/субъект состояния/действия' (уголья - то, что остается от жара, или то, что дает жар). Но дело в том, что общерусский фразеологизм законсервировал первичное конкретное значение слова жар 'горящие, раскаленные уголья' [18], от которого метонимически возникло значение 'тепло от них' и закрепилось в языке как прямое, основное. С диахронической точки зрения компоненты уголья и жар должны рассматриваться как синонимы, причем второй синоним стал семантическим архаизмом. Выражение чужими руками жар загребать считается исконным или возникшим под влиянием французского оборота tirer les marrons du feu - вытаскивать каштаны из огня. Функционирование в диалектной системе варианта со словом уголья (чужими руками только уголья грабить) скорее свидетельствует об исконности оборота.
Антонимия варьируемых компонентов - редкое явление, встречается лишь в нескольких сопоставляемых фразеологизмах: дёшево, да мило - ср. общерус. дёшево и сердито; не с полу взять - ср. с потолка; как в чужой тарелке - ср. не в своей тарелке.
Столь же малочастотна вариантность общерусских и диалектных фразеологизмов в говорах Низовой Печоры, которая основана на партитивных (меронимических) отношениях слов-компонентов. Причем партитивные отношения охватывают фразеологизмы, соотносимые с соматическим кодом культуры: мизинного пёрста не стоить - ср. общерус. ногтя не стоит; мозга варят - ср. голова варит; куриная голова - ср. куриные мозги. Компоненты ноготь, мозг находятся с лексемами пёрст, голова в отношениях 'часть - целое'.
Соматизмы довольно часто заменяют друг друга во фразеологизмах. Все они являются партитивами, то есть наименованиями частей организма, и никакие другие отношения эти слова могут не связывать: мороз по сердцу прошёл - ср. общерус. мороз по коже (спине) дерёт (пробирает); залить сердце (глотку) - ср. залить глаза, шары; губу кверху задирать - ср. задирать нос; мотать на уши - ср. мотать себе на ус; кости да жилы - ср. кожа да кости.
Другая разновидность парадигматических отношений между взаимозаменяемыми компонентами диалектного и общерусского фразеологизмов (и внутри говора) - гиперо-гипонимия: не в коня овёс 'вреда не будет от большого количества еды' - ср. общерус. не в коня корм. Компонент корм представляет собой более общее, родовое понятие по сравнению с компонентом овёс -частным, видовым.
Во фразеологизмах и паремиях возможны и обратные замены, обусловленные гиперо-гипо-нимическими отношениями. Гипоним воробей (общерус. слово не воробей, вылетит - не поймаешь) в диалектной пословице заменен гиперонимом птичка (слово не птичка, выпустишь - не поймаешь).
Более узкую гендерную адресную направленность имеет печорский фразеологизм до за-мужья заживёт 'это пройдет (так утешают девочку)' с диалектным компонентом замужье 'жизнь замужем, замужество' по сравнению с литературным фразеологизмом, адресованным всем людям, до свадьбы заживет 'нет оснований для расстройства, огорчений; все пройдет, все наладится'. Гендерная дифференцированность отличает также печорскую поговорку дочи не плачет - мати не разумеет от общерусской дитя не плачет, мать не разумеет.
Гипонимические отношения наблюдаются между компонентами во фразеологизмах как на шильях сидеть - общерус. как на иголках; бабья осень - общерус. бабье лето; чучело забо-лотское - общерус. чучело огородное; как собак невешаных - общерус. как собак нерезаных.
Общерусский и диалектный фразеологизмы сходной семантики могут иметь в своем составе компоненты, не обнаруживающие явного семантического сходства и не развивающие парадигматических отношений. Тем не менее подобные фразеологизмы подвергаются сопоставле-
нию и даже признаются вариантами. Дело в том, что «обобщенный характер фразеологического употребления слова, уменьшение номинативных функций лексемы и повышение ее экспрессивных характеристик необходимо влекут за собой расширенное понимание тематической однородности при лексических заменах» [19]. Взаимозаменяемые слова-компоненты могут не только принадлежать к одной тематической группе (причем расширенно понимаемой), но даже и к одному ассоциативному полю, поскольку «отдельные лексические компоненты утрачивают обусловленную лексической подсистемой семантическую значимость, превращаясь в некие смысло-различительные знаки, которые лишь по ассоциации символизируют собой этимологический образ фраземы» [20].
Семантика взаимозаменяемых компонентов может быть очень близкой или, напротив, весьма далекой. Почти идентичны друг другу компоненты гроб и могила в оборотах одной ногой в могиле и общерус. одной ногой в гробу 'о близкой смерти кого-либо', однако ни синонимами, ни согипонимами, ни партитивами в строгом смысле они не являются. Напротив, компоненты город и берег, на первый взгляд, не имеют даже ассоциативной связи и получают ее только благодаря взаимозамене в составе ФЕ: ни к селу ни к берегу - общерус. ни к селу ни к городу 'совершенно не к месту, некстати'. Употребление компонента берег во фразеологизме, построенном на антитезе (село уб. город - контекстуальные антонимы), кажется совершенно нелогичным и может быть объяснено только обращением диалектоносителя - сельского жителя к пространственным маркерам, важным для его картины мира.
В небольшом количестве фразеологизмов между компонентами общерусского и печорского оборотов можно установить отношения, которые нельзя охарактеризовать как синонимические, антонимические, гиперо-гипонимические, партитивные, но очевидность которых не вызывает сомнений, и это не простая ассоциация. Бросить глаза 'взглянуть, посмотреть'- ср. общерус. бросить взгляд. Компоненты взгляд - глаза соотносятся друг с другом по модели 'действие' -'инструмент действия', причем глаза являются метонимически переосмысленным эквивалентом взгляда. Подобные отношения, часто развивающиеся между однокоренными словами, но не только, называют корреляциями семантической производности [21] или супплетивным словообразованием [22] по отношению к разнокоренным словам. Аналогичные (только обратные) отношения наблюдаются во фраземе во внимание брать 'придавать значение, принимать к сведению' по сравнению с общерус. брать в голову. Отношения компонентов здесь вполне вписываются в сходную модель корреляций семантической производности 'состояние/действие' - 'инструмент/место состояния/действия'. Степень идиоматичности фразеологизма при употреблении компонента внимание (брать во внимание) вместо компонента голова (брать в голову) очевидно снижается.
Нередки диалектные замены общеизвестного компонента: раскошевить душу 'огорчить, расстроить кого-либо', где раскошевить - 'потревожить, побеспокоить' (ср. общерус. разбередить душу); словечко захитить 'замолвить слово, защитить, заступиться за кого-либо', где за-хитить - 'сказать что-то в чью-либо пользу' (ср. общерус. замолвить словечко); выздынуть нос до луны 'зазнаться, заважничать', где выздынуть - 'переместиться в более высокое положение' (ср. общерус. задрать нос); как кычко на сене 'и самому не пользоваться чем-то, и другим не давать', где кычко - 'пёс, кобель' (ср. как собака на сене) и др.
Сопоставление печорских и общерусских фразеологизмов сходной семантики с лексическими несоответствиями позволяет сделать некоторые интересные наблюдения.
Народная речь, в отличие от литературного языка, часто сохраняет более древний вариант фразеологизма. Общеизвестен оборот ни богу свечка ни чёрту кочерга. В говорах Низовой Печоры употребляется фразеологизм ни богу свечка, ни чёрту ожег, который, на первый взгляд, кажется окказиональным вариантом общеупотребительной фраземы, ведь ожег - 'палка, которой мешают угли в печи; кочерга'. Но более детальный анализ позволяет в этом усомниться. Сходные обороты со словом ожёг (обл. 'палка, заменяющая кочергу, которой мешают угли; обожженный на огне кусок дерева') широко употребляются в севернорусских говорах и даже в других славянских языках. В. М. Мокиенко приходит к выводу о противопоставлении в обороте двух источников света: боговой свечи и чёртовой обгорелой лучины [23], что кажется более логичным объяснением внутренней мотивировки этого фразеологизма (непонятно, почему свече противопоставлена кочерга в литературном варианте фраземы при общей тематической однородности компонентов в устойчивых оборотах подобной структуры). Ученые-этимологи предполагают, что именно компонент ожёг был во фразеологизме исходным, а впоследствии подвергся лексической замене на слово кочерга, тоже, кстати, реализующее «деревянное» значение. Печорский оборот ни богу свечка ни чёрту ожег не противоречит общепринятой этимологической версии, и ожег - это не обычная кочерга, а именно деревянная, обгоревшая: «Пець мешаём в байне коцергой или ожэк -обгорелой такой» (Филиппово).
Диалектный фразеологизм иногда помогает прояснить появление того или иного значения у фразеологизма. Общерусский оборот червячка заморить считается калькой французского оборота tuer le ver 'выпить натощак рюмку спиртного', букв. 'убить червя' [24]. Не вполне понятно, почему французское выражение со значением 'слегка выпить' в русском языке приобрело значение 'слегка перекусить'. В говорах Низовой Печоры с таким же значением употребляется фразеологизм выть заморить. Старое русское слово выть сохранилось в печорских говорах в разных значениях: 'пора еды', 'количество пищи, употребленное за один раз', 'аппетит', 'пища' и др. Поэтому буквально понимать оборот выть заморить следует как 'заглушить разыгравшийся аппетит'. Трансформация значения французского оборота, в котором речь идет о выпивке, в шутливое выражение о легком перекусе произошла не без влияния старинного областного русского оборота заморить выть, то есть французское выражение не столько было неверно переведено, сколько вобрало в себя значение пищевого, «вытного» оборота [25]. Общеупотребительный непрозрачный фразеологизм заморить червячка «утратил семантическую связь со своим французским прототипом и стал специфичной национально окрашенной идиомой со значением "слегка закусить"» [26].
Диалектная ФЕ помогает восстановить этимологический образ, более логично объяснить его. Как палец говорится 'о совершенно одиноком человеке' - ср. общерус. один как перст. Если рассматривать только общерусский фразеологизм, то его образ кажется непонятным: возникает вопрос, почему одинокого человека сравнивают с перстом, и именно перст служит эталоном одиночества, ведь пальцев много, они расположены близко друг к другу и символом одиночества быть не могут. Этимологический анализ позволяет предположить следующее. Общеславянским словом перст называли любой палец руки, перст буквально 'то, чем заканчивается верхняя часть ладони' [27]. Словом палец (тоже общеславянским) первоначально называли только большой палец руки [28]. Такое обозначение существовало в древнерусском языке и сохранилось по сей день в некоторых славянских языках, где палец вообще до сих пор называют словом перст [29]. Печорский вариант фразеологизма как палец в этой связи кажется более понятным: действительно, большой палец руки отстоит от остальных, расположен иначе и поэтому может восприниматься как символ одиночества. Возможно, впоследствии в связи с утратой в русском языке словом палец своего первоначального этимологического значения 'большой палец' этот компонент был заменен более редким, высоким словом перст, тоже утратившим свой этимологический образ. Некоторые этимологи выдвигают сходную версию и считают, что в выражении один как перст использовалась древнеславянская форма палец, выступавшая символом одиночества [30]. Диалектные данные подтверждают выдвинутую гипотезу. Очевидно, что фразеология и па-ремиология говоров Низовой Печоры более последовательно сохраняет этимологическое, первоначальное значение слов перст ('любой палец руки') и палец ('большой палец руки'); в других фразеологизмах, где речь явно идет обо всех/любых пальцах, используется лексема перст, вопреки общераспространенным вариантам этих оборотов: как свои персты знать (ср. общерус. как свои пять пальцев знать), перста в рот не суй (ср. палец (пальца) в рот не клади), сквозь перстьё (персты) уходить (ср. уходить между пальцами), сквозь перстьё (персты, перстья) смотреть (ср. смотреть сквозь пальцы).
Существование в диалекте лексических вариантов фразеологизма втирать очки 'намеренно искажать что-либо с целью обмануть, получив для себя выгоду', таких как глаза втирать 'обманывать, занимаясь очковтирательством', втирать в глаза 'врать', очки вставлять 'обманывать', побуждает задуматься о незыблемости общепринятой этимологической версии возникновения этого общерусского фразеологизма. Большинство этимологов связывают выражение втирать очки с жаргоном картежных шулеров начала XIX в., которые, по одной версии, при помощи особого клейкого состава наносили на карты дополнительные очки и при необходимости незаметно стирали их, по другой версии, приписывали себе на зеленом сукне карточного стола дополнительные очки или незаметно стирали их [31]. А. М. Мелерович и В. М. Мокиенко предполагают, что выражение имеет более древнюю историю и связано с устойчивой фразеологической ассоциацией обмана с закрытыми, запорошенными, замазанными грязью и т. п. глазами (обман зрения) [32]. Печорские фразеологизмы больше вписываются во второе этимологическое объяснение, тем более народноэтимологическое толкование давно не ассоциирует компонент очки с карточными числами и баллами, а связывает его именно со зрительной функцией человека, получающего через глаза большую часть информации: в народном сознании формируется представление о том, что если закрыть человеку глаза, то он не узнает правды.
Разрушение этимологического образа наблюдается в диалектном фразеологизме семь четвергов на неделе 'о непостоянном, несерьезном человеке' и 'кто-либо говорит что-то странное, нелепое, пустое' по сравнению с общенародным семь пятниц на неделе 'кто-либо непостоя-
79
нен в своих решениях, настроениях, часто и легко меняет свои мнения, суждения, оценки'. Компонент пятница считается во фразеологизме ключевым, символичным: в древности пятница была днем, свободным от работы, а также торговым, днем исполнения деловых и торговых обязательств. «Тот, кто не выполнял своего обязательства, обещал исполнить его в следующий базарный день - в следующую пятницу. О человеке, часто откладывающем исполнение обещаний, стали говорить у него семь пятниц на неделе» [33]. Четверг такого ритуального смысла не имеет (за исключением древнеславянского языческого обычая молиться в четверг богу грома и молнии Перуну, ср. поговорку после дождичка в четверг). Единственное объяснение употребления компонента четверг (как, впрочем, и любого другого наименования дня недели) - это отказ от исторического, экстралингвистического толкования идиомы. В таком случае выражение просто описывает абсурдную ситуацию: четверг, так же как и пятница, и любой другой день, один в неделе, а у непостоянного, меняющего свои решения человека четверг может быть и в понедельник, и в среду, и в воскресенье.
Сопоставление некоторых общеупотребительных и местных выражений свидетельствует о семантической незначимости варьируемых компонентов, случайности их выбора, обусловленной частичной или полной десемантизацией слов в составе ФЕ и встраиванием компонента во фразеологическую модель, т. е. освобождением слова от всех семантических элементов, нерелевантных для создания фразеологического образа, при сохранении важных, необходимых, существенных. Семантическую незначимость демонстрируют ассоциативно сближаемые компоненты яблоко - яйцо - камень во фразеологизмах негде яйцу упасть 'где-либо очень тесно', камню некуда упасть 'очень многолюдно где-либо' - общерус. яблоку негде/некуда упасть 'очень много, в огромном количестве (о большом скоплении людей)', 'очень тесно'. Гастрономический код культуры общеизвестного выражения в печорском фразеологизме камню некуда упасть сменяется природным.
Ассоциативная связь в рамках природного кода культуры сближает компоненты вода и солнце: решетом солнце носить 'заниматься бессмысленным делом' - ср. общерус. носить воду решетом 'делать что-либо заведомо впустую, без результата'. Идея бессмысленности занятия в равной степени успешно реализуется и компонентом вода, и компонентом солнце. Диалектный фразеологизм более поэтичен по сравнению с конкретным, даже визуальным образом, лежащим в основе общеизвестного выражения.
Как от курицы молока, что от быка молока 'совсем ничего, никакого толку'(ср. общерус. как (что) от козла молока). Компонент разговорного пренебрежительного оборота козёл легко заменяется на бык и даже курица. Основная идея идентичных фразеологизмов - показать что-либо нереальное, несуществующее; реализация этой идеи в конкретном образе козла, быка или курицы вторична, поэтому в качестве компонента-зоонима могло быть использовано наименование любого животного, отвечающего признакам 'одомашненное', 'не дающее молока'.
Образное равенство демонстрируют компоненты мухи - мошка - комары в диалектных фразеологизмах белая мошка, белые комары 'первый снег' и разговорном белые мухи 'падающие снежинки'. Совершенно очевидно, что образ конкретного насекомого случаен в этих оборотах, важно общее отождествление падающего снега с насекомыми. Диалектный образ кажется более реалистичным, воплощающим более точные эмпирические наблюдения: на Севере мошка и комары - непременный атрибут холодного лета, их постоянное присутствие на открытых пространствах обязательно, своей малозаметностью и многочисленностью они больше напоминают снежинки, чем мухи.
Сопоставление печорских фразеологизмов с их общерусскими вариантами или семантическими и структурными соответствиями позволяет скорректировать некоторые представления о фразеологическом образе устойчивого оборота, его происхождении и этимологии, проследить за тем, как этимологический образ может разрушаться, как меняются тематические коды культуры.
Примечания
1. Солнцев В. М. Вариативность как общее свойство языковой системы // Вопросы языкознания. 1984. № 2. С. 31.
2. Мокиенко В. М. Славянская фразеология. М.: Высш. шк., 1989. С. 23-24.
3. Ли А. Д. Русские говоры Коми Республики. Сыктывкар: Изд-во Коми пединститута, 1992. С. 12.
4. Баранникова Л. И. Говоры территорий позднего заселения и проблема их классификации // Вопросы языкознания. 1975. № 2. С. 22.
5. Урманчеева И. С. Печорские фразеологизмы на фоне общерусских инвариантов // Язык и культура: сб. материалов XIV Междунар. науч.-практ. конф. / под общ. ред. С. С. Чернова. Новосибирск: Изд-во ЦРНС, 2014. С. 7-12.
6. Мокиенко В. М. Указ. соч. С. 32.
7. Молотков А. И. Основы фразеологии русского языка. Л.: Наука, 1977. С. 75.
8. Бабкин А. М. Русская фразеология, ее развитие и источники / отв. ред. В. В. Виноградов. Изд. 2-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. С. 85.
9. Там же.
10. Жуков В. П., Жуков А. В. Русская фразеология. М.: Высш. шк., 2006. С. 185-186.
11. Шанский Н. М. Фразеология современного русского языка. М.: Высш. шк., 1985. С. 51, 55.
12. Алефиренко Н. Ф., Семененко Н. Н. Фразеология и паремиология. М.: Флинта: Наука, 2009. С. 71.
13. Жуков В. П., Жуков А. В. Указ. соч. С. 185.
14. Алефиренко Н. Ф., Семененко Н. Н. Указ. соч. С. 70.
15. Федоров А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка. М.: Астрель: АСТ, 2008. С. 8.
16. Фразеологический словарь русского языка / под ред. А. И. Молоткова. М.: АСТ: Астрель, 2001; Федоров А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка. М.: Астрель: АСТ, 2008; Жуков В. П. Словарь русских пословиц и поговорок. М.: Рус. яз., 2002; Зимин В. И. Словарь-тезаурус русских пословиц, поговорок и метких выражений. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2008.
17. Фразеологический словарь русских говоров Нижней Печоры: в 2 т. / сост. Н. А. Ставшина. СПб.: Наука, 2008; Словарь русских говоров Низовой Печоры: в 2 т. / под ред. Л. А. Ивашко. СПб.: Филол. фак. СПбГУ, 2003.
18. Шанский Н. М., Боброва Т. А. Школьный этимологический словарь русского языка: Происхождение слов. Изд. 4-е, стер. М.: Дрофа, 2001. С. 84.
19. Мокиенко В. М. Указ. соч. С. 34.
20. Алефиренко Н. Ф., Семененко Н. Н. Указ. соч. С. 67.
21. Кобозева И. М. Лингвистическая семантика. Изд. 5-е, испр. и доп. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. С. 110-111.
22. Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. I. Лексическая семантика. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Школа «Языки русской культуры», Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1995. С. 168-175.
23. Мокиенко В. М. Указ. соч. С. 13-17.
24. Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Русская фразеология: историко-этимологический словарь. М.: Астрель: АСТ: Хранитель, 2007. С. 750.
25. Мокиенко В. М. Загадки русской фразеологии. Изд. 2-е, перераб. СПб.: «Авалон», «Азбука-классика», 2007. С. 62-64.
26. Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Указ. соч. С. 750.
27. Шанский Н. М., Боброва Т. А. Указ. соч. С. 231.
28. Там же. С. 222.
29. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. Т. I. М.: Рус. яз. Медиа, 2007. С. 617.
30. Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Указ. соч. С. 525.
31. Там же. С. 508.
32. Мелерович А. М., Мокиенко В. М. Фразеологизмы в русской речи: словарь: ок. 1000 единиц. Изд. 2-е, стер. М.: Русские словари: Астрель: АСТ, 2005. С. 472-474.
33. Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Указ. соч. С. 586.
Notes
1. Solntsev V. M. Variativnost' kak obshchee svojstvoyazykovoj sistemy [Variability as a general characteristic of the linguistic system] // Voprosy yazykoznaniya - Problems of linguistics. 1984, No. 2, p. 31.
2. Mokienko V.M. Slavyanskaya frazeologiya [Slavonic phraseology]. M. Vyssh. shk. 1989. Pp. 23-24.
3. Li A. D. Russkie govory Komi Respubliki [Russian dialects of Komi Republic]. Syktyvkar. Publishing house of the Komi Pedagogical Institute. 1992. P.12.
4. Barannikova L. I. Govory territorij pozdnego zaseleniya i problema ih klassifikacii [Dialects of the territories of the late arrival and the problem of their classification] // Voprosy yazykoznaniya - Problems of linguistics. 1975, No. 2, p. 22.
5. Urmancheeva I. S. Pechorskie frazeologizmy na fone obshcherusskih invariantov [Pechora idioms in the background of all-Russian invariants] // YAzyk i kul'tura: sb. materialov XIV Mezhdunar. nauch. prakt. konf. / pod obshch. red. S. S. CHernova - Language and culture: proceedings of the XIV Intern. scientific. pract. conf. / ed. by S. S. Chernov. Novosibirsk. Publishing house of Center of Development of Scientific Cooperation. 2014. Pp. 7-12.
6. Mokienko I. M. Op. cit. P. 32.
7. Molotkov A. I. Osnovy frazeologii russkogoyazyka [Basics of the phraseology of the Russian language]. L. Nauka. 1977. P. 75.
8. Babkin A. M. Russkaya frazeologiya, ee razvitie i istochniki [Russian phraseology, its sources and development] / ed. by V. V. Vinogradov. Ed. 2nd. M. Book house "LIBROKOM". 2009. P. 85.
9. Ibid.
10. Zhukov V. P., Zhukov A. V. Russkaya frazeologiya [Russian phraseology]. M. Vyssh. shk. 2006. Pp. 185-186.
11. Shansky N. M. Frazeologiya sovremennogo russkogo yazyka [Phraseology of modern Russian language]. M. Vyssh. shk. 1985. Pp. 51, 55.
12. Alefirenko N. F., Semenenko N. N. Frazeologiya i paremiologiya [Phraseology and paremiology]. M. Flinta: Nauka. 2009. P. 71.
13. Zhukov V. P., Zhukov V. A. Op.cit. P. 185.
14. Alefirenko N. F., Semenenko N. N. Op.cit. P. 70.
15. Fedorov A. I. Frazeologicheskij slovar' russkogo literaturnogoyazyka [Phraseological dictionary of Russian literary language]. M. Astrel: AST. 2008. P.8.
16. Frazeologicheskij slovar' russkogo yazyka - Phraseological dictionary of Russian language / ed. by A. I. Molotkov. M. AST: Astrel. 2001; Fedorov A. I. Frazeologicheskij slovar' russkogo literaturnogo yazyka [Phraseological dictionary of Russian literary language]. M. Astrel: AST. 2008; Zhukov V. P. Slovar' russkih poslovic i pogovorok [Dictionary of Russian proverbs and sayings]. M. Rus. lang. 2002; Zimin V. I. Slovar' tezaurus russkih poslovic, pogovorok i metkih vyrazhenij [Dictionary of thesaurus of Russian proverbs, sayings and apt expressions]. M. ASTPRESS KNIGA. 2008.
17. Frazeologicheskij slovar' russkih govorov Nizhnej Pechory: v 2 t. - Phraseological dictionary of Russian dialects of the Lower Pechora: in 2 vol. / comp. N. A. Stavshina. SPb. Nauka. 2008; Slovar' russkih govorov Nizovoj Pechory: v 2 t. - Dictionary of Russian dialects of Lower Pechora: in 2 volumes / under the editorship of L. A. Ivashko. SPb. Philol. Dep. of St. Petersburg State University. 2003.
18. Shansky N. M., Bobrova T. A. SHkol'nyj ehtimologicheskij slovar' russkogo yazyka: Proiskhozhdenie slov [School etymological dictionary of the Russian language: the origin of the words]. Ed. 4nd, ster. M. Drofa. 2001. P. 84.
19. Mokienko V. M. Op. cit. P. 34.
20. Alefirenko N. F., Semenenko N. N. Op. cit. P. 67.
21. Kobozeva I. M. Lingvisticheskaya semantika [Linguistic semantics]. Ed. 5nd, rev. and add. M. Book house "LIBROKOM". 2012. Pp. 110-111.
22. Apresyan Yu. D. Izbrannye trudy [Selected works. Vol. I. Lexical semantics]. Ed. 2nd, rev. and add. M. School "Languages of Russian culture", Publ. firm "Vostochnaya Literatura" RAS. 1995. Pp. 168-175.
23. Mokienko V. M. Op. cit. Pp. 13-17.
24. Birikh A. K., Mokienko V. M., Stepanova L.I. Russkaya frazeologiya: istoriko ehtimologicheskij slovar' [Russian phraseology: a historical etymological dictionary]. M. Astrel: AST: Khranitel. 2007. P. 750.
25. Mokienko V. M. Zagadki russkoj frazeologii [Mystery of the Russian phraseology]. Ed. 2nd. SPb.: "Avalon", "ABC-klassica". 2007. Pp. 62-64.
26. Birikh A. K., Mokienko V. M., Stepanova L.I. Op. cit. P. 750.
27. Shansky N. M., Bobrova T. A. Op. cit. P. 231.
28. Ibid. P. 222.
29. Chernykh P. J. Istoriko-ehtimologicheskij slovar' sovremennogo russkogo yazyka [Historical and etymological dictionary of modern Russian language: in 2 vol.] Vol. I. M. Rus. yaz. Media. 2007. P. 617.
30. Birikh A. K., Mokienko. M., Stepanova L. I. Op. cit. P. 525.
31. Ibid. P. 508.
32. Melerowicz A. M., Mokienko V. M. Frazeologizmy v russkoj rechi: slovar': ok. 1000 edinic [Idioms in the Russian language: the dictionary: approx. 1000 units]. Ed. 2nd, ster. M. Russian dictionaries: Astrel: AST 2005. Pp. 472-474.
33. Birikh A. K., Mokienko. M., Stepanova L. I. Op. cit. P. 586.
УДК 821.111.09
М. А. Шушпанова
Ирония в неовикторианском романе А. С. Байетт «Обладать»
А. С. Байетт в неовикторианском романе «Обладать» использует иронию для обличения нравов и характеров XX в. Объектом авторской сатиры стали современные литературоведческие теории и их приверженцы, чье стремление любой ценой совершить научное открытие перерастает в болезненную одержимость объектом изучения. Писательница создает карикатурные, трагикомичные образы филологов, опирающихся в своей работе на ложные представления о викторианских писателях Рандольфе Падубе и Кристабель Ла Мотт. В главах, посвященных XIX в., отсутствует насмешка автора: викторианцы умеют чувствовать и любить. Это постигают главные герои современного уровня повествования, Роланд Митчелл и Мод Бейли, которые вплотную приблизились к разгадкам прошлого столетия и открыли для себя основные жизненные ценности - любовь и творчество. Иронично изображенные в начале романа как представители академических кругов, в финале они становятся духовно ближе к благородным и возвышенным натурам XIX в.
In the neo-Victorian novel "Possession" A. S. Byatt uses irony for accusation of customs and characters of the XX century. Modern literary theories and their adherents is the object of author's satire. The aspiration of academics at any cost to make a discovery develops into painful obsession object of studying. The writer creates ludicrous, tragicomic images of philologists which rely in the work on false ideas about Victorian writers, Randolph Ash and
© Шушпанова М. А., 2016 82
