CC BY
21
В.С. Кузнецова
Институт филологии СО РАН
Легендарные сказки из фольклорной коллекции Государственного архива Новосибирской области: Сюжеты «Кумова кровать» и «Образ-порука»*
Предлагаемая работа продолжает описание и публикацию материалов фольклорной прозы из хранящегося в Государственном архиве Новосибирской области собрания М.Н. Мельникова [Кузнецова, 2002, с. 74-77; Кузнецова, 2003, с. 71-76]. Эта ценная фольклорная коллекция, к сожалению, пока еще плохо описанная, со -держит материалы, локализованные границами Новосибирской области и прилегающих территорий Западной Сибири и Алтая за период с середины 60-х до начала 90-х г. XX века.
В настоящей статье представлены тексты легенд, сюжеты которых определяются указателями фольклорной прозы как сюжеты легендарных сказок [AaTh 750849; СУС 750-849].
Легенда «Кумова кровать», записанная 2 июля 1988 года в г. Новосибирске И.С. Буртаевой от Воротынцевой Акулины Агафоновны (1909 г.р., уроженки Пензенской губ.), представляет собой вариант сюжета «Кумова кровать (Разбойник Мадей)»: ребенок запродан черту; обращается за помощью к куму сатаны (разбойнику), причем кум узнает об ожидающей его страшной кровати; кум сатаны кается и получает прощение [AaTh 756В; СУС 756В: 9 русских вариантов, 27 украинских, 8 белорусских]. В классическом собрании русских легенд А.Н. Афанасьева сюжет читается в варианте [Афанасьев. Легенды, № 27].
Среди указанных в СУС русских вариантов этого сюжета нет ни одной сибирской записи. Известен только один сибирский (точнее - уральский) вариант (записан Н.Е. Ончуковым в 1926 г. в д. Саморяны Тавдинского р-на Тюменского округа Уральской обл. от М.Я. Богданова, 76 лет), где указанный сюжет представлен лишь частично [Ончуков, 2000, № 62 = Ончуков, 1996, № 87]. Таким образом, выявленный нами в составе фольклорной коллекции М.Н. Мельникова вариант легенды - практически единственная известная сегодня фиксация этого сюжета русской фольклорной традицией в Сибири.
Наряду с основным сюжетом - «Кумова кровать» - публикуемый ниже текст содержит также мотивы «Отдай, чего дома не оставил» (СУС -811*, ср.: 313А) (в начале рассказа) и (частично) «Смерть-кума» (СУС 332): бедняк (солдат) становится лекарем; когда Смерть в ногах у больного постель больного поворачивают, чтобы Смерть оказалась в голове. Последнее обстоятельство примечательно как необычностью контаминации 756В+332 (в числе традиционных для восточнославянского фольклора такая контаминация в СУС не отмечена), так и тем, что сюжет «Смерть-кума» пока не был выявлен среди опубликованных восточнославянских сибирских записей.
* В.С. Кузнецова, 2003
* Публикация подготовлена в рамках проекта «Русский этнос в Сибири: сохранение и трансформация культуры» по программе фундаментальных исследований Президиума РАН «Этнокультурное взаимодействие в Евразии».
Легенду, как позволяют уточнить полевой дневник и сама магнитофонная пленка, собирательница записала от своей бабушки, которая настойчиво повторяла, что все рассказанное было на самом деле. Текст публикуется по сделанной нами расшифровке магнитофонной записи (ГАНО, ф. М.Н. Мельникова, Т. 383).
[Кумова кровать]
Жили-были мужик с бабой. У их детей не было. А у мужика была сестра боуата, и у ей тоже детей не было никого. Вот она и пишет свому брату: «Братец, приезжай, я скоро умру, у меня много золота - заберёшь яво к себе». Ну и брат поехал к ей, за золотом. Приехал к ей, побыл у ей в гостях, уехал. Она ему отдала это золото. Поехал он домой. Яму ехать довелось ночью через озеро. И в двянадцать часов из озера выходит чорт: «Стой! Я тия не пушшу. Отдай, чо дома не знашь!» (А он долго был, ездил, туды большая дорога, раньше не было машин - ездили... пешком ходили. Пока он ездил, у яво родилса там сын). «Отдай, чаво дома не знашь!» А он не знат, что сын родился, он и говорит: «Всё я дома знаю, у меня нет ничаво дома. Тока что жана». - «Ну, вот и отдай!» Он согласилса. «Распишись своей кровью!» - Он расписалса. Ну, он яво пропустил.
Он приезжат домой, жана яво вышла, встречат. Рада, что муж приехал: «А погляди-ка, муж, у меня сын какой родилса!» А мужу это стукнуло в сердце: он яво отдал чорту и кровью расписалса. Муж повесил голову, запечалилса. А жана и говорит: «Чо это ты? Не рад, видно, что сын у нас родилса? Какой ты стал угрюмый и невесёлый». Он ей не сказывал. И всё время печалитса.
А сын растёт уж не по дням, по часам, хороший сын. Бо уатства много (золота привёз!) Всё! Накупили, открыли лавочку. Боуаты! А муж знай печалитса. Она всё-таки, жана, добилась, выспросила, что он печалитса, и она с этой сухоты умярла.
Остались оне с сыном. Живут с сыном, сын опять спрашиват: «Отец, что ты какой печальный? Всего у нас много, а тея всё ничаво не радоват». Он яму и сказал: «Сын мой милай, я тея отдал чорту. Вот так и так». Сын и говорит: «Ну, теперь, отец, прошшай. Я от тея ухожу. Пойду свою душу выключать. Я этим не доволен, что это ты меня отдал чорту». Сын ушёл от яво: «Буду ходить мытарить по лесам, по плохим местам, чтобы мне... чтобы меня живого не было».
Ну, он ходил-ходил по лесу. Нашёл пешшеру и думат се(б)е: «Пойду в эту в пешшеру взойду, что там?» (Он и не боялся, что он погибнет, не хочет он чтоб чорту отдал его.). Зашел в пешшеру, а в пешшере сидит девица, спрашиват яво: «Почаму, молодой парень, ты суды попал? Вот, - говорит, - если придёт суды чародей (тут живёт чародей), те плохо будет». Он ей рассказал, по какой причине он зашёл туды. «Меня, - говорит, - отец отдал чорту. Вот по эткому случаю. Я, - говорит, - не хочу, чтобы моя душа была у чорта. Я пошёл мытарить. Буду живой, ай може это всё исправлю». Она и говорит: «Ну, ладно. Садись, - говорит, - у меня вот есть такое помешшение, я тея запру. Счас, - говорит, - он явитса».
Ну, токо она его туды заперла, в ту комнату, идёт чорт: «А что такое? Хто то был?» (Сразу заметил!). Она и говорит: «Распишись кровью, я тее тода скажу». Чародей живо расписалса. (Это не чорт был, а чародей). Расписалса. Она и говорит, вот так и так: «Зашёл суды к нам молодой человек, и он идет вот по этим случаем суда. Можно, говорит, душу выключить?» Он и говорит: «Раз такое дело - расписалса, можно», - говорит. Ну и, оне сказали яму, чтоб он вышел. Вышел он, с нём поздоровилса. «Вот, - говорит, - в двянадцать часов пойдём».
Пришло двянадцать часов, оне пошли искать это место, де можно было
яму душу выключить. Пришли ночью в лес, там горит костёр. Страшно огром-най! И у костра сидит чорт с рогами! А парень спрятался (он яму этак велел), а подходит чародей:
- Здравствуй, кум!
- Здравствуй! По какому случаю ты пришёл ко мне?
Он и говорит, чародей:
- Распишись своей кровью, - скажу.
Чорт тут же расписалса.
- Вот, - говорит, - пареньку в животе шшо у матери чорту отдали душу. Можно её выключить?
Чорт и говорит:
- О-ой, ты мне вопрос чижёлый задал.
(А некуды деватьса - расписалса!) И давай чертей гонять, и давай чертей гонять. Черти пла-а-ачут. Он их бил-бил, просит у их роспись, оне не отдают. Тут и говорит чорт: «На кумову кровать!» Один чертёнок из икры отдал - в икру затолкал, в ногу, роспись ту. Отдал. Ну, оне и пошли домой.
Приходют туды, к этой девице, где там она сидела в пешшере. Пришли, она спрашиват: «Ну, как вы, чаво там? У вас дело исполнилос?» - «Исполнилос. Били-били, - говорит, - чертей, никак не отдавали роспись, как сказали: «На кумову кровать, так, - говорит, - чертенок отдал из икры». А тут она, девица, им и задаёт вопрос: «А вам, - говорит, - не интересно узнать, что за кумова кровать?» Оне говорят: «Интересно. Почаму, как били - не отдавали, а этот...» - «Вот, -говорит, - ты иди опять к чорту и попроси опять, чтоб он кровью расписалса. Он, - говорит, - тее покажет, что за кумова кровать».
На другую ночь оне пошли опять в двянадцать часов к этому месту. Опять чорт сидит на троне, костёр горит страшной.
- Здравствуй, кум!
- Здравствай! Ну, по какой просьбе вы пришли?
- А мы пришли по этой просьбе. Распишись кровью, скажем.
Тут же чорт расписалса опять.
- Вот, - говорит, - покажи нам кумову кровать.
Чорт и говорит:
- Вы, - говорит, - меня подвели...
Опять на этим костре раскалёна висит борона, зубьями кверьху, раскалёна, и по этой бороне кататса рабёнок, восьмимесяшный возраст. Вишшит недурми-ной! (Ну, зубья-то раскалёны). Страшно глядеть! Оне ему и говорят:
- Закрой скорей, не могём глядеть - страшно!
Ну вот, нагляделись и пошли. Приходют оне в эту пешшеру, их опять девица спрашиват:
- Ну, что вы там видали?
- Ой, как мы, - говорит, - чаво видали! За этим чертенок-то и отдал роспись ту. Вон как страшно! Раскалёна борона висит, над пылом и над жаром и по этой бороне, по раскалённым зубам кататся рабёнок восьмимесяшный, вишшит недурминой.
Она, девица, и говорит:
- Это твоя душа всю... без конца будет кататься по этим зубьям по раскалённым.
Он и не опамятовалса, чародей энтот.
- Чо, - говорит, - плохо?
- Очень, - говорит, - плохо.
А девица говорит:
- Согласен ты - могём это выключить?
Он и говорит:
- Согласен я.
Ну вот. И оне его привязали к берёзе, на сорок дней, на шесть недель, и день, и ночь. [Этого парня? - Не парня, этого чародея: яво душа-то кататса. - А чародей - это кто? - А чародей - чортов помощник, он чорту. он за этим к яму и ходит, он чорту помощник. А парень уж не чо. Парню душу выключили, он теперь не участвоват. *] И парень яму есть носил, этому чародею. Нельзя было к яму подотти. Из яво ползли и мыши, и крысы, и всяка тварь из яво ползли. Яму только парень давал пишшу, на граблях подавал: нельзя было подотти. И сорок дней, сорок ночей он был привязанной к берёзе. Кода прошло это шесть недель, оне яво пошли брать. А он тшу-уть-тшуть стоит. Итвязали яво, ну и вот, спрашивают яво:
- Ну, а как, чо с тобой было?
Он и говорит:
- Как мне стяс хорошо. - (Худой, тощой). - Я сейчас и свет вижу, и на меня никакой тоски нет. Я сейчас всем рад. И что со мной было, вам расскажу. Я бля-вал, блявал, блявал, - он говорит, - и так мне плохо было, а на сороковой день (сорок дней он был привязаной) подошёл старичок. <...> И причастил яво этот старичок. И он яво причастил. (Это душу взошла в яво: он же чародеев помощник был! А это в яво взошла яво душа). Как, - говорит, - он меня причастил, старичок, так, - говорит, - мне ляхко, так, - говорит, - мне радошно, как мне хорошо! (Больно обрадовался, что яво вывели от этих... Ну, чорту помогал, чародей).
Ну и пришли оне к этой девице. Он рад. И он отправился. Этот стал тут жить, с этой девицей, чародей. А он отправился домой.
Он отправился домой. Отец у яво умер. Мать ешо умерла при ём тода, отец умер. Всяво у яво много, это всё отец, кода умирал, это всё яво добро осталось под яво подписано всё. И всё-таки яму не весело. Чо-то яво не радоват, яму так скушно. Всяво много, там у яво и лавочка, и денег много, всяво. А чорту опять охота яво смутить. Опять за своё чорт бярётса. Душу-то он выключил. А чорт сделалис двоими мальчишкими. И дерутса у окошка. Чорт силён. Он опять хочет яво забрать к сее. Он глядит-глядит - один одного побеждат. Дерутса. Ему жалко стало. Они дерутса, он вышел, говорит: «Что вы дерётесь, чо вы делите? А рабяты эти двое говорят (а это не рабяты, чорт хочет опять смутить яво): «А у нас отец умирал, - три клада оставил нам: ковёрик-самолётик, и дуби-ночка, и шапку-невидимку. Три вешши. И как нам делить: нас двое, и три вешши. Вот кому две вешши, а кому... мы и дерёмса. Как нам разделить?» Он и говорит: «Я вам разделю. Айдате ко мне жить, со мной будете жить». (А это чорт подкопался под яво). И он их взял, оне стали с нём жить.
Вот. Так-то у яво всё много добра. Вот оне и говорят: «Будем жить, будем людей лечить. Давай, ты напиши на двере, что - хороший врач, знаюшшей, могёшь выличать всяки болезни. А кода мы к больному придём, нас не видют (оне два чертёнка), как мы встанем у главы, то ты говори «вылечу!» (Вылечит он как врач знаюшшей). А если у ног встанем, то он умрёт». Ну и вот, и эдак лечили. Лечили знаменитых людей, много получали за их жалованья. И значитса, у царя заболела дочь. Ну, а раз царь их, раз обозначенный врач, призвали. Оне встали у главы. Не видют люди-то, что он-то видит. Он там дал ему, может, дал чо, водичкой её попоил раз, а говорит: «вылечу!». Она выздоровет сама: у главы встали. Вылечили её, и царь этот отдал половину царства им.
А когда дочь выздоровела и говорит: «Отец, отец, следуюшшей я раз, если захвораю, не бери этих врачей. Эти были не врачи, а эти были нечиста сила. Я видала, больная, кода я была, у их - рога и хвосты. А следуюшшей я раз захвораю, не бери их». А вот тут она дальнейшее уж долго... Я тут уж всё забыла. Как
* Вопросы задает собирательница. Здесь и далее такие диалоги в тексте - вопросы собирателя и пояснения исполнителя - заключены в квадратные скобки.
оне яму сделают девицу, оне. Она будет тут яму готовить. Это было писано же. Это в книжках было писано. Она будет и готовить, только говорить не будет тут она...
Рассказ «Про Николая Угодника» был записан в 1990 г. О.С. Коваль в д. Фе-досьевка Купинского р-на Новосибирской области от Марии Васильевны Бель-ской (1905 г.р.). Легенда является вариантом сюжета «Крест (образ) - порука»: купец берет деньги в долг, выставляя поручителем крест или икону (Аа^ 849*; СУС 849*: 14 русских вариантов, 9 украинских; 4 белорусских; примечательно, что в Аа^ отмечены только русские варианты). Среди указанных СУС русских вариантов три сибирские записи, различные по месту и времени фиксации. Две из них относятся к началу прошлого века: одна - «Икона Микола» - записана А.А. Макаренко в Казачинской волости Енисейского у. Енисейской губ., другая -«Николай Чудотворец» - записана А.В. Адриановым от Палкина, уроженца Бий-ского у. Томской губ.; обе опубликованы [Записки, 1902, № 3, № 51]. Третья запись - «Про Василия и Марфу-царевну» - была сделана в начале 70-х годов XX в. в с. Красноярское Омского р-на Омской обл. от А.С. Кожемякиной (1888 г.р., уроженки с. Савиново Большеуковского р-на Омской обл.) [Кожемякина, 1973, с. 129-134].
Существуют две разновидности сюжета: одна - «брошенные в бочонке в воду деньги сами приплывают к заимодавцу», представленная, например, в варианте из собрания сказок А.Н. Афанасьева [Афанасьев. Сказки. Т. 3, № 450], другая - «купивший икону добивается счастья с помощью святого, на ней изображенного» (обычно, Николая Чудотворца), как в варианте из собрания легенд А.Н. Афанасьева [Афанасьев. Легенды, с. 78-81].
Отмечается тенденция к стабильности форм бытования этого сюжета на территории Сибири. Все известные сибирские записи сюжета, содержат только одну его разновидность - вторую, как и публикуемый нами архивный вариант. И, как и в других сибирских вариантах, сюжет «Образ порука» представлен здесь в контаминации с сюжетом волшебных сказок «Девушка, встающая из гроба» (СУС 307): по ночам пожирает людей, сторожащих ее; юноша разрушает колдовские чары и получает руку избавленной от чар девушки. Текстовое сравнение публикуемого варианта с известными ранее записями сюжета свидетельствует о хорошей сохранности фольклорной традиции.
Начало публикуемой легенды (окончание этого фрагмента отмечено косой чертой - /) приводится по тексту расшифровки, сделанной собирательницей (так как начало рассказа на магнитофонной ленте стерлось), остальная часть текста публикуется по выполненной нами расшифровке магнитофонной записи (ГАНО, ф. М.Н. Мельникова, Т. 630). О рассказчице известно, что отец ее был выходцем из Белоруссии (г. Минск), мать - украинка (из Воронежской обл.), этим объясняется смешение в речи исполнительницы черт южнорусского, украинского и бело -русского говоров.
Про Николая Угодника
Один мужик бедный, а второй богатый. Бедный пошел к богатому, говорит: «Знаешь ты что, займи мне три рубля. Жить не на чем. Хочу посеять. Пришла весна, а у меня ничего. Возьму, - говорит, - и посею». - «Когда ж ты мне, -говорит, - отдашь?» - «Ну, когда-когда, осенью только отдам». А он и говорит: «Надо же чтобы кто-то в свидетелях был. Ну, кто свидетель?» - «Ну, вот стоит икона "Николай Угодник"». - «Ну, Николай Угодник, будь ты в свидетелях. Я вот три рубля ему занимаю, будь ты, Николай Угодник, в свидетелях, чтоб он через год отдал».
Прошел год. Неурожай, не уродило. / Пришёл к этому хозяину и уоворит', что: «Не уродило ничо, не моуу я три рубля тебе., хлеба немножко уродило, он себе нужен, продать нечего». Он тода и уоворит', что ну. Ещё уод прошёл, обратно нечего продать, обратно приходит' к ему, три рубля. и обратно. Уже. это уже второй уод. А он и уоворит': «Ну, дак вот. Пошёл мужик, ну что ты с еуо возьмешь, с бедного? Ничего нет. А ты, Николай Ууодник, что стоишь?» Снял эту икону и понёс у речку: «Утоплю!».
Пошёл к речке. А возле речки, там край уорода жила женщина бедная, вдова, котора ходила нищая, побиралась скрозь, просила милостиню ради Хрыста. Вот она. А её мальчик уулял возле речки. А он и уоворит': «Дяденька, а ты, - уоворит ', - что принёс?» уоворит': «Николая Ууодника, вот, - уоворит', - в речке утоплю». - «Ты, - уоворит', - отдай мне, дяденька». А он уоворит': «Дак, дай три рубля - отдам. Мне, - уоворит', - должен тот человек, а я, - уоворит', - не могу с еуо стребовать. Дай мне три рубля, я тебе, - уоворит', - отдам». Он: «Подожди, дяденька, не кидай в речку. Я пойду к маме». Он побеу. Она - нищая. Все копейки собрала-собрала, точно набрала три рубля. Он эти деньуи взял и понёс. Взял этот мальчик, отдал ему три рубля. Взял эту икону и принёс домой. А она рада, мать яуо, поставила яе, платочком накрыла яе. Ауа. Он пошёл обратно иурать. «Ну, во всех есть иконка в хате - Божий лик, а у нас нету, вот и у нас будет».
Ауа. Приходит' нищий и уоворит' мальчику: «Мальчик, пусти мине ночевать». А он уоворит': «А я не знаю, как мама». Побеу к маме: «Мама, -уоворит', - к нам нищий просится ночавать». Она: «Ну, если молодой, так пусть идет ф уород, а если старик, може слабый, так пусть ночует. Далёко идти ёму». Он пришёл. «Я тебе, пожалуйста - поночевать, а покормить у меня нечем». Он ей дал денеу и уоворит': «Сходи купи хлебушка, купи там ешшо что-нибудь заправить немножко, ну. » Пошла она, купила хлебушка, купила там маленько сала, ей там мяса маленько, сварила борщ иль суп. А он, этот дедушка и уоворит' ей: «Ты, - уоворит', - никода фсё не вари, немножко оставляй: немножко остаф пшена, немножко картошечки остаф, и мяска маленько оставляй». Утром фстала - обратно столько, она обратно сварила. И каждый день варит', и каждый день оставляит'. И стилько уже старик месяц живет, уже второй, и всё за ето и питается, и каждый день хватаит ' у их. Больше не ходют' покупать, а утром встанит' - обратно столько сала.
Да. Он и уоворит' им: «У вас, у вашеуо, - уоворит', - отца: это вот мальчику отец, а тебе муж, - у еуо есть браты». Она уоворит': «Есть браты, оны очень боуатыя, аны купцы, ф уороди живут'. Оны нас, - уоворит', - и не., отца, - уоворит', - знали, теперь муж помер, а нас оны совсем и не знают'». -«Ну, хотя и не знают', поедем мы, - он на этого мальчика, (а мальчик Коля был) - поедем, - уоворит', - к им ф уости». Оны поехали. Поедем! Дедушка и этот мальчик, фзяли и поехали к им ф уости, к дядькам к еуо. Приезжают', познакомились, объяснили, хто он такой, - племянник. Он, дядька, и уоворит': «Я, -уоворит', - тебе, знаешь, дам триста рублей. Едь ты к друуому дядьку». Он поехал к второму, там поуостил, и тот дал триста рублей. Поехал к третьему, и тот дал. Оне и уоворят', что «Ну, вот, теперь мы едем заураницу и заурани-цею мы торууем. Несём цару подарки, а цар нам разрешаит' купить, свои вещи продать, а их, заураницей купить, и отправляемся домой». Вот оне тода: «И ты, - уоворят', - едь с нами». Он и уоворит': «Ну как я поеду?» А этот дедушка и уоворит', что: «Ия с тобой поеду, не бойся, поедем вдвоём».
Поехали оны, заехали туда, заураницу. А ето дядьки еуо собираются идти, набрали хорошие подарки, там мехи хорошие понесли цару на подарок. А у этоуо Коли чеуо, нести нечеуо с дедушкой. А он уоворит': «Ну, а чо мы? Купым». Купили калачик хлеба, два яблочка на тарелочку положили, и оны идут туда. Этот
цар, вон поулядеф на их, поулядеф он ихнаи дороуия подарки - не взяф, а у этого мальчишку узяф подарок и забраф.
У цара была проклинённая дочка. Она зъедала каждую ночь человека, каждые сутку. А он и уоворит', этот цар. У ее там охрана большая, она была змеёй там. Вот оны прыходют', он и уоворит', цар: «Вот, у мене есть такая, - говорит', - вот... Надо одному вам идти дежурить сёдни. У меня вот такой-то пост есть». Он им не объяснил, кто он. «Старший, иди сёдни». Пошоф старший. Старший задумав, уоворит': «Что ж мы сделали? Узяли этоуо мальчика, племянника. Видишь, ево подарки приняли, а нас - ны». Аны знали, что там змея изъедаить людей. А этот дедушка и уоровыт: «Коля! Ты, - уоворит', - иди за дядьку за своеуо. На табе, - уоворит', - вот эту книжечку, и на табе ножичек, и ты сам себе вот крууом обчерти, крууом ножиком подальше, и сиди книжечку читай, ни с места не шевелись».
Вот он прыйшёл сидыт, сам себе вокруг ножиком три раза обовел, сидыт читает. Она, как двенадцать часов, она с уробу поднялась, змея, и начала винтиться. Ей надо человека зъесть, а она никак не может еуо взять. Она уоворит': «Подымись и сойди с места». А он не сходит'. Она летала-летала, петух запел, она - уоп и впала в уроб, и обратно леула, замёрла. Оттудова никоуда нихто не выходюл, а етот мальчик постучаф в двери живой. Тут доложили цару: «Так живой он, - уоворят', - выйшоф. Такого, - уоворят', - ещё никоуда не было».
Вот на друуую ночь уже второму дядьку надо идти. Он и за второуо пошоф. Этот дедушка уоворыт: «Иди за второуо». Также само. И он обратно постуча ф, живой. Доложили. А он на третью ночь, этот цар... этот дедушка уоворит' ему: «А теперь иди сам за себе. И купи, - уоворит', - мешок груш, и развяжи и постаф. Потому что она, - уоворит', - уже две ночи уолодна, а на третью она обязательно должна съести коуо-то». Вон развизаф, сам себе обчертиф крууом и сидит' читаит' эту... молитвенник. От она как взлетела, винтилась-винтилась, она уже уолодная, и напала на етыя уруши. И кода она их стала жрать, петух пропел. И она ожила, стала такой, как была у отца, красавицей, царица молодая, девочка. Вот, а... Он постучаф, утро уже, постучаф, - открыли двери, а оны двоя стоят'. Доложили цару: «Что ж такое, - уоворят', - дочка твоя ожила». Являются. Цар, прыехаф туда. Дак, точно - живая. Он за их забраф. Ну, вот оне... Он и уоворит' яму: «Ну, раз ты мою дочку спас, я тебе половину своего царства отдаю». Он жену взяф, соуласифся.
А етот дед и уоворит', дедушка: «Николай, - уоворит', - знаешь что, что мы с тобой нажили, давай мы разделим всё». А он уоворит': «Ну, давай». А он уоворыт: «Дак, это мало, что мы с тобой разделим царство наполам, дак вот жену надо нам разрубить наполам твою». Взяли ие, позвали человека да разрубили. И трое суток оны ие в речке мочили, а потом он ие взяф и сложиф, этот дедушка. И она ожила, такая же самая, как была. Он уоворит': «Ну, вот. Мне теперь ни твово хозяйства не надо, ни твоей жены не надо. Если б она с тобой жила, у ей кров-то бесиная, так, она б тебе все равно съела, а теперь живи, не бойся. Тебе твоя жена, тебе твое хозяйство. Вот это тыбе Николай Ууодник: ты спас... мине от воды, а я тебе спас от смерти».
Литература
Афанасьев. Легенды - Народные русские легенды А.Н. Афанасьева / Подг. к изд., вступ. статья, коммент. В.С. Кузнецовой. Новосибирск, 1990.
Афанасьев. Сказки - Народные русские сказки А.Н. Афанасьева. В 3 т. / Изд. подг. Л.Г. Бараг, Н.В. Новиков. М., 1984-1986.
Записки, 1902 - Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Им-
ператорского Русского Географического Общества по этнографии. Т. 1. Вып. 1: Русские сказки и песни в Сибири и другие материалы. Красноярск, 1902.
Кожемякина, 1973 - Сибирские сказки. Записаны И.С. Коровкиным от
A.С. Кожемякиной / Ред. Н.А. Каргаполов. Новосибирск, 1973.
Кузнецова В.С. Легенда о явлении иконы святой Параскевы Пятницы в русской сибирской записи // Гуманитарные науки в Сибири. 2002. № 4. С. 74-77.
Кузнецова В.С. Фольклорные легенды на библейские сюжеты из собрания Государственного архива Новосибирской области // Гуманитарные науки в Сибири. 2003. № 4. С. 71-76.
Ончуков, 1996 - Заветные сказки из собрания Н.Е. Ончукова / Изд. подг.
B.И. Еремина, В.И. Жекулина. М., 1996.
Ончуков, 2000 - Неизданные сказки из собрания Н.Е. Ончукова (тавдинские, шокшозерские и самарские сказки) / Подг. текстов: В.И. Жекулина; вступ. ст., комм.: В.И. Еремина. СПб., 2000.
СУС - Сравнительный Указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / Сост. Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашников, Н.В. Новиков. Л., 1979.
AaTh - The Types of the Folktale. A classification and bibliography. Antti Aarne's 'Verzeichnis der Märchentypen' translated and enlarged by Stith Thompson. Second revision. Helsinki, 1964.
