УДК 821.161.1-3
Л. ТОЛСТОЙ: «РЕВОЛЮЦИИ ПРОСВЕЩЕНИЯ» В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ АСПЕКТЕ
С.В. Резванов
Донской Государственный Технический Университет, г. Ростов-на-Дону e-mail: [email protected]
В статье сквозь призму просветительского проекта Л.Н. Толстого рассматриваются проблемы свободы человека, революции и практик ненасилия.
Ключевые слова: Л.Н. Толстой, просвещение, педагогика, человек, философия ненасилия.
Лев Толстой: спецификация просветительского проекта. Толстой развивает свою концепцию в русле просветительского проекта, пытаясь преодолеть абстрактность классического просвещения, например, Ж.-Ж. Руссо.
Ж.-Ж. Руссо выразил кредо классического европейского просвещения, базисом которого была антитеза религиозному догматизму. Этот догматизм, как методология и герменевтика формирования личности предполагал следование природе или природосообразность. Идея «следования природе» возникла как результат отрицания социального духовноцентризма, исторически возникшего в средневековье. В это время церковь, существуя как государственно-общественная структура, культивировала духовноцентризм как мировоззрение. Оно, по мнению церкви, являлось принципом единства индивида и общества. Просветители критически восприняли эту инверсию, и, как оппоненты церкви, идентифицировали социальность (и в этом смысле социокультурность) со злом. Иными словами, любая социальная или социокультурная программа воздействия на индивида отождествлялась с его идеологической (идолообразной) деформацией.
Это церковное зло, по мнению просветителей, было средством угнетения человека, средством превращения уникальных индивидов в послушное стадо. Против этого зла («болезни зла») они вели борьбу радикальным образом - пытаясь десоциализировать индивида. Профилактика этой болезни - «общественный человек» («обобществленный человек», человек как следствие общественного воспитания), состояла в ориентации на развитии природных задатков индивида. Это, по мнению просветителей, изолировало индивида от дурного влияния общества, делало его независимым от него, автономным. Индивид обретал адекватный статус природного -и отсюда - свободного существа. Само же общество оказывалось в таком случае, по их мнению, просто суммой индивидов как единиц. Отсюда делался вывод относительно идеологии отношения старшего поколения к младшему, влияние старшего на младшее.
Поскольку индивид есть существо природное, его воспитание должно быть развитием его природных предпосылок или «задатков». Эти природные предпосылки (задатки) уникальны, поэтому индивид в результате «натурального» воспитания так же становится уникальным. Мы видим, что просветители и в особенности Ж.-Ж.Руссо переносили природный индивидуализм как базис идеала свободы на общество. Они
искали, вслед за Ф. Бэконом и его последователями, способы нейтрализации дурного влияния общества. В методологическом плане, подвлиянием прогресса естествознания, идеализму средневековья был противопоставлен материализм, в его ограниченной (примитивной) механистическо-метафизической форме.
«Свободное отношение к свободному человеку». Разделяя идею природной сущности человека и «дурного» влияния общества на индивида, Толстой, однако, не разделял идею материалистического (механистического или натуралистического) метода просветительской педагогики. Он искал путь гармонического сочетания натуралистического и гуманитарного подходов, полагая, что человек есть существо духовное. Здесь следует подчеркнуть, что под отвергаемым материализмом Толстой, как и просветители-классики понимает механистический (метафизический) материализм XVIII, который возник и существовал как альтернатива догматическому идеализму. Альтернатива эта была механистической, поэтому и материализм сам оказался так же догматическим.
Далее, Толстой справедливо полагал, что идея свободы человека не может быть согласована с идеей механического детерминизма человека как субъекта. Понятно, что только высшая «материя», Дух имеет право на существование как детерминанта развития человека. Более того, Дух, божественный дух, вложенный в тело человека, дает право на моральный идеализм в понимании смысла истории. Толстой не приемлет материализм, критикует его применительно к социальной психологии - роли человека как исторической «единицы»-индивида. Однако, мне думается, что эта критика направлена сознательно не столько против материализма как методологии (и философии), сколько против педагогического натурализма, свойственного европейскому просвещению. Одновременно она является альтернативой и грубому социализму, грубой социологии, утверждающей человека механическим сочетанием или конгломератом внешних обстоятельств. Толстой, обращаясь к одному из своих корреспондентов, справедливо полагал, что грубый материалист представляет «себе человека сцеплением механических сил, подлежащих законам, управляющим материею; но для меня и для вас, как и для всякого религиозного человека, [он - С.Р.]есть живая сила, искра божеская, вложенная в тело и живущая в нем»1.
Именно в просветительском педагогическом материализме (педагогическом догматизме) человек рассматривается как антитеза догматизму схоластики, т.е. как часть «слепой материи» или природы. Толстой отрицает натуралистическую составляющую просветительского метафизического материализма, которая закономерно дополняется в последнем таким метафизическим идеализмом в виде витализма. Конечно, духовное начало человека исключить невозможно. Толстой старался найти гармоничный подход, как к обществу, так и к индивиду. Этот органический синтез природы и общества, по мнению Толстого возможен на пути созидания «правильной» социальности. В ее основе лежит религия обновления или «освобождения».
Отсюда у Толстого и тех, кто рассматривает человека (и историю, и в целом культуру) как социальное явление приводит к стихийному эгоцентризму и даже к витализму. Заметим здесь, что в западном мировоззрении грубый материализм дополняется столь же грубым идеализмом (в особенности витализмом). Они имеют единую основу. Однако на гносеологической поверхности явлений они кажутся абстрактными антиподами. Толстой, конечно, не делает сравнительного,
1 Толстой Л.Н. Спелые колосья. М., 1894. С. 22.
комплексного анализа и сознательно-логической спецификации данных понятий. Он фиксирует просто в пределах своего мировоззрения ограниченность просветительского мировоззрения.
Свобода, по мнению Толстого, связана с индивидуально-волевой парадигмой. Сам Толстой писал в «Исповеди» о том, как «работал над собой», путем спартанских испытаний, сек себя плетьми, или держал до изнеможения на вытянутых руках тяжелые тома книг. Этим он развивал свою волю, терпение, аскезу. В определенном смысле здесь просматривается сходство с идеала-образа самого Толстого и идеала-образа Рахметова, показанного Н. Чернышевским в романе «Что делать?». Однако желание достичь с помощью аскезы состояния душевной успокоенности оказалось невозможным. Толстой ищет праведный путь в жизни, истину, добро и красоту как проявление ычеловеческой воли. Отсюда, его увлечения А. Шопенгауэром, Восточными верованиями, мудростью Соломона. Однако и здесь он не находит желаемого состояния и ответа на вопрос: «Для чего живет человек?» .
Аристократизм в форме критического антиаристократизма. Первоначально Толстой действует как классический просветитель. Он публикует статьи и книги с педагогическими поучениями. Это приносит ему не только славу, но и достаток. Позднее он замечает, что подобное просвещение есть борьба идей в среде самих просветителей. Она оказывает небольшое воздействие на народные массы, на «простых людей». А ведь именно они, как полагали просветители, должны быть главными потребителями прогрессивных идей. Они должны были быть и тем телом, в которое гениальные просветители вместо Бога вдувают научные идеи развития. Однако эти массы оказались глухими к революциям в.. .литературе. И литературно-критическая «эпопея» превращается в специфический нарциссизм, в свалку амбиций и притязаний. Этот коловорот критических и антикритических идей Толстой назывет в «Исповеди» сумасшедшим домом. Более того, он и себя назовет сумасшедшим, который всех считает сумасшедшими, кроме себя3.
С одной стороны колоссальный авторитет автора всемирно-известных романов создал оригинальный протестный флер. Граф выступил против своего сословия! Получалось, что Толстой в пылу критицизма положил под нож и свои великие романы, свою филантропию, свою философию и религию аскетизма. По инерции собраться по аристократическому клану продолжали рукоплескать Яснополянскому отшельнику. Критика Толстым самодержавия и крепостничества, защита «простого человека», более острая и апология «бедных людей» Достоевским, вызвали бурную положительную реакция и в среде классовых оппонентов Толстого. Лидеры российской социал-демократии Плеханов и Ленин высоко отозвались о Толстом. При всех критических оценках его философско-религиозной доктрины они признавали за ним не только всемирное литературное величие, но и социальную интуицию. Ленин назвал Толстого зеркалом русской революции. Плеханов, бывший между прочим чрезвычайно высокого мнения о самом себе, в самых лестных тонах оценивал не только литературное творчество Толстого, но и его социально-философское миросозерцание.
Оба они вместе с тем критиковали Толстого за не-социализм, точнее: за непролетарский не-социализм. А вот вопрос! Мог ли Толстой покинуть точку зрения барина, или литературного индивидуалиста-психолога. Плеханов приводит разные критические замечания Толстого о богатстве аристократов и бедности
2 Толстой Л.Н. Исповедь. URL: 1. az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0440.shtml.
3 Там же.
простолюдинов, не удержавшие, замечает, а где же критика богатеев в романах Толстого, от «Анн Карениной» до «Войны и мира»? Однако вопрос о возможности отречения Толстого от своей классовой касты имеет еще одну, очень важную сторону. На какую критическую позицию может встать аристократ, отрицающий креативную роль социума вообще? Позиция «нищего духом» пролетариата или крестьянства, который умен природным умом, но темен в вопросах культуры, а не то, что социологии или философии? И ему нужен поводырь в форме самокритичного аристократа. Толстой достаточно последователен с точки зрения индивидуального подвижничества. В каком-то смысле это роднит его с народниками, что показывают статьи Михайловского о Толстом.
Он требует самопожертвования во имя Высокой идеи жизни от тех, кого природа одарила талантом и житейскими ресурсами. Эти аристократы духа должны положить свой креатив на алтарь великого русского народа, о котором Толстой сказал так много высоких слов!
Индивидуализм и «критическая рефлексия». Леворадикальные мыслители практически идентично оценили революционные устремления Л. Толстого. Они признавали его литературно-художественный талант, позволявший ему запечатлеть батальные картины так нелюбимого им социума, свозь приму личностно-патриотического служения Родине. Толстой для всех его аналитиков - глыба. Создать такие обширные романы, в которых поставлены глобальные проблемы человеческого бытия, смысла жизни человека, героизма и самопожертвования, разумной аскезы и креативности деятельности человека мог только гений. Во всем мире Л. Толстой -непререкаемый авторитет, и как писатель и во многом как философ или педагог-психолог. Его народная педагогика, личностно-творческий подход к генетическому индивиду (ребенку), ориентация на образность и эмоциональность создали ему законную славу классика мирового уровня, сродни Данте, Шекспиру, Гете и т.д. Более того, во многих отношениях (педагогика и публицистика, общественная деятельность и эпистолярное творчество...) Толстой превосходит своих гениальных предшественников либо исторически, либо индивидуально.
Предметом критики является его идеологическая доктрина. Особенно «повезло» идее непротивления злу насилием. Плеханов приводит в пример Чернышевского, Писарева и др., показавших, что: 1) идея Толстого о том, что «нельзя тушить огонь огнем», есть поощрения этого огня; непротивление злу есть поощрение зла; 2) отсутствие обличения дворянско-помещичьей идеологии (начиная с ранних произведений Толстого), оправдание издевательств покаянием и просьбами о помиловании; 3) нравственная проповедь, обращенная к угнетателям, что, по мнению критиков, ставит их в один ряд с угнетаемыми. При этом особенно популярным является противопоставление реальной практики отношения Толстого к злу, где он противится ему, отрицает его право на существование в цивилизованном обществе, и идеологической рефлексией этого непротивления4.
Зеркало русской революции отражало не только плюсы российской действительности, но и ее минусы. Поэтому скорее следует винить не зеркало революции, а саму революцию. Если, конечно, правомерно говорить о каком-то возложении вины на историю от имени идеологии и идеологов. Вообще любое замечание в адрес крупных исторических деятельное, особенно в отношении исторических периодов следует признать чрезмерным.
4 Плеханов Г.В. Еще о Толстом // Л.Н. Толстой в русской критике. М., 1952.
Толстой является выразителем социума индивидуалистов. Поэтому его выводы и относится к компетенции «Одного». Былинный ли это богатырь, аристократ, противопоставивший себя своего сословию, чиновник ли, военный или помещик -каждый из них в лучшем случае «один в поле воин». Для этого «Одного» истиной в последней инстанции является стабильность любой ценой. Поэтому социальный переворот - категорическое зло. Они хотят восстановить добро добром, Развитие изменением, справедливость морализаторством-просвещением. Требовать от Толстого, чтобы он отказался от своего мировоззрения нельзя не только потому, что он прерстанет быть тем, кто он есть, но и потому, что он не сможет «преодолеть» свой узкий идеологический горизонт на периферии (!) своего творчества и мировоззрения. Это преодоление и осуществляется как «отступление», «порицание», «критика» в т.ч. и самого себя. Рефлексия, в ее радикальной критической форме есть оправдание того «неразумия», которое пытаются исправить с помощью пропаганды разума. Такая позиция является объективно-фетишистской и объективно-иллюзорной.
Выйти из нее возможно, лишь поняв, что включенное в сознание иллюзия не есть иллюзия как таковая. В сознании иллюзия лишена генезиса. А отсутствие генезиса означает отсутствие понимания сущности процесса. Поэтому революция, ограниченная идеологией просвещения, отождествляющаяся с ней, превращается в объективную иллюзию. Парадоксально, но факт. Все социокультурные идеи Толстого, в том числе и идея единства зла и добра, совершенно справедливы и приемлемы. Требовать от литературного гения, чтобы он перестал быть идеологом литературы, дегероизировал свою художественную мысль, значит отказывать ему в его объективных заслугах и даже в его социокультурном объективном статусе. Толстой приемлем истории целиком, в том числе и социал-демократии. Другое дело, что канула в Лету эпоха, как сказал Ленин, порефоменной дореволюционной России. Эпоха, в которой противоречиво уживались различные социальные лидеры от леворадикальных до аристократически умеренных. Более того, лево-радикальная критическая оценка многостороннего творчества Льва Толстого, как и само его творчество, объективно фальсифицируют рефлексивный подход в теории, в том числе и философию рефлексии как таковую. Философии приходит конец. Она нуждается в превращении из утопии в науку, а не в эмоциональный кладезь воздыханий по поводу различных привидений «по случаю», или выражаясь в контексте пустой многозначительности «здесь-сейчас». Справедливая критика философии как двуликого Януса: банальности и эзотерической гламурности, которую мы находим у Толстого, делает ему честь не только как писателю, но и как социокультурному аналитику.
Список литературы
1. Ленин В.И. Л.Н.Толстой // Социал-Демократ. - №18. 16 (29) ноября 1910 г.
2. Плеханов Г.В. Еще о Толстом // Л.Н. Толстой в русской критике: Сб. ст. / Вступ. ст. и примечания С.П. Бычкова. - 2-е изд., доп. - М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952.
3. Толстой Л.Н. Исповедь. - URL: az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0440.shtml.
4. Толстой Л.Н. Спелые колосья. - М., 1894. - С. 22.
L.TOLSTOY: «THE REVOLUTION OF ENLIGHTENMENT» IN THE SOCIOCULTURAL ASPECT
S.V. Rezvanov
Don State Technical University, Rostov-on-Don e-mail: [email protected]
In the article, the problems of human freedom, revolution and nonviolence are examined through the prism of the enlightenment project by L.N. Tolstoy.
Keywords: L.N. Tolstoy, enlightenment, pedagogy, man, philosophy of nonviolence.