CC BY
75
Библиографический список
1. Великанова, И.В. Идейно-эстетические функции и поэтика пейзажа в прозе Б. Екимова // Вестник Волгоградского государственного университета. - 2006. - Вып. 5. - Сер. 8: Литературоведение. Журналистика.
2. Крюков, Ю.Ю. Субстантивная диалектная лексика в произведениях И.А. Бунина: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Орел, 2009.
3. Терентьева, Е.В. Речевой потрет современного носителя донских медведицких говоров Волгоградской области // Вестник Волгоградского государственного университета. - 2012. - № 2(16). - Сер. 2: Языкознание.
4. Екимов, Б.П. Избранное: в 2 т. - Волгоград, 1998. - Т. 1.
5. Екимов, Б.П. Память лета: короткие рассказы // Новый мир. - 2000. - № 7 (ПЛ).
6. Екимов, Б. Родительский дом: роман. - М., 1988. (РД).
7. Большой толковый словарь донского казачества: ок. 18 000 слов и устойчивых сочетаний. - М., 2003.
8. Словарь донских говоров Волгоградской области / авт.-сост. Р.И. Кудряшова, Е.В. Брысина, В.И. Супрун. - Волгоград, 2011.
9. Дьяченко, Ю.А. Фитонимическая лексика в художественной прозе Е.И. Носова / автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Курск, 2010.
Bibliography
1. Velikanova, I.V. Ideyjno-ehsteticheskie funkcii i poehtika peyjzazha v proze B. Ekimova // Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. - 2006. - Vihp. 5. - Ser. 8: Literaturovedenie. Zhurnalistika.
2. Kryukov, Yu.Yu. Substantivnaya dialektnaya leksika v proizvedeniyakh I.A. Bunina: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Orel, 2009.
3. Terentjeva, E.V. Rechevoyj potret sovremennogo nositelya donskikh medvedickikh govorov Volgogradskoyj oblasti // Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. - 2012. - № 2(16). - Ser. 2: Yazihkoznanie.
4. Ekimov, B.P. Izbrannoe: v 2 t. - Volgograd, 1998. - T. 1.
5. Ekimov, B.P. Pamyatj leta: korotkie rasskazih // Novihyj mir. - 2000. - № 7 (PL).
6. Ekimov, B. Roditeljskiyj dom: roman. - M., 1988. (RD).
7. Boljshoyj tolkovihyj slovarj donskogo kazachestva: ok. 18 000 slov i ustoyjchivihkh sochetaniyj. - M., 2003.
8. Slovarj donskikh govorov Volgogradskoyj oblasti / avt.-sost. R.I. Kudryashova, E.V. Brihsina, V.I. Suprun. - Volgograd, 2011.
9. Djyachenko, Yu.A. Fitonimicheskaya leksika v khudozhestvennoyj proze E.I. Nosova / avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Kursk, 2010.
Статья поступила в редакцию 24.04.14
УДК 820
Ryabova A.A. L.YE. PINSKIY AS A RESEARCHER OF CHRISTOPHER MARLOWE'S CREATIVE WORK. The
article presents understanding of the English dramatist and poet of the XVI century Ch. Marlowe's creative work by L. Ye. Pinskiy, a Russian outstanding researcher of Shakespeare. The scientist, in a way different from one generally accepted in literary criticism of the previous time, considered "The Tragical History of Doctor Faustus" interpreting images of Faustus and Mephistophilis as complementing each other and presenting the tragedy of the main character as the tragedy of the progressive views of the epoch, matched in many aspects with the very personality of Marlowe. The researcher's interpretation of the image of Edward II as a titan similar to Tamburlaine, Faustus, Barabbas, but striving not to the power, knowledge or wealth but unlimited pleasure seems to be unusual.
Key words: L. Ye. Pinskiy, Ch. Marlowe, drama, Russian-English literary relations, reception, intercultural communication.
А.А. Рябова, канд. филол. наук, доц. каф. перевода и переводоведения
Пензенского гос. технологического университета, г. Пенза, E-mail: asnowflake@yandex.ru
Л.Е. ПИНСКИЙ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА КРИСТОФЕРА МАРЛО*
В статье представлено восприятие творчества английского драматурга и поэта XVI в. К. Марло одним из значительнейших отечественных исследователей Шекспира Л.Е. Пинским. Ученый иначе, чем это было принято в литературоведении прежде, осмыслил «Трагическую историю доктора Фауста», восприняв образы Фауста и Мефистофеля как взаимодополняющие друг друга и представив трагедию главного героя как трагедию передового сознания эпохи, во многом соотносимую с личностью самого К. Марло. Необычной представляется и трактовка исследователем образа Эдуарда II как титана, подобного Тамерлану, Фаусту и Варавве из ранних трагедий, но устремленного не к власти, знанию или богатству, а к безграничному наслаждению.
Ключевые слова: Л.Е. Пинский, К. Марло, драматургия, русско-английские литературные связи, рецепция, межкультурная коммуникация.
В 1940-е - 1980-е гг. увидели свет труды значительного исследователя шекспировского наследия - Л.Е. Пинского. В предисловии к публикации отдельной книгой «Трагической истории доктора Фауста» в переводе под редакцией Т. Кудрявцевой, увидевшем свет в 1949 г., Л.Е. Пинский называл Марло самой значительной фигурой среди драматургов-«елизаветинцев», предшественников Шекспира и утверждал, что тот был «на голову выше» всех современных молодых драматургов «по силе и идейной глубине таланта» [1, с. 3]. Ставя в центр своих произведений могучую и свободную личность, «бунтарски опрокидывавшую все авторитеты и властно осуществлявшую свою волю», Марло поэтизировал целеустремленность в достижении задуманного и неуклонную верность принципам: «И Тамерлан и Фауст бросают дерзкий вызов небесам, утверждая силу своего разума. Сжигая Коран в Вавилонском храме, Тамерлан заявляет, что пророк, который терпит, чтобы его писание уничтожали в огне, немногого стоит. Раз Магомет не в силах покарать его за кощун-
ство, значит даже он "страшится голоса Тамерлана"» [1, с. 4]. Сравнивая «Испанскую трагедию» Т. Кида и марловские произведения, Л.Е. Пинский указывал, что первая «вся состоит из ужаснейших преступлений, изображенных, однако, чисто внешне», тогда как у Марло «акцент впервые переносится с грубо кровавого зрелища на стихийность неуемных желаний, пожирающих душу его титанических героев» [1, с. 4]. Исследователь вступал в полемику с суждениями об атеизме Марло, считая, что пафос произведений драматурга являлся скорее антицерковным, нежели атеистическим, в нем было заключено «революционно-бунтарское начало по отношению к обветшавшим догмам» [1, с. 5], позволявшее человеческому разуму ставить под сомнение то, что веками казалось незыблемым.
Осмысливая создание «Трагической истории доктора Фауста» в контексте ее первоисточника - немецкой народной книги, обработка которой увидела свет у франкфуртского книгопечатника Иоганна Шписа в 1587 г., Л.Е.Пинский признавал, что, не-
смотря на наивность драматической техники, проявившуюся в чисто хронологической последовательности эпизодов, растянутости действия, незначительности комических интермедий, введении аллегорических фигур, марловская трагедия «была самой любимой» [1, с. 10] у зрителей. Л.Е.Пинский видел достоинства творения Марло в освобождении сюжета народной легенды от благочестивой назидательности пастора, сознательном ослаблении роли «вульгарно чувственных мотивов в истории героя» и в предоставлении слова самому дерзкому магу, что стало возможным благодаря избранной драматической форме. Воссоздавая «страстную, проникнутую глубоким чувством» речь Фауста, окружая героя сочувствующими персонажами, Марло, по мнению Л.Е.Пинского, возрождал подлинную народную легенду о докторе Фаусте, сохраняя непосредственную цельность описания и свежесть образов: «Народное сознание, как показывают ярмарочные пьесы XVII в., вопреки пасторским назиданиям, восхищалось смелостью виттенбергского чернокнижника и его необычайными деяниями. Знаменательно, что именно текст Марло лег в основу кукольных постановок XVIII в., которые еще мог смотреть юный Гете» [1, с. 11].
Фаустовская тема у Марло обретает глубоко трагическое звучание, поскольку драматург наделяет Фауста, как и всех других своих героев, независимым характером, твердостью духа и неуклонным стремлением к цели, при этом Эдуард II в восприятии исследователя оказывается в одном ряду с Тамерланом, Фаустом, Вараввой, которые, будучи «родными братьями по свойственной Возрождению жажде полноты жизни», разнятся только по характерной для каждого из них страсти и по той цели, «которую каждый ставил перед собой: власть, знание, богатство, наслаждение» [1, с. 12]. Стремление к знанию у Фауста Марло -это путь к идеалу «универсальной личности», к стихийной полноте жизни, сочетающей в себе и власть, и деньги, и служение искусству и красоте, и практическую деятельность во благо общества, но при этом не путь философских исканий, характерный, например, для гетевского Фауста: «Чувственное и нравственное, наслаждение и слава, искусство и техника, личное и общественное - все это для цельной натуры Фауста эпохи Возрождения еще не существует раздельно. Богатство человеческих устремлений воспринимается им как единый аккорд, а не как последовательно расчлененная гамма» [1, с. 12]. Если И.-В.Гете представил кабинетного ученого, разочарованного в знании и обращающегося к магии в момент отчаяния при осознании своего бессилия, «одинокую личность зрелого буржуазного общества, порывающуюся к слиянию с "духом жизни", мировым и общественным целым» [1, с. 12], то Марло, напротив, изобразил героя пирующим, гордящимся своим искусством врачевания, полным жизненных сил и веры в знание, проводящим свою жизнь не среди символов и аллегорий, но среди живых людей своей эпохи: «Фауст Марло еще близок к историческому Фаусту, полуученому-полуфокуснику, который странствовал по городам Европы и так поразил народное воображение. Но в мечтах героя Марло <...> уже сказывается развитие денежных отношений и усиленный рост буржуазии в момент победы над Испанией и колонизации Америки» [1, с. 13].
Фауст Марло - трагически одинокий бунтарь, «спутник Мефистофеля, сознательно отпавший от существующего миропорядка» [1, с. 13], переступивший существующее право и религию. По мнению Л.Е. Пинского, в «Трагической истории доктора Фауста» Марло отразил «личную трагедию», дав в рамках «благочестивого сюжета» крах передового мятежного сознания эпохи [см.: 1, с. 13]. Несмотря на множество комических сцен, принадлежность которых Марло сомнительна для Л.Е. Пинского, «подлинный интерес драмы сосредоточен на сценах дерзаний и сомнений», представляющих «живое пульсирование драмы» [1, с. 13], в которой «порыв к большой жизни и ее широким гори-
Библиографический список
зонтам берет верх над косным благополучием уютного и тесного мира» [1, с. 13 - 14].
Л.Е. Пинский отмечал специфику марловского образа Мефистофеля, обретающего черты трагедийного персонажа, ничем не напоминающего ни коварного средневекового беса из народной книги, ни насмешливого и остроумного гетевского героя: «Мефистофель Марло это <...> аКегедо (второе "я") Фауста <...>. Это Мефистофель обосновывает у Марло характерное для эпохи Возрождения положение, что человек "прекрасен" и "лучше всех небес". Но в то же время это меланхолически-одинокий дух, отпавший в гордыне от бога и мира» [1, с. 14]. Мефистофель у Марло не только родственен Фаусту, но и в некотором смысле дополняет его, позволяя сочетать устремление к универсальному знанию, дарующему возможность полноты жизни, с «прометеевским богоборчеством одинокого творческого гения» [1, с. 14].
В монографии «Шекспир. Основные начала драматургии» (1971) Л.Е. Пинский, отмечая способность великого драматурга постичь «особую природу исторической драмы и вытекающую из специфического предмета ее поэтику», признавал мастерство использования им старых пьес или драматургических идей предшественников, «в особенности такого новатора, как К. Марло» [2, с. 11].
Рассматривая комедии Шекспира в книге «Магистральный сюжет», посмертно опубликованной в 1989 г., Л.Е. Пинский иллюстрировал представленное в них внезапное возникновение страсти цитатой из Марло в комедии «Как вам это понравится» («Тот не любил, кто сразу не влюбился») и объяснял появление подобных суждений восходящими к средним векам ренессанс-ными представлениями о любви как свидетельстве прирожденного благородства натуры [см.: 3, с. 65; ср. с точкой зрения А.А. Аникста: 4, с. 359 - 362]. Также Л.Е. Пинский указывал на недооценку Марло буффонады, приводившую к тому, что он предоставлял другим драматургам возможность дописывать комические партии; у Шекспира же роль шута была не только важна, но и доведена до совершенства [3, с. 114]. В вошедшей в ту же книгу статье «Сюжет-фабула и сюжет-ситуация» Л.Е. Пинский рассматривал сюжет-фабулу на примерах пришедшего из античности, из творчества Эсхила, образа Прометея и подготовленных средними веками и введенных Марло в «Трагической истории доктора Фауста» и Тирсо де Молина в «Севильском озорнике» «вечных» образов Фауста и Дон-Жуана, - все последующие разработки их связаны с деталями, тогда как «фактическая» основа (похищение огня, вызов статуе мужа, договор с бесом) и «реальный» герой остаются неизменными [3, с. 324 - 325].
Таким образом, внимание Л.Е. Пинского привлекла, преимущественно, «Трагическая история доктора Фауста», которую он стремился осмыслить с несколько иных позиций, нежели это было принято в литературоведении прежних лет. Он воспринял образы Фауста и Мефистофеля как взаимодополняющие друг друга, попытался представить трагедию главного героя как трагедию передового сознания эпохи, во многом соотносимую с личностью самого Марло. По мнению Л.Е. Пинского, трагедия Марло оказалась ближе к изначальным народным представлениям о Фаусте, нежели книга Иоганна Шписа. Необычной представляется и трактовка исследователем образа Эдуарда II как образа титана, подобного Тамерлану, Фаусту и Варавве, но устремленного не к власти, знанию или богатству, а к безграничному наслаждению.
* Статья подготовлена в рамках реализации проекта по гранту Президента РФ МД-2112.2013.6 «Текстология и поэтика русского художественного перевода XIX- начала XXI века: рецепция поэзии английского романтизма в синхронии и диахронии».
1. Пинский, Л.Е. Предисловие // К. Марло. Трагическая история доктора Фауста / пер. с англ. под ред. Т. Кудрявцевой. - М., 1949.
2. Пинский, Л.Е. Шекспир. Основные начала драматургии. - М., 1971.
3. Пинский, Л.Е. Магистральный сюжет: Ф. Вийон, В. Шекспир, Б. Грасиан, В. Скотт. - М., 1989.
4. Жаткин, Д.Н. Осмысление творчества Кристофера Марло в литературоведческих и искусствоведческих трудах А.А. Аникста / Д.Н. Жаткин, А.А. Рябова // Мир науки, культуры, образования. - 2013. - № 6(43).
Bibliography
1. Pinskiyj, L.E. Predislovie // K. Marlo. Tragicheskaya istoriya doktora Fausta / per. s angl. pod red. T. Kudryavcevoyj. - M., 1949.
2. Pinskiyj, L.E. Shekspir. Osnovnihe nachala dramaturgii. - M., 1971.
3. Pinskiyj, L.E. Magistraljnihyj syuzhet: F. Viyjon, V. Shekspir, B. Grasian, V. Skott. - M., 1989.
4. Zhatkin, D.N. Osmihslenie tvorchestva Kristofera Marlo v literaturovedcheskikh i iskusstvovedcheskikh trudakh A.A. Aniksta / D.N. Zhatkin, A.A. Ryabova // Mir nauki, kuljturih, obrazovaniya. - 2013. - № 6(43).
Статья поступила в редакцию 15.04.14
УДК 398 (398.1, 398.61, 398.83, 398.91)
Soyan A.M. FEATURES OF FOLKLORE OF ERZINSKY KOZHUUN. The article examines the folklore Erzinsky kozhuun, located in the southeast of Tuva. The author reveals its features. The paper especially emphasized Tuvan and Mongolian folklore connection.
Key words: folklore, Erzinsky kozhuun, Tuvan and Mongolian folk communication, riddles, proverbs, legends, good wishes.
А.М. Соян, канд. филол. наук, ст. преп. каф. тувинской филологии и общего языкознания Тувинского гос. университета, г. Кызыл, E-mail: soyan-a@mail.ru
ОСОБЕННОСТИ ФОЛЬКЛОРА ЭРЗИНСКОГО КОЖУУНА
В статье анализируется фольклор Эрзинского кожууна, расположенного на юго-востоке Тувы. Автором выявлены его особенности. В работе подчеркнуты тувинско-монгольские фольклорные связи.
Ключевые слова: фольклор, Эрзинский кожуун, тувинско-монгольские фольклорные связи, загадки, пословицы и поговорки, предания, благопожелания.
Фольклор - драгоценная жемчужина, хранилище духовного богатства, зеркало культуры и быта разных народов.
По мнению известной ученой С.М. Орус-оол, «историю изучения тувинского фольклора следует условно разделить на четыре периода, с точки зрения временной последовательности и итогов изучения: I. Дореволюционный период (конец XIX-начало XX вв.); II. Досоветский (1930-е гг.); III. Советский (19401980 гг.); IV. Современный (1990-е гг. по настоящее время) [1, с. 261].
Вопрос сбора и изучения жанров устного народного творчества является актуальным в условиях культурной глобализации. С каждым годом все меньше и меньше становится число истинных знатоков фольклора, особенно сказителей. Остро стоит вопрос о воспитании подрастающего поколения через знание пословиц, поговорок, сказок и т.д.
Целью данной статьи является выявление особенностей фольклора Эрзинского кожууна на примере оригинальных, прежде ненапечатанных материалов, собранных в ходе экспедиции 2013 г.
Эрзинский район расположен на юго-восточной части Тувы и состоит из следующих населенных пунктов: Нарын, Эрзин, Мерен, Кызыл-Сылдыс, Сарыг-Булуц, Бай-Даг, Качык. Общее количество населения по переписи 2013 года составляет 9383 чел.
Поскольку его территория граничит с Монголией, жители указанной местности издавна тесно контактировали с монголами и хорошо знали монгольский язык. Данный факт подтверждается и исследованиями ученых. Так, фольклористом Г.Н. Кур-батским отмечено, что «в XVI-XVII вв. Тува входила в состав монгольского государства Алтын-ханов, а с 1757 по 1912 г. находилась под властью маньчжурской (дайцинской) династии... Заимствования из китайского и монгольского фольклора шли, в основном, из китайских, монгольских и тибетских книг, которые читали ламы и ламские ученики-послушники - хуураки.
Длительным и устойчивым было фольклорное общение на тувино-монгольской границе. До сравнительно недавнего времени, еще в 60-е гг., для большинства населения Эрзина и Тес-Хема монгольский язык был родным. Наличие группового туви-но-монгольского билингвизма привело к многочисленным заимствованиям из монгольского и тибетского языков, которые отчасти и воспроизводят произведения фольклора» [2, с. 373].
В 1977 и 1978 гг. Б. Сонамом сделаны поездки в с. На-рын, в результате которых записаны образцы фольклора местного населения. В 2011-2012 гг. научными сотрудниками Тувинского института гуманитарных исследований (ТИГИ) были организованы полевые экспедиции в Эрзинский кожуун. Собранные ими материалы хранятся в научном архиве вышеназванного института.
Преподаватели и студенты филологического факультета Тувинского государственного университета ежегодно выезжают
в разные кожууны Тувы для сбора, систематизации, архивной обработки фольклорных материалов. В июне 2013 г. канд. филол. наук, доц. каф. тувинской филологии и общего языкознания Е.Т. Чамзырын, канд. филол. наук, старший преподаватель названной кафедры А.М. Соян вместе со студентами 2 курса, обучающихся по специальности «Родной язык и литература», побывали в Эрзинском кожууне.
Основными задачами экспедиции стали сбор, запись, обработка, систематизация, классификация и изучение устного народного творчества жителей данного района. В течение нескольких суток была проведена работа с информантами, среди которых Мажаа Татьяна Тем/ровна (1933 г.р.), Бавуу Хоома Бал-ганович (1935 г.р.), Мангар Сагды Маажайович (1936 г.р.), Дуп-чур Суге Ажыевич (1938 г.р.), Самдан Балдирмаа Базыровна (1948 г.р.) и т.д.
Особенность устно-поэтического творчества жителей Эрзин-ского кожууна заключается в том, что в нем прослеживаются тувинско-монгольские фольклорные связи. Тексты материалов содержат тувинские и монгольские слова, выражения вперемежку. Некоторые образцы жанров озвучиваются информантами сначала на монгольском языке, а потом на тувинском.
Загадки. «Загадки развивали смекалку, творческое воображение и память, расширяли кругозор, учили наблюдать, думать, рассуждать, реально оценивать мир» [2, с. 335].
В Эрзинском кожууне нами записаны загадки разной тематики. Приведем примеры.
а) О внутренних органах животных:
(1) Далан дакпыр (саргыяк). (И-1)
'Семидесятикратный' (книжка, т.е. часть желудка у жвачных животных).
В ней встречается монгольское слово далан, которое в переводе означает 70 (семьдесят).
б) О птицах и животных.
У нескольких загадок имеются монгольские и тувинские параллели:
(2) монг. Мяндар-мяндар гишгэлтэй,
Мянга тумэн тавалтай. (И-1)
тув. Муц-муц базымныг,
Муц тумен эдеришкилиг (сааскан). (И-1) 'У неё тысяча-тысяча шагов,
У неё тысяча, множество спутников' (сорока).
(3) монг. Хон-хон дуутай,
Хонулон дээрээ саадагтай. (И-1)
тув. Хоц-хоц ыыттыг,
Ооргазында саадактыг (ыт). (И-1)
'Издает звуки хоц-хоц,
на спине имеется колчан' (собака).
(4) монг. Талын саан
Тали хептир. (И-1)
