CC BY
334
Е.Г. Беляевская
КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ В СЕМАНТИКЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
В статье рассматриваются культурно-специфические компоненты значения языковых единиц. Концептуальная внутренняя форма является ключом к установлению и объяснению культурной коннотации языковой единицы. На этой основе анализируется семантика лексических единиц и фразеологизмов.
Новейшие тенденции в развитии языкознания выдвигают в число наиболее актуальных направлений исследования вопросы соотношения и взаимодействия языка и культуры. «При антропологическом подходе к изучению языка эксплицитно провозглашается принцип постижения языка в тесной связи с бытием человека», - указывает В.И. Постовалова [Постовалова 1999: 29]. Культура же - это одна из сфер «среды обитания» человека, продукт духовно-нравственного осмысления человеком мироустройства, на фоне которого формируется самосознание личности [Телия 1999а: 8].
Сам факт взаимосвязи языка и культуры очевиден, по крайней мере, потому, что интеллектуальная и духовная составляющие культуры -научные знания, верования, традиции, обычаи, система устройства общества, система нравственных и этических ценностей и т.д. - фиксируются, в том числе и в виде текстов, письменных и устных. Однако формы взаимодействия языка и культуры весьма многообразны и изучению могут подвергаться различные аспекты этого взаимодействия. Поэтому для постановки конкретных задач в области лингвокультурологии требуется, прежде всего, уточнить, как понимается культура, поскольку это явление трактуется разными исследователями по-разному.
Ввиду многообразия проявлений дать всеобъемлющее определение культуры очень сложно, ведь «культура, равно как и язык, - это формы сознания, отображающие мировоззрение человека» [Телия 1996: 224]. У. Коннор считает, что наиболее часто в лингвистических исследованиях используется следующее определение: «Культура - это набор правил и моделей, бытующих в некотором социуме» [Connor 1996: 101]. Далее она приводит то объяснение, которое дает понятию культуры культуролог, антрополог и лингвист У. Гудинаф (Ward Goode-nough): «По моему мнению, культура некоторого общества состоит из всего того, что должен знать индивид, и всего того, во что должен верить индивид, для того, чтобы действовать в определен-
ном сообществе образом, приемлемым для остальных членов сообщества; действовать, выполняя при этом такую роль, которую любой член сообщества посчитал бы приемлемой для самого себя. ...Культура не является совокупностью предметов, людей, форм поведения или эмоций. Культура скорее представляет собой способ организации всех этих вещей» [Connor 1996: 101]. Б. Малиновски, мнение которого близко приведенному выше, определяет культуру как «главным образом инструментальную систему, посредством которой человек ставит себя в наилучшую позицию для того, чтобы решать конкретные и специфические задачи, возникающие перед ним в окружающей среде в процессе удовлетворения им своих потребностей» [Malinovski 1966: 250].
Эти определения носят достаточно общий характер; они не дают прямого указания на то, какие аспекты языка необходимо рассмотреть для того, чтобы вскрыть взаимосвязь и взаимодействие языка и культуры. Косвенным образом, однако, эти определения направляют исследователя на изучение коммуникативных ситуаций и рассмотрение «ситуационной семантики» языковых единиц в зависимости от условий и участников коммуникации. Кроме того, здесь просматривается выход на сопоставительное изучение языковых систем, поскольку речевое поведение носителей разных языков может существенно различаться в сходных по типу коммуникативных ситуациях. Так, например, в английском языке (особенно в американском варианте) на вопрос How are you? (Как дела?), который задают друг другу при встрече хорошо знакомые люди, принято отвечать Fine! (Отлично!), а не вдаваться в обсуждение реального положения дел у собеседника. В русском языке на вопрос «Как дела?» принято отвечать «Ничего», «Нормально!», имея в виду «хорошо». Если же дела обстоят не так хорошо, как хотелось бы, то, начав с «Так себе!» или «Да неважно», можно рассказать, как реально обстоят дела, что немыслимо в англоязычном социуме. Следует также обратить внимание на то, что в английском
языке собеседники интересуются состоянием друг друга (How are you?), в отличие от русского языка, где в фокусе высказывания находится положение дел (Как дела?). Более точно соответствующий английскому How are you? русский эквивалент «Как ты?» используется редко и основывается на определенной коммуникативной пресуппозиции - знании того, что у собеседника что-то неладно. Фактически вопрос «Как ты?» означает «Как ты справляешься с ситуацией?».
При всей теоретической и особенно практической значимости описанного выше подхода интуитивно совершенно ясно, что взаимодействие языка и культуры - явление более глубокого порядка. Как отмечает основоположник отечественной лингвокультурологии В.Н. Телия, установки культуры, лежащие в основе ценностных ориентиров жизненной философии и жизнедеятельности личности становятся достоянием культурного сообщества благодаря их означиванию [Телия 1999а]. Язык является информационной системой, служащей для получения, хранения, передачи и переработки информации о мире или знаний о мире, имеющихся в данном социуме в определенный исторический период. В этом смысле он также является системой, сохраняющей данные о культуре социума. В свою очередь, сама культура также может трактоваться как информационная система. Такое понимание, прежде всего, вытекает из тех определений культуры, которые рассматривают культуру как знаковую систему. Ю.М. Лотман указывает, что «культура есть знаковая система, определенным образом организованная. <.. .> Однако культура - не склад информации. Это чрезвычайно сложно организованный механизм, который хранит информацию, постоянно вырабатывая для этого наиболее выгодные и компактные способы, получает новую, зашифровывает и дешифровывает сообщения, переводит их из одной системы знаков в другую. <.> Культура - гибкий и сложно организованный механизм познания» [Лотман 2001: 395]. Оставаясь антропоцентричными по своей сути (знаковые системы не существуют без воспринимающего их субъекта), подобные определения культуры переводят фокус внимания с материальных проявлений культуры - традиций, обычаев, верований, артефактов, на организованный объединенный опыт социума как репертуар структур знаний, интерпретаций и действий.
Понимание культуры как информационной системы в явной или неявной форме присутствует в большинстве имеющихся в настоящее время исследований языковых явлений в контексте культуры.
Вначале в культурологических разработках в центре внимания в основном находились отдельные единицы языковой системы (слова, словосочетания, устойчивые словесные комплексы), для понимания и использования которых в речи необходимы знания страноведческого характера. Это направление исследований тесно связано с лингводидактикой, поскольку слова, обозначающие реалии, представляют несомненную трудность при изучении иностранного языка, вследствие того, что их незнание фактически приводит к частичному (а иногда и полному) непониманию текста или сообщения в процессе коммуникации.
Однако в последнее время представление о том, что следует относить к «культурной информации» или к «культурным коннотациям», подлежащим анализу в ходе лингвокультурологического исследования, существенным образом изменилось, точнее, существенным образом расширилось. Национально-культурную специфику языка начали связывать с общими структурно-семантическими особенностями соответствующей языковой системы. Общепринятым стало утверждение о том, что для адекватного описания процесса коммуникации необходимо привлечение широкого культурного фона языка, включая сведения о менталитете нации, ее истории, обычаях и т.д. При этом применительно к английскому языку отмечается, что «национально-культурная специфика различных видов дискурса на английском языке определяется общими глубинными особенностями английского языка в целом. <...> Эти особенности заложены аналитическим строем языка, в котором зафиксирована отличная от других этносов категоризация действительности» [Голубина 2004: 66].
Признание того, что языковые явления, которые можно отнести к культурно-специфичным, определяются общими глубинными особенностями языка в целом, его строем и характерными для него способами категоризации действительности, фактически означает признание равнозначности языка и культуры. По сути, этот вывод верен, поскольку язык и культура как две тесно связанные между собой информационные системы не могут существовать друг без друга. Однако это мало что прибавляет к нашему пониманию того, как эти две информационные системы взаимодействуют между собой.
Кроме того, необходимо учитывать тот факт, что культуру нельзя рассматривать как более или менее однородное информационное поле. Поскольку общество, говорящее на том или ином языке, включает в себя разные социальные, воз-
растные и гендерные группы, в культуре можно выделить разнообразные подсистемы, образующие сложную иерархию пересекающихся между собой «культурных» блоков (ср. молодежная культура, хип-хоп культура, афро-американская культура и т.д.). Поэтому при изучении национально-культурной специфики языковых явлений исследователи исходят из постулата некой «усредненной» или абстрактной культуры соответствующего социума.
Учитывая сложность самого понятия «культуры», во многих случаях удобнее говорить не о национально-культурном аспекте языка, а о «лин-гвоспецифичных» явлениях, точнее, о реализации в языковых явлениях «лингвоспецифичных» концептов. При таком подходе помимо собственно культурно-обусловленных реалий, например, типа Ivy League («Лига плюща» - группа самых престижных колледжей и университетов на северо-востоке США), в поле зрения исследователя должны попадать лингвоспецифичные концепты, не имеющие прямых коррелятов в других языках, например, 'тоска' в русском языке, а также лин-гвоспецифичная форма выражения смыслов. В частности, для английского языка характерна более высокая, по сравнению с русским языком, степень модальности, меньшая степень категоричности, understatement и т.д.
Как видно из этого перечисления, расширение понятия «культурного концепта», прежде всего, означает перенос представления о реалиях, первоначально связанного только с лексикой и фразеологией, на грамматические явления, в частности, на синтаксис.
Стремление связать культурные концепты с грамматическим строем языка и принятыми в нем формами выражения привлекло внимание исследователей к интереснейшим явлениям, которые до сих пор рассматривались только в рамках стилистики. В качестве примера можно привести явление understatement, которое последнее время особенно часто упоминается в этой связи. А.А. Джиоева приводит следующие примеры undersatatement: I am in a bit of a hurry (букв. Я немного спешу, хотя на самом деле человек опаздывает и не может остановиться ни на минуту); I am not at all certain that I entirely like the tone of that remark (букв. Я не совсем уверен, что мне вполне понравился тот тон, которым было произнесено это замечание, хотя на самом деле человек посчитал сделанное замечание оскорбительным и недопустимым); He called me at two in the morning and I was not very pleased (букв. Он позвонил мне в два часа ночи и это мне не очень понравилось,
хотя на самом деле говорящий был вне себя от ярости) [Джиоева 2004: 195].
Описанная выше форма выражения, являющаяся для англичан естественной и привычной, может рассматриваться носителями, например русского языка, как странная и даже смешная, что указывает на ту особенность лингвоспецифичных концептов и форм выражения, которую мы уже вскользь упоминали выше и которую необходимо учитывать при их отборе. Такого рода явления часто бросаются в глаза именно иностранцу, так как он явственнее видит линвоспецифичные явления, которые сами носители языка воспринимают как норму [Джиоева 2004: 193-194].
Из всего сказанного выше можно сделать вывод о том, что лингвоспецифичные явления в той или иной языковой системе можно разделить на две группы: 1) реалии, референты которых отсутствуют в других социумах, в результате чего отсутствуют и языковые обозначения этих референтов, и 2) языковые единицы и формы выражения, не имеющие, вследствие своей внутрисистемной значимости, более или менее прямых соответствий в других языках.
Реалии опознать достаточно легко, чего нельзя сказать о лингвоспецифичных явлениях второй группы. Национально-культурная специфика этих явлений обусловлена их семантикой и может быть выявлена только посредством специального анализа.
В.Н. Телия отмечает, что в коллективной подсознательной памяти носителей языка сохраняется интертекстуальная связь языковых единиц с тем или иным кодом культуры, что проявляется в способности носителей языка к культурной референции, которая оставляет свой след в культурной коннотации, играющей роль «звена», обеспечивающего диалогическое взаимодействие разных семиотических систем - языка и культуры1 [Телия 1999б: 14].
Соответственно во взаимодействии языка и культуры можно выделить два аспекта. Во-первых, это поиск закономерностей формирования культурных коннотаций или, иначе говоря, изучение вопроса о том, каким образом культурная информация кодируется, включаясь в семантику языковых явлений. Во-вторых, это выявление «следов взаимодействия языка и культуры», то
1 В.Н. Телия рассматривает принципы лингвокульту-рологии применительно к фразеологическому фонду языка. Нам представляется, что основные методологические принципы, разрабатываемые В.Н. Телией, могут быть распространены на другие языковые единицы и языковые явления.
есть описание языковых единиц, содержащих лингвоспецифические концепты в своей семантике. В настоящее время, рассматривая факты языка в контексте культуры, исследователи стремятся главным образом декодировать заложенную в языке культурную информацию, оставляя в стороне вопрос о том, каковы способы кодирования этих данных. Таким образом, в основном ставятся вопросы что? и как?, в то время как ответ на вопрос почему? остается в стороне1.
Для решения вопроса о том, каким образом происходит кодирование культурной информации в семантике языковых единиц, необходимо определить, что представляют собой упомянутые выше культурные коннотации и какое место они занимают в структуре семантики языковой единицы. В настоящей статье мы остановимся на этой проблеме применительно к семантике лексических единиц.
Где в семантике слова содержится «культурная» информация? Составляет ли она отдельный самостоятельный аспект семантики лексической единицы или же она «разлита» по другим аспектам ее семантики?
В.Н. Телия выделяет культурные коннотации, давая им следующее определение: <Культурная коннотация - это в самом общем виде интерпретация денотативного или образно-мотивированного, квазиденотативного, аспектов значения в категориях культуры. Применительно к единицам фразеологического состава языка как знакам вторичной номинации, характерной чертой которых является образно-ситуативная мотивированность, которая напрямую связана с мировидением народа - носителя языка, средоточием культурной коннотации, ее основным нервом, является это образное основание» [Телия 1996: 214]. Таким образом, культурная информация составляет часть коннотации языковой единицы, причем коннотация в этом определении имплицитно рассматривается не как «дополнительная по отношению к денотативному аспекту значения» семантическая характеристика единицы, а как семантическая
1 Первую группу вопросов В.Н. Телия относит к ведению этнолингвистики и лингвокультурологии, вторую группу вопросов - к ведению контрастивной лингвистики. «Контрастивные исследования фразеологизмов в контексте культуры имеют дело с описанием по преимуществу «скрытых» в наивной картине мира следов взаимодействия языка и культуры, а этнолингвистическое и лингвокультурологи-ческое направления стремятся раскрыть средства и способы проникновения «языка» культуры во фразеологические знаки естественного языка и формы презентации ими культурно значимой информации» [Телия 1999б: 15].
сущность, являющаяся результатом структурирования или интерпретации денотативной составляющей семантики фразеологизма. Эта идея представляется исключительно важной. Но если в семантике фразеологизма культурные коннотации связаны, прежде всего, с фразеологическим образом, то что является источником культурной коннотации в слове?
Представляется, что и в слове, и во фразеологизме вся коннотация, в том числе и культурная ее составляющая, продуцируется одним источником - концептуальной структурой, лежащей в основе семантики языковой единицы [Беляевская 2005а].
Возьмем для примера английское слово mind, которое представляет значительные трудности для носителей русского языка, изучающих английский язык, поскольку оно соотносится с целым рядом лингвоспецифичных концептов русского языка. Вместе с тем понятие mind исключительно важно для понимания того, что обычно называют менталитетом нации. Его часто приводят в пример в качестве единиц, составляющих основы мировидения англоязычного социума [Джиое-ва 2004].
В англо-русских словарях существительное mind переводится как ум, разум (БАРС), однако, при переводе типовых употреблений существительного mind эти эквиваленты применимы лишь в редких случаях: His mind was full of the things he had seen that day - Его голова была полна воспоминаний о том, что он увидел в тот день; I need a walk to clear my mind - Мне нужно пройтись, чтобы восстановить ясность мысли; My mind was on something else - Я никак не мог отделаться от посторонних мыслей; Her husband has a very suspicious mind - Ее муж очень подозрителен; She shouldn't drive in her present state of mind
- В таком состоянии она не должна садиться за руль; Her child has a very inquiring mind - У ее ребенка живой ум; My grandmother's mind is failing
- Умственные способности моей бабушки значительно ухудшились (ср. Моя бабушка постепенно выживает из ума); At the back of her mind she knew he was lying - В глубине души она понимала, что он лжет2. Cheerful mind - хорошее настроение; peace of mind - спокойствие духа (БАРС). Существительное mind - это еще и память: an absent-minded person - забывчивый, рассеянный человек. Иными словами, английский концепт 'mind' в разных контекстах соответству-
2 Английские примеры взяты из словаря Macmillan English Dictionary for Advanced Learners (MED).
ет русским концептам 'ум', 'мысль', 'умственные способности', 'душа', 'дух', 'расположение духа', 'настроение', 'склад ума' и т.д.
Значения производного от существительного глагола to mind настолько разнообразны, что вряд ли могут указать носителю русского языка, изучающему английский язык, на своеобразие понятия mind и границы его номинативной области: возражать, иметь что-л. против, заботиться, беспокоиться, обращать внимание, считаться с чем-л., прислушиваться к советам, слушаться, остерегаться, беречься, не забыть сделать что-л. (БАРС).
Особенности семантики mind становятся менее размытыми и неопределенными, если обратиться к его концептуальной внутренней форме -схематизированному представлению, которое структурирует признаки обозначаемого, выделяя наиболее важные вершинные признаки на фоне других его, менее важных для данного обозначения признаков. Концептуальная внутренняя форма (КВФ) формирует своеобразный концептуальный «скелет» обозначаемого фрагмента действительности и, поскольку соотносительные фрагменты действительности по-разному структурируются в разных языках, КВФ фактически указывает на то, как информация о том или ином фрагменте действительности кодируется в данной культуре.
Анализ1 концептуального основания семантики существительного mind показывает, что это слово восходит к индоевропейскому корню *men-со значением думать, мыслить, помнить, намереваться, причем первым значением, зафиксированным в английских источниках, было значение memory - память, хранилище (информации/знаний). Можно полагать, что идея хранилища знаний указывает на важнейшую концептуальную составляющую КВФ существительного mind и производного от него глагола - представление о неком внутреннем пространстве, где происходит мыслительная деятельность человека. При этом в английском языке это пространство ассоциируется исключительно с головой человека как контейнером, в отличие от русского языка, где мыслительная деятельность может соотноситься не только с головой (мысли теснились у него в голове), но и, например, с душой человека (в глубине души я понимал, что меня пытаются обмануть). На это, в частности, указывает вариантность идиомы bored out of one's mind/ brain/ skull - so
1 О многоступенчатой процедуре выделения концептуальной внутренней формы слова см. [Беляевская 2005б].
bored that you feel you are becoming crazy (LID)2. Наличие пространственной концептуальной составляющей также подтверждается фразеологическими образами - cross one's mind (придти в голову, букв. пересечь mind); go out of one's mind (сойти с ума, букв. выйти из mind); have a closed (open) mind about smth (не допускать изменения своего мнения/быть человеком широких взглядов, букв. иметь открытый/закрытый mind; have a one-track mind («зациклиться» на одном, букв. иметь такой mind, где проложена только одна колея), etc.
Указание на пространство мыслительной деятельности является доминирующей, но не единственной концептуальной составляющей КВФ слова mind. В КВФ слова mind также включается представление о внутреннем «Я» человека, причем в одной своей ипостаси - в процессе мыслительной деятельности. Таким образом, в КВФ данного слова имплицитно присутствует и временная составляющая - момент, когда «внутренний человек» концентрируется на решении некоторой проблемы, обдумывании некоторой мысли и т.д.
Обращение к КВФ позволяет увидеть внутреннюю языковую логику в значениях существительного mind и глагола to mind. Например, «Wouldyou mind my opening the window?» (Вы не будете против, если я открою окно?) фактически означает: если я открою окно, то не станет ли это мое действие предметом ваших (возможно, неприятных) мыслей. Основанием для такого опасения является имплицитное представление о том, что если действие не будет неприятным, то человек его просто не заметит, не будет обращать на него внимания.
Лингвоспецифичный характер слова mind становится очевидным при сравнении его с русским словом «ум», который, в отличие от своего английского эквивалента, прежде всего, содержит концептуальное представление об интеллектуальной способности. Представление об «уме» как о внутреннем пространстве в русском языке также присутствует (решать задачу в уме), но «ум» чаще ассоциируется не столько с контейнером, сколько с плоскостью (никто не знает, что у него на уме; наставлять на ум). Кроме того, в русском языке
2 Обратим внимание на то, что дефиниция данной идиомы косвенным образом подтверждает, что для английского mind важно концептуальное представление именно о мыслительной деятельности (you feel like you are becoming crazy), а не об эмоциональном состоянии субъекта, как можно было бы полагать, исходя из дефиниции этого существительного - the part of you that thinks, knows, remembers and feels things (MED).
присутствует представление об «уме» как об объекте (браться за ум; острый ум)1.
Таким образом, являясь частью концептуальной картины мира соответствующего социума, каждый из данных концептов («ум» vs mind) обладает культурными коннотациями, продуцируемыми его КВФ.
Концептуальная внутренняя форма обладает очень высокой исторической устойчивостью, она практически не меняется в ходе развития языковой системы, хотя значения многозначного слова очень подвижны и изменчивы. «Культура - это своеобразная историческая память народа» [Телия 1996: 226] и в качестве языковых носителей культуры выступают КВФ слов.
КВФ слов являются «квантами» концептуальной картины мира и, соответственно, оказывают воздействие на менталитет языкового сообщества. Для примера рассмотрим концепт «совесть» в русском языке.
В английском языке имеется слово conscience
со значением «совесть», однако, его вряд ли можно считать равнозначным его русскому соответствию. Есть слово remorse - a strong sad and guilty feeling about smth. that you have done wrong (MED). Как следует из этого определения, remorse - это сожаление о прошлом деянии, поэтому выражение pangs of remorse - муки совести также относится к тому, что человек совершил в прошлом. Но «совесть» в русском языке - вне времени, это слово может использоваться при описании действий человека в прошлом, настоящем и в будущем (ср. Мне совесть не позволяет взять эти деньги). Дефиниция слова conscience - сознание - the ideas and feelings you have that tell you whether smth you are doing is right or wrong (MED) кажется близкой тому смыслу, который передает слово «совесть» в русском языке, однако имеется одно весьма существенное отличие. В английском языке подсказка о том, как следует поступить, исходит из внутреннего «Я» человека (the ideas and feelings you have). В русском языке источник «совести» неясен, иногда требования совести противоречат обычной человеческой логике (ср. Мне совесть не позволяет сказать ему правду). Поэтому при переводе предложения «Мне совесть не позволяет взять эти деньги» на английский язык лучше сказать I don't think it is right to take the money, а не My conscience would not let me take the money, поскольку в последнем случае будут акцентироваться некоторые известные человеку обстоятельства,
1 О концептах ум и разум в русском языке см. [Сергеева 2005].
которые препятствуют действию, чего нет в русской фразе, где выражается другая идея - по всей логике деньги надо бы взять, но что-то трудно объяснимое не дает мне это сделать.
Каким образом можно декодировать культурные коннотации слова «совесть» и определить их источник? Изучение КВФ данного слова показывает, что оно появилось в русском языке посредством калькирования греческого соответствия лат. conscientia. Однако при калькировании необходимо было учитывать, что в древнерусском языке было два глагола со значением «знать» -ЗНАТИ и ВЪДАТИ, причем глагол ЗНАТИ имел КВФ «получать информацию из собственного эмпирического опыта», а глагол ВЪДАТИ имел КВФ «получать тайное, сокровенное знание» (ср. древнеиндийские ВЕДЫ - книги, содержащие тайное, сокровенное знание). Соответственно получилось не одно слово, а два - со + ЗНАТИ (сознание) и со + ВЪДАТИ (совестие ^ совесть). Следовательно, КВФ слова «совесть» - это «голос Бога внутри человека», получение тайного или сокровенного знания извне. Идея «голоса» находит отражение и в сочетаемости слова «совесть»: Что подсказывает/говорит тебе твоя совесть? Его совесть молчит.
Английское conscience по своему смыслу намного ближе русскому слову «сознание», чем слову «совесть». Англичанину, изучающему русский язык, достаточно трудно объяснить, что такое «поступать не по совести» или что такое «бессовестный человек», если, конечно, пытаться сделать это через буквальный перевод на английский язык. Интересно отметить, что в английском языке имеется библеизм still small voice (I Kings 19: 11-13), который дополняет семантику слова conscience указанием на голос Бога, который звучит внутри человека, объясняя ему, что ему надлежит делать (In modem parlance the still small voice usually means the conscience, with the further implication that God speaks to men inwardly).
Понятие «совесть», в отличие от понятия «сознание», легло в основу интуитивных морально-этических принципов русскоговорящего социума (ср. ни стыда, ни совести) и часто упоминается и анализируется при описании мировиде-ния русской нации.
Таким образом, концептуальная внутренняя форма является ключом к декодированию специфического смысла, заключенного в концепте 'совесть , который представляется очень важным для понимания менталитета русскоговорящего сообщества.
В настоящей статье мы постарались показать, что при изучении национально-культурной специфики языковых единиц (лексических единиц, но, по нашему мнению, полученные выводы можно распространить и на фразеологизмы) желательно не только показать наличие в семантике единицы культурных коннотаций, но и установить их источник. В качестве такого источника может выступать референт-реалия, однако такие случаи, достаточно многочисленные, не указывают на специфику категоризации действительности, характерной для данного языкового сообщества. Принципы категоризации, то есть принципы репрезентации знаний об окружающей действительности, существующие в языковом сообществе, можно раскрыть только изучая концептуальные структуры, лежащие в основе семантики языковых единиц. Концептуальная внутренняя форма придает обозначениям предметов, явлений и процессов своеобразную, национально-культурно-специфичную семантическую форму - уникальное для каждого социума видение объектов действительности.
Список литературы
Беляевская Е.Г. Понятие коннотации с когнитивной точки зрения // Концептуальное пространство языка. Тамбов: Тамб. гос. ун-тет им. Г.Р. Державина, 2005а.
Беляевская Е.Г. Воспроизводимы ли результаты концептуализации? (к вопросу о методике когнитивного анализа) // Вопросы когнитивной лингвистики. 2005б. № 1.
Голубина К.В. Национально-культурная специфика в публицистическом дискурсе (на материале англоязычной журнальной статьи) // Стилистические аспекты языковой коммуникации. Вестник МГЛУ. Вып. 496. М., 2004.
Джиоева А.А. Концепт «Understatement» в английской языковой модели мира // Мат-лы меж-
дунар. конф. «Языки в современном мире». Т. I. М.: МГУ, 2004.
Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2001.
Постовалова В.И. Лингвокультурология в свете антропологической парадигмы // Фразеология в контексте культуры. М.: Языки русской культуры, 1999.
Сергеева Н.М. Ум и разум // Антология концептов. Т. I. Волгоград: Парадигма, 2005.
Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологиче-ский аспекты. М.: Языки русской культуры, 1996.
Телия В.Н. От редактора // Фразеология в контексте культуры. М.: Языки русской культуры, 1999а.
Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры // Фразеология в контексте культуры. М.: Языки русской культуры, 1999б.
Connor Ulla. Contrastive Rhetoric. Cross-cultural aspects of second-language writing. Cambridge University Press, Cambridge, 1996.
Malinovski B. The problem of Meaning in Primitive Languages // The Meaning of Meaning. Supplement I to C.K. Ogden & I.A. Richards (eds.). N. Y.: Harcourt Brace, 1966.
Использованные словари и принятые сокращения
БАРС - Большой англо-русский словарь / Под рук. И.Р. Гальперина. М.: Советская энциклопедия, 1972. Т. II.
MED - Macmillan English Dictionary for Advanced Learners. Oxford: Macmillan Education, 2002.
LID - Longman Idioms Dictionary. L.: Longman, 1998.
E.G. Belyaevskaya
CULTUROLOGICAL INFORMATION IN LEXICAL UNITS SEMANTICS
The article deals with culture-specific components of meaning of linguistic units. The conceptual inner form is the key to identification and explanation of linguistic unit cultural connotation. The analysis of semantics of lexical and phraseological units is done on that basis.
